Скользкая дорога

Глава 3

— Помнится, — начал Филипп Мартинез, — мне было лет, наверное, восемь, когда я узнал, как появляются люди. Нет-нет, я имею в виду не секс. Секс — это лишь механика, лишь способ доставки материала. Конечно, как и положено восьмилетнему пацану, я глупо хихикал, когда мы с ребятами рассказывали друг дружке о сексе, не имея о нем ни малейшего представления. Но уже тогда я интересовался совсем другим. Меня поражала магия, которая начинается, когда две клетки находят друг друга, и длится до тех пор, пока человек не умрет. Мы почти совладали с неизлечимыми и орфанными заболеваниями, приручили магнитное поле, в какой-то мере научились подчинять себе стихию. Мы научились вынашивать детей вне материнской утробы, сделали человеческий организм — живой и, я подчеркну, созданный природой организм — более выносливым и совершенным… Чему мы не научились и, как мне представляется, едва ли научимся — это делать человека с нуля. Его нельзя породить в лабораторных условиях из ничего, нельзя запустить этот непостижимый процесс развития новой человеческой жизни, нажав на кнопку или спровоцировав химическую реакцию. Человека нельзя сделать без другого человека. И чем меньше людей — тем меньше людей, в чем наша история уже один раз убедилась. Она преподала нам хороший урок, заставила по-новому посмотреть на мир, в котором нам посчастливилось появиться на свет, и на нас самих, на ту систему ценностей, которая доминировала еще несколько столетий назад и которая сейчас большинству кажется ошибочной, а кому-то — даже дикой.

Как показывает история, которую мы знаем, человек никогда не считал себя ценным. Себя конкретно как личность — вне всяких сомнений. Но себя как часть человеческого вида — никогда. Ничтожно низкая степень любви людей к своему роду принципиально не отличалась у кроманьонцев и, скажем, у людей восемнадцатого века. Или двадцатого. Человеку было свойственно пренебрегать не только жизнью ближнего, но и значением людей в более глобальном смысле. Подумаешь — человек! Да таких миллионы. Миллиарды!

Деньги мы начинаем ценить и вести им настоящий счет лишь тогда, когда они у нас на исходе. Поистине невыносимую тоску по близким мы ощущаем тогда, когда они безвозвратно уходят от нас. А ценность человеческой жизни мы осознаем только тогда, когда наш вид начинает буквально исчезать.

Сами подумайте. Во второй половине восемнадцатого века на нашей планете проживало менее миллиарда человек, а ведь по меркам истории это было не так уж и давно. В конце двадцатого века — уже без малого 6 миллиардов, а в середине двадцать второго века — 13 миллиардов. Огромное… Да что там — колоссальное количество людей! Ничего удивительного — большая популяция дает большое потомство. Да, во второй половине двадцать второго века начался своего рода спад, но не сильный и, надо заметить, не такой уж и долгий.

Поразительно, что объем усилий, которые тратило человечество на продление своей жизни и улучшение ее качества, был прямо пропорционален количеству изобретаемых этим же человечеством способов изувечить жизнь, уничтожить ее. Нонсенс. Курение табака, прием наркотиков, вторичная пища, трансжиры, мышечные усилители, выхлопные газы… Конечно же, всему при желании можно найти оправдание — это и несовершенство науки, и обусловленный этим низкий уровень технических и технологических решений, в жестких рамках которых человек вынужден был существовать и, например, отравлять окружающий воздух продуктами окисления своего личного транспорта.

Но это часть нашей истории. И кто знает, что было бы с нами, если бы человечество не прошло этот путь. Трагический путь. Это сейчас современный человек не потребляет табак и не сжигает продукты переработки нефти. Это сейчас умышленное лишение жизни является из ряда вон выходящим и самым осуждаемым в нашей современности действием. А как было еще несколько сотен лет назад? Давайте мысленно перенесемся в то время. Вот, например, был запатентован латиоид. Я не химик, но все же не думаю, что формула латиоида является какой-то уникальной — издревле люди изобретали препараты для прерывания жизни. Символизм латиоида заключается не в его составе и не в его эффекте, а в том, почему он вообще появился тогда и не исчез по сей день. Изначально изобретение латиоида стало логичным и ожидаемым ответом на возросшее число запросов на эвтаназию — все больше государств законодательно разрешали это действие, ибо если раньше концепция добровольного ухода из жизни порождала массу этических и философских вопросов, то когда население Земли перевалило за 18 миллиардов, этическим стал уже вопрос отказа человеку в праве прекратить свою жизнь в ситуации явного перенаселения планеты. Хочешь умереть — да ради бога, зачем мешать! Нам и так себя девать некуда. Но продолжающееся и неконтролируемое перенасыщение Земли людьми подталкивало к новому шагу — сделать латиоид «обычной» таблеткой. Если для санкционирования эвтаназии требовалось заключение медицинского консилиума о том, что уход из жизни будет единственным способом прекратить физические и моральные мучения из-за болезни, то для покупки латиоида в специализированной аптеке достаточно было подтвердить совершеннолетие. Ведь человек — хозяин своей жизни. Есть, как говорится, таблетка для головы, пилюля от живота, капли от аллергии, а тут в домашней аптечке появилась таблетка от жизни. Никого не удивил всплеск суицидов с введением латиоида в свободный оборот — мягкая гигиеничная процедура безболезненного прекращения жизненных процессов подтолкнула к роковому шагу десятки тысяч сомневающихся. Смогло ли это скорректировать население планеты? Да нет, конечно. Что значат, грубо говоря, сто… ну, двести… ну, даже триста тысяч добровольно отправивших себя на тот свет по сравнению с миллиардами продолжающих коптить небо? Но подумайте, насколько человеческая жизнь должна была обесцениться, чтобы препарат для смерти встал на одну полку с пластырями?

Один из школьников поднял руку. Профессор жестом дал ему слово, и тот встал с места:

— А что же сейчас? Сейчас латиоид ведь тоже используется?

— Используется, все верно. Одна из составляющих современной системы ценностей заключается в том, что у человека как у существа разумного и свободного должно быть право распоряжаться своей жизнью, включая ее прекращение. Но это право не может быть абсолютным и бесконтрольным, поэтому Палата допускает законный уход из жизни через прием латиоида только при условии, что человек достиг возраста 106 лет. Легальный суицид. Человек приходит в клинику, пишет заявление, подтверждает возраст, приобретает таблетку, уединяется в комнате — и все.

— А почему именно 106 лет?

— В расчет бралась актуальная средняя продолжительность жизни, а также период ее активной части. Если мы опять обратимся к истории, то увидим, что, например, в первой половине девятнадцатого века средняя продолжительность жизни составляла около 40 лет. Это очень приблизительно, но в целом люди действительно долго не жили. Поразительно, не так ли? Сейчас она составляет уже примерно 130 лет. Человек активен в среднем до 90 лет — то есть он способен плодотворно работать, заниматься спортом, заниматься сексом, вести насыщенную жизнь. Женщина в 70 лет еще репродуктивна. Человек научился дольше жить и не намерен, как я вижу, останавливаться на достигнутом. Далее. Поскольку мы говорим о законе, то подход к легальному суициду весьма условен. Но, тем не менее, законодатель отталкивался от того, что если в 90 лет человек уходит на покой, то последующих 16 лет ему достаточно, чтобы понять, интересно ли ему продолжать так жить или нет. Отсюда мы имеем порог в 106 лет, когда человек может решить, что с него хватит, и корректно прекратить свою жизнь.

— А нелегальные суициды — это все остальные самоубийства? — спросил другой школьник, не вставая.

— Совершенно верно. Все остальные случаи добровольного ухода из жизни — будь то незаконно приобретенный латиоид или повешение, или все что угодно — именуются нелегальными суицидами. На мой взгляд, сомнительный термин — нельзя ведь осудить того, кто уже мертв. Но тем не менее. Здесь бы я хотел коснуться цифр. Сейчас на Земле проживает чуть меньше полутора миллиардов человек. Порог излечения от известных заболеваний составляет 98,3 процента. Еще до Отравления медицина научилась излечивать большинство болезней на клеточном уровне, практически сведя на нет показатели смертности от сердечно-сосудистых, вирусных, инфекционных и онкологических заболеваний — главных убийц человека последних веков. Изобретение чипа роговицы глаза позволило диагностировать не только заболевания на ранней стадии, но и предпосылки к ним. Говоря иными словами, люди научились лечить себя, даже толком не успев заболеть. Конечно, лечение лечению рознь, и за все надо платить. Радует то, что, несмотря на свою недешевизну, медицина сейчас в целом более доступна человеку. Но нет ничего вечного, и 130 лет — этот тот среднестатистический порог, когда риск начала необратимых процессов в организме человека является высоким. Есть, конечно, нередкие случаи дожития и до 160, и до 170 лет. Старейшей женщине планеты сегодня — 199 лет, и мы все надеемся отметить ее юбилей. Однако смерть от естественных причин, а говоря попросту — от старости, находится лишь на четвертом месте в статистике причин смертности. Первое место уверенно держат легальные суициды, а второе — нелегальные. Легче будет на цифрах. Сейчас в течение года на нашей планете случается около 4 миллионов смертей, из которых около двух миллионов — это легальные суициды, чуть меньше миллиона — нелегальные суициды, порядка 400 тысяч — несчастные случаи, аварии, а остальные — старость и болезни, которые по каким-то причинам не удалось либо вовремя выявить, либо вылечить. Убийств на Земле происходит около трехсот в год.

— Как же можно говорить о ценности человеческой жизни при таком высоком уровне нелегальных суицидов? — послышался вопрос из зала от другого слушателя.

— Справедливое замечание. Люди почти перестали убивать друг друга. Человечество довело медицину до того уровня, когда она если и не гарантирует, то создает все условия для долгой жизни. Люди действительно начали чаще себя убивать, но, с другой стороны, они стали реже умирать от других причин, что неминуемо вывело суицид на верхние позиции в статистике смертности. Миллион нелегальных самоубийств на почти полтора миллиарда человек населения планеты — это не мало, надо признаться. Основные причины суицида не меняются столетиями. Я говорю, конечно же, о депрессивном состоянии. Но вот что особенно интересно, так это первопричина депрессий, толкающая людей на роковой шаг. Если раньше люди кончали жизнь самоубийством из-за разнообразных личных проблем, то сейчас все чаще они совершают это из-за пресыщения жизнью… Ты не болеешь. Фабрикатор напечатает тебе любую пищу, матрица для него стоит копейки и гарантируется Палатой, а значит, поесть и попить ты сможешь всегда. Что еще… Секс? Отношения? Но ведь люди зачастую предпочитают одиночество. Вот мы и имеем отсутствие цели в жизни, и ее кажущаяся монотонность и скука толкают людей к пропасти.

— Зажрались! — послышался смешок из зала.

— Зря смеетесь, — профессор направил палец на слушателя. — Так и есть. И хотя основная масса нелегальных суицидов приходится на пожилых людей, которые не хотят ждать достижения 106-летнего возраста, немалая часть самоубийств совершается молодыми людьми в 50 — 60 лет. Кстати, прошу не забывать о том, что я сказал в самом начале лекции: чем меньше людей, тем меньше людей, и наоборот. Когда Земля была перенаселена, людьми управляли совсем иные потребности и инстинкты, нежели сейчас — конкуренция, оставление своего следа в истории, своего продолжения… А что мы видим сейчас? Выйдите на улицу! Бессчетное количество квадратных метров и этажей зданий, макушки которых мы даже не видим и в которых мы, может быть, никогда и не побываем. К моменту Отравления было построено поистине колоссальное количество объектов, которые сейчас фактически пустуют. Возьмите тот же Центральный госпиталь Парижа на 70 000 человек — это ж по нынешним меркам хором должна слечь треть города! И вся эта рассчитанная на полтора с гаком десятка миллиардов людей инфраструктура сейчас давит на нас своей монументальностью, заставляя чувствовать себя муравьишками. Как вы понимаете, эмоциональный фон склонного к суициду человека это явно не улучшает.

— А как вы сами относитесь к Отравлению? Не думаете ли вы, что оно было неизбежным?

— Я думаю, что неизбежным было резкое и многократное сокращение популяции человека. Не было бы Отравления — произошло бы что-нибудь другое. Понимаете, люди смогли решить проблему глобального потепления, но не собственного размножения. Использовать контрацептивы человеку оказалось сложнее, чем контролировать парниковый эффект планеты! Мы упорно разрабатывали варианты, как спасти Землю от самих себя: и юридические санкции, и экономические, и латиоид, и начало строительства Орбитального Кольца, рассчитанного на переселение свыше одного миллиарда человек. А что до самого Отравления… Оно было спровоцировано человеком, а точнее — группой людей, которые считали себя лидерами не только своих государств, но и планеты в целом. Они решили сократить население Земли принудительно на три миллиарда человек — эти рукописи из коалиционных файлов хорошо всем известны и хранятся в музейных фондах Лондона. Гипотез относительно того, что же именно в тот судьбоносный для Земли день пошло не так, великое множество, но факт остается фактом — эти достопочтенные господа сами не ожидали такой скорости распространения рамманиума по планете, который они пустили в систему аэрообогащения. Оно и понятно — у них в команде не было ни инженеров, ни химиков, ни вообще хоть каких-нибудь профильных специалистов. Все делали своими руками. Надеюсь, трясущимися. Ибо я не верю, что можно со спокойной душой нажать на кнопку, зная, что отправляешь на тот свет три миллиарда людей ударной дозой смертельного газа. По их схеме умереть (или, как они называли это в своем плане, «подлежать корректировке») должно было население, проживающее преимущественно у береговой линии континентов. Пилотный, ставший и последним, пуск рамманиума в инфраструктуру аэрообогащения произошел по всей береговой линии Южной Америки, а уже через десять часов на Земле буквально не осталось уголка, не пораженного рамманиумом. Это был апокалипсис. В первые сутки после Отравления погибло 11 миллиардов человек. Во вторые, когда концентрация рамманиума в атмосфере снизилась почти в двадцать раз — еще 5 миллиардов. В течение недели после Отравления умерло еще чуть менее миллиарда, и эпидемия смертей на этом глобально прекратилась, хотя и не полностью. Апокалипсис…

Профессор Мартинез поднес стакан с водой к губам и отпил. В зале стояла тишина. Он слегка прокашлялся, извинился и продолжил:

— Просто представьте себе: вот на Земле живет более 18 миллиардов человек, а через неделю — всего 900 миллионов счастливчиков, которые смогли относительно быстро сориентироваться в том, что произошло, и переждать в изолированных помещениях. 900 миллионов. Была паника. Потом осознание. Затем попытки выяснить, сколько вообще людей уцелело и как они разбросаны по планете. Недели, месяцы, годы… Лет через 50 после Отравления можно было говорить о том, что люди начали выкарабкиваться из тех экстремальных условий, в которые поневоле пришлось погрузиться. Помог невероятный массив знаний, который накопило человечество за последние столетия и который не пострадал, а также вся та инфраструктура, которой мы, пусть уже и в измененном виде, до сих пор успешно пользуемся. Было похоже, будто родители уехали в долгий отпуск, оставив детям в распоряжение дом, набитый вкусностями, и гараж заряженных левиподов. Бери и пользуйся! И те 900 миллионов пользовались. Благодаря тому огромному технологическому наследию, той, если позволите, машине, рассчитанной на 18 миллиардов людей, они мобилизовались, объединились и смогли мало-помалу избавиться от трупов людей и животных, более-менее наладить экологическую обстановку, разработать алгоритм дальнейших действий и новую систему управления социумом. Я убежден, что именно в те самые первые 50 лет после Отравления и произошло принципиальное переосмысление ценностей. Люди полюбили себя — ведь не напрасно говорят, что беда объединяет. Когда в этот период реабилитации планеты произошло первое убийство, которое всем известно как «дело Паулы Сото», люди были шокированы. Самое подлое действие человека по отношению к ближнему своему, известное еще с библейских хроник, было забыто на годы… Людям было попросту не до этого! У них вылетело из головы, что такое вообще бывает! И вот — на тебе… В один прекрасный день Паула Сото, обнаружив своего мужа с другой женщиной, зарезала их обоих в постели ножницами. Ее судили. Конечно, это был не тот суд, что мы имеем с вами сейчас, но что-то очень приближенное к нему. Ведь если представления о легальности сделок с производными финансовыми инструментами отличались в разных государствах, то в преступности такого действия, как убийство, сомнений не было бы ни в одной стране, а потому суд был неизбежен, а приговор — предсказуем. Паулу казнили: ее заточили в боксе и отрубили кисти рук. Она умерла в муках от потери крови на глазах у публики в назидание другим. К чему я все это? Ценность человеческой жизни начала возрастать. Люди стали относиться уважительнее, терпимее друг к другу. Полагаю, что именно этим была обусловлена глобализация, какой мы ее знаем сейчас. Этим, а еще мизерным — по сравнению с временами до Отравления — количеством людей. У нас на планете сейчас единая система права и система судов, нет границ между территориями, которые ранее именовались государствами, единый язык, единый высший орган власти в лице девяти членов Палаты и ее представительств на местах. Мы живем в глобально унифицированных условиях, когда из барьеров прошлого остались только два — это расстояние между населенными пунктами и разница во времени. И то, и другое легко преодолимо.

— Вы считаете, что мы живем в идеальном обществе и в идеальных условиях? — послышался еще один вопрос из зала.

— Да ну что вы! Любая идеальность для меня есть утопия. Что может быть идеального в том, что умерло более 17 миллиардов человек? Со дня Отравления и по настоящий момент прошло ровно 250 лет. Жизнь на Земле изменилась, люди стали другими. Они неохотно живут друг с другом, парами. Семья и рождение детей, конечно, не являются экзотикой, но процент прироста населения ничтожно мал. За 250 лет мы увеличили население планеты с 900 миллионов до 1,4 миллиарда. Это очень мало для такого периода времени. Современный уровень жизни не диктует человеку необходимость создавать семью. Он, человек, и раньше не был обязан этого делать, но сейчас можно прожить долгую счастливую жизнь, не связывая себя обязательствами с кем-либо. В наше время отдельно взятый здоровый человек в возрасте от 30 до 80 лет занимается сексом в среднем три раза в месяц. Это норма, но вместе с тем это существенно реже, чем было до Отравления. Ведь те, пусть и ничтожные, остатки рамманиума в атмосфере, которые сохранились по сей день, вносят свою лепту — они серьезно бьют по либидо человека. Согласно расчетам, наша планета окончательно избавится от следов этого газа — если, конечно, мы его не начнем производить вновь — лет через 350. Видимо, все это время прирост населения Земли будет оставаться на невысоком уровне.

— Хотелось бы узнать ваше мнение по вопросу, который поднимался в прошлом году одним из членов Палаты. Учитывая, что для нашей планеты вопрос перенаселения вряд ли станет актуальным в ближайшие несколько сотен лет, то, видимо, нам и не следует ожидать продолжения строительства Орбитального Кольца?

— Мне сложно ответить компетентно, ведь я специализируюсь на прошлом, а не на будущем, — улыбнулся Мартинез, — но в текущих условиях было бы странно тратить невиданное количество денег и людских ресурсов, которые до Отравления выделялись на попытку опоясать нашу планету Орбитальным Кольцом. Вообразите только — длина окружности Кольца по проекту составляла бы 43 тысячи километров, а к моменту консервации строительства было сооружено немногим менее 3 тысяч.

— Орбитальная Дуга, — послышался тихий комментарий из зала.

— Совершенно верно. Мизерный фрагмент основной задумки. Возвращаясь к возможному продолжению строительства Орбитального Кольца, я бы сказал, что уважаемым членам Палаты, конечно, виднее, но мы и так расходуем огромные суммы на поддержание этого законсервированного объекта, этой баснословно дорогой оглобли, которая вращается вокруг нашей планеты и лишь радует глаз на ночном небе. А строить дальше? А оборудовать? А поддерживать ее функционирование? Ведь поступления от продажи путевок на Орбитальную Дугу не покрывают даже текущие расходы.

— Профессор, вот вы говорите: «латиоид». Но ведь, как мне кажется, история знает и другие примеры обесценивания человеческой жизни? Предыдущая версия игры «Скользкая дорога», например.

— Я очень рад, что вы об этом вспомнили, — с энтузиазмом ответил Мартинез. — Игровое шоу «Скользкая дорога» по степени своей циничности, быть может, еще и заткнет латиоид за пояс… Насколько я помню, это шоу выстрелило лет так за сорок-пятьдесят до Отравления. И вот несколько лет назад его реанимировали. Ведь все новое — это хорошо забытое старое. Сейчас это, конечно, лишь невинная имитация, и от прошлой «Скользкой дороги» осталась только тень. Это, я не знаю, все равно что раньше вы голыми руками шли бы на медведя, а сейчас делаете это не в реальности, а в локации. Имитация, да…

— А чем можно объяснить то, что человек так подвержен ностальгии? Как бы хорошо ни было, он все равно считает, что раньше было лучше?

— Ностальгия… Ностальгия — это чувство, которое свойственно человеку независимо от того, насколько хорошо он живет и в какую эпоху родился. Это во-первых. Во-вторых, я вообще не уверен, что то, о чем вы спрашиваете, имеет отношение к ностальгии. Полагаю, это, скорее, дань прошлому, своего рода уважение. Наши корни… Это память о том, что было — мы сохраняем ее не только в культурном наследии, но и в быту. Например, мы все говорим «повесить трубку», в то время как никаких трубок-то у нас и нет, да и большинство людей не имеют представления о том, как она выглядит. Мы носим кольца и браслеты — аксессуары, которые известны человечеству на протяжении тысяч лет. Люди носят очки, — Мартинез рефлекторно коснулся указательным пальцем мостика своих очков, — несмотря на то, что не испытывают в этом никакой объективной необходимости. Мы любим старые фильмы, слушаем старую музыку, потому что музыкальное искусство и кинематограф последнего перед Отравлением времени, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Мы несем в себе память и обычаи прошлого, пусть и сильно измененные со временем. И даже в этом можно увидеть, насколько человек велик и прекрасен.

— Профессор, а вы женаты? Есть у вас дети? — прозвучал вопрос из зала.

— Мда… — улыбнулся профессор. — Неожиданно! Не уверен, что это имеет непосредственное отношение к теме лекции, но все же отвечу. Я не женат. Детей у меня нет. Но мне лишь 40 лет, и я ничего не исключаю.

— Как сейчас оценивается политика Палаты применительно к увеличению численности населения? Палата пропагандирует рождаемость или сдерживает ее?

— И не пропагандирует, и не сдерживает. Наука исходит из того, что через 700 — 800 лет, вероятнее всего, количество людей вновь станет достигать критической отметки, но это чрезмерно большой срок, чтобы сейчас думать об этом как об актуальной проблеме. Что совершенно точно характеризует политику Палаты — так это попытка снизить количество нелегальных суицидов и если не уменьшить, то хотя бы держать под контролем статистику убийств. Как я говорил, их сейчас в мире совершается примерно триста в год. Это очень мало и очень много одновременно. Мало, потому что до Отравления, по разным данным, было от 1,1 до 1,3 миллиарда случаев ежегодно. Вы только сравните! Много, потому что убийство сейчас — это дикость, это тяжелейшее преступление. За убийство действующим уголовным законом предусмотрена ровно та самая смертная казнь, к которой была приговорена Паула Сото — отсечение кистей рук и оставление человека в таком состоянии в запертом боксе. Это жестоко, но такой вид наказания должен выполнять свою профилактическую и превентивную функцию.

— Это Суд Прошлого должен решать или как? — послышался следующий вопрос, на этот раз опять от школьника.

— Нет. Суд Прошлого выполняет роль своеобразной апелляционной инстанции по смертным приговорам, вынесенным обычными судами. В Суде Прошлого правосудие отправляют так называемые «высокие судьи» — выше них никого нет в делах об убийствах, и их решение беспрекословно. Наша лекция как раз приурочена к завтрашнему Собранию Палаты и именно по причине назначения нового высокого судьи. Собрание впервые будет открытым, оно состоится в этом же лектории, поэтому все желающие узнать побольше о правосудии в Суде Прошлого — милости просим. А я позволю себе подвести итоги своего выступления.

Профессор помолчал с полминуты, вышел из-за трибуны и, медленно шагая по сцене, продолжил:

— Самым мудрым, объективным и суровым учителем является история. Она неразрывно связана с течением времени — этого безжалостного и бессмертного явления, которое переживет не только наш с вами род и нашу планету, но и Вселенную. Современный человек слишком мудр, чтобы пренебрегать уроками, преподнесенными историей. Он не знает, что будет завтра, но совершенно определенно знает, что было вчера. Друзья! История говорит нам не первый век, что мы должны любить и ценить друг друга. Она показывает нам, что за все то время, которое только может охватить наш взгляд, не было следов более развитого, умного существа, чем человек. Мы не знаем, когда наш вид перестанет существовать. Мы не знаем, что было бы, если б те 900 миллионов, которые стали нашими с вами вторыми Адамами и Евами, тоже надышались рамманиумом, а на планете не осталось бы ни одного живого гомо сапиенс. Но мы должны исходить из того, что нечто дало нам второй шанс, который нельзя упустить. Думайте об этом! Помните об этом! Любите и уважайте честь и жизнь своих собратьев. Живите в этом дивном мире, радуясь мысли о том, что в соседнем с вами доме тоже живут люди. Прекрасные, замечательные люди! Ведь не бывает плохих людей от рождения, не так ли? Цените друг друга, ибо ценность человеческой жизни поистине велика!

Зал зааплодировал. Сидящие недалеко друг от друга Тарья и Валерия переглянулись, обменявшись улыбками, а потом вновь обратили взоры на профессора Мартинеза, к которому, как и предсказывала Тарья, начали стекаться потоки слушателей в попытке лично задать свои вопросы.