Скованный Прометей

4. Servir al rey Felipe

Солёный порывистый ветер пробовал на прочность парусиновую палатку. Её полог был распахнут и подвязан, и ветер норовил сбросить со складного столика карту, углы которой пришлось придавить циркулем, кинжалом и двумя стопками золотых дублонов. Поверх карты лежали две раскрытых тетради в пергаментных обложках. В одной из них разворот прижимала деревянная линейка. В другой желтоватые страницы ничто не удерживало и ветер свободно шуршал ими, перелистывал вперёд-назад, словно любопытный ребёнок, который ищет красочные миниатюры среди скучного текста.

Каэтани не обращал на это внимания. Он сидел за столом, прижав ладони к вискам, будто у него болела голова, и сверлил взглядом страницу, на которой убористым почерком были выведены положения звёзд и планет, обстоятельства соединений светил и созвездий.

Прямо над линейкой, будто подчёркнутая ею, на странице стояла дата:

"Luglio X".

Онорато очень хотелось спать. А ещё больше — проснуться.

— Дон Онорато?

Каэтани поднял голову. У входа в палатку стоял де Коронадо.

— Вернулась "Тирана", дон Хуан?

— Да. Риваденейра нашёл город.

Он отшагнул в сторону и в палатку заглянул капитан Хуан де Риваденейра.

— Город? — переспросил Каэтани, выпрямившись.

— В устье реки, — подтвердил де Риваденейра, — совсем недалеко от нас, за мысом.

— Город… — пробормотал Каэтани, — этого ещё не хватало… Он что, за ночь вырос? Как гриб?

— Я думаю, это Неокастро, — спокойно ответил де Коронадо.

Каэтани склонился над картой и пару минут очень внимательно её рассматривал.

— Судя по карте, Неокастро стоит в паре миль выше по течению.

— Возможно, карта не точна, — пожал плечами капитан, — город был скрыт от нас островом Курцолари.

— Н-да… — пробормотал Каэтани, — нужно опросить венецианцев, у них должны быть более точные землеописания.

— Я уже отдал распоряжения, — сказал Хуан Васкес.

Онорато взял в руки тетрадь и протянул её капитану.

— А это как объясните?

— Никак, — спокойно ответил де Коронадо, — Луиджи ошибся.

То, что осень внезапно сменилась летом, заметил Луиджи Бальби, капитан "Маддалены". Остальные были слишком заняты разглядыванием тёмного берега и промерами глубин. Когда Бальби поутру огорошил всех этой новостью, ему конечно же не поверили. Хотя многие отметили, что ночь пролетела как-то очень быстро, но это списали на всеобщую усталость. Как назло, утро выдалось пасмурным и измерить высоту солнца не представлялось возможным.

Заявление Бальби звучало, как бред сумасшедшего. Над капитаном "Маддалены" посмеялись. Он оскорбился. Каэтани уверил его, что как только небо прояснится, наблюдения будут непременно повторены. Бальби слова герцога не утешили. Испанцев, которые насмешничали более всего, он обозвал слепцами и дураками. Кое у кого вскипела кровь и Каэтани еле успокоил страсти.

Он убедил себя, что Бальби конечно же ошибся, но это никак не отменяло слов де Чира об изменении береговой линии и на душе было неспокойно.

— Вы высаживались на берег? — спросил он, обращаясь к капитану "Тираны".

— Нет. Даже не приближался. Посмотрел издали и сразу вернулся.

— И это именно город?

— Да, — кивнул де Риваденейра, — стены, башни, всё как положено.

Каэтани снова посмотрел на карту.

— Странно. Отсюда до Лепанто нарисованы одни деревушки. Может быть форт?

— Великоват для форта.

Герцог взглянул на де Коронадо. Тот подошёл к столу, наклонился над картой. Пожал плечами.

В палатку заглянул Мартин де Чир с двумя венецианцами. Один из них был ранен в бедро и неловко перемещался, опираясь на костыль, выструганный из обломка весла. Каэтани предложил ему походное кресло.

— Благодарю, ваша светлость, — хриплым голосом проговорил раненый, — имею честь представиться — капитан "Торреды" Венеции, Людовико да Порто.

— Имею честь представиться, — отрекомендовался его товарищ, — капитан "Донзеллы" Венеции, Николо Империале.

Каэтани кивнул обоим.

— Сеньоры, полагаю меня вы знаете?

— Да, ваша светлость, — сказал Империале, — к сожалению, наш командующий, Джованни ди Кардона не может с вами говорить. Он очень плох. Боюсь, не доживёт до завтра.

— Это очень печально. Но к делу. Сеньоры, вы хорошо знаете эти места?

— Сносно, — ответил Империале.

— Приходилось бывать, — добавил да Порто.

— Тогда окажите помощь. Наши карты, похоже, не точны. Что это за город расположен в устье Ахелоя?

— Город? — удивился Империале, — здесь нет никакого города.

Каэтани и де Коронадо переглянулись.

— Вы уверены? — спросил Хуан Васкес.

— Разумеется. В двух милях выше по течению стоит форт Светлейшей, Неокастро. К сожалению, он давно захвачен нехристями. Может быть речь о нём?

— Нет, — сказал Каэтани, — сеньор де Риваденейра только что наблюдал город прямо за этим мысом.

— Быть того не может, — сказал Империале.

— Вы имеете в виду развалины? — спросил Людовико да Порто.

— Развалины? — переспросил Каэтани.

— Ну да. Там есть древние развалины. Полагаю, римские.

— Нет, Хуан говорил именно о городе, — возразил де Коронадо, — не о развалинах.

В палатку вошёл Серено и доложил:

— Дон Онорато, вернулась "Констанца".

Каэтани коротко кивнул ему.

— Вернулся второй разведчик. Сеньор Николо, соблаговолите проследовать за мной, на берегу и продолжим. А вам, сеньор Людовико, лучше поменьше двигаться. Благодарю вас, вы очень помогли.

Каэтани нацепил перевязь с мечом и все вместе они, исключая раненого, двинулись на берег.

Баркас с "Констанцы" не успел причалить, как капитан Франсиско Эрнандес Переа прокричал:

— Пусто! Нашего флота нигде нет! Как корова языком слизала!

— Вы нашли Порто-Петала? — крикнул Каэтани.

— Нет. Видел похожую бухту, но она меньше по размерам. Продвинулся дальше на север. Берега пусты.

— А рыбацкие поселения, Франсиско? Ты их видел? — спросил де Коронадо.

— Нет.

— К северу от Порто-Петала должно быть селение Драгонистре, — подсказал Империале.

Под килем баркаса зашуршала галька.

— Ничего там нет, — покачал головой Переа и сошёл на берег.

— Что-то мне всё это не нравится, — пробормотал Каэтани.

Он посмотрел на де Коронадо и распорядился.

— Дон Хуан, подберите человек двести. Пойдём посмотрим на этот город.

— Не лучше ли перейти туда морем? Сразу всеми силами? — возразил де Коронадо, — вдруг там турки?

— Пока свернём лагерь, погрузимся, уже стемнеет. А турки… Если кто из недобитых головорезов Сирокко и прячется за холмами, то скорее всего даст дёру, увидев нас. Они так драпали от Барбариго… Это уже не воины.

Онорато обратился к Империале:

— Сеньор Николо, вы говорите по-гречески?

— Свободно, сударь.

— Это очень кстати. Можете послужить переводчиком?

— Почту за честь.

Каэтани повернулся к заместителю.

— Бартоломео, если мы до заката не вернёмся, выручайте.

— Будьте спокойны, дон Онорато, я там всё с землёй сравняю.

В устье Ахелоя, на правом берегу реки действительно стоял город. Настоящий город, опоясанный каменной крепостной стеной.

К тому времени облака поднялись выше, в них появились разрывы и уже без астролябии было видно, что солнце стоит не по-осеннему высоко. Всё-таки Бальби оказался прав.

В голове Онорато галопом неслись мысли, одна бредовее другой. Разумных объяснений на ум не приходило. Хуан Васкес растерянно оглядывался по сторонам и тоже помалкивал. Но ситуация всё же требовала прояснения, поэтому Каэтани, поколебавшись, принял решение подойти к воротам, благо турецких знамён не наблюдалось. Аркебузиры на всякий случай запалили фитили.

Отряд заметили загодя и когда испанцы, две сотни солдат из Неаполитанской терции приблизились к воротам, над зубцами торчали несколько десятков копий и поблёскивали на солнце шлемы. Золотистые с зеленоватым или медным отливом. Бронза? Откуда хоть такие взялись.

На турецкий гарнизон эти воины совсем не походили. Как, впрочем, и на греков, если предположить, что греки воспользовались тем, что Али-паша обескровил окрестные гарнизоны, и захватили крепость. Каэтани остановился у ворот. Рядом встал Империале.

Герцог хотел представиться, но его опередили.

— Вы кто такие и что вам надо? — окликнули со стены.

Онорато посмотрел на Империале. Тот нахмурился. Он не понял фразы. А вот герцог едва дар речи не потерял от удивления, ибо к нему обратились на языке Геродота и Фукидида.

— Какой-то странный диалект… — пробормотал Империале.

"Да уж, чудес нынче, хоть отбавляй. Большинству до седых волос столько не встретить".

Каэтани ответил не сразу, он судорожно вспоминал правила произношения, которыми брат Антонио, монах-доминиканец, учивший его древнегреческому, не слишком допекал высокородного школяра, ибо не видел в том необходимости.

Со стены повторили вопрос тоном, в котором явно читалась угроза.

— Мы воины Священной Лиги! — крикнул Каэтани.

"Господи, хоть бы поняли".

К его немалому облегчению, действительно поняли.

— Какой ещё Священной Лиги?

Не знают про Лигу? Но про сражение-то должны знать. Оно же у них прямо под носом было. Или не было? Осень-лето… Дьявольщина…

— Мы из объединённого флота христиан. Вы видели вчерашнее сражение? Есть ли в городе турки?

— Какое сражение? Какие турки?

— Что они говорят? — нетерпеливо спросил де Коронадо.

— Какое-то безумие, — пробормотал Каэтани, — они не слышали про Лигу, не видели сражение. Будто с луны свалились.

Империале изумлённо переводил взгляд с герцога на воинов на стене. Он понял не более половины слов.

— Похоже это не они с луны свалились… — буркнул де Коронадо.

Он его недавней уверенности в том, что всё странности вполне объяснимы, не осталось и следа.

— Как называется этот город? — спросил Каэтани.

Ему не ответили, на стене что-то горячо обсуждали. Он выждал немного и повторил вопрос более требовательным тоном. Местные вновь обратили на него внимание и на сей раз снизошли до ответа.

— Эниады? — переспросил Империале, — впервые слышу про такой.

— Не так ли назывались те развалины, о которых говорил да Порто? — прошептал Каэтани.

— Что-то мне это всё меньше нравится, — мрачно сказал де Коронадо, — дон Онорато, спросите их, как называется река.

Он всё ещё цеплялся за соломинку, надеялся, что они просто заблудились.

Этот вопрос Каэтани задать не успел. В землю возле его ног вонзилась стрела.

— Убирайтесь прочь, ублюдки! — крикнули со стены. — Или вам здесь не поздоровится!

Испанцы моментально ощетинились алебардами, вскинули аркебузы и арбалеты. Родельерос в первом ряду прикрылись щитами. Каэтани инстинктивно схватился за пистолет, короткий колесцовый пуффер, торчавший у него за поясом, но тут же опомнился.

— Не стрелять! — заорал герцог.

Он повернулся к своим и вскинул руки вверх.

— Не стрелять! Всем отойти на пятьдесят шагов назад!

Испанцы попятились. Герцог остался стоять на месте.

— Дон Онорато, вы сошли с ума! — крикнул Хуан Васкес.

— Эниады, дон Хуан! Эти люди говорят на древнегреческом!

— С чего вы взяли, что это древний язык, а не какое-то местное наречие?

— Да потому, что я смолоду зубрил его, читая Плутарха! Посмотрите на эти стены! Посмотрите на солнце! Я не знаю, что за бесовщина тут творится, но это точно не наш мир!

— Дон Онорато… — попробовал возразить де Коронадо, но Каэтани оборвал его:

— Выполняйте приказ, дон Хуан! Сейчас не время препираться!

Каэтани слегка трясло от возбуждения. В эту вылазку он надел только кирасу и шлем. Не хотел лазить по холмам в трёхчетвертном миланском доспехе, а теперь вот нехорошо так зудело меж лопаток. Спинная броня тонкая, турецкий лук, да с близкого расстояния, осилил бы. Кто знает, какие там у них луки.

— Всем отойти! — приказал де Коронадо.

Каэтани повернулся, не опуская рук.

— Мы не причиним вам зла!

— Ложь! — ответили со стены. — Вы пришли грабить и убивать! Проваливайте!

Ещё две стрелы вонзились в землю у ног Онорато. Он не обратил на них внимания.

— Вы ошибаетесь! Мы пришли с миром! Моё имя Онорато Каэтани. Я и мои люди очутились на этом берегу случайно и нам нужна помощь. Позвольте мне одному войти в ваш город. Я бы хотел спокойно поговорить с вашими… — память услужливо подсказала нужное слово, — архонтами.

Люди на стене принялись совещаться. Каэтани терпеливо ждал. Руки он так и не опустил.

Наконец, заскрипели отворяемые ворота и наружу вышли человек двадцать воинов, вооружённых копьями и большими круглыми щитами. Один из воинов, в шлеме с гребнем из конского волоса, бронзовом панцире, повторявшем форму мужского мускулистого торса, выступил вперёд.

— Варвар, ты зайдёшь в город один. Если твои пираты сделают хотя бы шаг, ты умрёшь.

— Позволь мне сказать моим людям об этом, — попросил Каэтани.

— Говори.

Каэтани прокричал де Коронадо, чтобы тот не предпринимал враждебных действий и ждал. Тот нехотя подтвердил, что подчиняется приказу.

— Твоё оружие, — потребовал предводитель воинов.

Каэтани вытащил из ножен меч. Пистолет оставил себе. Его не потребовали. Когда герцог отдавал меч, услышал восклицание:

— Смотри-ка, такой же!

— Пришли с миром, значит… — злобно прошипел предводитель.

Каэтани в сопровождении местных вошёл в город. Ворота закрылись.

— Всем держаться начеку, — приказал де Коронадо, — следите за стенами.

Началось томительное ожидание. Испанцы раздували фитили аркебуз, тревожно оглядывались по сторонам. Хуану Васкесу казалось, что вот сейчас на близлежащих холмах появятся шеренги янычар, налетят конные сипахи…

Облака почти полностью рассеялись, солнце доползло до зенита и палило так, что пот катил градом.

Никто не мог сказать, сколько им пришлось ждать. Казалось — вечность.

Наконец, ворота снова отворились. Хуан Васкес стиснул рукоять меча, так, что побелели костяшки пальцев.

В створе появился человек.

— Это его светлость! — крикнул Николо Империале.

Каэтани был при мече, шлем нёс в руках и вид имел донельзя озабоченный. Хуан Васкес и Николо Империале двинулись ему навстречу. Ворота закрылись.

— Ну что? — не вытерпел де Коронадо, когда от герцога его отделяло шагов двадцать.

— Мы должны вернуться в лагерь и многое обсудить, — сказал герцог, — очень многое.

— Что вы узнали, дон Онорато?

— Они поймали нашего беглого. Этого Вибору или как там его. Мерзавец напал на каких-то купцов, хотел украсть лошадь. Убил пять человек, прежде чем его взяли.

— Ловок! — не удержался Империале.

Каэтани мрачно кивнул.

— Поэтому они и были настроены так враждебно. Сочли нас пиратами, а Вибору уже готовились побить камнями. Я с большим трудом уговорил их отсрочить казнь.

— Зачем вам этот ублюдок? — удивился де Коронадо.

— Сам не знаю, — пожал плечами Каэтани, — всё-таки хочется узнать, почему им так интересовался де Феррера. Хотя, скорее всего, это уже не имеет никакого значения.

— Почему?

— Потому что я узнал, какой сейчас год.

— Какой?

— Вы не изучали древнюю историю, дон Хуан? — спросил герцог.

— Как-то не сподобился, — хмыкнул де Коронадо.

— А вы, сеньор Николо? — Онорато взглянул на венецианца.

Тот покачал головой.

— Тогда это вам мало о чём скажет. Сейчас сто десятая Олимпиада.

— Олимпиада? Что это?

— Состязания мужей, весьма популярные in antiquitas. Это празднества в честь языческих богов и они были запрещены Христовой Церковью ещё в первые века её утверждения.

— В первые века? — озадачено пробормотал де Коронадо.

— Так… когда же была эта самая… Олимпиада? — спросил Империале.

Каэтани посмотрел в сторону города.

— Сто десятая. Эти состязания проводились раз в четыре года. И мне совершенно точно известно, что Александр Великий умер в сто четырнадцатую. Мы в далёком прошлом, сеньор Николо.

Возвращению отряда в лагерь местные не препятствовали, но Каэтани и не думал им доверять. Он отправил сто человек с аркебузами, тяжёлыми мушкетами и парой фальконетов на мыс, с которого хорошо просматривался город. Организовал посты ещё в трёх местах на расстоянии мили от места высадки.

В лагере герцог немедленно созвал совет всех старших офицеров. Оглядел озабоченные лица собравшихся и перешёл к делу без долгих предисловий.

— Сеньоры, не стану скрывать, дела наши — хуже некуда. Все вы свидетели необъяснимых явлений — флот наш пропал без следа, укоротилась ночь, изменились очертания берегов, а в устье реки возник город. Я вошёл в этот город и говорил с его правителями. Называется он Эниады. В нашем времени от него стались одни развалины.

— В нашем времени? — спросил капитан венецианской "Веры", Джанбатиста Контарини.

— Да, — кивнул Каэтани, — сейчас не тысяча пятьсот семьдесят первый год от Рождества Христова.

— А какой?

— Это сложный вопрос, — покачал головой Каэтани, — к сожалению, со мной нет моих книг, я могу полагаться только на память. Принимая во внимание услышанное в городе, и если я не ошибся в расчётах, могу сказать, что находимся мы в древней Элладе. Сейчас середина лета и в Афинах в должность архонта заступил Никомах, а римляне избрали консулами Гая Марция и Тита Манлия Торквата[27]. В Македонии царствует Филипп, отец Александра Великого. Собственно, Великим его ещё не называют.

— Александр Великий? — переспросил Контарини, — так он же жил чёрте когда.

— Вот именно, — кивнул Каэтани.

— Прости, Господи, — перекрестился капеллан испанцев, отец Себастьян, — спаси и сохрани…

— Что вы об этом думаете, святой отец? — спросил де Коронадо.

Капеллан не ответил, продолжал истово креститься. Большинство капитанов, глядя на него, обнажили головы и последовали его примеру. Все зароптали, зашумели.

— Я не помню, чтобы в Ветхом и Новом Заветах, хрониках, деяниях апостолов или житиях святых упоминались подобные чудеса, — сказал Каэтани, — Господь посылал пророкам видения о грядущем, но нигде не сказано, чтобы кто-то из них перемещался по плоти.

— Вы уверены, дон Онорато? — спросил Франческо делла Ровере.

— В определённой степени.

— То есть, не наверняка?

— Ну какое "наверняка" здесь может быть, дон Франческо? Однако всё, что мы наблюдаем вокруг, вполне укладывается в это объяснение и подтверждается словами местных.

— Но это же невозможно… — пробормотал делла Ровере, — как такое могло произойти?

— Понятия не имею, — мрачно ответил Каэтани.

— Отец Себастьян, не молчите! — перекрикивая шум, обратился к священнику де Коронадо, — что же это такое? Божье Провидение или козни Сатаны?

— Не упоминай Врага человеческого, сын мой! — строго сказал капеллан, будто очнувшись от транса, — если бы ему было по силам сотворить подобное, он бы давно низверг весь мир в Геенну огненную. Змий способен лишь искушать и вводить слабых духом во грех. Мы же оборонимся от него молитвою и крестным знамением.

— Так, стало быть, всё это случилось по Божьей воле? Но зачем?

— Неисповедимы пути Господни, — назидательно поднял палец капеллан.

— Сеньоры, тише! — Каэтани повысил голос в попытке перекричать шум, — прошу, успокойтесь! Сейчас не столь важно угадать волю Господа. Нам следует всё хорошенько обдумать. Мы теперь будто погорельцы или потерпевшие кораблекрушение на пустынном берегу. Первее всего надлежит счесть своё имущество. Отправляйтесь к своим людям и подготовьте подробные отчёты о наличных припасах, количестве раненых. И, по возможности, успокойте людей.

Каэтани ожидал, что лагерь менее чем через час превратится в разворошённый муравейник, но ничего подобного не произошло. Разумеется, мало кто остался равнодушен к известию, но, с другой стороны, никто и не впал в истерику, не рыдал и не бился головой оземь, возбуждая в других ещё большее смятение и страх. Люди переглядывались, некоторые осторожно обсуждали новость, кто-то молился, но подавляющее большинство не изменило обыденного поведения, разве что в глазах читалась тревога и преодолеваемый страх перед неизвестным.

— Слышал, что бают? — Фёдор, хрустя галькой, подошёл к Никите.

Тот развёл небольшой костерок в стороне от других биваков. Дерева на берегу хватало, галечный пляж весь завален корягами, число которых каждый год умножалось в сезон штормов. Никита сидел на сыром бревне, которое приволок от самой кромки воды. Фёдор мочить задницу побрезговал и уселся прямо на гальке, вытянул ноги к огню, красуясь сапогами. Ветлужанин покосился на товарища.

— Ты нынче богатый, смотрю. Не попорть добычу-то.

— Ничё им не будет. С мёртвого басурмана снял. К берегу прибило. Не просохли ещё. На тебя не было, звиняй. Да и поди найди ещё на копыто твоё.

Никита усмехнулся и потёр одну босую ступню о другую.

— Мне без надобности, я и так привычный.

— Ой ли? — прищурился Фёдор.

— Не веришь? Я, брат, c двенадцати лет при монастыре обитал. Да и до того не на перинах спал.

— Ага. Скажи ещё, что роду ты холопского, а что сын боярский — то соврал.

— Толку-то с того вранья, коли всё одно. Почитай — на той же скамье, что и ты сидел. Что сын боярский, что холоп, один хрен.

— Ну я-то не холоп. — сказал Фёдор и поинтересовался, — так и впрямь соврал?

Не знакомые друг с другом прежде, из всего московского полона лишь они двое угодили на галеру, захваченную Каэтани. Никита при нашествии на Москву крымского хана Девлет-Гирея бился на Таганском лугу в Передовом полку князя Михайлы Воротынского. Был оглушён и схвачен татарами. Фёдор попал в плен чуть позже, будучи легко раненым в сече у острога за Неглинной, того самого, с которого начался великий пожар, уничтоживший Москву. Случилось это в конце мая, а познакомились они только в начале сентября, уже на галере. Друг о друге знали мало, почитай ничего, кроме того, что земляки. Не очень-то на турецкой галере словом перекинешься.

— Не соврал, — сказал Никита, — роду я действительно знатного. Да вот только всё наследство моё — одна отцова сабля. Если бы не дед с белозерской братией, пошёл бы по миру. Или на Волгу с кистенём.

— Отец-то помер, стало быть? — поинтересовался Фёдор.

— От черемисской стрелы, — кивнул Никита. — Он под началом князя Ивана Мстиславского воевал. На луговой стороне. Мне тогда двенадцать годков было. Мамка горя не вынесла, слегла и не поднялась больше. Дед к себе забрал, в Кирилло-Белозерский монастырь. Там и жил, покуда в возраст не вошёл. Деда уважали. Он, покуда в монахи не подался, басурман крошил без счёта. И князь Иван его помнил, и у братии дед был в почёте. Потому снарядили меня в царёву службу честь по чести.

— Ишь ты… — проговорил Фёдор, задумчиво ковыряя прутом угли.

О себе он распространяться не стал. Некоторое время они молчали, потом Никита спросил:

— Так что ты говорил, бают-то?

— Не слышал?

— Где мне слышать-то? Тут все по-грецки, да по-фряжски.

— Говорят, князь, которого ты спас, ходил с людьми до города. Тут недалече. И там оказались не греки и не турки, а незнамо кто.

— Это как понимать? — удивился Никита.

— Как хошь. Вроде как не Селим-салтан тут правит, а додревний царь Александр. Слыхал про такого?

— Может и слыхал, — ответил Никита, не выказав никакого удивления этой новостью, — даже читал.

— Ты? — не поверил Фёдор, — читал?

— Не веришь? — Никита усмехнулся, — мне дед сие наказание храбрым витязям, и кулаком, и розгой по спине вбивал. Видать, до смертного часу не забуду.

Он выпрямился и важно продекламировал:

— Аще кто хощет со благоусердием да послушает. Повесть чудная и полезна добродетельна мужа Александра, царя макидонского, како и откуду бысть и како доколе прииде великия ради храбрости и мужества и добродетели всеи подсолночнои царь назвася и самодержец.

— Ишь ты! — восхитился Фёдор, — силён, брат. А я только Псалтырь да Евангелие читал. Ну ещё записки разные, фрягов, что при государе Василии Ивановиче пушки лили, да зелье делали.

— Оттого и насобачился по-фряжски?

— Не только. У нас там в пушкарском столе ещё кое-кто работал из них. Хотя, как Кашпир стал у государя первым мастером по пушкам, набежало больше немцев. Я и по-немецки могу.

— А я вот только по-татарски знаю, — вздохнул Никита, — и по-черемисски немного. Да только здесь оно, видать, без надобности.

— Ты не тужи, — хлопнул его по плечу Фёдор, — живы же. И воля теперь. Вернёмся ещё на Москву.

— Так нету её.

— Ну пожгли, поганые. Людишек побили. Горе, конечно, да не впервой же. Отстроимся.

Никита вздохнул. Фёдор внимательно посмотрел на него и спросил:

— Ты, брат, семейный?

Никита молча кивнул.

— Семья… в Москве была?

— Да не, — ответил Ветлужанин, — под Нижним они. Жена, детки. Двое, Андрейка и Дуняша. Увижу ли теперь…

— Увидишь, — бодро пообещал Фёдор, — где ж такое видано, чтобы в стольких передрягах уцелеть и сгинуть потом? Конечно увидишь.

— А ты-то сам? — спросил Никита.

— А я гол, как сокол. Сирота, с малолетства на побегушках был у приказчика боярина Молвянинова. Потом угораздило около мастеров осесть. Сам грамоту постиг, до подьячего дорос. Большим человеком стал.

Фёдор засмеялся. Никита тоже усмехнулся.

— Тебе годов-то сколько?

— Двадцать три.

— И уже подьячий? Далеко пошёл бы.

— И пойду, — уверенно сказал Фёдор.

Никита не ответил, уставился на огонь. Разговор про "додревнего царя" как-то сам собой позабылся.

От соседнего бивака к ним шатающейся походкой приблизился человек и, ломая русскую речь, обратился:

— Эй, московиты, чего одни сидите? Давай до нас! Я, Андор Хивай, угощаю!

Фёдор посмотрел на Никиту:

— Пойдём? Коли зовут.

Они встали, подошли к соседнему большому костру, за которым сидело человек пятнадцать, одетых весьма разнообразно. Например, пригласивший их Хивай платьем напоминал фряга, а глянешь на загорелую дочерна рожу, украшенную висячими усами — вылитый турок.

— Доброго здоровья всем честным людям, — поприветствовал Фёдор, представился сам и назвал Никиту.

— А добре здравы, милы чловек, — ответил самый старший из компании, седой как лунь мужик, с бородой-лопатой и кустистыми бровями. Он на фряга не походил.

— Московиты? — усмехнулся сидевший подле него франт в красно-синем немецком платье с пышными буфами и разрезами, в шляпе с пером невиданной прежде Фёдором птицы. Он толкнул локтем здорового детину в похожей одежде, и сказал, — правду си рекл братру Ктибор.

Детина держал на коленях двуручник и неторопливо правил клинок оселком.

— Престань, Янек, уклидни се уж, — строгим голосом одёрнул франта седой.

— Неближуй хости, — добавил верзила.

— Нерекл ясем зе со содомиты, — фыркнул франт Янек.

Одно слово Фёдор понял, и оно ему не понравилось. Он нахмурился. Никита сжал кулаки.

— Дост, пану, — поднял руки Хивай, — нени треба се хадат.

Он повернулся к московитам и сказал:

— Не серчайте, панове. Мы не хотим обидеть. Садитесь. Бывайте, как дома.

Компания освободила место на бревне возле костра. Фёдор и Никита сели. Хивай тоже устроился и принялся представлять товарищей, начав со старшего:

— То Адам Скокдополе из Троцнова. Ян Жатецкий. Ктибор Капуста из Липан. Они с Богемии. Чехи.

Затем Хивай начал представлять других членов компании. Некоторые из них переговаривались вполголоса, с интересом разглядывая московитов. Другие глядели равнодушно, и не проронили ни слова.

— Се Микеле ди Серра, Никола Гатто. Они с Венеции. А се Фернан де Санторо, Северино Агилар, Рамон Ортега.

Хивай назвал и других, но Фёдор уже плохо слушал. Его внимание привлёк Рамон Ортега, мальчишка лет четырнадцати, если не моложе. На поясе его висел "кошкодёр".

"Ишь ты. Воин".

Именно мальчишка молча преломил краюху хлеба и протянул Фёдору, а старик Адам поделился куском колбасы.

— Благодарствую, — низко поклонился Фёдор и половину отломил для товарища.

— Ну а я — Андор Хивай из Унгвара, — закончил представление усатый.

— А хорошо по-нашему говоришь, — заметил Никита.

— Унгвар вы зовёте Ужгородом, — пояснил Хивай. — И в Литве я бывал. Встречал уже московитов.

— Си веслари с турка? — спросил седой Адам из Троцнова.

Фёдор кивнул. Понял.

— Тежки осуд, — покачал головой Адам.

Фёдор вопросительно посмотрел на Андора.

— Говорит, тяжка доля, — перевёл тот.

Никита наклонился к нему и прошептал:

— Слышь, мил человек, а чего вон тот петух про содомитов нёс?

Хивай засмеялся.

— Не принимай к сердцу, брат. Ктибор давеча сказал, что тут де каждой твари по паре. А брат Ян заметил, что вас двое и одни сидите. Он не со зла. Посмеяться любит. Весёлый.

Фёдор подумал, что на весельчака Ян Жатецкий не очень походил. Ежели и впрямь весельчак, то скорее недобрый насмешник. И глядит надменно. Не из простых.

Никита дёрнул щекой и посмотрел на Яна исподлобья. Тот перехватил его взгляд и сказал с усмешкой, протянув Никите кувшин:

— Незлоби, пан.

Никита кувшин принял. Внутри плеснуло. Он сделал глоток. Одобрительно крякнул. Приложился ещё.

— Что ж, благодарствую, коли так.

Фёдор толкнул его локтем в бок:

— Чего там? Мне оставь.

— Вино.

— Вы, панове, бойовничи небо косовничи? — спросил Ян Жатецкий.

Фёдор и сей вопрос понял. Он вообще языки на лету схватывал. Не зря же "и по-фряжски и по-немецки".

— Спрашивает, холопы мы или воины, — шепнул он Никите.

"Как держать себя определяет. И впрямь непростой".

— Воины мы, — сказал Никита, — бойовничи. Я — сын боярский, а он — пушкарь.

То, что Федька скорее писарь, он благоразумно умолчал. Ян ответом удовлетворился.

Адам и Ктибор о чём-то вполголоса переговорили. Гишпанцы с фрягами так и молчали. Кое-кто жевал.

— Брат Ктибор плохо сказал, — снова заговорил Хивай, — тут не ковчег, а Вавилон. Сто наречий.

— Да вроде, как погляжу, всё больше гишпанцев и фрягов, — возразил Фёдор, — вы-то как среди них?

— Наёмники, — пожал плечами Хивай, — кто платит, тому служат. Немцев больше у Дориа. Богемцев с далматами у Светлейшей.

Немцев Фёдор уже видел. Их компания сидела неподалёку и оттуда время от времени доносились лающие возгласы и взрывы хохота. Ландскнехты. Все в вычурных кричащих разноцветных нарядах. Ктибор с Яном одеты очень похоже.

От подьячего не укрылось, что Хивай ответил так, будто себя из этой компании выделял и Фёдор не постеснялся прояснить это.

— Я-то? — переспросил Андор, — я — другое дело. У меня на турку особый зуб… — он вздохнул, будто вспомнил нечто неприятное и замолчал.

Повисла пауза, разорвал которую один из фрягов, именем Никола, худой и длинный парень. Он бросил краткую фразу, а Фёдор ответил. Фряг заметно удивился и сказал что-то ещё, подлиннее. Снова вступил в разговор Хивай. Фряг ответил и ему, после чего замолчал и задумчиво уставился на пламя. Похоже, потерял к разговору интерес.

— О чём толковали-то? — спросил Никита.

— Басурманы вырезали угорску крепость Сигетвар, — ответил Фёдор, — Андор и ещё шестеро одни из всех осадных сидельцев спаслись. А у басурман при осаде Салиман-салтан помер, вот нехристи и лютовали.

Вся эта пёстрая компания, как вскоре выяснил Фёдор, служила на галере "Падрона", капитана Джорджио Греко. Богемцы и мадьяр наёмничали. Ди Серра — рулевой, а Гатто — матрос. Гишпанцы состояли в Неаполитанской терции. Что это такое, Фёдор не знал, но переспрашивать не стал. Как и всем в отряде сицилийца ди Кардона им пришлось щедро пролить свою кровушку и эти вечерние посиделки были ещё и поминками. Немало товарищей полегло. Да и остальные вернутся ли домой?

О том, что все они угодили не иначе как к чёрту на рога, тут уже были наслышаны. Слухи быстро разлетелись, да капитаны и не скрывали. Герцог таких приказов не давал. Однако большинство восприняло сию новость довольно спокойно. Мало кто роптал. Одни просто не поверили, другие поверили, но до конца не осознали или не смели выказать слабость перед товарищами. Да и, наконец, братия подобралась бывалая, не со вчерашнего дня рука об руку со смертью танцующая. Живы же. А что до козней диавольских, то "Te Deum" и крёстное знаменье оборонят. Покамест вроде легионы бесов со всех сторон не лезут. Наоборот, за мыском обитают такие же смертные и по всему видать, сами братию боятся.

Компания, похоже, подобралась не самая плохая. Приняли, можно сказать, душевно и вроде без корысти. Фёдор и Никита приободрились. Поведали о себе. Разговор потёк свободнее. Речь чехов иной раз звучала непонятно, но Хивай толмачил, а фрягов Фёдор и без него понимал.

В сгустившихся сумерках, когда уже клонило в сон, вдруг раздались крики:

— Hey Leute, es gibt einen Kampf!

— Oh Scheiße! Es ist der Kapitän!

Где-то неподалёку лязгнула сталь. Фёдор толкнул клевавшего носом Никиту, тот встрепенулся.

— Цо е там? — вытянул шею Ян Жатецкий.

— Что-то стряслось.

— Это у палатки его светлости, — встревожено сказал Хивай и, подхватив саблю, поспешил на шум.

Вся компания потянулась следом.

В подсчётах припасов прошёл весь остаток дня. Каэтани слушал отчёты капитанов, а Серено и писарь Лука Марани перекидывали туда-сюда костяшки абака и тут же записывали столбиком результаты.

Двадцать одна галера. Из них десять в состоянии прекрасном, в бою сделали не более пяти выстрелов, не получили ни одной пробоины и потери в людях совсем невелики. Остальные изрядно потрёпаны. Галера госпитальеров и пара захваченных турецких галер в крайне удручающем состоянии. Онорато приказал снять с них всё ценное.

Пушек насчитали девяносто, из них семнадцать больших бомбард и вдвое большее число кулеврин.

— … и двести бочек пороха, — подсказывал писарю Серено.

Гребцов-кандальников, кто мог продолжать работу, сочли чуть менее двух тысяч. И ещё около тысячи вольных. Все вольные — с венецианских галер. Недостача народу на четверть от необходимого числа.

Солдат и матросов полторы тысячи. Это если свести до ровного счёта и учесть только тех, кто цел или легко ранен. Ещё сотни две тех, кто Божьей волей может ещё и выкарабкается. А может и нет. Лекарей нету. Конечно, плох тот солдат, кто товарища перевязать не сможет или, скажем, перелом в колодки взять. Да вот только когда плоть загнила, отнять руку или ногу так, чтобы раненный душу Господу не отдал, или горячку сбить, уже не всякому под силу. Потому кресты в скором времени колотить предстояло для сотни тяжёлых. А то и более. Среди этих несчастных числился и Джованни ди Кардона. Командир арьергардной баталии не приходил в сознание.

— Ежели всех считать, то сухарей, солонины, фасоли и вина на пять дней, — доложил Серено.

Каэтани поджал губы.

— Могло быть хуже, — заметил де Коронадо.

— Куда уж хуже… — буркнул маркиз делла Ровере, который сидел в тени и нервно разминал суставы пальцев, сцеплённых в замок, — что жрать-то вскорости будем?

— Будем торговать с местными, — ответил Каэтани.

— Чем торговать? Голой задницей?

— Вывернем карманы, — раздражённо бросил герцог. — Золото — всегда золото. Неважно, чей герб или профиль на нём отчеканен. Подозреваю, наследник герцогства Урбино отправился на войну не с пустым кошелём?

— Уже считаете чужие деньги? — недобро процедил делла Ровере. — Может лучше сами явите пример достойной щедрости?

— Явил бы, да моя казна сейчас от меня далековато. Осталась на "Грифоне".

— И это даёт вам право запустить лапу в чужой карман?

— Право мне даёт верховная власть в этом отряде, вручённая мне доном Хуаном Австрийским, о чём есть его письменный приказ. Если не ошибаюсь, вы лично присягнули ему ещё в Генуе?

— Принц сейчас там же, где и ваши деньги, — усмехнулся делла Ровере.

Он посмотрел на Хуана Васкеса.

— А вы что молчите, сударь? Вы тоже намерены подчиняться этому… — маркиз едва не сказал "этому выскочке", но всё же сдержался, — этому господину?

— Я видел приказ принца, — ответил де Коронадо, — и к тому же получил устное распоряжение маркиза де Санта-Круз, моего непосредственного начальника.

— Его здесь нет, как и принца. Да и что это за приказ такой? Ведь по всему выходит, он ещё не отдан. Сколько там лет до него? Тысяча? Две?

Он потёр виски пальцами.

— Господи, какая чушь… Какая невозможная чушь…

Каэтани бросил косой взгляд на де Коронадо. Тот сохранял внешнюю невозмутимость, но на скулах едва заметно играли желваки.

— Вы хотите реквизировать деньги солдат и офицеров и составить общую казну? — спросил Хуан Васкес. — Едва ли это хорошая идея. Да и согласятся ли местные торговать с нами? Они явно недружелюбно настроены и по всем признакам готовятся к осаде.

Разведчики доносили, что вокруг города не прекращается какое-то движение, суета. На небольшом отдалении от выставленной герцогом заставы крутились люди. Наблюдали за пришельцами. Их видели и к западу, и к северу от лагеря.

По западной дороге к Эниадам ползли упряжки волов, тянулись отары овец. Местные спешили укрыться за стенами. Через Ахелой туда-сюда метались однодревки. Порт покинула пара "круглых" кораблей.

— Дон Онорато, какие они могут собрать силы? — спросил де Коронадо. — Кто нам может угрожать?

— Понятия не имею, — вынужден был признаться герцог, — насколько я помню, Ахелой отделяет Акарнанию от Этолии. Про Акарнанию в известных мне книгах почти не упоминалось. Это какие-то задворки, ничем не прославленные. Этолийцы были сильными воинами, но вроде бы дни их громкой славы настали много позже царствования Александра.

— Они дружат или враждуют с этими… как их там… — Хуан Васкес споткнулся о труднопроизносимое слово, но Каэтани понял его и так.

— С акарнанцами? Скорее враждуют. Но я не уверен.

— Скверно… — делла Ровере постучал кулаком по колену, вскочил, едва не уронив раскладной табурет, и принялся нервно мерять палатку широкими шагами.

Каэтани взирал на него исподлобья. Он сидел вполоборота к столу и подпирал щеку кулаком. Зрачки качались, как маятник.

— Нельзя ждать, пока они соберутся с силами, — сказал маркиз.

Он остановился перед Каэтани и опёрся о стол. Выражение лица дона Франческо изменилось. Не осталось ни следа недавней растерянности, будто он решился на что-то и теперь ясно видел, как надлежит действовать.

— Предлагаете взять город? — поинтересовался де Коронадо.

— Это решило бы все проблемы.

— Не думаю, что это хорошая мысль, — осторожно заметил Хуан Васкес.

— Это ещё почему? — спросил делла Ровере.

— Нас горстка против целого мира.

— Вот уж от вас, сударь, я подобных речей меньше всего ожидал, — насмешливо заявил маркиз, — насколько мне известно, ваш родственник Франсиско захватил один из городов Сиболы[28] с тремя сотнями солдат.

— Ему противостояли дикари с дубьём. И вместо города золота он нашёл лишь жалкие хижины, — возразил Хуан Васкес.

— Кортес с пятью сотнями сокрушил империю язычников.

— Сударь, вы верно плохо знаете эту историю, — сдержанно ответил де Коронадо, — наслушались бравурных баек? Кортес заключал союзы с индейцами, и они предоставляли ему сотни, даже тысячи воинов.

— Что нам мешает действовать точно так же?

Вместо де Коронадо ответил Каэтани:

— То, что здесь навряд ли высадится Нарваэс, который привезёт ещё тысячу бойцов и боеприпасы. И если нам уготована "Ночь печали", то после неё мы уже не оправимся.

Делла Ровере улыбнулся так, что впору было бы говорить — "оскалился".

— А Кортес как-то оправился. И даже потом взял Мешико. И никто ему новых солдат-христиан не присылал. Одними язычниками обошёлся.

— Сударь, падению Мешико способствовало множество причин, — раздражённо заметил де Коронадо, — та же оспа.

— Ну да, ну да, — покивал маркиз, — вот знаете, сударь, я всё удивлялся, что чуть ли не все ваши дядья и братья перебрались в Индии и там прославились, а вы их примеру не последовали. А теперь всё прояснилось. Как и то, что вы оказались в резервной баталии.

— На что это вы намекаете? — начал закипать де Коронадо.

— Не намекаю, говорю прямо — вы трус, сударь.

Хуан Васкес побагровел. Бесконечно долгую минуту молчал, потом процедил:

— Я требую удовлетворения.

— Всегда к вашим услугам, — спокойно ответил делла Ровере.

Каэтани хлопнул ладонью по столу:

— Ну хватит! Нашли время!

— Задета моя честь, — не глядя на герцога, всё так же сквозь зубы проговорил де Коронадо, — вы, дон Онорато, должны лучше других знать, что это такое[29].

Каэтани скрипнул зубами, но ничего не возразил.

— Когда и где? — спросил маркиз.

— Немедленно.

— Как вам угодно, — пожал плечами дон Франческо.

Они вышли из палатки. Каэтани некоторое время неподвижно сидел с отсутствующим взором, потом повернул голову и встретился взглядом с остолбеневшим от неожиданности Серено.

"Открытое неподчинение. Да тебя тут ни во что не ставят, дон начальник, пустое ты место".

Каэтани показалось, что именно эту мысль он прочитал в глазах заместителя. Онорато витиевато выругался, схватил пистолет, лежавший на столе, и вышел следом за дуэлянтами.

— Если вы сошли с ума, чёрт с вами, деритесь. До первой крови, не более. Смертоубивца пристрелю на месте, как собаку!

Герцог красноречиво вскинул к плечу свой пуффер нюрнбергской работы.

Де Коронадо расстегнул и снял хубон, оставшись в белоснежной сорочке-камисе. Вытянул из ножен меч. Простой, без украшений. Гарда из колец, на рикассо клеймо знаменитого толедского мастера Антонио ди Баена. В левой руке испанца появилась дага.

Делла Ровере также избавился от верхней одежды, обнажил меч миланской работы с витым серебряным узором на чернёной гарде и рикассо. Вытащил из-за спины кинжал. В отличие от даги испанца тот не имел треугольного щитка, но зато отличался большей шириной и наличием на одной из сторон "пилы". Шпаголом.

— Что здесь происходит? — к палатке подошёл один из офицеров итальянца, баварец-наёмник Гельфрад фон Майер. И с ним полдюжины ландскнехтов в красно-жёлтых куртках с разрезами и таких же широченных штанах.

— Не вмешивайтесь, Гельфрад, — сказал Франческо.

На раздражённый голос герцога подтянулось несколько испанцев, они подозвали других. Возле палатки в считанные минуты собрался народ и образовался круг.

Франческо изготовился. Торс чуть наклонён вперёд, стойка фронтальная, оба клинка направлены в грудь Хуану Васкесу, руки немного согнуты в локтях.

Испанец повернулся к итальянцу правым боком. Стойка высокая, на почти прямых ногах, меч в вытянутой руке смотрит противнику прямо в глаза.

"Единственной защитной стойкой может быть та, в которой ты угрожаешь своему противнику и не даёшь ему атаковать тебя".

Весь мир затаил дыхание.

Хуан Васкес не слышал голосов, фигуры людей за спиной его противника превратились в бесформенную пёструю мазню ребёнка, дорвавшегося до красок. Только размеренный плеск волн никак не желал убираться из головы. Маркиз гипнотизировал испанца немигающим взором и дабы "смахнуть" этот взгляд де Коронадо двинулся по кругу противосолонь.

Итальянец ещё ни разу не сталкивался с этой школой фехтования, Дестрезой, именуемой одними уважительно, а другими пренебрежительно — "Испанским колесом". Испанец, практикующий Дестрезу, всегда пребывает в движении по ободу колеса, существующего лишь в его воображении, уходит от ударов противника, избегая столкновения клинков, пересекает круг по хордам и никогда по диаметру.

Итальянские мастера предпочитали атаки на прямой линии, отводы оружием, силовые приёмы. Учитель маркиза, придворный фехтмейстер дона Гвидобальдо когда-то посмеивался:

"Хотел бы я взглянуть, что сделает испанец против моего stoccata lunga, который я нанесу при первых признаках круговых блужданий".

Испанец непрерывно двигался приставным шагом по дуге налево-направо, вынуждая итальянца тоже перемещаться. Маркиз не пренебрегал перекрёстным шагом, испанец подобного избегал. Похрустывала галька. Клинок де Коронадо почти всё время находился в высокой позиции.

Франческо решился на атаку первым. Удар по клинку, шаг с глубоким выпадом. Испанец ушёл с линии атаки, будто тореадор, играющий с быком. Ответ противника делла Ровере парировал кинжалом, едва не захватив кончик клинка в "шпаголом". Ударил снова, но его меч опять провалился в пустоту.

Они снова принялись двигаться по кругу, перетекая из высокой стойки в низкую и обратно, финтили клинками, но не сближались.

Минуты через три таких блужданий делла Ровере заметил, что испанец чаще сгибает правую руку в локте. Меч не рапира, держать его в вытянутой руке гораздо тяжелее, а Хуан Васкес не отличался могучим телосложением.

Маркиз вновь атаковал, на сей раз с подшагиванием при выпаде, которое итальянцы вообще-то не практиковали. Хуан Васкес, отступая, парировал его клинок дагой так, что кинжал застрял в кольцах гарды итальянца. В ответном выпаде меч испанца метнулся в лицо Франческо. Тот поднырнул под клинком и в стремительном броске достал де Коронадо кинжалом.

Хуан Васкес отпрянул. На его рубахе подмышкой расползалось тёмно-красное пятно. На лице делла Ровера появилась торжествующая улыбка. Он не замечал алую дорожку, появившуюся на его левой скуле и шее. Кончик клинка испанца рассёк ему ухо.

— Довольно! — Рявкнул Каэтани. — Ещё один шаг, и я пристрелю того, кто его сделает!

Делла Ровере сплюнул, вложил меч в ножны. К бледному Хуану Васкесу подбежал его слуга. Каэтани опустил пистолет и обратился к маркизу:

— Сударь, убирайтесь с глаз моих! Идите к чёрту!

Делла Ровере снова сплюнул и направился к своей палатке. Ландскнехты потянулись за ним.

— Как вы, дон Хуан? — спросил герцог.

— Царапина, — отозвался де Коронадо, — жить буду.

— По вашему виду не скажешь, что просто царапина.

— Всё будет хорошо, ваша светлость, — пообещал слуга, — я перевяжу его, всё будет в порядке.

Каэтани кивнул и вернулся в палатку. Зеваки разошлись. Через несколько минут багровый диск солнца утонул в море.

Герцог отпустил Серено отдыхать и сам растянулся на ложе, не сняв сапог и не погасив лампу. Масла было ещё много. На час точно хватит.

Сон не шёл, Онорато трясло от злости. По своему обыкновению он вновь и вновь прокручивал в голове весь конфликт. "Махал кулаками после драки", как он нередко сам над собой посмеивался. Искал, где совершил ошибку. Понимал, что бессмысленно, но вот никак не мог отучить себя от этого.

Когда немного успокоился, вернулись другие мысли. Двойственные. Неприятно заныло внизу живота, как в детстве, когда он на спор прыгал в море с высоченной скалы. Только теперь эти ощущения дополнялись нарастающей эйфорией от перспектив и возможностей. Шутка ли — увидеть мир Великого Александра! Когда-то за такое он бы отдал… Да пёс его знает, что. Многое. Очень многое.

"Бойтесь своих желаний".

Онорато нащупал нательный медальон и раскрыл его. С одной половинки на него смотрела красивая темноволосая дама в зелёном платье и расшитом бисером бальцо. С другой — два мальчика, девяти и шести лет на вид, одетых по строгой испанской моде, очень серьёзных и оттого уморительно смешных.

"Агнесина, Пьетро, Филиппо".

Такова цена за исполнение мечты? Да и кто сказал, что она исполнится? Можно сдохнуть, не сходя с этого пляжа.

Да, в словах маркиза конечно был резон. Новую Испанию Карлу Пятому и Филиппу Второму подарила горстка конкистадоров. Какая всё-таки похожая ситуация. Ведь Кортес тоже высадился в совершенно чужом мире. И завоевал его. Не только сталью и порохом, но ещё и умом, хитростью, действуя по римской максиме: "Разделяй и властвуй!"

Но как бы ему не приходилось туго, он всегда знал, что за спиной Испания. Он всегда мог даже если не рассчитывать, то хотя бы надеяться на подкрепления, на припас для пушек и аркебуз.

А что за спиной Онорато и кому он подарит этот мир? Если конечно сможет покорить его.

Филиппу Второму? Какая ирония. Насмешка судьбы.

Что делать, как поступить? Глупо рассчитывать на то, что завтра взойдёт солнце и к берегу подойдёт галера с Маркантонио, который скажет: "Онорато, куда ты запропастился? Мы уже выпили всё вино за победу, тебе ни капли не осталось".

Может так и будет. Может это всё сон.

А если нет?

Что делать, как поступить?

Слава тебе, Господи, провизии пока хватает. В Кефаллонии заправились под завязку. Принц, конечно, ожидал встретить турок уже следующим утром, но могло случиться всякое. Больше на галеры не принять и грабить прямо сейчас Эниады, как намекал маркиз, в общем-то нет смысла. Но дальше что? Где-то нужно бросить якорь. Взять город сил хватит. Даже не эти захудалые Эниады, а покрупнее. Но вот удержать… Чужой, чужой мир.

Каэтани вздохнул, сковырнул коросту с обветренной губы.

Нет, действовать как Кортес не годится. Тут не Мешико.

В этом мире есть Рим, а ведь Онорато в определённом смысле римлянин. Податься туда? Преподнести предкам пушки? Некоторые офицеры и все капелланы знают латынь. Но нужно ли это испанцам, которых большинство? Нужно ли венецианцам, которые навряд ли ощущают себя римлянами? Пойдут ли они за ним? Ведь здешний Рим не тот, что во времена Цезарей. Это не Рим Сципионов, Катонов, Метеллов. Это провинциальный городишко, о существовании которого ещё даже не слышали греческие историки.

Да и кем там будет герцог Сермонета? Уважаемым союзником, другом римского народа, но всё равно при этом варварским вождём в штанах? "Путь чести" ему заказан. Нет, в этом мире суровой старины Тита Манлия Торквата Онорато себя не представлял. Видать, в жилах его текла кровь не благородных патрициев, а королей готов.

И был другой путь. Податься к Филиппу Македонскому. И он, и сын его Александр всегда радушно принимали полезных чужаков. Даже вчерашних врагов, если те покорялись. Он мечтал увидеть этих людей с детства. Мечтал быть, как они. Неужели упустит эту возможность? Служить королю Филиппу…

У входа кашлянули.

— Кто там? — спросил Каэтани.

— Это я, ваша светлость, Паоло Бои.

— Входите, сударь.

Шахматист вошёл внутрь. Онорато приподнялся на локте.

— Вас прислал ваш патрон?

— Нет, ваша светлость. Я тут своей волей и по другому делу.

— Говорите.

Паоло замялся. Было видно, что прийти сюда стоило ему больших усилий.

— Ну же, сударь, смелее.

— Тут такое дело… Похоже я знаю, из-за чего, вернее из-за кого мы угодили в это место.

— Вот как? — Онорато сел и предложил гостю, — присаживайтесь, сударь, я вас слушаю.

И Бои, смущаясь и заикаясь, рассказал ему историю своей встречи с чёрной дамой.

Каэтани слушал очень внимательно, не перебивал. Когда Паоло закончил, герцог некоторое время молчал, потом сказал:

— Вы рассказывали об этом кому-то ещё?

— Нет, ваша светлость. Даже Мартину.

— Мартину де Феррера? Он был вашим другом?

— Да. И он знал лишь часть истории.

Каэтани снова надолго замолчал, опустив взгляд и покусывая губу.

— "Когда белое станет чёрным…" Я всё-таки не совсем понял, с чего вы взяли, будто именно вы…

— Я подумал об этом далеко не сразу, — перебил его Сиракузец, — просто в тот момент, когда я стоял на коленях перед телом Мартина и смотрел, как полощется знамя ордена под полумесяцами на стяге Луччиали, я подумал… Даже не подумал, я не помню, о чём вообще думал в тот момент. Меня захлестнула ненависть, вот я и решил, что…

— Бросили таким образом некое проклятие?

— Ну… да… вроде того. Не совсем. Хотя, возможно…

— Вы привели в действие ловушку, — сказал Каэтани, — которую эта дама расставила для вас. Для всех нас.

— Да, ваша светлость. Похоже на то…

Они помолчали.

— Думаете, это был он? — тихо проговорил Бои.

— Кто?

— Ну он… Дьявол.

— Я не знаю, — покачал головой Каэтани.

Он встал, прошёлся по палатке. остановился.

— Никому об этом не рассказывайте, сеньор Бои. Всё это следует осторожно, очень осторожно обсудить с отцом Себастьяном и другими капелланами. Ваш рассказ многое представляет в новом свете. Мотивы этого… этой дамы. Мы ведь сейчас находимся в мире, где до Рождества Христова ещё лет двести, а то и триста.

Сиракузец втянул голову в плечи.

— Не бойтесь, Святой Инквизиции здесь нет. Мы тут все солдаты. Даже отец Себастьян, в определённом смысле. И вот ещё что. Этот Диего. Я хотел было плюнуть на него, но теперь нам нужно вызволить мерзавца. Утром я отправлюсь в Эниады и попытаюсь его выкупить. Если, конечно, его ещё не прикончили.

Так Онорато и поступил. Едва рассвело, он с Николо Империале и парой слуг выступил в город. Де Коронадо, рука которого висела на перевязи, пытался возражать и навязать большую свиту, но герцог остался непреклонен. Слуги тащили небольшой мешочек с золотом, которое Онорато занял у капитанов, а также турецкий доспех и оружие с одной из захваченных галер.

В город его пустили. Внутри он сразу заметил, что местные готовятся к осаде. Архонты, как показалось Онорато, были настроены ещё менее дружелюбно, нежели накануне.

— Ты лжёшь, варвар. Мы уже наслышаны, с каким "миром" вы пришли, — проговорил (Онорато показалось, что пролаял) архонт-полемарх[30], муж крепкого сложения в самом расцвете сил, — до нас дошли вести из Навпакта.

— Прошу тебя, уважаемый, повтори ещё раз свои слова, — стараясь, чтобы голос звучал как можно более учтиво, попросил Каэтани. Он уже понял, что силы свои несколько переоценил. Одно дело свободно читать и совсем другое понимать речь местных на слух.

Полемарх презрительно усмехнулся и повторил.

— Такие же корабли, с треугольными парусами, — медленно добавил архонт-эпоним.

Каэтани нахмурился.

— Я не имею к этому отношения.

— И снова ложь.

— Я не лгу! Те люди, которые напали на Навпакт, такие же враги мои, как и ваши.

Ему не верили, но и не гнали. Каэтани чувствовал, что архонты совсем не против побеседовать, дабы побольше узнать странно одетых пришельцев. Видать Луччиали (а кто бы там ещё мог быть?) крепко их напугал. Устав оправдываться, Онорато попытался перевести разговор на Вибору.

— Твой человек убийца и будет казнён, — отрезал полемарх, выслушав просьбу.

— Я согласен с тобой, уважаемый, — кивнул Каэтани и тут же придумал ответ, — но он не мой человек. Он из тех, кто напал на Навпакт. Я так же обвиняю его в убийствах, но он мне нужен живым ради дознания. Я готов щедро заплатить за него.

Каэтани развязал тяжёлый кошель и вытащил дублон с гербом Филиппа Габсбурга.

Они не верили. Онорато и сам понимал, что выглядит нелепо. Так просят за друга, а не за врага. Архонты снова начали допрашивать Каэтани о стране, из которой тот прибыл, хотя о ней он уже говорил накануне, назвав себя прибывшим из Испании. Про Испанию местные слышали от карфагенских купцов, но только то, что есть далеко на западе такая земля и оттуда карфагеняне плавают к ещё более далёким Касситеридам за оловом. Ну и ещё то, что халибское железо[31] испанцы делают лучше, чем сами халибы.

Онорато немедленно продемонстрировал турецкую саблю и шлем. Полемарха сие впечатлило куда больше золота, но он уже понял, что пришелец готов заплатить за пленного очень дорого, а значит нельзя продешевить.

В препирательствах и взаимном прощупывании прошло часа четыре. С Каэтани уже пот катил градом, а голова трещала так, будто её сдавливали тисками. К концу этой пытки смысл слов архонтов он уже скорее угадывал, нежели понимал.

Архонты согласились отдать Вибору. Каэтани пообещал не позднее, чем через день убраться из Акарнании.

Привели связанного Диего. Каэтани хотел было допросить мориска чуть ли не прямо за воротами, дабы не повторять своей ошибки, но понял, что не получится. Выглядел Вибора прескверно, еле переставлял ноги. Избит до полусмерти. Каэтани понял, что от казни преступника архонтов удержали всё те же вести из Навпакта. Тоже решили заняться дознанием. Вот только пленник им достался немой. Диего не говорил даже на новогреческом.

За полмили до лагеря их встретил встревоженный Франсиско Переа с двумя десятками солдат.

— Что случилось? — издали крикнул Каэтани.

— Ваша светлость, делла Ровере уходит!

— Как уходит?

— Объявил, что уходит на Сицилию и дальше в Рим. Домой. Что все мы тут сошли с ума и когда он достигнет Сицилии, морок рассеется. Риваденейра удерживает дона Хуана, тот порывается маркиза повесить. Маркиз подговорил Моретто и Гарибалдо и ещё захватил одну из турецких галер. Пока лаются. Думаю, скоро начнут стрелять.

— Fottuto pezzo di merda! — зарычал Каэтани. — Fottuto frocio! За мной! Бегом!

Он опоздал. Побоище в лагере началось и закончилось очень быстро. Каэтани успел увидеть две удалявшихся галеры. Не четыре, две.

На берегу лежало два десятка трупов. Над одним из них стояли несколько офицеров и капитанов, во главе с де Коронадо. Каэтани узнал в лежавшем человеке Бартоломео Серено.

— Жив? Ранен? — крикнул герцог.

Мрачный Хуан Васкес помотал головой.

— Наповал. Ублюдок выстрелил в упор, когда Бартоломео пытался задержать его, — де Коронадо повернулся и указал на два других тела, — этих зарубил фон Майер, чёртов колбасник, чтоб чёрти для его жопы вертел побольше подобрали. Ну а дальше пошла стрельба и мясорубка. Ещё человек тридцать раненых…

— Людей Гарибалдо мы разоружили, — тихо сказал Хуан де Риваденейра, — его самого связали. А Моретто ушёл.

— Франсиско сказал, что ублюдок захватил ещё турецкую галеру, — пробормотал Каэтани, опустившись на колени перед заместителем.

Де Коронадо кивнул.

— Он пытался утянуть её на буксире за "Пьемонтессой", но "Журавль" стоял очень удачно. Первым же залпом из всех стволов упокоил. На дне она. Тех, кто выплыл, повязали.

"Журавль" под командованием Луиджи де Хереда охранял выход из гавани. Пушки у него были заряжены. Но выстрелить второй раз венецианцы не успели. Делла Ровере и сицилиец Оттауриано Моретто вместе со всеми ландскнехтами сумели вырваться. Второй сицилиец, Николо Гарибалдо, попался.

Сицилийцы, германцы… Испанцы и венецианцы за делла Ровере не пошли. Маркиз подбил на мятеж только сицилийцев (что, в общем, объяснимо), а также наёмников Дориа, оказавшихся подле галер Каэтани в тот миг, когда Паоло…

Онорато обвёл взглядом обступивших его плотным кольцом людей и увидел бледного Сиракузца.

— Вы не пошли за своим патроном? Почему?

— Он сошёл с ума, — прошептал Бои, — и я не верю, что он вернётся домой. Вы знаете причину…

Каэтани молча мотнул головой, как бы говоря: "Ни слова больше".

— Дон Онорато, — обратился к герцогу Хуан Васкес, — он захватил часть припасов. Прикажете преследовать мерзавца?

— Нет, — покачал головой Каэтани, — нет…