След орла

Глава 3. Добро пожаловать в Иллуаасак

Перебирая в уме все варианты защиты и нападения, Мара незаметно двигала ноги к краю матраса, готовая в любой момент спрыгнуть. Первый испуг прошел, и она отметила, что незнакомец за окном юн. Скорее, мальчишка, чуть младше нее, пожалуй. Лицо круглое, детское. Кажется, кто-то любит плюшки. В драке она такого уделает, особо не напрягаясь. Интересно, в Канаде вообще никто не знает о существовании занавесок? Потому что тогда она с удовольствием принесет им благую весть.

В конец осмелев, Мара медленно, по-кошачьи, встала и направилась к окну. Парень замер, с каждым ее шагом его раскосые глаза расширялись от ужаса. И вот, почти у самого подоконника, она вдруг резко дернулась вперед, выставив подбородок и сделав страшную хулиганскую рожу. Такими физиономиями пользуются банды трудных подростков, когда выясняют отношения стенка на стенку. Несчастный юнец взвыл, рухнул навзничь с табуретки, на которой стоял. С воплями вскочил и бросился прочь. Ябедничать, судя по всему. Мара расхохоталась. Ее-то совесть была чиста: нечего пялиться в чужие окна.

– Вижу, ты развлекаешься, – раздался за ее спиной голос Сэма.

Девочка обернулась, ее улыбка растаяла.

– У вас тут принято подглядывать? – с вызовом спросила она.

– Я дам тебе шторы. Снял их, потому что с ними темно. С этой стороны дом моего сына, мне не от кого прятаться.

– Видимо, есть от кого. Раз любой мальчик может залезть к вам в окно.

– Не любой. Это твой кузен Роб.

– Кто? – нахмурилась Мара.

Она проспала момент, когда ей рассказывали о братьях и сестрах?

– Сын Илы. Он слышал, что ты приедешь. Хотел познакомиться, наверное.

Ясно. Не успела сказать «здрасьте», и уже плохая. Обидела бедного родственника. Мара даже не собиралась оправдываться. На лице этого мальчишки было все, что угодно, кроме желания познакомиться. Убить? Испепелить взглядом? Пожалуй. Но никак не раскинуть братские объятия. Но теперь уже никому ничего не докажешь. Со стороны все выглядело наоборот. Ребенок к ней с открытой душой, а она его шуганула, да еще и со стула уронила. Пальцем не прикоснулась, но синяки все скажут сами за себя. Не хватает только, чтобы Ила или его жена видели, какую рожу она скорчила их сынишке.

– Мне жаль, – неубедительно пробормотала Мара.

– Сомневаюсь. Но ты защищалась. На твоем месте я поступил бы так же, – и Сэм вышел, прикрыв за собой дверь.

После кружки крепкого кофе, словно туда бросили пару ложек дегтя, и куска хлеба с соленой рыбешкой, Мара накинула куртку и вышла на улицу осмотреться. Порыв ветра принес знакомый запах моря, и в просвете между домиками показалась синяя гладь. Другой цвет, непривычный. Не такие волны омывали Линдхольм. И хотя Балтийские воды бывали разными, то чернильными, то бурыми, то серебристыми, как жидкая ртуть, сразу стало понятно, что здесь все иначе.

Поселение было небольшим и безликим. Из-за полного отсутствия деревьев появлялось ощущение чего-то фабричного, временного. Как бытовки рабочих на стройплощадке. Одинаковые домики, обшитые белым, серым или зеленоватым сайдингом, торчали на сваях из плоской твердой почвы. Какие-то мхи и травы пробивались на поверхности, даже мелкие цветочки, отчего местами земля казалась припудренной. Чуть правее, на самом побережье, высился шпиль. То ли ратуша, то ли церковь без креста. Слева проглядывали из морского тумана горы в снежных колпаках.

– Скоро поплывем туда, – дед снова заставил ее вздрогнуть.

Сидел на выцветшем алюминиевом шезлонге и шкурил какую-то палку.

– Красивая гора, – заметила Мара.

– Тебе будет тяжело подниматься. Но придется.

Девочка едва заметно ухмыльнулась. Если этот старик рассчитывает, что она – слабак, его ждет разочарование. Жаль, нельзя поспорить на деньги. Зубами будет цепляться за скалы, но не пикнет.

– Переживу.

– Роберту предстоит посвящение, – Нанук смотрел перед собой и словно не слышал ее реплики. – Солнцестояние он встретит медведем.

– А сколько ему?

– Ангакук уже стар. Восемьдесят шесть. Зимой болел. Боюсь, следующее лето он не увидит. Хочу, чтобы он провел посвящение моего внука.

– Ангакук – это шаман, да?

Сэм моргнул и перевел задумчивый взгляд на Мару.

– Да. Его сын займет его место, скорее всего. Слишком молодой.

– Так сколько лет Робу?

– Тринадцать. По правилам посвящение должно быть через год, но я знаю, способность у него уже есть. Ему запрещено надевать медвежью шкуру до ритуала. Только после.

– Думаете, следующий шаман все сделает хуже?

– Это не омлет, чтобы сделать его хорошо или плохо. Важно, что внутри. Ангакук Апая – мой друг. Пойдем, Ила ждет нас.

Старик отложил палку в груду таких же. И хотелось было спросить, зачем они, не для черепов ли белых людей, но Мара сдержалась. Пятиминутная беседа с Сэмом отняла у нее столько же сил, сколько мытье полов во всей столовой Линдхольма. А уж как это несладко, девочка не раз испытывала на своей шкуре, потому что частенько попадалась на мелких проступках вроде нарушения комендантского часа. Если проявить терпение и наблюдательность, всегда можно тихонько выяснить все, что нужно. Просто в свое время. Главное – усыпить бдительность взрослых скромным и послушным видом.

Именно облик агнца Божьего Мара и приняла, следуя за дедом к дому Илы Нанук. Репетировала про себя убедительное раскаяние. Житейская смекалка и год учебы в Линдхольме научили ее следующему: если твой дурной поступок никто не может доказать, колоться нельзя. Честные глаза, язык на замке и держаться до последнего. Если ты уже понимаешь, что в чем-то прокололся, и видишь, как к тебе, искрясь от негодования, приближается взрослый, главное – повиниться первой. Чистосердечное признание способно отлично смягчить последствия.

Поскольку уже два свидетеля готовы были выступить против нее, Мара выбрала покаяние. И, едва переступив порог своего дяди, даже не успев поздороваться, поджала нижнюю губу и подняла брови. Так, как учил ее Нанду. Этот умел прикинуться одуванчиком, как никто.

– Мне так жаль! – воскликнула она, для пущей убедительности прижимая руку к груди. – Я так испугала вашего сына! Не успела проснуться, а в окне лицо, и когда я бросилась посмотреть…

– Все в порядке, – улыбнулся крепкий невысокий мужчина. – Я запретил Робу ходить туда именно поэтому. Он уже успокоился. Роб, Анука! Идите сюда.

Сначала Мара подумала, что парень унаследовал склонность к полноте от отца. Только черты Илы уже приобрели мужественную резкость, а мальчик был еще совсем пухлым и мягкотелым. Но когда в прихожей появился Роб с матерью, стало понятно, что на нее он похож сильнее. Они оба смотрели на гостью настороженно и недоверчиво.

– Роб, прости, пожалуйста, – как можно искреннее произнесла Мара. – Я не хотела тебя напугать.

– Я не испугался, – пробормотал он, потом переглянулся с отцом. – Добро пожаловать в Иллуаасак или Дом лета.

– Приглашаем тебя к нам на ужин сегодня, – Анука улыбнулась одним ртом. – Очень рада, что ты нашлась.

– Ну надо же, – Ила покачал головой, взял Мару за плечи и развернул к свету. – Пап, скажи, одно лицо с тетей Мэри?

– Да, я уже говорил ей об этом, – признался Сэм.

В глазах Илы блеснула влага.

– Я так скучал по Инире… И когда выяснилось… Ты не представляешь… Папа только неделю назад сообщил! Иначе я бы давно прилетел в Швецию. С ума сойти! Ее дочка! Она всегда мечтала…

Дядя стиснул ее в объятиях, прижал к себе и издал странный звук, похожий то ли на лай, то ли на кашель. Мара стояла, вытянув руки по швам, чувствуя, как хрустят все кости, и не понимая, что делать. Не то, чтобы ей было наплевать на встречу с родным человеком, просто она его видела впервые и растерялась сильнее, чем обрадовалась. Зато у Илы все эмоции были на поверхности, в отличие от Сэма. И не надо было стараться, чтобы ему понравиться.

– Знаете, когда я еще не знала о том, кто мои родители, – начала Мара, когда ей, наконец, позволили снова дышать. – На одном экзамене… В общем, я перенервничала, и у меня была полная трансформация. И потом я видела фотографии, в компьютере па… профессора Эдлунда. Кажется, это были вы.

– Серьезно?! – поразился Ила. – Инира постоянно так делала в молодости. То ради шутки, то просто тренировалась… Для человека, у которого нет близнеца, я чересчур часто смотрел на самого себя. А ты можешь сейчас?..

– Ила, девочка устала с дороги! – возмутилась Анука.

– Нет-нет, – Мара мотнула головой. – Все в порядке. Я не уверена, что у меня получится повторить точно… Профессор Смеартон ругает мои навыки контроля…

– Подожди, давай пройдем в гостиную. Там больше света. Роб, сядь сюда. Тут лучше видно. Он еще никогда не видел трансформацию зимних так близко, в нашем поселении только летние. Из зимних были лишь мама и Инира, но Роб не застал ни ту, ни другую.

Мара разулась, расстегнула куртку и пуговицу на джинсах. В юности Ила Нанук был стройным, но все равно чуть крупнее, чем она.

– Извините, просто вы… – она растерялась. – Ну, это будете вы молодой. То есть вы не старый, но…

– Я понимаю.

– Хорошо.

Так, наверное, чувствует себя ребенок, который читает стихи с табуретки. Мара стояла в центре гостиной, на зеленых диванах сидели ее новообретенные родственники. Смотрели с ожиданием. Она прикрыла глаза, сосредоточилась. Представила толпу. Людей в темной форме. Полумрак, всполохи огней. Они ищут ее. Охотятся за ней. И только мужское тело сейчас позволит ей спастись. По спине будто скользнули ледяные щупальца. Туловище растягивалось, скручивалось изнутри, словно кто-то выжимал ее, как полотенце. Девочку передернуло мокрой собакой, значит, трансформация остановилась. Она открыла глаза.

Анука прижала пальцы к губам, у Роба дрожал подбородок, даже Сэм немного побледнел. Ила подошел к Маре.

– Невероятно, – пробормотал он, робко касаясь ее лица. – Я думал, никогда больше этого не увижу.

Подвел ее к зеркалу, и она замерла, увидев отражение. Обычного человека эта картинка заставила бы усомниться в собственном душевном здоровье. Двое мужчин, один – моложе, другой старше. Но черты лица абсолютно одинаковы. Один рост. Один взгляд. Нет, это не отец и сын. Это один человек. И его тень из прошлого. И Маре, успевшей смириться со своим зимним даром, стало жутко.

– Извини, я верну облик, – тихо сказала она.

– Конечно, так будет лучше, – ответил Ила точно таким же голосом.

– Не могу на это смотреть! – воскликнула Анука и закрыла лицо руками.

Роб терпел, как и подобает мальчишке, но явно готов был разреветься. И на сей раз у Мары это не вызвало злорадства.

Обратная трансформация далась легче. Мара вернула нормальный свой вид, поправила одежду. Вопросительно взглянула на деда, но тот снова ушел в свои мысли.

– Я покажу тебе фотографии, – Ила бросился к комоду. – Недавно оцифровал все снимки, вышлю, разумеется. Но такие смотреть приятнее.

Вытащил из нижнего ящика раздутый кожаный альбом, усадил Мару рядом. Глаза его лихорадочно блестели, казалось, весь мир перестал для него существовать.

– Смотри, здесь папа еще совсем молодой. Это его школа. Он тогда работал в другом поселении. Это он со своим другом, ты его сегодня увидишь. А здесь его свадьба с мамой. Тетя Мэри. Вот, на этом снимке лучше видно. Посмотри только, это же ты!

Значит, такой бы она выросла в этих краях. Красивая шея, без шрамов. Девушка на пожелтевшей фотографии смотрела уверенно, даже чуть надменно. Плечи расправлены, длинные волосы заплетены в косы. Традиционная одежда, наверное, какой-то праздник. Похожа, несомненно. Разве что у Мары светлее кожа и глаза чуть более европейские. Иначе изначально никто бы не сомневался, откуда она родом. Гены Эдлунда сделали свое дело. А в остальном – очень похожа.

– Ее дети были бы рады с тобой познакомиться. Но они живут далеко отсюда, – Ила перевернул страницу. – Я обязательно им напишу.

Дальше шли фотографии маленьких детей Сэма. Инира со смешными хвостиками. В нарядном платье. В шубке. Какой-то шаманский ритуал, она танцует. Ила с огромной рыбой. Инира уже девушка. С каким-то мальчишкой.

– А это кто? – поинтересовалась Мара.

– Имагми, сын шамана. Апая был папиным лучшим другом, и они всегда мечтали поженить своих детей. Папа даже шутил, что он сделал все, что мог: родил и сына, и дочь. Апае оставалось завести хоть кого-нибудь, и брак был бы обеспечен. Но его жена долго болела, потом умерла. Он женился снова, и лишь когда ему было за шестьдесят, родился Имагми. Ангакук должен продолжить род.

– Поэтому дедушка и настаивает, чтобы именно Апая провел посвящение Роба?

– Тебе уже рассказали? – улыбнулся Ила. – Да. Имагми слишком молод, чтобы стать шаманом. Сколько ему сейчас? Двадцать? Двадцать пять?

– Двадцать три, – подал голос Сэм.

– Таких молодых ангакуков еще не было в нашем поселении.

– Нигде не было, – снова буркнул старик Нанук.

– Папа переживает, что Апая был слишком старым, чтобы как следует всему научить сына. Обычно шаманов женят очень рано, чтобы они успели не только родить, но и воспитать наследника. Но Апая не мог предать жену. Так или иначе, маленький Имагми очень любил Иниру. У них была большая разница в возрасте, но он таскался за ней повсюду, как хвост. Долго плакал, когда она уехала. Ему все снилось, что она умирает, а из ее мертвого тела вылетает большая птица.

– Так оно и вышло, – хрипло произнес Сэм. – Орел убил мою дочь.

Мара закусила губу. Она никогда не видела шаманов и уж тем более в них не верила. Но этот сон, как его объяснить?! Откуда маленький мальчик мог знать, что после смерти у Иниры родится дочь? И не кто-нибудь, а девочка-орел? Ведь даже Ила и Сэм не слышали о ее птичьем тотеме!

– Тем более, из Имагми выйдет хороший ангакук, – вмешалась Анука. – Роб еще не готов к посвящению.

– Мама! – обиженно воскликнул мальчик. – Все я готов!

– Мы приняли решение, Анука, – Ила решительно захлопнул альбом. – Через неделю отплываем, хочешь ты этого или нет. И дочь моей сестры поплывет с нами.

Взгляд, который Анука бросила сначала на мужа, потом на Мару, еще долго стоял у девочки перед глазами. Она еще не знала, что такого опасного в этом посвящении, но Роб был еще дите дитем. Какая, в конце концов, разница: сейчас или через год… Чего они вредничают? Неудивительно, что Инира сбежала от них, как только смогла. Да и вряд ли Имагми – так уж плох, раз он смог сделать подобное предсказание.

Сомнения Мары усилились, когда ее привели в дом шамана, – или, как они его называли, ангакука. Сэм пояснил, что обычно Апая ведет прием в том самом здании со шпилем, но из-за плохого здоровья временно не покидает свою комнату.

Внешне обиталище Апаи ничем не отличалось от остальных домиков в поселении. Те же маленькие окошки, тот же скучный серый сайдинг. Однако внутри все стены были увешаны какими-то вещами: большие бубны, погремушки, сетки, палки, плоские штуковины с лицами, видимо, призванные быть масками. Пахло дико странно, чем-то паленым и уж очень едким. Хотелось отфыркаться, но мешало присутствие родственников и тот трепет, с которым они топтались у порога. Мара постаралась дышать ртом, однако язык тут же защипало. Она почти сочувствовала Робу: если в повседневной жизни у шамана так воняет, то каково же будет на этом загадочном посвящении?

Худая неприветливая женщина провела их в комнату Апаи. Он восседал в плетеном кресле-качалке, погребенный под кучей расшитого тряпья и оленьей шкурой. На столе перед ним лежали карты, бумаги с закорючками, похожими на червяков после дождя. Если бы Мара не интересовалась заранее, ни за что бы не догадалась, что эти символы – и есть письмена инуитов. Их язык, инуктитут. В центре стола курилась эта смрадная дрянь, от которой резало глаза, но никто и не думал открыть окно. И что за северный народ мерзнет, когда тут от пары секунд футболка липнет к лопаткам?!

Все стояли в полной тишине и смотрели на ангакука. Тот был так стар, что из-за его обвисшей кожи не было понятно, закрыты глаза или открыты. Длинные густые волосы были абсолютно белыми, как у Брин. Лоб напоминал карту звездного неба из-за проступивших на нем коричневых пятнышек. Мара не решалась нарушить тишину, но ей уже порядком надоело вот так стоять, не дыша, и гадать, видит он их, спит или вообще помер. Последний вариант, правда, она с облегчением отмела, когда заметила, как он немного пошевелился. Но больше всего она недоумевала: с чего Сэм решил, что Апая вообще сможет посвятить Роба в перевертыши? Шаман с трудом дышит, а если им предстоит плавание и подъем в горы, то как они его собираются туда нести? И, самое обидное: почему дед думает, что ей будет трудно? То есть Апая, значит, вспрыгнет козликом на самую вершину, а она, Мара, будет еле волочить ноги? Нет, логику в этом она отказывалась видеть наотрез.

Когда она решила, что цель их визита состоит в ритуальном стоянии напротив ангакука и мучительной смерти от удушья, старик, по сравнению с которым Сэм Нанук казался неоперившимся птенцом, зашевелил губами. Мара превратилась в слух, подозревая, что ничего громче Апая сегодня не произнесет. Однако тот заговорил на удивление четко и звучно:

– Привет, Сэм. Привел, наконец, обоих внуков?

– Да. Мара, Роб, подойдите ближе.

– В твоем роду всегда было двое. Мальчик, девочка… Берлога полна, а, Сэм?

– Полна. Но она – не медведь.

– Знаю. И ты знал, что так будет, когда привез сюда зимнюю и сделал своей женой.

– Ничего. Двое из детей Мэри – медведи.

– Ты ведь ненадолго? – спросил Апая, и в комнате стало тихо.

И только ощутив толчок в спину, Мара поняла, что ангакук обращается к ней.

– Нет… – она прочистила горло. – Нет, сэр.

– Голос Иниры… Наша ночная звезда вернулась на землю.

– Что? – нерешительно прошептала Мара, не понимая, можно ли задавать вопросы.

– Инира. Ее имя означает «ночная звезда». Я дал ей его. Видел в ней свет. Подойди. Да ближе, ближе, я не такой медведь, как твой дед. Покажи этот шрам.

– Но… в смысле…

– Горло. Покажи горло.

Мара вздохнула и опустила воротник. Дались всем ее ожоги… Теперь и Сэм, и Ила будут спрашивать…

Апая протянул к ней высохшую руку с длинным ногтем на большом пальце и коснулся ее обезображенной шеи. Провел от уха до ключицы, по всей коже, которую когда-то изуродовал пожар. Его пальцы были неожиданно горячими, и Маре стало не по себе. Каким-то чудом самоконтроля она терпела всю эту дичь, а не развернулась и не свалила куда подальше.

– Удивительная история, – сказал, наконец, Апая и убрал руку. – Она мне снилась.

Мара с облегчением отстранилась, подняла толстовку повыше. Конечно, будет теперь рассказывать, что он знал обо всем заранее. Разводка для дураков.

– Две матери. Две сущности. Две жизни, – низким, будто чужим голосом прошептал ангакук. – Два года. Два шага. Два пути.

Старик закивал головой, как китайский болванчик, а затем начал и сам раскачиваться. Стал бормотать что-то на своем языке, из уголка рта потекла слюна. Потом вдруг замер и расхохотался. Глаза его приоткрылись, и Мара увидела, что они не карие, как у всех инуитов, а совсем светлые.

– Два белых человека скажут два одинаковых слова! Две птицы сядут на две вершины! В тот день все станет известно!

Потом откинулся назад, сложил руки на животе и расслабился, словно только что не орал всякую околесицу. Потом довольно усмехнулся:

– Ну что, Сэм. Девочку тоже будем посвящать.