Сильнее магии

Глава 52

Днем оранжерея оказалась совсем другим местом. Правда, влажная тропическая атмосфера была такой же, да и экзотические ароматные запахи не изменились. Но поток яркого дневного света, проникавший в оранжерею сквозь стекло, лишил этот рай в миниатюре того волшебного очарования, которое появлялось в нем ночью. Исчезло то невероятное ощущение, будто человек оказывается в ином измерении. Сейчас это был реальный мир, хоть и лучшая его часть. И Таддеус тоже был вполне реален. Вот только настроение у него было не из лучших.

Он остановил Леону в тени большой пальмы.

— Мы с тобой договорились о том, что ты позволишь мне сопровождать тебя на этот чертов бал, — сказал он раздраженно.

— Да, но мы договаривались, когда ты собирался устроить ловушку, — ответила Леона. — Эти планы больше нам ни к чему, поэтому я и решила, что делать мне на балу нечего.

— Ерунда! Ты пытаешься найти способ отвязаться от меня и не ходить со мной на бал! И я считаю, что у меня есть право узнать — почему?

— Да ты и сам знаешь почему, — вымолвила Леона. — Ты отлично понимаешь, что моя связь с обществом «Аркейн» имеет весьма странный характер. И теперь, когда нет острой необходимости идти на бал, я считаю, что нам обоим лучше бы не показываться на людях вместе.

— Так ты хочешь держать наши отношения в тайне?

Леона откашлялась.

— Да, мне вообще-то пришло в голову, что разумнее было бы…

— И когда это мы с тобой слушались голоса разума? — перебил ее Таддеус.

— Надеюсь, ты можешь понять, что для меня все это как-то неудобно, — сказала она.

— Потому что ты не хочешь, чтобы тебя видели вместе со мной?

Это было уже слишком.

— Да как ты можешь говорить такое? — воскликнула Леона. — Не знаю, может, ты и не заметил, но последние несколько дней я нахожусь в состоянии сильнейшего стресса. Я видела двух убитых людей, была вынуждена сбежать из собственного дома, потому что мне угрожал убийца, который оказался к тому же сумасшедшим. А потом меня похитили пять заговорщиков и безумный ученый! Не говоря уже о том, что я потеряла девственность в этой самой оранжерее!

И Леона разрыдалась. Рыдания вырвались из ее груди неожиданно, застав врасплох ее саму. Какое-то мгновение назад она была охвачена яростным негодованием, а теперь слезы потоками лились из ее глаз, как вода в водопаде. Да что с ней такое? «Думай о хорошем!»

Увы, в данный момент совет дядюшки Эдварда оказался бессильным против потока эмоций, которые так и рвались из нее наружу. Отвернувшись от Таддеуса, Леона закрыла лицо обеими руками и плакала.

Она плакала о матери, которую потеряла, когда была еще совсем юной; о дяде, которому доверяла и который покинул ее; о Каролин, подруге, с которой надеялась делить кров до конца жизни; о детях, которых она могла бы родить, если бы вышла замуж за Уильяма Тровера. Больше всего слез у нее вызвали воспоминания о бессонных ночах, когда она смотрела на потолок и старалась представить себе свое будущее; о той энергии, которую она потратила на то, чтобы думать о хорошем, хотя сразу было понятно, что это пустая трата времени.

Леона услышала, как где-то, довольно далеко от нее, завыл Фог, но она не могла унять слез, чтобы пойти и погладить его. При мысли об этом Леона зарыдала еще сильнее.

Она ощутила, как Таддеус положил руки ей на плечи. Повернув Леону к себе, он, не сказав ни слова, крепко обнял ее.

Леона прижалась к нему и рыдала до изнеможения, до тех пор, пока слез не осталось. Когда она, наконец, успокоилась, прижимая лицо к его пиджаку, промокшему от ее слез, Таддеус поцеловал ее в голову.

— Прости меня, — прошептал он. — За все прости.

— М-м-м… — промычала в ответ Леона, не поднимая головы.

— Почти за все, — поправился Таддеус.

Она рассеянно кивнула.

— В большей части случаев твоей вины не было, — сказала она.

— Кроме потерянной невинности.

— Да, в этом ты виноват, — кивнула Леона.

Приподняв ее подбородок, Таддеус посмотрел в заплаканные глаза Леоны.

— Знаешь, за это мне как раз извиняться не хочется, — промолвил он. — И я не чувствую ни капли сожаления.

— А почему ты должен сожалеть? — пожала она плечами, прикрывая лицо собственным рукавом. — Это же была моя невинность, а не твоя.

— Причина, по которой я не испытываю ни капли сожаления по этому поводу, заключается в том, что это было самое чудесное, самое замечательное из всего, что я сделал в своей жизни, — проговорил Таддеус.

— О! — Надежда вернулась к ней словно из ниоткуда, как будто и не казалась ей потерянной навсегда еще какую-то минуту назад. — У меня точно такое же ощущение, — призналась она.

Таддеус нахмурился:

— Но если это так, то почему ты включила потерю собственной девственности в список тех проблем, которые больше всего досаждали тебе за последнее время?

— Вовсе я не называла это списком досаждающих мне проблем, — возразила Леона. — Потерю девственности я попросту сочла тем, что вызвало у меня стресс.

— Что, черт возьми, это означает?

Она с улыбкой посмотрела на него:

— Мне очень жаль, Таддеус, но есть вещи, даже очень-очень приятные, которые могут вызывать у нас стресс.

— Но это же смешно! — воскликнул Таддеус. — Ну какой стресс может возникнуть в такой ситуации?

— Ты что же, хочешь стоять тут и спорить со мной о том, что я должна и чего не должна чувствовать, когда теряю девственность?

— Да, черт возьми, я готов спорить с тобой об этом! — отозвался Таддеус. — Я тоже принимал участие в том, что происходило тут в ту ночь, но я не испытал даже намека на стресс.

— Возможно, дело в том, что это не так задело твою чувствительность, — предположила Леона.

— Черт возьми, женщина, я уже говорил тебе, что в ту ночь, когда ты с помощью камня утренней зари спасла меня от действия ядовитых испарений, между нами возникли некие физические узы, — напомнил Уэр.

Оттолкнувшись от него, Леона выпрямилась, приосанилась и приготовилась поставить на карту все свое будущее. «Думай о хорошем!»

— Мне ничего не известно о физических узах, — проговорила она. — И единственные узы, о которых я знаю, — это узы любви.

Настала очередь Таддеуса изумляться.

— Что ты сказала?

— Я почувствовала, что люблю тебя, еще в экипаже, когда мы вместе боролись с твоими демонами и когда я ощутила силу и страсть твое го духа. Именно тогда я поняла, что ты — тот самый человек, которого я ждала всю жизнь.

Ликующее удовлетворение вспыхнуло в атмосфере вокруг нее. Таддеус вскрикнул так громко, что его, без сомнения, было слышно далеко за пределами оранжереи и даже в доме. Схватив Леону за талию, он поднял ее в воздух и закружил вокруг себя.

— Я люблю тебя! — не то прокричал, не то прорычал он своим особым гипнотическим голосом. — И буду любить тебя до конца моих дней, Леона Хьюитт, и даже тогда, когда придет конец нашей земной жизни. Ты слышишь меня?

Легкий радостный смех зазвенел в стеклянных стенах оранжереи. Леона не сразу поняла, что смеется она сама.

— Я тоже люблю тебя, Таддеус Уэр! И я тоже буду любить тебя до конца моих дней и даже тогда, когда придет конец нашей земной жизни.

Эти клятвы связали их так же крепко, как и те обеты, которые новобрачные дают в церкви. Перестав кружить Леону, Таддеус остановился, крепче прижал ее к себе и впился в ее губы долгим поцелуем.

Находившаяся в библиотеке Виктория испытала огромное удовлетворение. Иногда собственный талант приносил ей разочарование, но в тех случаях, когда она оказывалась права, Виктория буквально сияла от счастья.

Она посмотрела на Фога, который перестал выть и теперь прижимал свой холодный нос к французским дверям. Его уши напряженно приподнялись, а взгляд был устремлен на оранжерею.

— Говорила же я тебе, что выть ни к чему, — оживленно промолвила Виктория. — Они сделают друг друга счастливыми. Я поняла это, как только увидела их вместе. Видишь ли, у меня талант чувствовать такие штуки. И я никогда не ошибаюсь.