Его слова отдаются в моей голове эхом, а мир перед глазами быстро кренится в бок. Я размыто вижу, как Киран наклоняется ко мне, и на грани потери сознания выдыхаю слово «да». Но уже не понимаю ни смысла произнесённого слова, ни что со мной происходит, потому что все мысли в голове разом начинают гаснуть, словно кто-то задувает их, как свечки. Будто сквозь толщу воды слышу голоса герцога и Джонатана:
— … Быстрей! Надо отнести её в замок.
— … Ваша светлость, у неё сильное кровотечение. Нам нужен тот отвар.
— … Дьявол, Джон!
Ощущаю, как меня обдаёт теплом и чьи-то крепкие руки отрывают меня от земли. Моя голова безвольно откидывается назад и через мутную пелену ещё теплящегося рассудка я вижу звёздное небо.
Вот смерть и догнала меня. И я наконец поддаюсь ей, ощущая её холодные когти, стремящиеся захватить меня в свою власть.
В храме жрецы говорили, что перед отходом в тот мир ты видишь свет, на который идёшь к Пяти, а мимо тебя пролетают все твои самые светлые воспоминания. Я часто размышляла о смерти, но не думала, что так скоро окажусь на её пороге.
Возможно дело в том, что я больше не молюсь этим богам, поэтому вместо света я вижу тьму: вязкую и противную. Она окутывает меня, затягивая в недра моих самых потаённых страхов, перематывая дни, которые я предпочла бы забыть.
Я вновь оказываюсь на той злосчастной тренировке несколько месяцев назад, где в поте лица веду тренировочный бой со своим наставником Алексом. Луна уже всходит за небольшим окошком зала, возвещая о том, что ночь занимает свои права. Мои движения начинают становиться плавнее, и я ступаю уже практически бесшумно, ведь мой Дар начинает проявляться.
Это даёт мне фору и у меня, наконец, выходит выиграть эту схватку. Обрадованная своей победе, я не сразу замечаю, что мы больше не одни в тренировочном зале. Лишь когда слышу за спиной холодный голос, отчеканивающий мой приговор, я оборачиваюсь и вижу наблюдающего за мной кардинала Эмилио:
— Эту девушку перевести в мой отряд, — говорит он стоящему рядом Антонио, прожигая меня насквозь своими серыми глазами.
Эта фраза становится толчком, который активирует все мои воспоминания прошедших нескольких месяцев, позволяя им проноситься перед моим взором.
И снова, и снова, будто наяву, я ощущаю противные прикосновения рук к своим бёдрам, властно усаживающие без моего разрешения меня на чьи-то колени. Слышу свист от прорезавшей воздух пощёчины, что я влепляю придурку из Лезвий, который решил, что меня в их ряды привели для их увеселений.
Ввязываюсь в потасовку, где мне удаётся сломать ублюдку нос (занятия с Алексом не прошли для меня даром) и вырваться из его омерзительной хватки. Но эти разборки — лишь первые, через которые я прошла в качестве члена Лезвий. Отвратительные подонки Ашер и Гириш так просто от меня отставать не планировали.
Они превратили моё существование в сущий ад, поэтому сейчас, когда меня баюкает в своих руках смерть, я не оказываю сопротивление.
Забвение — лучший исход для уставшей и истерзанной души, которая трепещет в моей груди вместе и сердцем, которое давно изранено тысячами игл моих утрат.
Возможно, так будет намного лучше для меня, ведь в таком случае мне не придётся копить, надрываясь, на залог выхода из состава Лезвий. Ведь именно такое денежное условие мне поставил кардинал, когда месяц назад я приползла просить его отпустить меня обратно к Шептунам. Деньги или вечные страдания, на которые меня обрекли всего несколько его слов. Но на чаше весов всегда оставалась сила, которой не подвластны оба этих пункта. И этой силой является смерть.
Ночной воздух треплет мои пряди волос последний раз, а потом Киран заносит меня в замок. Но мне уже всё равно, что случится дальше, потому что сознание отключается окончательно, даруя блаженное успокоение.
***
Холод. Он оплетает меня своими сетями, забираясь прямо под кожу. Лёд сковывает сердце и лёгкие, замедляя дыхание.
Запах полыни щекочет мои ноздри, а после что-то горькое вливается в мой рот. Тело не реагирует, не совершая глотательный рефлекс. Поэтому эта гадость сама течёт внутрь меня, разливаясь по гортани. Туда, где делает последние толчки остывающее сердце.
Нарастает жар, который охватывает каждую мою частичку, словно пожар. Сознание отдаляется от происходящего, позволяя лишь наблюдать за тем, как моё тело борется со смертью.
Я не чувствую ничего. Совсем ничего.
Никак не реагирую на борьбу организма, продолжая наблюдать.
Горю, горю, горю.
А потом вновь приходит забвение.
— Как ты думаешь, она скоро очнётся? — слышу я взволнованный голос рядом, находясь между забытьём и бодрствованием.
— Джон, всему своё время. Это вообще чудо, что мы её вытащили с того света.
— Она кажется бледной.
— Разумеется. Она потеряла много крови.
Из-за их голосов гул в моей голове нарастает, принося боль. Я хочу повернуться и накрыться подушкой, чтобы не слышать их, но моё тело окоченело и не слушается меня.
— А может…
— Помолчи, Джон.
Я слышу шорох и пытаюсь разлепить глаза. Это оказывается не так-то просто. Они слезятся, в горле першит, и из моего горла вырывается сдавленный хрип.
— Киран!! — слышится возглас Джона, и я оказываюсь во власти запаха хвои, грозы и моря, который обволакивает меня мягким покрывалом.
Мне удаётся раскрыть глаза и мутным взором зацепиться за лицо Кирана, который склонился надо мной. Он меняет тряпку на моём лбу на мокрую, пока я пытаюсь прохрипеть:
— Воды…
Стакан, до краёв наполненный живительной влагой, тут же появляется возле моих губ. Рука мужчины приподнимает мою голову, и я жадно глотаю воду. Пью и пью, пока стакан не пустеет, а после в меня вновь не вливают ещё одну настойку, от которой во рту разливается неприятная горечь.
Я закрываю глаза, откидываясь на подушки, заботливо подоткнутые под мою голову. Даже не пытаюсь разобрать перешёптывания Кирана и Джона, потому что моё тело вновь охватывает жар.
Настойка поднимает его волну настолько быстро, что я не успеваю подготовиться, и просто дышу через рот, как выброшенная на берег рыба. Кровь и огонь смешиваются, мои органы медленно закипают, а потом…
После этой пытки всё вдруг отступает, будто ничего и не было.
Минуту я просто лежу, а потом раскрываю глаза и удивлённо осматриваю своё тело, не замечая и следа раны на боку. После этого на меня накатывает лавина воспоминаний, которая окончательно меня дезориентирует. Что за тёмную магию они применили, чтобы так быстро меня излечить, и почему вообще вылечили?
Я вскидываю голову на герцога, что стоит возле письменного стола, в то время как Джон напряжённо сидит в кресле и наблюдает за моей реакцией. Точнее за тем, что я уже ничего не понимаю и, видимо, никогда уже не пойму.
Мужчины молчат. Я тоже.
Пока тишина нарастает, провисая между нами тягучим киселём, я отмечаю, что меня принесли в спальню герцога и уложили на его кровать. Грязную от крови и с задранной рубашкой на месте, где была рана.
На красивом лице герцога не отражается ничего, что могло бы подсказать мне, о чём он думает и какое решение принимает. Ещё минуту мы молчим, а после он отдаёт приказ:
— Джонатан, выйди из комнаты.
— Что? — взлетает непонимающе с кресла юноша. — Но почему?
— Джон, выйди. Без пререканий, — сурово чеканит Киран, безотрывно смотря на меня. Под его взглядом я невольно съеживаюсь. — И не вздумай подслушивать.
Джонатан подчиняется, последний раз кидая на меня взгляд, и скрывается за дверью. И только тогда Киран Ердин делает шаг ко мне навстречу.
— Как Вас зовут?
У меня либо галлюцинации, либо его голос и правда стал звучать мягче.
Я поджимаю губы, раздумывая как назваться, а потом вдруг слышу собственный голос:
— Лайла.
Настоящее имя, так легко слетевшее с моих уст, пугает меня, ведь никто не называл меня так почти тринадцать лет.
— Приятно познакомиться, Лайла, — говорит Киран, беря стул и разворачивая его спинкой, а после усаживаясь на него сверху. — Полагаю, Вы и так знаете кто я, но всё-таки представлюсь. Киран Ердин.
— Взаимно, Ваша светлость.
— Итак, Лайла, предполагаю, что мне ясна причина того, почему Вы оказались в моей спальне и для чего вызвали на дуэль. Но зачем Вам понадобилась моя смерть? Разъясните?
— Я член Братства Молчаливых из отряда Лезвий. Вы были… моим заданием.
— Неожиданно, — чёрные брови Кирана удивлённо взметаются вверх. — И Вам настолько были нужны эти деньги, что Вы решили пойти на это?
Я молчу, комкая в руке белоснежную простынь, пока герцог смотрит на меня испытующим взглядом. И почему он до сих пор меня не убил или не сослал на рудники?
Запоздало вспоминаю про его фразу о каком-то предложении, но сомневаюсь — не было ли это игрой моего воспалённого сознания?
Между тем герцог продолжает:
— Вы знаете кто я и на что я способен.
— Да, знаю.
— И Вы прекрасно понимаете, что просто так я Вас отпустить не могу, пускай я и спас Вашу жизнь.
— Понимаю.
Теперь мужчина уже хмурится и отходит к окну.
— Рана на Вашем боку была нанесена до нашей дуэли. Кем?
— А Вам есть какое-то до этого дело, Ваша светлость? — бурчу себе под нос, однако он разворачивается ко мне лицом, прекрасно всё расслышав.
Отлично! Пусть знает, что мне не нужна его жалость! Я не трусиха, какой была три года назад. И тем более теперь не буду растекаться лужей от одного его взгляда.
Ещё несколько часов назад я была на пороге смерти. Не думает же он, что после такого во мне остался страх?
— Не хотите — не говорите.
— Я не хочу, — с вызовом смотрю на него я, а потом он внезапно переводит тему.
— Раз я не могу так просто Вас отпустить и теперь Вы у меня в долгу, то выдвигаю предложение. Ибо я больше не знаю, как иначе мне стоит с Вами поступить.
Хочу уж было огрызнуться, но одёргиваю себя, понимая, что могу только этим ухудшить ситуацию. Выслушаю его и пойму, чего мне теперь стоит ожидать. Чего сразу рубить с плеча?
— Сегодня днём я отбываю в Лаидан на имперский бал. Я уже раздумывал о спутнице, которая бы сыграла роль моей невесты для отведения слухов о моей персоне. И судьба явно мне благоволит, облегчая поиски таковой особы. Этой спутницей будете Вы, а также останетесь ею на ближайшие три месяца. Таким образом мы будем, так сказать, квиты.
Я, пытающаяся встать с кровати, тут же путаюсь в одеяле и чуть ли не падаю на пол. Герцог дёргается в мою сторону, но я успеваю принять устойчивое положение, смотря на него во все глаза. Он что, шутит? Но на его ослепительно красивом лице нет и доли насмешки.
— Повторите, пожалуйста, что только что сказали, — еле ворочая языком говорю я.
— Вы поедете со мной в столицу и сыграете роль моей невесты.
Сложившаяся ситуация настолько абсурдная, что у меня вырывается смешок. Я сажусь на кровать и медленно качаю головой, переваривая услышанное.
— Я сказал что-то смешное? — низкий, бархатный голос герцога строг, но мне в этот момент уже всё кажется смешным.
О великая Ночь! Что вообще двигает этим человеком?! Он что, издевается надо мною? Что за глупое предложения из разряда саярских сказок про простушек, выходящих замуж за прекрасных принцев?!
— Просто скажите, что шутите, — наконец произношу я, пытаясь сделать так, чтобы мой голос звучал ровно. Но, несмотря на все мои попытки, сказанное мною звучит как-то истерично…
— Я предельно серьёзен, — вдруг обрывает меня мужчина таким тоном, что внутри у меня невольно пропадает всё веселье и стынет кровь. — Вы хоть понимаете, что я мог бы за покушение сослать на рудники или приговорить к иному наказанию? Вы покушались на второе лицо Империи, на побратима Императора!
Его лицо суровеет и этот момент мне становится страшно за свою жизнь, ведь я действительно влипла по самое горло, как и в первую нашу встречу. Он вообще ничего не был обязан мне предлагать. Я ведь правда планировала убить члена Имперского совета.
— Что теперь со мной будет? — интересуюсь я, понимая, что он вряд ли простит мне оскорбление его чувств.
— Так Вы отказываетесь от моего предложения?
— Да. Ой, то есть нет! — быстро исправляюсь я. — Но зачем Вам это? Зачем пускать убийцу в свой дом?
— Не думаю, что у Вас были личные мотивы для того, чтобы перерезать мне горло. Тем более я считаю, что такая хрупкая девушка не может нанести мне вред в моём же собственном доме, — стучит герцог пальцами по столу. Без маски на лице и в лёгкой рубашке с закатанными по локоть рукавами, позволяющими рассмотреть его мускулы, он ещё более привлекателен своей тёмной красотой. — Вы будете «дальней родственницей» моей бабушки, в которую я влюбился с первого взгляда. Очаруете всех присутствующих на балу — со всем этим я помогу. Расскажу, как не вызвать подозрения Совета, и как вести себя со знатью. Если Вам нужны деньги, то при хороших обстоятельствах и прекрасно исполненной роли я дам сумму, которая поможет потом исчезнуть с поля зрения светского круга и начать новую жизнь. Три месяца и свобода в Ваших руках. Я забуду всё, что произошло сегодня ночью, и мы больше никогда не встретимся.
Я цепляюсь за эту возможность, а потом меня оказывает волна ужаса. Если там будет Совет, то и кардинал!
— Кажется, я не смогу Вам помочь.
— Это почему?
— Кардинал Эмилио знает меня в лицо.
И даже хуже: он прекрасно помнит о том, как я унижалась перед ним, прося вольную.
— Кардинал сейчас в отъезде и его не будет на грядущем мероприятии.
— Но ведь наш договор будет на три месяца! За эти три месяца он может вернуться, и он… он…
— Что «он»?
Стараюсь не встречаться с ним взглядами, потому что помню, что его глаза колдовские, и что в них можно утонуть без возврата. И превратиться в мямлю, которая будет не в состоянии нормально с ним разъясниться.
— Если кардинал не получит от меня вестей в течение недели, он решит, что я сбежала. Он пошлёт по моему следу других членов Лезвий для того, чтобы они нашли мой труп. Как будто Вы сами не в курсе того, как ведёт свои дела кардинал.
— К сожалению, немного знаю. Не переживайте — эту проблему мы тоже решим.
— Как?
— У меня тоже есть связи, и поверьте, — усмехается Киран Ердин, — они даже получше, чем у вашего драгоценного кардинала. Не плачьте, я не причиню Вам вреда. — Мужчина вытаскивает из кармана висящего на стуле камзола белоснежный платок и протягивает его мне. Только после его слов я осознаю, что по моим щекам катятся слёзы. Ну вот, теперь я точно в его глазах нюня! — Я ещё не до конца стал таким чудовищем, каким меня рисует молва.
Беру из его руки платок и вытираю им лицо.
— Зачем я Вам? Только скажите правду, — тот стержень, что появился за последние года во мне лопается: и я вновь ощущаю себя перед ним напуганной шестнадцатилетней девчонкой. Где я, а где он? У меня ничего за душой в то время, как он один из влиятельнейших людей Ладоргана.
— Полагаю, Ваше присутствие сможет внести что-то новое в застоявшееся болото лицемеров.
Он так отзывается об аристократии, в которую сам вхож? Кажется, этот мужчина не перестаёт меня удивлять.
— Рад, что смог развеселить, раз уж довериться мне Вы не смогли на счёт своих обидчиков.
Я делаю ошибку и смотрю в его глаза, тут же оказываясь в их плену. И начинаю рассказывать ему всё, как на исповеди.
— Кардинал взял меня в Лезвия недавно, и я оказалась единственной девушкой.
— Вот как? — мягко говорит герцог, не разрывая нашего зрительного контакта и присаживаясь на край дубовой лакированной столешницы.
— И меня восприняли… не очень хорошо. Мы с новыми братьями… — последнее слово я проговариваю жёстче, чем планировала, что не укрывается от него. — Мы не поладили. Поэтому у нас случались стычки и эта рана — результат последней.
— И часто они наносили Вам раны, которые могли стоить жизни?
— На самом деле… это правда не важно. Я не… — хочу сказать, что не понимаю, зачем ему всё это и почему он так ко мне отнёсся, но обрываю себя. Не рассказывать же ему ещё о том, как я добиралась сюда пешком по мрачному лесу из небольшого поселения, где до этого отлёживалась с кровоточащей раной? Или, к примеру, как меня занесло так далеко от столицы, ведь я абсолютно не планировала покидать её от слова «совсем»! — Я хотела уйти из братства, но для этого необходимо заплатить выкуп кардиналу. Баснословную сумму…
— … ради которой Вы решились на моё убийство, — довершает Киран Ердин и я вздыхаю. — А Эмилио, как я погляжу, редкостный подонок.
Прячу в кашле свой горький смех, понимая, что мы впервые сошлись с ним мнениями. Возможно, Киран Ердин и правда не так плох, как о нём судачат на улочках столицы. Во всяком случае, я уже начинаю видеть его в другом свете, хотя и понимаю, что это глупо. Но уже повелась на его учтивые речи и вежливость, хотя моё положение никак нельзя поставить выше планки его прислуги.
И тем не менее он сейчас прямо здесь, выслушивает меня и отсылать на рудники не собирается, пока я продолжаю находиться в его кровати.
На простынях, где он буквально около часа назад спал абсолютно нагой.
— Лайла, тогда Вам вдвойне будет выгодно моё предложение, — он вырывает меня из мыслей, явно начинающих течь в неприличном направлении. — Все будут считать Вас мёртвой, а сами Вы сможете начать новую жизнь с чистого листа.
Что, собственно, я всю свою жизнь и делала. Не впервой.
— И Вы гарантируете, что кардинал меня не узнает? — с сомнением уточняю я, понимая, что даже если меня отмоют и нарядят в лучшие наряды, я вряд ли сумею изменить свою внешность так, чтобы герцог меня узнавал, а кардинал — нет.
— Обижаете, — мужчина берёт с письменного стола бумагу и перо, а затем что-то пишет. Сворачивает кусочек пергамента в трубочку и свистит мелодию, после которой за окном тут же слышится хлопанье крыльев.
На подоконник приземляется хищная птица не крупнее ворона. Судя по острому клюву, характерному окрасу с тёмно-охристыми морфами на оперенье и особому внешнему виду головы, на свист герцога прилетел канюк. Приёмный отец учил меня отличать этих птиц в детстве, ведь они незаменимые помощники при уничтожении грызунов. Сам же он очень любил этих птиц, крайне распространённых в Сеяре, и даже вырезал их фигурки из дерева для городских ярмарок.
Герцог крепит к лапке канюка послание, надёжно привязывая его к лапке, а после хищник исчезает в ночи.
У Кирана Едина довольно странные взгляды на почтовых птиц по моему скромному мнению. Обычно для подобного рода переписки используют голубей или, на худой конец, воронов. Но чтобы канюков…
— Я послал за моим хорошим другом, — сухо проговаривает Киран, и я нахожу в его профиле сходство с пернатым хищником. — Он вскоре прибудет сюда и решит проблему с кардиналом. При встрече могу заверить, он не вспомнит кто Вы такая.
— Значит, всё решено уже за меня? — с вызовом спрашиваю я.
— А Вы, разве, не сами дали на это своё согласие?
Я делаю вид, что не слышала его вопроса, рассматривая внезапно заинтересовавшую меня картину на стене напротив.
— Что ж, — подытоживает герцог, видя, что я не собираюсь отвечать на его вопрос. За стенами замка слышатся дальние раскаты грома, и я в душе надеюсь, что гроза не придёт сюда в скором времени. Тем не менее, ветер усиливается и задувает через раскрытое окно в покои герцога, шелестя бумагами на его столе. Герцог берёт те в руки и пробегается взглядом по строчкам. — Полагаю, что мы всё обговорили и Вы можете идти.
— Куда идти? — не понимаю я, сразу отрываясь от созерцания изображённого на полотне обрыва, за которым бушует тёмно-синее море.
— К ждущему за дверями Джонатану, который проводит Вас в свободные комнаты и позовёт служанку, что поможет со всем необходимым. Мы отбываем после завтрака, — его губы трогает улыбка, проявляя на щеках ямочки. — Или Вам настолько понравилось в моей кровати, что Вы не хотите её покидать?
Стыд обдаёт меня жаркой волной, пригвождая к месту. Мне внезапно хочется его немного осадить и показать, что я не бедная овечка, которую он явно во мне видит.
— Вообще-то у меня есть возлюбленный! — нагло выдаю я, мысленно прося прощение у Элема за то, что окрестила его своим парнем. Во всяком случае, нас с ним связывает исключительно дружба и ничего более, но ради такого случая можно и приврать.
Киран поднимает на меня глаза и смотрит на мои губы. Усмехается, качает головой и снова утыкается в бумаги. Кажется, он чует мою ложь и ни капельки в неё не верит.
— Теперь у Вас есть жених. Полагаю, Ваш возлюбленный либо поймёт, либо он больше не будет вашим, — мне кажется, или я слышу смех в его тоне? — Правда есть ещё один вариант. Вы ему не расскажете.
— Как будто у меня есть выбор!
— Разумеется он есть всегда. Так желаете написать письмо своему ненаглядному?
— Нет, — отрезаю я. — Я желаю покинуть Ваши покои прямо сейчас, что, собственно, уже и делаю.
Встаю с кровати и упрямо иду к дверям, забывая про учтивость и манеры. Но моя координация, ухудшившаяся из-за кровопотери, даёт сбой. Я спотыкаюсь о ковёр и бормочу проклятья, которые, разумеется, не свойственны благовоспитанным леди. Но я таковой и не являюсь!
— Лайла!
Его окрик застаёт меня у самой двери, заставляя оглянуться.
— Вы умеете ездить верхом?
— Нет.
И это сущая правда.
В деревне у нас была кобыла, которую запрягали исключительно в телегу. А за два года в столице я так и не удосужилась приобрести этот ценный навык, продолжая пользоваться средствами передвижения, не требующими моего нахождения непосредственно в седле.
— Тогда Вы поедете со мной на моём коне. Я планировал отъезд без привлечения лишнего внимания, тем более что не выношу карет и медленной езды.
Не зная, что ответить на подобное, я просто молча выхожу, даже не поклонившись, и закрываю за собой дверь.
Мне-то теперь что? Пусть он сам разбирается в этой каше, которую он мне предложил. Ведь это ему надо сделать так, чтобы деревенская простушка не опозорила его на балу перед самим Императором, перед этим не свалившись по дороге с его седла!
Хотя кому я вру?
Перспектива побыть на три месяца его невестой, живя рядом с ним и танцуя на балах уже отдавалась в моих костях приятным предвкушением. И пусть интуиция подсказывает, что я опять ввязываюсь в то, о чём потом буду жалеть…
Новый шанс вновь побыть кем-то иным, а не собой, радует меня, одновременно пугая до дрожи.