Сильные не убивают, книга 3

Глава 22 Макар. Вождь зеленокожих

— Ссыкотно мне, Макар Ильич. Не понимаю я, зачем это надо. Чисто из уважения к вам…

Брунь ворчит, голова вжата в плечи, и папиросы смолит как-то без удовольствия. За кормой катера сверкает под солнцем вода залива.

— Ну ты говори да не заговаривайся. Тридцать серебряных денег твое уважение стоит. И еще тот факт, что я глаза прикрываю, когда ты на своей тарахтелке мимо маяка мельтешишь.

— Так-то оно так, однако риск! К этим снагам трехнутым… Меня там не то что пристукнут, а еще и в чугуне сварят как за здрасьте… Совсем шибанулись после своей инихренации, крысы зеленые! А у меня ведь, Макар Ильич, три жены — и от каждой по ребятенку. В Поронайске, в Охе и еще в Углегорске кхазадка есть. И всем денег дай! Так и выходит, что тридцать серебряных — маловато будет…

— Рули давай, не трынди… герой-любовник. Квартирка ведь тоже в каждом городе, а? Кормит матушка-Хтонь?

Брунь швыряет окурок за борт:

— Раньше кормила. Пока эти не появились… благодетели, мать их за ногу. Всю тягу на суше выгребли, скотиняки, теперь сызнова в море лезут. Макар Ильич! Ну нельзя же так! Который день опять по дну чешут. А от этого Хтонь беспокоится, жопой чую!

Хитрый контрабас прав.

Спустя неделю работы Офиса общественного контроля я вдруг узнал, что добыча тяги на морском дне продолжается. Хотя второе, что я потребовал от «Панацеи» на переговорах, — наложить вето именно на этот способ. Первым требованием было закрыть лабораторию.

Оба пункта были выполнены, только вот… выяснилось, что теперь добычу ведет совершенно сторонняя компания, мелкое ООО. Уставный капитал — десять сотен медью. Никак не аффилированное с «Панацеей».

Сугроб просто откатил ситуацию на полшага назад — когда первые разведчики корпорации начали осваивать шельф, делая вид, что они сами по себе. И выдумывать ничего не стал. Стрелка Жабы опять прописалась в желтой зоне, и Скворцов даже перестал насчет этого нервничать, а зря.

— Когда их к ногтю прижмут? Вы ж теперь, того-этого, народный контролер!

— Угу, — бурчу я в ответ.

Милиция несколько раз гоняла браконьеров — те тут же материализовывались в новых местах. Залив Терпения мелководный, запускать роботов-пауков и ныряльщиков можно в разных точках. Нарушение экологических норм с ходу поди докажи: экспертиза дело небыстрое. Ныряльщики-гастарбайтеры теперь все были оформлены чисто и браслетов не носили. Однако — странное дело — на их готовности гробить себя, погружаясь в холодную воду круглые сутки, это никак не отразилось.

— Вон, гляньте чо! — разоряется контрабас. — Гляньте: пятно вон на горизонте! Знаете что это? Бинокль дать?

— Не трави душу, Брунь. Знаю. Платформа плавучая, добывают тягу.

— Уже два дня, как хреначат! Никого не боятся, козлы!

— Может, на обратном пути завернем к ним. Но сначала — к оркам. Когда на место приедем-то?

— Придем, Макар Ильич! Ездит поезд. Через полчасика уж должны прийти… Только ссыкотно…

В этот момент из прибрежных зарослей доносится грохот выстрела.

Брунь с воплем и матюками идет на вираж — убираться отсюда, я кричу на него:

— Куда? Сбрасывай ход, дурень! Я едва за борт не кувыркнулся… Это предупредительный!

И ору в предусмотрительно захваченный мегафон:

— Это Немцов! НЕМ-ЦОВ! Я к командиру! Мы сейчас подойдем к берегу, не стрелять!

Срабатывает. Появляются две фигуры; после коротких переговоров с ними, а их — еще с кем-то, по рации, получаем добро идти дальше вдоль берега. В указанном месте Брунь подводит катер к разбитому дебаркадеру, я выбираюсь на берег, а контрабас остается ждать — в компании двух звероподобных снага, которые и впрямь глядят на него весьма плотоядно. И котелок, смотри-ка, в кустах имеется…

Третий боец, кивнув, чтобы я топал первым, ведет меня по узкой тропинке прочь от берега, вглубь. Человек, кстати. Кажись, я его даже видел в отряде Косты… когда это все только начиналось и мы наивно думали, что несколько партизанских отрядов, пусть и крупных, смогут остановить бизнесменов с материка, решивших выдоить остров.

Впрочем, некие юные и порывистые орки и сейчас так думают.

Местоположение лагеря можно определить по шуму: спереди доносятся какие-то завывания и стук. В барабаны они там бьют, что ли? Нет, барабаны — благозвучнее, четче.

Пару раз с тропы вижу пацанов-снага, которые возятся в кустах, чего-то разматывают — то ли проволоку, то ли растяжки там делают. Расположение этих коварных ловушек не кажется тактически выверенным, ну да кто я, чтобы судить. Зато у поворота тропы обнаруживается пулеметная точка, укрепленная мешками с землей и замаскированная — замечаю ее только потому, что нас окликают с вопросом про сигареты. Боец на точке снова кажется знакомым — из людей Косты. Впрочем, азиатов друг с другом легко спутать.

Стук становится все громче и громче; сопровождающий меня партизан морщится.

Наконец — лагерь. Неописуемое зрелище.

Походный лагерь бунтовщиков-снага, у которых явился военный вождь… это что-то такое среднее между казачьим куренем, цыганским табором и блатной малиной. Стоит грамотно: с одной стороны овраг, с другой, как я понимаю, болото. На входе еще одна укрепленная точка — снова ее контролируют люди, а не подростки-снага. Зато на дереве растянута простыня с намалеванной красным надписью «ZEMLYA SNAGA-HAY» и висит череп — кажись, собачий. Вокруг надписи — орнамент из символов, что я уже видел на татуировках подростков: круги, линии, треугольники, которые складываются то в «волчий след», то в круглую пасть с треугольными зубами, то в примитивный рисунок топора.

Горит сразу несколько костров — причем один нещадно чадит жженой резиной. Вокруг каждого — камни, на которых старательно накарябаны те же узоры и символы, и грубые лавки из досок и раскрашенных шлакоблоков.

С одной стороны — ринг и, так сказать, оружейная мастерская. Ринг — вытоптанная площадка, на которой двое подростков месят друг друга кулаками (впрочем, больше кривляются и орут, а еще больше орут зрители). У края ринга — столб из кривого бревна, и тоже весь искарябанный, и тоже с собачьим черепом на верхушке. Где они столько собак-то успели наловить⁈ И зачем? Эта орочья боевая арена, кстати, здорово напоминает опричное Ристалище, только там на шесте должен быть не череп, а чучело головы собаки. Ну или — в современности — муляж. И кто у кого спер?

По соседству с рингом группа подростков под хлипким навесом чего-то там мастерит: трое явно химичат не то дымовухи, которые так пригодились в прошлый раз, не то взрывчатку; тут же мрачный недоросль без затей заколачивает гвозди в навершие дубинки. Ловкий парнишка, похожий на Чипа, но не он, учит других метать ножи, стоя на бревне. «Кто промахнулся — пять отжиманий, пацаны!»

На другой стороне, кажется, намечается сеанс местной магии. Толпа юных снага волочет из палатки еще одного орка — помятого, пожилого и очень несчастного.

— Приказ вождя! — восклицает нетерпеливо парень в кожаной жилетке на голое тело. — Татухи топоров всему отряду Ливера, понял, врот? То-по-ров!

— Ну щаз, нах! — оспаривает другой, в камуфляже разных расцветов и дачной панамке — тоже камуфляжной. — Мы со вчера в очереди! Нам звериные бей, Коляныч! Топоры — фуфло! Не работают!

— Я не могу, пацаны, — стонет Коляныч (судя по всему, это он). — Я не могу стока пить! Мне еще поспать надо…

— Приказ вождя! — заявляют одновременно кожаный и камуфляжный. — Опохмелить тебя и чтоб колол!

— Коляныч, смотри, я пива тебе принес. Давай с топоров начнем, врот?

— Коляныч, давай сразу с беленькой, ять! И волчий клык на руку мне… Как у Кубика!

Поговорить с этим Колянычем, свежеиспеченным «резчиком», которого Еж и компания нашли где-то в поронайском бараке и наколки которого, кажется, выручили нас в аномалии, было бы сверхинтересно. Но некогда. Конвоир ненавязчиво подталкивает меня к центру лагеря.

Здесь — самое здоровенное кострище, на котором стоит половина цистерны, подпертая чем-то похожим на противотанковые ежи. Толстая зеленокожая тетка мешает варево и с вертящимся рядом хлопцем ведет диалог, что добавлять вот эти грибы в кашу — плохая идея, а крапиву — хорошая.

К очередному столбу приколочена здоровенная дверь, на которой потекшей краской выведено: OBYAVLENIYA KAMANDAVANIYA — но никаких объявлений нет.

Сидящие рядом орки и издают какофонию, слышную за версту, потому что не в лад лупят по барабанам, изготовленным черт знает из чего — как минимум один инструмент из ведра, например, — и еще подвывают.

Вспоминаю рассказы Кубика, как эльфийка Токс читала им древние авалонские сказания. Тут, ничего не скажешь, другой коленкор.

Притом в обустройстве лагеря и в поведении орков ощущается… какая-то внутренняя гармония, что ли? Видно, что каждый тут на своем месте и полностью погружен… в то, чем он занимается. Словом «дело» язык не всегда поворачивается назвать. Хотя лагерь большой — снага тут точно несколько сотен.

Когда Еж после шокирующего выступления убрался с площади, задерживать его не стали. Кому нужно побоище в центре города? Просто прямой эфир прервался в тот самый момент, когда пацан добрался до микрофона. Кто-то чего-то снял, но как-то эти ролики не взорвали сеть. А скорее всего, и не попали туда. Ну а толпа людей, гоблинов и кхазадов на площади… они как-то очень быстро отошли от шока. Переключились со сплетен об инциденте на обсуждение самой длинной лавочки и уместности отмечать День Кочки. А там и вечерний салют. Мощные мужики — Рюриковичи, даже пустоцветы.

Ежу тоже хватило ума уйти, а не устраивать в Поронайске погромы. А может, дело было не в мудрости — а лишь в том, что вскоре после инициации почти всегда наступает слабость. Но, так или иначе, он ушел.

С Ежом сразу же утекло за город сотни полторы снага, потому что лавочка — лавочкой, а мощи воздействия свежеиспеченного вождя конкретно на их психику никто не отменял. И потом они продолжали стремиться туда — не все, конечно, но за несколько последующих дней после Дня Кочки мужчин-снага на улицах Поронайска стало заметно меньше.

Потом выяснилось, что к Ежу примкнул Коста, который выполз со своим маленьким отрядом из болот.

Потом я принял решение, что отправлюсь туда с ними поговорить.

И вот… я тут, в лагере. Ощущение воли, дикая радость от крутости, настоящести этой жизни — пьянит, даже я это чувствую. Наше дело правое, мы им всем покажем. Им — это людишкам, жалким гоблинам… Всем! Всем, кто не снага-хай. Мы тут хозяева, мы тут сила!.. И они это еще узнают. Скоро.

…Если даже меня пробирает — что уж говорить о пацанах-снага? Эти ребята словно в сказку попали. В сказание о богатырях. И богатыри — они сами!

Такие сказки в реальности плохо заканчиваются. Только вот объяснить это юным богатырям — нереально.

Но я все же попробую.

Бойцы Косты — я их тут насчитал пару десятков, но это явно не все — чувствуют себя в лагере неуютно, держатся особняком. На лицах орков — восторг, праздничное выражение. Люди — хмурые и сосредоточенные.

Мой провожатый ведет меня к армейской палатке-шестерке, у входа в которую штыками в землю воткнуты два «татарина». Интересно, магазины там пустые или нет? Рядом с палаткой, на открытом месте, сооружение — этакий трон из автомобильных покрышек и автомобильного же кресла, установленного на них. Ну хоть тут не из собачьих черепов, и на том спасибо. А отдельное спасибо, что вождь принимает меня не сидя на троне, а в палатке.

Боец, который меня привел, мнется: заводить без доклада нельзя, оставлять без присмотра — тоже. Да, братец, бардак. Понимаю.

— Да иди уже доложи, — говорю я ему со вздохом, — я тут постою. Ты ж меня знаешь. Хотел бы чего устроить — уже устроил бы. Я же маг, блин!

Боец только качает головой — не положено. Находит другого азиата, оставляет его меня караулить. Сам, расправив плечи, входит в палатку.

Через минуту заводят и меня.

Бардак и тут — потому что заводят посреди совещания. Вернее, в финале этого совещания. Впрочем, мне все было слышно и снаружи.

В палатке стоят друг против друга Еж и Коста. Азиат коротко мне кивает, а Еж, глядя на него в упор, говорит:

— Командир нового ополчения — я. Значит, я это и решаю. Я решил и отдал приказ. Выполняй — или мы каждый сам за себя, нах!

Коста, сжав губы, снова коротко не то кивает, не то кланяется. Разворачивается кругом и выходит.

Еж играет желваками. За спиной у него — глаза в пол — стоит тенью Чип, плечо у парня по-прежнему забинтовано. Больше в палатке никого нет.

Я в замешательстве бросаю взгляд на стол в центре. Там, как и ожидается, карта. Склеенная скотчем из страниц, выдранных из дорожного атласа. Рассыпанные патроны, пара раций, калькулятор, карандаш и тетрадь. Не много тут поймешь.

— Привет, Макар Ильич.

Надо же, снова по отчеству стал величать.

— Привет, парни. Еж. Я тебе обещал, что поговорим. Поэтому и приехал.

Еж кивает:

— Ценю. Только времени у меня мало, нах. Поговорить можно вот о чем: остаешься ты с нами и воюешь — или гребешь обратно. Остальное будет левый трындеж. Что скажешь?

По отчеству, но на ты. Понятно.

Собираю мысли в кучу. Нет смысла ему говорить, что он неправ. Надо предметно показать где. Тогда есть шанс.

— Еж. Ты знаешь, почему вас не штурмуют?

— Боятся, нах?

— Ты так думаешь? Под Южно-Сахалинском здоровенный опричный гарнизон, да и тут вроде бы есть свой. За Костой по всему острову раньше гонялись — а теперь вдруг перестали?

Еж кривится:

— Ну ты ж понимаешь, Макар Ильич.

— Раньше у снага-хай не было вождя, — неожиданно произносит Чип, и Еж дергает подбородком: вот, мол, глас народа.

— Твоя власть над снага — это конечно, мощно… — медленно говорю я. — Но…

— Что «но»⁈

— Но вы по-прежнему слабо вооружены. Против опричников — мясо… Да выслушай ты меня!

— Слушаю, — бурчит Еж.

Чип подходит к столу и начинает стремительными аккуратными движениями перекладывать патроны — из кучки в кучку. На меня также не глядит.

— Вас не трогают, потому что вы пока ничего не сделали. У тебя тут куча молодняка. В том числе подростков. Вчерашние мирные жители, которые — все это знают — просто ушли в твой лагерь из города. Штурмовать вас сейчас — нельзя, понимаешь? С политической точки зрения. Пиар-отдел не велит. Пока еще нельзя, Еж.

Тот фыркает:

— Вертел я этот отде…

Потом сбивается. Берет с карты карандаш, крутит между пальцев — как нож.

— Допустим, ты прав. То есть не так. Наверно, ты прав. И чо? К чему ведешь-то? Прогнуться? Как ты — и эта? Нет, нах. Не будет такого. Снага-хай не гнется.

— Снага-хай не гнется! — синхронно ему рявкает несколько глоток снаружи, и Чип, кажется, шепчет то же самое.

— Либо победим, либо сдохнем, — говорит Еж, глядя в упор, и Чип тоже поднимает голову. — Вот так, нах! Понял? Теперь я второй раз спрашиваю: с нами ты или нет?

Дергаю бороду.

Это тебе, Макар, не канашку прочистить. Мозги юного бунтаря, который получил власть, прочистить намного сложнее. И давление не поможет.

— Имеешь право так выбрать, — говорю я, пытаясь не закипать. — Но ты ж выбираешь за всех. За всех них, на ком используешь власть! Еще раз: из них половина вчера были мирными. А завтра сюда к ним придет опричный спецназ. Ты думаешь, эти татушки помогут против реальной магии? Черта с два!

Еж ломает карандаш, кровит руку.

— Да хрен ты чо понимаешь, волшебник, нах! Мы — снага-хай! Таков наш путь! Наша суть! Мы — стая!

У костра, вторя его словам, воют так, что палатка трясется.

— Вожак — это часть стаи, без него нельзя. Но он только тогда вожак, когда ведет… куда надо. Куда велят кровь и долг, ска!

— Ауф, — говорю я, криво усмехаясь.

— Чо?

В земщине сетевых приколов не знают.

— Ничо. Как князь заговорил, только на свой лад. Сплотимся в День Кочки, путь и суть, кровь и долг. Самая длинная лавочка будет нам наградой.

Еж, надо отдать ему должное, не психует. Не по чину теперь психовать-то.

— В третий раз предлагаю: остаться тут под моим командованием. Маг нам нужен, — и не удерживается: — Может, и сдохнешь тут, да. Как и все. Зато — не сыпать песком в офисе у Сугроба. Или на маяке не пердеть в теплице. Решай?

— В офисе у Сугроба от меня будет больше пользы, — слышу свой голос со стороны.

— Ты сказал, ять. Чип, проводи его. А ты запомни, Макар Ильич: сюда больше не приезжай. Встретим тебя с корпоратами или опричниками — убьем.

Чип с каменным лицом подходит ко мне.

— Идемте, Макар Ильич, — шепотом говорит он.

И мы идем прочь, обратно.