Шоу непокорных

Бен

Оказавшись на запятках гольфмобиля Сильвио, колесящего по бескрайней территории нового цирка, я начинаю понимать, насколько она велика. Покуда хватает глаз, вдаль тянутся сотни застывших ярмарочных аттракционов. Их яркие, свежие цвета радуют глаз.

Поначалу я чувствую себя вполне спокойно. Кто знает, вдруг Сильвио сознательно отказался от всех ужасов, которые пышно расцветали в старом цирке. Возможно, все будет хорошо. В конце концов, в ярмарочных аттракционах нет ничего страшного.

Я начинаю читать надписи на указателях, и по моей спине тотчас пробегает холодок сомнения. «Смертельный удар», написано на одном. «Погребенный заживо» — на другом. Когда мы вихрем пролетаем мимо автодрома — «Увернись от Отброса», — я понимаю, что был прав. Это не обычный луна-парк.

Справа высится огромное колесо обозрения, его кабинки слегка покачиваются на ветру.

— Я вижу, что ты впечатлен нашим колесом обозрения, — говорит Сильвио, оглядываясь через плечо. — И ты прав. Это исторический раритет. Когда-то это была гордость города, и называлась эта штука «Лондонский глаз». С его высоты как на ладони был виден весь город. Его убрали, когда трущобы стали разрастаться. Чистым не нравилось, что Отбросы занимают слишком много пространства, которое они постоянно загрязняют. Колесо остановили, и, в конце концов, демонтировали, запрятав на какой-то старый склад. Воскресить его — идея твоей матери. Она сказала, что такая грандиозная вещь не должна ржаветь без дела. Она умна, твоя милая мамочка, ты должен ею гордиться. Когда мы откроемся, колесо обозрения станет нашей главной приманкой.

Сильвио с любовью смотрит на аттракцион.

— Кстати, оно оказалось в рабочем состоянии. И это после стольких лет! Потребовалось добавить лишь кое-какие мелочи, чтобы оно превратилось в потрясающий аттракцион, отражающий дух этого места. Мы назвали его Колесом Неудачи! Может, однажды ты тоже прокатишься на нем, если я сумею убедить твою мать ослабить ее жесткие требования. — Его глаза возбужденно сверкают. — Не могу выразить словами, как бы я хотел посадить тебя в одну из этих кабинок, Бенедикт!

Я молчу. Я не собираюсь ему отвечать. Пусть даже не мечтает. Я прекращаю озираться и тупо смотрю вниз, на блестящее металлическое дно гольфмобиля. Мы катим все дальше и дальше.

В конце концов, жужжание мотора затихает, и мы тормозим.

Сильвио вылезает из гольфмобиля и, постукивая тростью, подходит ко мне.

— Что ж, — усмехается он и протягивает руку в перчатке. — Позволишь?

Я делаю вид, что не замечаю его руки, и соскакиваю на землю. Причем так, чтобы он не понял, как это чертовски трудно, когда твои руки закованы в наручники. Моя нога всегда немеет, если я слишком долго стою неподвижно, а поскольку я ехал, сгорбившись, на запятках гольфмобиля, то даже после короткой поездки она одеревенела и затекла.

Сабатини наблюдает за тем, как я вылезаю из его автомобильчика, а затем, подавшись вперед, тычет тростью мне в ногу.

— Согласись, Бейнс, палка тебе пригодилась бы. Но ты слишком гордый, верно? Признайся, что боялся показаться слабаком перед своей маленькой канатоходкой? Не хотел, чтобы она поняла, что ты вовсе не крутой парень. А вот я даже не беру это в голову, моя трость нисколько мне не мешает. Скажу больше, я даже полюбил ее. Она придает мне некую… респектабельность, ты согласен? Кроме того, в нее по моей просьбе внесли некоторые изменения. Уверен, что ты в какой-то момент познакомишься с ними. — Сильвио расправляет плечи и вытягивает шею. — Сейчас я чувствую себя гораздо сильнее, чем раньше. Сильнее, чище и лучше, несмотря на все старания твоей подружки.

Я впервые могу рассмотреть его вблизи, подметить мельчайшие детали его новой внешности. Моим глазам тотчас становится больно. Он весь белый, будто обесцвеченный отбеливателем. Начиная с хрустящего, накрахмаленного костюма, перчаток, галстука, платка в кармане и заканчивая обувью: все это ослепительно-белое. Но дело не только в его наряде. Его кожа сливается с нарядом, оставаясь того же цвета, если это можно назвать цветом. Но это не цвет. В начальной школе нам рассказывали про цвета и свет. Белый — это отсутствие цвета. Так вот что стало с Сильвио Сабатини! Он превратился в негатив. Даже ресницы, и те белые, не говоря уже про сверкающие зубы. Лишь пронзительно-голубые глаза и красные губы, растянутые в его коронной мерзкой ухмылке, нарушают ослепительную белизну этого холста.

Я усмехаюсь в ответ.

— Я бы не сказал, что ты выглядишь сильнее и тем более чище. Ты похож на шутку природы. Готов поспорить, здесь все смеются над тобой за твоей спиной. — Я оглядываюсь на охранников. Они топчутся в нескольких футах от нас, делая вид, будто не слышат. — Держу пари, что так и есть.

Уголки рта одного из охранников вздрагивают. Я уверен, что ему смешно.

Ухмылка застывает на лице Сабатини. На алебастровых щеках проступают два крошечных алых пятнышка.

— Мы еще посмотрим, кто из нас шутка природы, Бенедикт, — злобно шипит он. — Скоро ты поймешь, кому здесь принадлежит власть: я заставлю тебя это понять. Прежде чем я покончу с тобой, ты поклонишься мне в ноги, это я тебе обещаю. Ты и Хошико проиграли. Вы пытались одолеть меня, но я восстал из мертвых! Я восстал, и мой цирк вместе со мной. И теперь мы больше, сильнее, чем когда-либо прежде! Что у тебя есть, Бейнс? У тебя нет ничего. У тебя даже нет подруги, которая держала бы тебя за руку. Не удивлюсь, если она уже мертва! — Сабатини откидывает голову и хохочет. — Ты действительно думаешь, что они отпустили ее?

Его слова погружают меня в пучину ужаса. Сабатини прав, с какой стати полиция должна держать слово? Они бросились в погоню за Джеком, Гретой и Хоши, конечно же бросились. Их наверняка уже поймали и держат под арестом… если, конечно, копам повезло.

Я делаю глубокий вдох. Сабатини наносит удар в больное место, рассчитывая как можно сильнее уязвить меня. Я же должен выстоять.

То, что он только что сказал, — неправда. Я видел новостное сообщение, которое показала мне мать. Они убежали, они на свободе, и я верю, что полиция их не достанет. Я должен этому верить. И буду верить. Я тоже буду свободен и скоро увижу Хоши, я точно знаю. А пока буду крепок духом, точно так же как она.

— Надеюсь, с Боджо все в порядке, — говорю я и слежу за реакцией Сабатини. Инспектор манежа стоит разинув рот, пронзительно-голубые глаза полезли на лоб.

— Боджо? Боджо ведь мертв, не так ли? Ручаться не могу, но я сказал себе, что его больше нет! — Он схватил мою руку. — Ты хочешь сказать, что он выжил? С ним все в порядке? О, боже мой! — Сабатини обмахивает лицо руками. — Боже, какое потрясение! Он здоров? Как он там без меня?

— О, не переживай, — улыбаюсь я. — С ним все в полном порядке! Он даже не скучает по тебе. Как я понимаю, он всегда больше любил Грету. В конце концов, в тот вечер, когда мы взорвали твою арену, он выбрал ее, а не тебя. Мудрое решение: это спасло ему жизнь. Он остался цел и невредим, ты же превратился в… — я окидываю его взглядом и почесываю голову, — вот в это.

Сабатини злобно щурит глаза.

— Я тебе не верю. Бенедикт Бейнс, ты нарочно играешь со мной. Я бы не советовал тебе играть с моими чувствами.

Он разворачивает меня к себе спиной и тычками трости подталкивает к странному сферическому зданию. Оно похоже на какую-то планету, скорее всего, на Сатурн, судя по кольцам розового и черного света, окружающим строение.

— Это один из моих любимых аттракционов, — мурлычет мне на ухо Сильвио. — Мы называем его «Шаром Смерти»!

Внезапно мне становится холодно, холодно и страшно. Сабатини продолжает подталкивать меня, заставляя шагать по узкой кирпичной дорожке, а потом пихает в дверь. Что же ждет меня там, внутри?