Sindroma unicuma. Внешние связи

1.3

Однако от начальника оказалось не так-то просто избавиться. Во время работы он не отлучался из помещения и покидал зону видимости лишь для того, чтобы выдать какой-нибудь архивный сборник невесть откуда набежавшим студентам.

Поскольку свободных мест катастрофически не хватало, архивариус перебазировал меня за служебный стол у перегородки. Я вытягивала шею в сторону коридорчика, образованного стройными рядами стеллажей, и вглядывалась в манящую глубину. Где-то там, в ожидании читателей, прозябало архивное пополняемое дело ПД-ПР.

Мое рабочее время истекло, но я не торопилась. Между делом попросила у Штусса подшивку научно-популярного журнала «Висорика в быту» за последнее десятилетие, чтобы сделать выборку к исследовательской работе по предмету Лютеция Яворовича, и периодически косила одним глазом в сторону отгороженной части архива. В результате набралось достаточно информации, ни на шаг не приблизившей меня к стеллажу с литерой 122-Л.

По дороге на дополнительное занятие по теории символистики я раздумывала над тем, что, собственно, ожидала увидеть в желанном и недоступном для меня деле ПД-ПР. Конечно же, там не будет имен, адресов и рекомендаций, как быстрее и удобнее найти того или иного мастера. Тупик, всюду тупик.

Занятие прошло в расстроенных чувствах. Я слушала вполуха и отвечала на вопросы, но вроде бы неплохо, потому что Альрик не хмурился и не смотрел строго. Когда с основными конфигурациями символов и рун было покончено, учеба продолжилась в общежитии.

Чайник засвистел, когда в пищеблоке появился Капа в домашних спортивных штанах и футболке. Живем за стенкой, а видимся раз в сто лет, — подумалось грустно.

— Привет. С прошедшим, — поздравила я парня.

— Привет. С наступившим, — ответил он и поставил свой чайник кипятиться.

Капа изменился. Сейчас он выглядел старше своего возраста, с вертикальной морщинкой, залегшей между бровей, и серьезным взглядом.

— Не видела тебя на празднике. Было весело.

— Я к отцу ездил, а по дороге завернул к Симону.

Почувствовав укол зависти, я отвернулась к окну. Хорошо, что парень вовремя понял ценность родственных связей, хотя пришел к осознанию через болезнь отца и тяжелые ожоги брата.

— Как Сима?

— Ругается, что из-за меня завалит сессию.

— Ругается — это хорошо. Значит, идет на поправку.

Капа вытащил из холодильника кусок засохшего батона, понюхал его и принялся пилить ножом.

— Хочешь чаю с сахаром? — предложила я. — У меня осталось полплитки.

— Похоже, мы питаемся одним и тем же, — сказал Капа и пояснил: — Теперь все деньги у нас идут на лечение Симона, а я сижу на социальной стипендии. Могло быть и хуже, поэтому не жалуюсь.

Я похлопала парня по руке:

— Выкарабкаемся. Будем живы — не помрем.

— Ага. Дашь списать расписание экзаменов?

Я принесла Капе тетрадку и заварила себе чаю, между делом заняв стол в швабровке конспектами и тетрадями. В сумке обнаружились завалявшаяся ахтулярия и брошюра, взятая у Стопятнадцатого. Сочный плод употребился внутрь, а бесполезная книжка полетела обратно. Завтра верну её хозяину.

Наломав сахару на тетрадном листочке, я собралась учить как минимум до трех утра и не заметила, как через несколько минут уснула, сидя за столом.

Утро началось, когда Аффа застучала в стену. Протерев заспанные глаза, я глянула на часы: мамочки, катастрофически опаздываю! Собиралась второпях и, опередив соседку, бросилась чистить зубы. Она ждала, пока я спешно наводила порядок во рту.

— Как тебе удалось распечатать Альрика на вечере?

— То есть? — поскольку рот был занят зубной щеткой, пришлось спросить мимикой лица.

— Раньше он не танцевал, даже на День национальной независимости.

Я мысленно застонала и выплюнула пасту изо рта:

— Твоя Лизбэт уже наточила нож?

— Напротив. После тебя Альрик осчастливил совместными танцами толпу желающих, а с Лизбэт танцевал целых два раза. Так что она в нирване.

— Ничего себе! А кто подсчитывал? — спросила я, прополоскав рот.

— Было кому, — ответила уклончиво девушка.

— А ты где потерялась? — поинтересовалась я, вспомнив о своей встрече с черноглазой мечтой Аффы на чердаке.

— Познакомилась с потрясающим четверокурсником и зажигала с ним весь вечер, — похвасталась соседка.

Я почему-то оскорбилась за Марата, словно уличила девушку в измене. И хотя понимала, что злюсь безосновательно и абсурдно, но не смогла перебороть неприятное чувство. Мне казалось, Аффа предала свою верность парню.

— Ага. Удачи тебе, — пожелала я коротко и ринулась в швабровку. Толком не расчесав спутавшиеся волосы, соорудила крысиный хвостик и, одевшись, рванула в институт.

С началом сессии столовая испытала второе рождение. С подобным ажиотажем я прежде не сталкивалась. За элитным столиком в углу питался кудрявый незнакомец, соседствовавший со мной на организационном первоянварском собрании.

Протиснувшись между столиков, я уселась на своем привычном месте.

— Здрасте, — сказала на всякий случай.

— Привет, — растягивая гласные, поздоровался незнакомец, оглядев меня.

Наверное, правила поменялись, — подумала я. Или началась новая игра. Осторожно огляделась по сторонам — вдруг Мелёшин наблюдает из-за колонны и посмеивается, потирая ручки в ожидании утреннего развлечения.

Мелёшин не посмеивался. Его ручки были заняты подносом, с которым он приближался к столу. Поставив поднос с тарелками, он чересчур спокойно обратился к кудрявому:

— Дегонский, это закрытая зона. Ты должен знать.

— Я бы свалил, да некуда, — пояснил тот с иронией в голосе. — Все столы заняты.

Бритый товарищ Мэла устроился по другую сторону от нежданного захватчика чужих столов и толкнул его в бок:

— Вали отсюда. Или ешь стоя.

— Не понимаю, вам тесно, что ли? — продолжал пререкаться Дегонский. — Поем и уйду, о ваших девчонках слушать не буду. Своих хватает.

— Ты сейчас встанешь и исчезнешь, — констатировал спокойно Мелёшин, но его в его спокойствии потрескивали разряды недовольства.

— Пусть она исчезнет, если вам тяжело дышится, — кудрявый ткнул вилкой в моем направлении. — Все равно ничего не ест. Какая разница, кого выбрасывать из теплой компании?

Я тронула Мэла за рукав. Он, видимо, не ожидал и вздрогнул.

— Пойду, ладно? Здесь и правда шумно.

— Сиди, — приказал Мелёшин, и узкие колечки в радужках налились ярким фосфором. — Ты не понял, — обратился он к Дегонскому. — А я не повторяю трижды.

Мэл распял правую ладонь на столе и погнал пальцами невидимые волны. На моих глазах поднос Дегонского вместе с содержимым начал оплывать точно воск и смешался в радужное пятно, растекающееся по столешнице. Редкие капли закапали на пол, а потом ручеек мраморной тарелочно-кофейной жижи проторил дорожку вниз, падая тонкой струйкой.

Некоторое время кудрявый пребывал в ступоре, но вскочил и выкрикнул:

— Думаешь, тебе всё позволено? Ты еще пожалеешь, Мелёшин!

На наш стол начали оглядываться и показывали пальцами, переговариваясь.

— Несомненно, — кивнул согласно Мэл.

— Сам напросился. Я вызову тебя в парк! — воскликнул гневно Дегонский.

— Можешь. Вызывай, — опять согласился Мелёшин.

— Отлично! Я сообщу, — парень задрал нос и, протиснувшись между столиками, удалился из столовой с гордо поднятой головой.

— Лихо ты его, — высказался бритый товарищ, откусив половину сахарной булки. — А если бы он ответил?

— Не ответил бы, — откинулся на стуле Мэл и, взяв с подноса стакан с соком, принялся неспешно потягивать. — Однозначно.

— Побежит и пожалуется на твое soluti[1], — предостерег с полным ртом собеседник.

— Не побежит, — заявил уверенно Мелёшин. — Над ним весь институт будет ржать.

Я разглядывала жижу из растаявшего пластика, металла, керамики и завтрака. Дорогу к полу пробили еще два ручейка, и бывший поднос потек вниз, перемешавшись с пудингом и яйцом всмятку.

Все-таки надо было уйти. До чего неприятно! Мэл в который раз наглядно показал, как поступает с теми, кто переходит ему дорогу. Он раздавит любого, независимо от того, прав или виноват, и плевать на правила.

Посмотрев искоса на Мелёшина, я растерялась от неожиданности. Он глядел на меня, прищурившись и с некоторым разочарованием, будто напрасно ожидал какой-то реакции. Наверное, думал, что вскочу и начну громко возмущаться или демонстративно удалюсь вслед за оскорбленным парнем.

Давящий, тяжелый взгляд Мэла ощупывал меня, а в его руках перекатывалась сила, которая согнет и поставит вспыльчивого Дегонского на колени. Тремя заклинаниями на выбор в парке. Я прочитала это в глазах Мелёшина.

Консультацию по основам элементарной висорики проводил Эдуардо Теолини, отдающий предпочтение черному цвету в одежде. Еще при первом знакомстве с преподавателем я обратила внимание на его ломаные и рваные движения. Он и материал преподносил так же отрывисто, но вполне усвояемо.

Небольшой кабинет с трудом вместил сдвоенную группу, заметно увеличившуюся в размерах из-за студентов, вылезших на сессию, точно грибы после дождя. Перед тем, как пообщаться на экзамене, Теолини предложил третьекурсникам разбиться на пары и к указанному сроку провести исследование в области эмоций, то бишь изучить природу какого-нибудь эмоционального процесса и проверить на практике стимулирующие и ослабляющие методы.

Эльза активно замахала рукой, привлекая внимание Мелёшина. Девица явно набивалась к нему в пару, но препод сделал проще: список с фамилиями разбил на две части и образовал пары сначала из первого списка, зачитывая фамилию сверху и снизу, а потом взялся за второй список.

Эльзе выпало судьбою, вернее, преподавательской волею, изучать разочарование с неким Ляповатым. Судя по её лицу, соответствующему теме исследования, результаты обещали быть успешными.

Одно за другим отлетали скука, гнев, нежность, паника, ненависть, презрение и череда прочих эмоциональных процессов. По рядам прокатывались смешки, когда из очереди вылетели любовь и экстаз, доставшись каким-то несчастным.

— А удовольствие будут изучать Мелёшин…

В рядах оживились.

— … и Папена.

Позади меня засмеялись парни:

— Говорят, Мэл — специалист по изучению удовольствия во всех видах и позах.

Мелёшин с невозмутимым видом карябал что-то в тетради, а Эльза окатила меня убийственным взглядом.

Капе, собравшему по приходу на консультацию порцию приветственных рукопожатий, по итогам преподавательской жеребьевки достались раскаяние и компания девушки-старосты другой группы. Что ж, у парня наработан богатый опыт по этой части, поэтому ему не составит труда выполнить работу.

Я снова вернулась взглядом к Мэлу, а мыслями — к утренней стычке в общепите. В ней Мелёшин поставил себя выше установленных правил, применив заклинание на глазах у десятков свидетелей. Дегонского же, не поддавшегося на провокацию, нельзя назвать трусом. Кто знает, вдруг, в отличие от самоуверенного Мэла, ему бы не сошло с рук ответное заклинание, и его в два счета выперли бы из института за нарушение студенческого кодекса?

Покуда я размышляла, Дегонский постепенно рос в моих глазах, превращаясь в дальновидного парня, не ставшего раздувать конфликт из разумной предосторожности, в то время как Мелёшин, сидя на другой чаше весов моего правосудия, опускался все ниже и ниже с адским хохотом, и постепенно у него появились хвост, рога и копыта, нарисованные фантазией. В конце концов, принципиальность Мэла в отношении личного едового места выглядит смешной. Сдался ему этот стол в углу!

После консультации я нагнала Мэла в коридоре.

— Чего тебе, Папена? Я тороплюсь, — сказал он, оглядываясь по сторонам.

— Ты подстроил исследование в паре по элементарке?

— Папена, твое мнение о себе выше, чем есть на самом деле, — сделал скучное лицо Мелёшин. — Мне без разницы, что и с кем изучать.

— Понятно.

Я развернулась, чтобы уйти, но вспомнила и спросила:

— Утром, в столовой… Вы с Дегонским на полном серьезе говорили… ну… о парке?

— Я похож на шутника? — прищурился Мэл. — Смотрю, ты распереживалась за него. Или за меня?

— Больно надо.

— Странно. Я ждал, когда бросишься защищать Дегонского как настоящая альтруистка, — сказал насмешливо Мелёшин. — Нимб блестит — глазам больно.

— Ты спровоцировал его. Зачем?

— Хочешь заступиться? — спросил Мэл с легкой издевкой и предложил: — Заступись. Попроси за него у меня.

— Почему у тебя? Это у Дегонского я должна просить за твою линялую шкурку.

— А ты попросишь? — заинтересовался Мелёшин. — Все-таки беспокоишься обо мне?

Умеет же человек запутать и развернуть разговор задом.

— Я не то хотела сказать. Дегонский имеет право вызвать тебя в парк, а не ты его.

— Не вызовет. Остынет, подумает, посоветуется. Еще раз подумает и откажется. А я — нет.

Сказал — и точка. Своими словами Мэл подтвердил намерения в отношении кудрявого. С непонятной целью на пустом месте устроил конфликт, а теперь пытался и меня втянуть в него.

— У тебя есть время подумать, — обронил Мелёшин и удалился.

Следом энергично и громогласно отлетела консультация у Стопятнадцатого, из которой я не поняла больше половины в силу многократного эха. По окончанию занятия подошла к декану, собирающему высокую стопку из рефератов, сданных должниками и, протянув брошюрку, соврала, не моргнув глазом:

— Спасибо, Генрих Генрихович. Очень помогло.

— Прекрасно, — ответил Стопятнадцатый. — Где же вы оставили книжку на ночь?

— В архиве, — ложь полилась рекой. — А с утра забрала.

— Хорошо, что не забываете об ответственности. Сами понимаете, если бы страж задержал при входе, мало того, что позора не обрались, так исключили бы сразу и без объяснений. Вы поступили дальновидно, милочка.

Незаслуженная похвала пристыдила. Теперь я с Монькой повязана преступной нитью толщиной с канат. Совесть повелела мне вздохнуть тяжко и покаяться:

— Генрих Генрихович, вчера в оранжереях случилась неприятная история…

— Знаю, — кивнул декан и огладил бородку.

— Откуда? — вскинулась я и увяла. Конечно же, безобразие, оставшееся после объедалова, было трудно не заметить.

— Вашего участия, вернее, причастности, не установлено, — объяснил терпеливо мужчина, взял рефераты под мышку, и мы пошли, разговаривая по пути. — Вы действовали, правильно оценив обстановку. Лаборант Матусевич нарушил правила и покинул место, не закончив работу.

— Он не виноват, честно-честно! Я постучала, а он вышел и надышался… а потом мы… Неужели всю вину возложат на него? — спросила с мольбой.

— У Матусевича выявились смягчающие обстоятельства. Оказалось, больше полугода он находился на грани нервного срыва, в котором косвенно виноват Максимилиан Эммануилович.

— Каким образом? — изумилась я.

— Единоличным решением поставил под сомнение актуальность диссертации Матусевича, которая, кстати, при необходимом материальном оснащении обещает стать революционной вехой в висорике.

— Значит, камнееды все-таки нужные? — воскликнула я, не в силах удержать радость от известия Стопятнадцатого.

— Нужные, — засмеялся мужчина. — Экая вы, Эва Карловна, беспокойная.

— А уборка? Мы там… ну… порядочно…

— Наели? — улыбнулся декан. — Меня порадует, если употребленные вами оранжерейные наработки пойдут на пользу организму.

— Спасибо, Генрих Генрихович! — крикнула я, убегая.

— Мне-то за что? — пожал он плечами. — В следующий раз мойте руки перед едой!

Желудок уркнул, пробудившись после спячки. Где там сухарики в нашей сумке?

На очереди стоял обед в обществе пресветлых персон, четко давших понять всему институту, что столик в углу столовой неприкосновенен. Бесконечная карусель, начинающая навевать на меня тоску.

В холле на глаза попался Петя, разговаривавший с другом у святого Списуила. Собеседник Пети в точности походил на него фигурою, и я тут же решила, что парни ходят на одни и те же тренировки.

— Привет! — не стесняясь, присоединилась к маленькой компании.

Петин друг вежливо поздоровался со мной, попрощался с ним крепким рукопожатием и утопал в сторону спортивного крыла.

— Привет, — поприветствовал Петя. — Ты куда и откуда?

— А-а, — махнула я рукой. — Надо идти в столовую. Поздравляю с заслуженной наградой! Хотела до тебя добраться, но помешала давка со стриптизом.

— Вот набралась девчонка, правда? — оживился спортсмен, но тут же сделал благопристойное лицо. — А я домой пошел, не стал дожидаться, когда её снимут со стола.

— Я тоже ушла. Сильно устала, да и музыка громко играла, — соврала легко и непринужденно.

— Зато с символистиком неплохо потанцевала, — сказал равнодушно Петя, но в голосе просквозила обида.

— Да ну, — махнула я рукой, — опозорилась перед всем институтом. Хотела и с тобой потанцевать, а ты исчез.

Петя оттаял, успокоенный безобидным враньем. Хотя кто знает, если бы он отыскался в толпе, то, возможно, мы потанцевали бы.

— Какие люди! — раздался позади веселый голос, и мы с Петей синхронно обернулись. Не знаю, как Петя, а я — обреченно, потому что голос принадлежал никому иному, как Мелёшину.

И просчиталась. Мэл, в куртке и зеркальных очках, сдвинутых на макушку, бережно поддерживал за талию блондинистую подружку и приветливо улыбался, словно и не он собирался в прошлую субботу выяснять на кулаках отношения с Петей.

— Здрасте, — сухо кивнула я.

— Здравствуйте, — отозвался настороженно Петя.

Девушка неопределенно мотнула головой, и было непонятно, то ли она таким образом поздоровалась, то ли ей в тягость наше общество. А мы и не навязывались! — задрала я нос. Сами окликнули.

— Помнишь Иза, я рассказывал тебе о недоразумении, возникшем между моей однокурсницей и ее…

— парнем, — быстро вставила я, и Петя согласно кивнул.

— парнем, — повторил Мэл и замолчал, обдумывая услышанное. Даже улыбаться перестал на мгновение, а потом, как ни в чем не бывало, нацепил ослепительную улыбку.

Девушка вопросительно посмотрела на Мелёшина. Интересно, в каких красках Мэл живописал ей субботнюю омерзительную продажу?

— Милая, я чувствую себя виноватым, — пояснил он подружке. — Не могу спать спокойно, зная, что ко мне питают неприязнь.

Тут Мелёшин посмотрел на нас с Петей, и мы со спортсменом непонимающе переглянулись.

— Чтобы загладить вину, приглашаю вас в кафе, — предложил Мэл самым обыденным тоном, как будто в институте принято улаживать все недоразумения подобным образом. Пока я соображала, что Мелёшин имел в виду, за меня сухо ответил Петя:

— Мы бы с удовольствием, но Эва идет на обед, а я готовлюсь к тренировке.

— Уверяю, Петр, поездка не займет много времени, — начал источать сладкую патоку Мэл. — Тем более, это модное кафе, в котором можно встретить представителей знатных висоратских семейств. А уж сколько известных лиц его посещают! Можно запросто взять автограф у кинозвезды или у именитого спортсмена. «Инновация» считается обиталищем современной золотой молодежи. Слышали о нем?

Я слыхом не слыхивала о рассадниках богатеньких девочек и мальчиков, а Петя, судя по всему, слышал, потому что задумался. Чем больше расхваливал свое кафе Мелёшин, тем ниже падало мое настроение. Только эпицентра избранного общества мне не хватало. А Петя, наоборот, приосанился и сказал солидно:

— Я бы с удовольствием, но сегодня, к сожалению, материально не подкреплен. Оставил портмоне дома.

Какой он, оказывается, серьезный. И главное, ему есть, куда складывать деньги.

— Ну, что вы, Петр! Нет проблем. Сочтемся позже, как деловые и порядочные люди. Создадим задел для долгосрочных дружеских отношений, — плел Мелёшин одному ему понятную паутину, а Петя увязал в ней, я это видела. Подергала парня за рукав и зашептала на ухо:

— Петя, у тебя тренировка горит, а мне тоже… у меня тоже куча дел.

Мелёшин внимательно наблюдал за нами, и я уверилась, что он использовал legra vi labum[2].

— Эвочка, — погладил мою ладошку спортсмен, — не переживай. Если… эээ…

— Егор, — напомнил своё имя Мелёшин.

— Если Егор уверяет, что поездка не займет много времени, так и быть — приглашаю тебя в кафе.

Не нужно мне ваше кафе, — застонала про себя. И как добираться в изысканное заведение? Пешком туда и обратно?

Мелёшин будто услышал немой вопрос.

— Я за рулем, поэтому обернемся мигом, — пояснил радушно, продолжая улыбаться и поддерживать блондинку за талию. Девушка переминалась и поглядывала по сторонам. Ясно, ее не прельщала компания в лице меня и Пети.

Спортсмен чинно кивнул:

— Машина в наше время существенно облегчает перемещение по перенаселенной столице.

— И не говорите, Петр, — поддакнул Мэл. Я внимательно посмотрела на него, выискивая подвох или скрытую издевку. Как назло, Мелёшин излучал доброжелательность и был сама душевная простота.

— А… я не одета! — выдала весомый аргумент.

Раскройте глаза и посмотрите на модель рядом с Мэлом и на меня. Высокие сапоги на тонких шпильках, облегающие пятнистые брючки, коротенькая шубка нежного алого цвета и эффектный кремовый шарфик через плечо. И это все надето не на мне, а на блондинке с ухоженными волосами и профессиональным макияжем.

— Не стоит беспокоиться, — рассеял сомнения Мелёшин. — Мы поедем в демократичное заведение для просвещенной молодежи без тени консерватизма.

— Эва, не волнуйся, — начал уговаривать Петя. — Ты бывала в центре столицы?

— Нет, — ответила я, растерявшись массированной атакой.

— Не упускай шанс познакомиться с замечательным городом, — агитировал спортсмен.

Вот это да! Мэл ловко перевернул разговор с ног на голову, и теперь Петя! — убеждал меня поехать к черту на кулички какую-то «Инновацию».

— А… мы точно вернемся назад вовремя? У меня остались дела в институте.

— Довезу в целости и сохранности, — заверил Мелёшин, и огоньки в его глазах вспыхнули и погасли. Или мне показалось?

— Пошли, Эва! — потянул меня Петя.

— Прошу, — Мэл показал дорогу взмахом свободной руки.

И я неохотно согласилась.