Шаги в глубину

Глава двадцать пятая

Вероятностная логика. Жульничество и шулерство, игра с изнанкой, игра с вероятностями по крупной. Меню боевого корабля было скупым и сухим, это вам не интерфейсы коммерческих посудин — тут никаких всплывающих подсказок, никаких двойных проверок действия. Так что я пялилась на простую опцию «запретить — разрешить» и думала о вечном.

Если разобраться, то я — это не совсем уже я. Та Алекса, которую я знаю, навсегда осталась стоять на коленях над мертвой Трее. А вот я кто? Я лучше самой себя, потому что увидела призрачную угрозу, уклонилась и нанесла удар в ответ.

Я — это не совсем я. Круто, черт. Значит, это не я облажалась в споре с Дональдом.

Тысячи фальшивых «я» сидели в шулерской опции «дырокола» и издевательски щупали мой едва заживший мозг: «Выдержишь? По второму-то заходу?»

— Прекрати.

Я оглянулась: Трее, занятая до того какими-то своими расчетами, повернула ко мне голову. В глазах у женщины с воем плавилась боль. «Не приняла-таки обезболивающих», — поняла я. Фантомные боли из другого варианта реальности — интересно, каково это?

— Ты уже минут пять смотришь на меню опций «дырокола». Тебе больше не о чем думать?

Что тут скажешь. Даже «виновата» говорить не охота.

— Виновата. Есть о чем.

Войд-коммандер потерла переносицу и села ровно.

— Послушай, Алекса, просто чтобы ты понимала, что произошло на самом деле. Ограничитель логики — не пусковой ярлычок чуда. Это чистой воды нарушение правил этого мира, кусочек Заката в нашей реальности.

Я кивнула вопросительно глядящей на меня Кацуко-сан. «Кусочек Заката» — во сказано-то, а?

— Раз это понятно, то идем дальше, — продолжила она. Меню и голопанели под ее пальцами спешно сворачивались. Что бы она там ни делала, это что-то закончилось, и, судя по разговорчивости войд-коммандера, закончилось успешно.

— Идем, — согласилась я.

— Как ты видела происходящее изнутри?

Снова вопросы. Вопросы-вопросы-вопросы. Черт, я в пыточной.

— Как копии, бледные тени, а потом — как ленту из игральных карт.

— Хорошо, — кивнула Трее. — Тебе понравилось то, что ты видела?

«Я не герой», — сразу вспомнилось мне. И молитва на любимом языке моей матери.

— Нет.

— Вот именно. Вероятностная логика держит «дырокол» в узде не просто так, понимаешь?

О, да. Вряд ли кому-то нужны были только самые точные копии, скорее, тут что-то большее. Мириады миров остаются за бортом: миров, где Алекса погибла, где Алекса родилась в инкубаторах Его Меча, миров, где меня нет вообще. Есть даже миры, где я струсила.

Я струсила? Mein Gott, какая оглушительная, какая ничтожная чушь!

— И каков был шанс, что я смогу?

— Скажем так… — Трее полюбовалась на какие-то показания и захлопнула последний из развернутых голографических экранов. — Скажем так… Вся расчудесность «дырокола» — ничто в сравнении с тем, что совершила лично ты.

Горжусь. Я офигеть как горжусь. На экранах передо мной продолжалась цифровая перекличка четырех кораблей, и я с отчаянием понимала, что Кацуко-сан так и не отдала приказ перераспределить десант. Разгадка проста до неприличия: карманный стратег Его Меча уверена, что я никуда не денусь. И что еще хуже — я тоже чувствовала себя на месте, ведь меня уже посвятили в невероятный план нашей миссии.

— Алекса, ты снова самоедствуешь.

Я спрятала улыбку и не стала отвечать.

Карманный стратег и карманный чудотворец — великолепный экипаж.

* * *

Погружение в червоточину — это как тошнота, причем тошнит одновременно и тебя и тобой. Меня размывало, размазывало в междумирье, я думала о том, что так и не спросила Дональда, каково это — погружаться сквозь «колодец зеркал», я думала, что корабль сейчас разорвет сам себя от напряжения.

Я думала — пожалуй, это было единственное, что от меня осталось.

Остальное стало звоном, стало тонким пением флейты, которая всю жизнь преследует коснувшихся червоточины.

Бам-бам-бам…

Я сжимала виски, а перед глазами в серой пелене уже горели навигационные экраны «Эосфора». Рубка фрегата обретала плоть, первыми сгущались все яркие плоскости и — почему-то — серверная консоль.

— Точка Гулевского пройдена, — сообщил мягкий голос. — Запущена гомеостатическая подсистема.

Все, Закат. Закат — мир, от которого мы пока что защищены двадцатью тоннами чудесного изобретения. Это самое чудо сейчас жрало сверхтоплива, как легкий бриг, а новые панели с данными действовали на мою голову, как… Как…

Я огляделась. Фрегат «Эосфор» проходил «Фойершельд» последним, и плевать я хотела на протоколы безопасности: главное — удостовериться, что я здесь не одна.

— Всем «форам», аппаратная перекличка, — сказала я пульту связи.

И — метка раз, метка два. Я смотрела на опознавательные сигналы «Телесфора» и «Танатофора», пытаясь найти ошибку. Ошибка была, и только когда в мутной после перехода голове звякнул голос Трее, я сообразила, в чем дело.

— Гомеостазис все трое запустили?

— Кацуко-сан, я вижу только два корабля.

Холодные пальцы подрагивали на горле, словно кто-то из забытых в другой реальности войд-десантников вернулся за мной. Пальцы касались висков, оглаживали бока, втягивая меня в мягкий, обволакивающий и поглощающий ложемент.

«Эйринофор» проходил червоточину перед нами, и у Валерии не было даже дурацкого шанса дезертировать, и ничего вообще у Валерии не было, а была глупая червоточина — без законов, без правил, но с диким характером.

Трее оперлась на подлокотники и села в кресле повыше. Полные губы женщины были серыми, как изнанка.

— Я запускаю форсированное сканирование, а ты свяжись с другими кораблями. Пусть передадут данные о прохождении сквозь «Фойершельд».

— Есть.

Где же ты, девочка-солнышко?

— Олег, Дональд. На связь.

Два экрана ожили, воплощая рубки фрегатов. Еще там были покрытый бисеринками пота лоб Дюпона и встревоженная физиономия обормота. Это просто такие разные лица у беды, поняла я.

— Где Валерия? — спросил Олег, облизнув верхнюю губу: ему было гадко и больно, Закат ухватил его ледяными пальцами прямиком за сердце. Я видела изменившуюся кожу, сосуды в которой вдруг стали вести себя очень-очень плохо.

— Мы уточняем, Олег. Перешли данные о проходе.

«Ай-яй-яй, как холодно! — обожглась я, слушая сама себя. —Как неприятно». Зам Трее по общению с подчиненными.

— Хорошо, держи, — кивнул бывший штурман.

— И свою биометрию, — добавила я.

У красноглазого зазеркальца были расширены зрачки. Не знаю, к чему его там подключили, но это что-то явно не справляется со своей работой. Как бы ни пришлось ставить ему в рубке вахту с реанимационными комплектами.

— Алекса, я ее не вижу, — встрял Дональд. — Я уже пару минут сканирую ближний космос, и…

— Данные сканирования — моему ВИ, — перебила я.

— Х-хорошо, — запнулся обормот и склонил голову, отбивая что-то на виртуальных клавиатурах.

В трех рубках было очень тихо, везде люди вроде как работали, а потом я заметила за спиной Дональда Рею.

Лиминаль сидела у орудийной консоли, глядя перед собой. Замороженное супероружие просто там сидело и молчало. Прошлые рейды в Закат вспоминала, что ли. Я тряхнула головой: пустые алые глаза вгоняли в какую-то прострацию.

— Я нашел ее, — вдруг выдавил Дональд.

Я сразу поняла — где. Метка «Эйринофора» светилась на экране подпространственной связи. Уровень сигнала — третий стандарт, уверенный прием. Только вот незадача: третий стандарт — это в зоне действия сканирующей сферы даже самого поганого корвета.

Метка иголкой тыкала мне в глаз, и я вбила команду на установку связи.

Третий экран пошел рябью изнаночных помех, его затянуло сеткой калибровки, а потом там появилось лицо Валерии. Гинемер осунулась, у нее запали щеки, и в глазах было пусто и устало. Девочки-солнышка на экране не было. Капитан Гинемер была, а девочки-солнышка — как ни бывало.

— Валерия! — воскликнул Дональд.

Девушка глядела куда-то сквозь камеру своего узла связи, она сидела и смотрела в экран. Готова поклясться, что если я отмасштабирую изображение и рассмотрю отражение в ее глазах, то увижу там пустой голографический дисплей. Ну, или марево гравитационных помех.

— Она нас не видит, — сказал Олег тихо. — И она не в этом мире.

За спиной Валерии переборка зарябила и застыла ноздреватой губкой.

— Выключай, — приказала Кацуко-сан.

Кацуко-сан встала, подтянула к себе стек и тяжелой походкой вышла. «Там очень пусто», — подумала я и вспомнила: ах да, а теперь я всем должна пару ядерных торпед с откровением. Эпическое такое откровение под названием «цели миссии». Просто удивительно, что у нашего забега в Закат нет красивого кодового имени.

А еще удивительно, что у меня пекут глаза.

Прощай, девочка-солнышко. Я уничтожу этот мир в память о твоем замечательном «молоте», о «тройном корпусе». В память о том, что я с тобой так и не подружилась.

— А-Алекса?

А, ну да. Я вывела на экран слева от себя данные активных сканеров и выдохнула. Три умные машины собирали данные о среде, обрабатывали их, уточняли координаты… Словом, есть немного времени, а потом — да начнется гонка.

— Наша цель — привести в зазеркалье «Тень».

Не дать им удивиться. Не дать задать ни одного вопроса. Я лучшая, пусть я и недо-командир в этой экспедиции, и значит, — я смогу. И значит — придется с самого начала.

Только вот Трее налила мне кофе, а я парням даже так испортить жизнь не могу.

«Тень». Корабль мертвецов, корабль бессмертных. Корабль, созданный для вечного сражения. Сверхдредноут, который навсегда займет Предвестий, потому что сам укреплен останками поверженных врагов. Как логично, правда? С помощью этого корабля канцлер проводил жуткий эксперимент — создавал гвардию Лиминалей, создавал только для того, чтобы испытать на прочность свое оружие против Заката: ну-ка, есть сила зазеркалья?

Сила была, да еще какая. Семь человекообразных Предвестий почти полвека держали в страхе недовольных Империей, а одно из них вон и сейчас сидит, обняв колени, за спиной шокированного обормота. Несчастное, ледяное. «Эмоционально нестабильное» в этого обормота по уши.

В «Тени» семнадцать сердец тварей из зазеркалья, и я, разговаривая с Его Мечом, стояла рядом с одним из них.

«…В сердце помещения мерцала алая полусфера, метров так пять-шесть радиусом. Она росла из пола, опоясанная кольцами, окутанная голопанелями и старыми примитивными экранами…»

«Тени» не нужны дыроколы и гомеостазис, чтобы защититься от зазеркальных влияний: он плоть от плоти этого мира, это великолепный корабль, это, чтоб его, настоящий клад для рейда в Закат, если бы не одно «но». Или два «но».

— Во всей вселенной не хватит сверхтоплива, чтобы он смог пробиться сюда.

— П-подожди, а если через червоточину?

«Если». Он таки задал вопрос, он, внимательный и умный обормот — ошеломленный, подавленный.

— Если не вдаваться в подробности — не пролезет. Увы.

«Его разорвет, слишком большая масса», — сказала мне Трее и привела какие-то совсем неправдоподобные цифры гравитационных нагрузок. Я подумала, что не хочу о таких цифрах знать ничего. Это были самые настоящие боги степеней и нулей.

— …И, как вы понимаете, расковырять не получится.

Мы не знаем, как расширять червоточины, так что придется открывать свою — недолговечную, нестабильную, но поистине огромную. Такую, чтобы раз и навсегда, чтобы зазеркальцы получили достойного врага на своей территории. Чтобы горели в аду, суки. И если для нас их мир выглядит пеклом, то я с восхищением отношусь к своим смутным мечтам об инферно для Предвестий.

— И каков план? — спросил Дюпон.

— План в том, чтобы достичь точки тождества.

Начиная с этого момента, все тянуло на охренительную мистику, и я даже терялась, с чего начать. Планета, которую мне показал Его Меч, песочная планета Заката была идеально тождественна планете Червей Пустоты, и именно в этой точке нам предстояло разорвать изнанку.

— К-как?

Я отвлеклась. На активных сканерах показались скопления масс, имеющих переменную скорость и весьма недурственные ускорения.

— По дороге расскажу.

Сигнал тревоги для Кацуко-сан — включить. Порт синхронизации — подготовить. И, черт побери, улыбнуться Дональду, которому я помешала тихо-мирно свалить от таких потрясающих встреч.

— Координаты здесь «скачут», ВИ делает поправку, так что следите внимательно, — протараторила я. — Дюпон замыкающий.

Это были самые отличные триста g в моей жизни, потому что в синхронизации с «Эосфором» я увидела наконец Закат.

Космос здесь был бледно-желтым. Если быть совсем уж строгой, космоса здесь не было: наша группа разворачивалась в газопылевой туманности, и это было просто отвратительно, потому что на скорости свыше двадцати мегаметров в секунду начнут отказывать щиты. А прыгать в изнанку отсюда — это все равно, что начинать путь сначала.

Ну, или повторить непонятную и пугающую судьбу Валерии.

Копье синхронизации я встретила сцепленными зубами — так, что аж за ушами ныло от предвкушения гребаного мира. Мира обломков, мира пыли и пепла, мира смерти — мира, которому позарез нужны наши планеты. Который не дает нам нормально повоевать в своем космосе.

Мир, ради которого мне сломали голову.

«Гравитационная аномалия по курсу, уклоняйтесь!»

Голос призрака Кацуко-сан спас нас всех, потому что я на какую-то жалкую долю секунды забыла, где я лечу. Прямо по курсу из пыли ткалась кварковая звезда. Вот просто брала — и возникала из ничего, и я жгла сейчас драгоценные крупицы сверхтоплива, чтобы уйти прочь от этого абсурда, и все лучшей идеей казалось пустить вперед опытного обормота, и все призрачнее виделась цель.

И все реальнее — враги позади.

Видеолокаторы еще не дотягивались до них, я пока видела только пятна гравитационных искажений, размытые такие — и все равно неприятные. Вот хотя бы тем, как они взяли новый курс, обходя возникшую впереди звезду. Это был замечательный курс: плавный, изящный, точный. Так плывут — не летят, и мне очень захотелось выкинуть им по пути какой-нибудь подарок.

«Нельзя, нельзя тратиться. Неизвестно, что впереди».

И я сглазила. Метки новых целей возникли в сорока мегаметрах впереди. Мне было больно: щиты уже грелись, я вплотную подошла к предельной в этом супе скорости, и пришлось сбрасывать ускорение, а непредсказуемые тени впереди все еще оставались.

Вариант первый, прикинула я. Нас видят. Они берут встречный курс или любую касательную под острым углом. Я бы даже взяла касательную. Контрмера: вывести Дональда на уровень со мной, сдвоенный залп — и молиться, молиться, молиться, чтобы ошметки этих тварей не продавили нам щиты.

Вариант второй… А-а, в задницу вариант второй, потому что Предвестия уже меняли курс, разворачиваясь к нам.

— Дональд.

— Да, Алекса.

Уверенный мощный сигнал, четкие интонации. Если бы он еще и заикался, я бы решила, что обормот там попивает кофесинт на диванчике.

— Принимай уточнение своего курса.

— Да.

Мы обходили поле крупных обломков: взорванная планета искрила в бликах невидимого источника света, скрытого где-то там, за желтой пылью, и в оптическом диапазоне это было, наверное, круто. «Нет у меня времени на оптические красоты». Проклятая гравитация этого мира плясала в тончайших пределах, откаблучивала какой-то совершенно варварский танец, но только по ней и можно было сориентироваться в нескончаемом море призраков.

Закат? Ошибочка. Этот мир надо бы назвать «Фата-Моргана».

«У Предвестий есть только энергетическое оружие», — вспомнилась брезгливая реплика Кацуко-сан.

«Какое вопиющее упущение», — решила я, выпуская ракеты. Броня зазвенела, и сочные плевки, ярко переливаясь в вихрях своих двигателей, рванули вперед. Я следила за ними, пока работали антиперегрузочные экраны, пока ракеты набирали скорость.

И — раз, и — два.

Лазерные боеголовки взорвались точно между двумя метками Предвестий, и одна из них принялась замедляться.

— Алекса!

Предвестие взялось ниоткуда. Оно просто свалилось на нас по касательной траектории из кипящего поля обломков, вклинилось в строй и — полыхнуло. Я не знаю, как выглядела эта мразь, не знаю, что она сделала, но бортовым щитам «Телесфора» нанесен чудовищный урон.

Мысль «минус один» — ледяная, хрупкая мысль — опоздала: сквозь призрачную вязь помех вынырнула метка фиолетового фрегата и тотчас же расцветилась залпами. Дональд бил гразерами — кучно, метко, зло, — и я готова была уже к фейерверку РПТ, когда Предвестие утонуло в ослепительной вспышке свежезагущенной гравитации.

— Готов? — прохрипел голос Олега.

— Спасибо.

Спасибо, мать твою. Я бы за такое спасение яйца пообещала оторвать: чертов красноглазый чуть не затянул «Телесфор» в нестабильную черную дыру. И, наверное, стоило бы высказаться, но тут мне стало уж совсем не до чьих-то яиц.

Встречная скорость с первым Предвестием превышала тридцать мегаметров в секунду, так что я его просто обстреляла кластерными торпедами, подставляя под «линейку» обормота. Обойдется, сволочь: буду я на таких скоростях продвинутую тактику разворачивать.

А вот вторая тварь принялась резко замедляться, и мне навстречу полетели сгустки чего-то неприятно светящегося в гравитационном диапазоне.

В сторону. Скорость — сбросить, поперечное скольжение — влево, ну и еще пару навигационных глупостей, чтобы даже мои мозги поняли, что это конец, что надо срочно что-то предпринять, и неплохо бы подсмотреть, какие есть варианты.

* * *

Я очнулась с почти нулевой скоростью.

«Эосфор» чуть ли не дрейфовал по избранному курсу — жалкие полмегаметра в секунду, вокруг полыхали какие-то обрывки, и выглядели они неправильно. Как, впрочем, и все остальное.

«А, это оптический диапазон».

Меня снова вынесло, как тогда — в первый раз, у Паракаиса. Я не видела самого боя, но я плыла сквозь облако тающих обрывков, которые остались от уничтоженных Предвестий, — и это главное.

— «Эосфор», данные по другим кораблям.

— Замедляются. Координаты…

Я увидела Олега и Дональда. В РПТ я каким-то образом сбросила скорость с совсем уж невообразимыми перегрузками, и парни теперь были далеко впереди, а значит, меня как раз сейчас нагоняют очень неприятные последствия.

На видеолокаторах уже показались они — змеистые, длинные. Огромные. Три почти одинаковых Предвестия плавно расходились в стороны, чтобы взять меня в клещи, и вдобавок «Эосфор» оттесняли прямиком в астероидное поле. Ну, или что это там бледно светилось справа по курсу.

— «Эосфор», ускорение. Пятый режим.

— Да, Алекса.

Нелинейно колеблющееся ускорение — хорошая загадка для перехватчиков. Если бы против меня воевали капитаны и ВИ баронианского флота, я бы ввела еще какие-нибудь коэффициенты, а так — просто позволила кораблю побросать кубики.

«Да святится случайность».

— Алекса! Помощь нужна?

Дональд. Чертов незаикающийся заика, что ж ты нервничаешь так?

— Нет. Дональд, Олег. Ускоряйтесь, встретимся на курсе к цели.

«Бой без РПТ только на встречных скоростях. На однонаправленных твои шансы минимальны».

Голос призрака, который снова со мной. Я улыбалась.

Учите своего Дональда, Кацуко-сан.

Фрегат разгонялся до предельной в этом киселе скорости. Я чувствовала каждый миллиметр своей брони, каждую капельку бьющейся внутри крови. А три метки уже сходились, уже выходили на стрелковую дальность.

— «Эосфор», первый режим ускорения.

Это вам от меня прощальный подарок — тупо и предсказуемо, аж обидно. Вычисляйте точку перехвата…

Вам же хватит мегаметра, чтобы развернуться?

— СН-заряд — к бою. И — аварийное торможение!

Я выстрелила и вцепилась в свою разогнавшуюся броню, почти ломая ее. Семь тысяч g, и все, что у меня осталось после компенсации торможения, — на носовые экраны, где сейчас будет горячо, где сейчас будет маленький солнечный ад.

Что-что, а тормозить я умею. Я хрипела, обвитая болью, и пыталась остаться в сознании, держась за совершенно дурацкую фразу: «Я умею тормозить… Я умею тормозить… Черт, выживу — запомню».

Два Предвестия из трех влетели в ослепительный сгусток света сразу, еще одно, пытаясь уклониться, плюнуло в меня чем-то неразличимым на фоне полыхающей звезды. Обходя по дуге гаснущее светило, я от души уговаривала себя бояться. Получалось, не поверите, так себе.

Боевой идиотизм — это неизлечимо.

«Ты чертовски успешная идиотка», — в тон моим мыслям сказал призрак войд-коммандера.

* * *

Олег на моих глазах свернул РПТ посреди кипящей туманности из обрывков. Что он там убил — было не понять, но и Дональд, и он сильно замедлились. Дальние градары сходили с ума: со всех сторон к нам приближались новые Предвестия, и их было очень много.

— Если прижмут сверху — нас похоронят, — мрачно сказал Дональд.

Снизу — условно снизу — в оптическом диапазоне ничего не было, кроме горящего от чудовищных скоростей газа, кроме светящихся вихрей, но вот в гравитационном диапазоне каскады разгоняющейся материи падали, подсвечивая целое море кошмара под названием «тяготение».

Услужливый ВИ подсказал, что при спуске еще на три целых и что-то там тысячных мегаметра нас раздавит за две секунды.

— От атак в плоскости — уклоняйтесь. При нападениях сверху стреляйте, чем хотите, — сказала я.

Призрачный голос одобрительно промолчал.

Было бы неплохо связать маневры атакующих, промчавшись над самым краем гравитационной бездны, но этот трюк был даже для меня чересчур: ни о какой точности при расчетах нагрузок речи не шло: я сожгу аналитические модули ВИ за первые несколько мгновений полета там.

Опять же, сшибет с курса потоком материи — я даже «Mein Gott» пискнуть не успею.

До цели оставалось ужас как мало, но на наш след слетались и слетались новые аборигены.

— Группа Предвестий. Левый борт, угол семьдесят.

Дональд выпустил навстречу новоприбывшим что-то быстрое и яркое, но твари уже расходились, и, что бы сейчас ни взорвалось, оно посечет одного-двоих, а остальные… Остальные были неприятно быстры.

«Продолжай навязывать им скорость».

Продолжаю, Кацуко-сан. У нас троих даже с одновременно развернутым РПТ маловато шансов в таком бою, да еще и при ограничении маневра чертовой бездной. Я кусала губу и просчитывала маневры.

Не пойдет, не пойдет, не пойдет… И это — тоже не пойдет.

Режим продвинутой тактики — это искусство невозможного, а как насчет совсем-совсем невозможного? Как насчет такого варианта, господин Аустерман?

— Еще одна группа. Встречный курс, угол семьдесят три.

Можно увернуться и подставить их гравитационной аномалии.

«Можно, Алекса. Но если они успеют откорректировать курс? Ты получишь энергетические заряды под двигательные пилоны».

А они ведь успеют, согласилась я. Эх, Валерия-Валерия. Нам тебя очень-очень не хватает.

— Есть мысль. Опускайтесь ниже.

Олег?! Штурман-зазеркалец тяжело дышал, а его «Танатофор» поднимался над курсом, забирая все круче вверх, ускоряясь за счет горящих щитов. «Восемь тысяч g», — подсказала заботливо подсвеченная надпись в поле моего зрения. «Хана его десантникам», — поняла я.

— Дюпон, ушлепок, держи строй!

— Не кипятись, Алекса, у нас с тобой все равно бы ничего не получилось.

Я онемела. Взбунтовавшаяся машина вышла из поля зрения видеолокаторов, и я давила в груди жуткую мысль: предал, сука, мразь, все, вот она, кровь взыграла. Или что там у этих тварей закатных.

— Алекса, как ты любишь прощаться? — спросил Олег. — Можно пару красивых слов?

— Вернись сейчас же!

Черт, я ору. А еще — я знаю, на что он рассчитывает, потому что когда нужно сделать самое-самое невозможное, у людей всегда есть последнее ублюдочное прибежище.

— Давай, Алекса.

Голос рокотал прямо у меня в голове, прямиком под черепом. Где-то в ушах звенел крик Дональда, который орал что-то про «какого дьявола», про «Олег, вернись». Обормот уже тоже все понял, но он не знал о главном.

А Дюпон, порывшийся у меня в голове, — знал.

На месте «Танатофора» начал распускаться убийственный цветок режима продвинутой тактики, и связь оборвалась. Там, высоко над нашим курсом раскрылся тот самый зонтик из двух десятков разбегающихся машин, в каждой из которых был маленький конструкционный дефект.

«“Танатофор”, — просила я и тянулась через пространство к чужому ВИ. — “Танатофор”, пожалуйста… Умри со смыслом».

В машинном выражении это наверняка звучало намного проще и суше.

Космос над нами полыхнул взрывами, которые мгновенно слились в одно сплошное сияние. Взрывы трансаверсальных двигателей были серыми, как сама изнанка. Серыми — и оглушительно-слепящими. Я швырнула «Эосфор» вниз, на опасный край гравитационной ямы, а серое покрывало все спускалось и спускалось, и просвет между серостью и черной гибелью становился все неразличимее. Впереди рассекала мир тоненькая желтая линия, к которой надо прорваться на оглушенных приборах, на воющих локаторах, на отшибленных щитах.

Прости, Алекса, но выбора у тебя уже не осталось. Тебе только и осталось — дойти, а остальное за тебя уже сделали.

Меня тряхнуло, повело вниз, и носовые двигатели захлебнулись нагрузкой, удерживая «Эосфор» от пикирования в яму без возврата. Серая пелена все кипела, обжигая мне спину, совсем недалеко мелькнуло что-то огромное, увлекаемое вниз потоками тяготения, и я даже забыла загадать — «Mein Gott, только бы не Дональд».

Все закончилось в одно мгновение: подожженная туманность осталась позади, бездна — тоже, а перед глазами оживала полупрозрачная вязь приборных показаний. Возвращалось все, кроме фрегата «Танатофор».

Мне не было жаль Дюпона. Я ему даже завидовала: он узнал о себе правду, увидел больные звезды иномирья и погиб, забрав с собой тех, кто исковеркал ему жизнь. И вместо того чтобы оценивать новую диспозицию, я думала о том, как хороша такая ослепительная смерть — смерть человека, достигнувшего своей цели. Думала о том, что я тоже так хочу.

Лет эдак в четыреста.

* * *

Песочная планета горела в перекрестиях моего бортового оружия, и у меня осталось достаточно реактивных армагеддонов, чтобы искрошить этот кусок камня.

— И что т-теперь? — спросил усталый голос.

«Теперь довольно неприятный момент».

— Отстреливаем по одному «дыроколу».

— Что?

«Он сейчас так похож на меня, а я так похожа на Трее».

Увы, Дональд. Точка тождества находится неглубоко под поверхностью планеты, и если мы хотим открыть не щелочку, а ворота, «дыроколы» должны попасть точно в цель и иметь немалые запасы топлива.

— Как ты понимаешь…

— Я все п-понимаю.

Ну и молодец, хоть ты, сволочь, и перебил меня. Отстрелить «дырокол» здесь и сейчас — это как отрезать себе ногу. Да, мы не сможем сами вернуться в наш мир, и шанс для двух фрегатов — это проскочить встречным курсом с идущей сюда «Тенью». Да, мы не сможем разворачивать продвинутую тактику: одного «дырокола» хватит только на гомеостазис.

Да, да и да.

— Вводи печать высшего доступа и получай аварийное меню.

Я слушала свой голос, в котором было много холода, я висела в космосе над поверхностью песочной планеты, и самое главное, что мы в любом случае успевали выполнить работу.

— Готово, — сказал обормот.

— Координаты уже вшиты. Пусть ВИ проверит — и действуй.

Дональд не ответил. На пределе действия сканирующих сфер мерцали метки врагов, у нас неспешно шла перепроверка самых важных во вселенной данных. Ей-богу, осталось только закурить и смотреть в желтую больную глубину.

— Г-готово, — доложил Дональд.

— Пли, что ли.

Наверное, стоило бы разорвать синхронизацию, подумала я, когда острые когти вырвали из меня здоровенный кусок живота. Огненный росчерк уплыл к цели, я смаргивала слезы, пытаясь удержать его в поле зрения. Это было прекрасное зрелище: марево боли в глазах, которых на самом деле нет, песочная планета — ключ к финалу нашей миссии — и маленький болид выбора, который я только что швырнула вниз.

— Контакт, — сообщил ВИ.

Поверхность планеты не изменилась. Мы висели в поле ее тяготения, мы касались ее тропосферы, но падение наших двигателей даже на мгновение не изменило песчаное спокойствие. Датчики показывали скорость ветра над поверхностью планеты, показывали, что там идет сероводородная буря, что там нет никакого песка на самом деле, а есть тончайшая взвесь почти чистого ванадия.

А потом оттуда начали подниматься Предвестия — одно за другим. Крылатые, похожие на кресты, непохожие ни на что живое твари. Твари, против которых я не могу применить последнюю солярную боеголовку.

— Дональд, — сказала я в ответ на участившееся дыхание, — просто веди непрерывный огонь.

— Планете вредить нельзя?

— Пока нельзя.

И маневрировать нельзя: не успеешь уйти в открывшуюся червоточину. И бояться нельзя. А можно только считать секунды, и самое обидное, что дыра в наш мир может раскрыться когда угодно, так что нет даже красивого и трагичного таймера, нет шанса на «держись! Еще три секунды… Две… Одна!».

Я выстрелила кластерными торпедами. Три группы по две, «веер» — убийственный кулак перехвата с отличным ускорением. Предвестий смяло и опрокинуло снова в кипение атмосферы.

— Две метки справа по курсу.

Огонь.

— Три метки справа по курсу.

И еще. И еще, и еще — пока не остались только бортовые лазерные установки и такие грозные, но бесполезные идиотизмы со сверхмассивными и солярными зарядами. А значит — осталось совсем немного, и все идет хорошо: или откроется червоточина, или нас уничтожат.

Вероятность — она всегда имеет вид «yes/no», а остальное придумала статистика.

«Я знаю много слов на “-изм”», — вспомнила я сама себя.

А потом у фрегата «Телесфор» выросли пылающие крылья. Над песочной планетой всходило ослепительное крылатое солнце, и это было мое последнее воспоминание о Закате.

* * *

— Доктор, она в сознании.

«Она» — это, надо понимать, я. То есть пора открывать глаза.

Надо мной мчался коридор: лампа, лампа, лампа, лампа… Коридор был длинным, как туннель в смерть, но рядом находились люди, а значит, или я участница массового побега на тот свет, или меня куда-то везут на каталке с реанимационным интерфейсом.

— Стоять, — приказал знакомый голос, и меня остановили прямо под очередной лампой. — Как тебя зовут?

— Александра Кальтенборн-Люэ. Ин… Нет, капитан имперского флота.

Голос получился очень даже симпатичный. Ничего такой голос.

— Хорошо, — сказало склонившееся надо мной лицо. — Как зовут меня?

Я прищурилась, разглядывая лицо против света. Глаза слушались меня неуверенно, а маячки во всем теле пели приятную песню о том, сколько в меня вкатали анестетиков. Где-то внутри росло раздражение: да она что, издевается, сука?

«“Издевается”, “сука”— ба, да это же ключевые слова».

— Доктор Окамото.

— Молодец, родная моя, — произнес голос без нотки родственного тепла. — Посадите ее.

Каталка с жужжанием наподдала мне в спину, и там, в поясничном отделе, в густом тумане проснулась тупая боль.

— Что со мной?

— Последствия перегрузок. Восемь секунд тридцатисемикратной.

Восемь секунд — это в кашу, в кисель. Глаза, небось, спешно регенерировали, чтобы я с ума не сошла.

— Пока ты не начала спрашивать, скажу кратко.

В дымке щелкнула зажигалка, и я наконец рассмотрела окрестности. Коридор на почтенном расстоянии заполняли люди, рядом стояли санитары, одетые в многолапые медицинские экзоскелеты. Оперировали меня на ходу, я так понимаю.

Доктор Линда Окамото прикуривала, глядя в сторону. «Линда, Линда… У нее же на бейдже написано имя».

— Кратко?

— Да. А ты дополнишь. Во-первых, «Тень» успешно достигла Заката.

Я прикрыла глаза. «Тень».

…Громада сверхдредноута валилась нам навстречу из фиолетовой бездны, корабль с ходу открыл заградительный огонь, позади меня кого-то порвало в клочья, а я чувствовала только боль-боль-боль рвущего жилы корабля…

— Понятно, — сказала я, задирая голову. Лампа по контрасту с силуэтом СД выглядела как взрыв солярной боеголовки. — «Дыроколы» сработали через семь минут тридцать две секунды.

— Вероятно, какой-то временной сдвиг, — пожала плечами Окамото.

Ну, конечно. Почему бы и нет, подумала я, пытаясь ощутить хоть одну конечность. Судя по тому, что шея двигалась, что-то у меня осталось. Если так разобраться, то у меня при любом раскладе осталась я, остался обормот, а остальное дорастят и отрегенерируют.

«Обормот?..»

— Что с Дональдом? — спросила я.

— А это надо уточнить у тебя.

Я посмотрела в облако дыма, почти скрывающее лицо доктора Окамото.

— Объясните, — потребовала я.

«Дональд, черт. Ты ведь должен был вернуться, идиот. У тебя же должно было хватить везения на нас на всех».

— Фрегат «Телесфор» сильно поврежден, стоит сейчас в шлюзе, но мы не смогли в него попасть.

— Что?!

Окамото пожала плечами:

— Он держит полное силовое поле, связи с ним нет. Дистанционно управлять мы почему-то не можем.

«Интересно, почему бы это», — стиснула зубы я. Корабль в ходе миссии получил высшие коды доступа, то есть, пока пилот и корабль едины, никто другой вмешаться в систему не может. Значит, он хотя бы жив. Значит, все…

Я запнулась. В моих воспоминаниях зажглась крылатая звезда.

…А потом у фрегата «Телесфор» выросли пылающие крылья.

Когда ослепшие глаза пришли в себя, я вызвала Дональда, но на экране были только помехи. Предвестия поднимались к нам все выше, Предвестия опускались к нам все ниже, а «Телесфор» горел звездой, и наконец связь установилась.

Запуская пинками застывшее сердце, я смотрела на финал своего давнего кошмара.

Горящая белым пламенем последняя из Лиминалей привлекла к себе обормота и поцеловала его в губы. Я уже слышала треск рвущейся кожи, слышала фарфоровый звон лицевых костей, и длилось это звенящую вечность, и, кажется, в меня попали, и еще раз, а потом все закончилось, и я тупо смотрела, как между губами отстранившихся Дональда и Реи тянется тоненькая ниточка слюны.

«Прости меня».

Я вздрогнула. Голос шел отовсюду, и градары взбесились: вокруг «Телесфора» из кипящего газа появлялись нечеткие силуэты, огромные призраки. Они обретали плоть Заката и становились кораблями.

«Я предала тебя твоему отцу. Я боялась за тебя».

Корабли рождались между крыльями, растущими из «Телесфора», и устремлялись в разные стороны. Дикой формы, древние, снятые давно с вооружения эсминцы, крейсера, тактические корветы, корабли РЭБ — я смотрела на эту рухлядь и понимала только одно: это все суда планетарной обороны.

«Я обманула тебя, чтобы быть рядом».

Эсминец поймал лобовой выстрел Предвестия, но все равно вышел к нему вплотную и вспух во взрыве собственного реактора. Прямо надо мной еще одно судно перехватило плевок врага, дало бортовой залп, уже исчезая в облаке рвущегося сквозь обшивку газа.

Мне только и оставалось, что вздрагивать от оглушительного шепота исповеди, исповеди вечной тихони, и вертеть головой, наблюдая за самым невероятным массовым самоубийством. Вокруг «Телесфора» в лучах крыльев кружились дома, мосты, пусковые мачты противоорбитальной обороны, кружились облака мусора, который когда-то был планетой.

Планетой, так и не закончившей свой бой с «Тенью»…

— Доктор Окамото! Мы получили телеметрию!

Я открыла глаза. Черт, я способна до сих пор что-то видеть, и это поистине великолепно.

Офицер подал Окамото планшет и почтительно отскочил в сторону, косясь на меня. Нашел чудо зазеркальное, подумала я и с удивлением поняла, что меня еще что-то в этом мире раздражает. Тоже, если разобраться, здорово — в этом сером коридоре, под этими тусклыми-тусклыми лампами.

А еще я спокойна, как корабль без запал-карты. Все равно мне все расскажут. Тянулась пауза, тянулись удары сердца, размазанные химией. Кстати, да: это же круто — у меня есть сердце. Ну, или что-то, к чему смогли прицепить водитель ритма.

— Хорошо, — сказала Окамото и посмотрела на меня. — «Телесфор» впустил наши программные модули, прошел проверку. Там некритичные повреждения, щиты до сих пор работают. Вопрос времени.

— В задницу ваши повреждения, — сказала я. — Экипаж?

— Десант не пережил перегрузок. Дональд Эшспэрроу стабилен, но самое интересное, что Лиминаль разобрала себя не полностью.

— Разобрала?

Окамото посмотрела на меня и кивнула, ища, куда бы деть докуренную сигарету.

— Разобрала. Мария Карпцова очень любила термин «дизассемблирование», — чертова доктор загасила окурок пальцами и сунула его в карман халата. Вот так взяла и сунула в карман. — Но Рея не прошла полного процесса.

— И сейчас она…

— Она в коме.

Я откинулась в своей каталке. К телу возвращалась боль, и в руку тотчас же что-то тупо толкнуло: кто-то из медиков вколол в меня добавки.

— Редкостный засранец этот Его Сын, — сообщила я потолку.

— Что ты имеешь в виду, моя родная?

— Ну, вы подумайте, с чего «Телесфор» вдруг впустил ваши программные щупы, но не убрал щиты.

Окамото бросила взгляд на планшет и вдруг сорвалась с места. Она бежала среди расступающейся толпы безликих солдат, и я в жизни не видела ничего прекраснее, а потом загремела тревога, толпы не стало.

— Хрень какая-то, — с чувством сказал один санитар другому.

— Не иначе. А с ней-то что делать?

— «Ее» можете и спросить, идиоты, — вздохнула я.

Страшно неохота думать о тревоге, о том, что Дональд — говнюк, что все так обернулось и вообще — я набор мясной вырезки, наполовину прооперированный, наполовину слепленный так, чтоб не развалился.

— Виноват, — сказал первый санитар. — Еще укольчик?

— Себе поставь. За мой счет.

Санитары хмыкнули.

— Вас в медотсек, видимо?

— Ну, мне кажется, да. Но вам виднее, — я замолчала: как-то вдруг сообразилось, что я до сих пор не знаю, где нахожусь. Тревога отзвучала, над головой снова мелькали лампы, в животе что-то больно-пребольно дергалось, будто полуоторванное.

— Что это за корабль? Где мы?

— Это «Джаганнатха», госпожа капитан, — откликнулись слева.

— «Джаганнатха»? А где сейчас войд-коммандер Трее?

В наступившей тишине был только шорох каталки. Мне отчего-то показалось, что невидимые санитары переглянулись.

— Она в медикаментозной коме.

— В коме?

— Э, да. Вообще-то, по логам вашего фрегата, вы ее и ввели в кому. Множественные повреждения брюшины, отсечены обе ноги, черепно-мозговая…

Голос санитара уплывал в боль.

Ну, здравствуй, мой новый призрак. Голос Трее, руководивший мною в Закате. Ее советы, ее образ в командирском кресле — ты не можешь без дырки в голове, госпожа инквизитор Кальтенборн.

«Но я прогрессирую, — улыбнулась я. —Теперь мой внутренний голос хотя бы живой».

— Черт, но что за тревога-то была?

— А кто его знает. Думаешь, опять не расскажут?

Я очень хотела сказать, что тревога была отличнейшая. Что Дональд Эшспэрроу снова сбежал, что он подставился, выкачал из имперских лабораторий все данные о Лиминалях и красиво ушел. Я очень хотела объяснить двоим случайным попутчикам, что все так получилось благодаря печати высшего допуска, триумфу по случаю завершения миссии и банальному разгильдяйству.

Я хотела пообещать, что Трее выздоровеет, даст мне фрегат, и я поймаю ублюдка, который решил, что может просто так сбежать от меня.

Каждому свое, Алекса. Но как же они похожи: сын, ударившийся в вечные бега, и отныне вечно воюющий на своем черном сверхдредноуте канцлер Мономифа, бессмертный Его Меч.