Глава двадцать первая


В ангаре гулял самый настоящий ветер. Он нес вонь синтетики, кислятину органических контейнеров и совершенно непередаваемый запах космоса. Вечное ничто начиналось сразу за двойной мембраной, так что звезды плыли и покачивались, словно их тошнило.

На самом деле тошнило меня.

Тошнило от звенящих пауков, от кишок огромного корабля, которому место на картинках про конец света. И мне не снились сны — безо всяких лекарств и нейролептиков, и это оказалось едва ли не хуже всего. Впрочем, было и нечто более отвратительное — вот, например, это.

У второго причального модуля висел иссиня-черный фрегат. Настоящий космический хищник, убийца, это видно даже по обводам, по прищуренным глазкам ракетных шахт, по пластинам и шипастым катушкам. Двигательные пилоны, сильно зализанные к корме судна, намекали на нешуточные возможности фрегата, они так и манили к себе: давай, детка, коснись настоящей силы.

«Эосфор». Кораблю уже три года, а с пилотом все никак. Удачно я. Удачно. Я отвернулась.

Передо мной раскрывались ворота, уводящие назад в недра жуткой «Тени», позади оставался корабль, который будет моим.

Как жаль, что мне даже не захотелось заходить внутрь.


* * *

Я столкнулась с ним в дверях офицерской столовой.

— Алекса?

На нем была все та же рвань, что и тогда, в последний момент, когда я его видела на «Телесфоре». Мой китель сразу же показался тесным и неудобным рядом с по-простецки одетым обормотом.

— Дональд!

Это я выдохнула. Я, черт побери, выдохнула его имя, как последняя портовая шлюха. Черт, черт, черт.

Он улыбнулся: наверное, я выглядела забавно. А еще — он улыбнулся одними губами, просто потому, что я забавная и ему надо улыбнуться. Дистиллированная салонная фальшь.

— Ну ты как? — спросила я, видя, что научившийся фальшивить обормот не торопится начинать разговор.

Дональд пожал плечами:

— Д-долгая история. Но я искал тебя.

Верю, но почему-то мне ни разу не приятно. Ни капельки.

— Да? Здорово.

Мимо нас шли люди, позванивали стражи — тоже вроде как люди. А мы стояли и светски молчали, рассматривая друг друга, и секунда за секундой росла между нами прочная металлорганическая стенка. Проклятая «Тень» умеет и любит это.

— Марию убили, — сухо сказала я.

Он склонил голову, пряча взгляд, а я не могла отделаться от впечатления, что это все не то, это фальшивка, подделка, что он делает то, чего от него ждут, сам ни хрена при этом не чувствуя, что он просто хочет, чтобы я считала его прежним, и я…

— Ты понимаешь, сука, что ее убили, или нет?!

Я ухватила его за ворот, и мы так и застыли. Поистине ужасное чувство: на крошечную долю секунды ощутила, что мой капитан мог уклониться, мог вывернуться из захвата, мог впечатать меня в стену и заломить руку за спину.

Мог. Но не стал, треклятая фальшивка.

— Понимаю. Идем со мной.

Пустой взгляд, о который я просто-напросто разбиваюсь.

— Идем?! Да пошел ты сам! Куда хочешь!

Только сейчас я поняла, что вокруг что-то не то, и украдкой огляделась. «Позорище, бывший инквизитор. Позорище». Полукольцом вокруг нас сгрудились вперемешку офицеры и стражи, но никто не стремился подойти ближе. Огромная полутемная кишка разрушителя миров, тускло поблескивающие силуэты — и мой капитан, который больше не мой капитан, а просто кусок подделки.

И мне этого хватит. И с меня этого хватит.

— Ты сволочь, Дональд, — сообщила я ему прямиком в лицо. Наверное, нос бы могла откусить, если бы захотела. — Меня от тебя тошнит.

— Алекса…

— Иди в жопу, Его Сын!

Я отвернулась и пошла прямо на стража. Ходячий гротеск звякнул и подался в сторону, сдвигая соседей, освобождая мне путь, и только сейчас — по глазам какого-то офицеришки — я поняла, что на самом деле все почтенные зрители до глубины души растеряны.

«Они не знали, кого защищать. Вот в чем дело».

Открытие потрясло настолько — «Как? Это же сын Его Меча? Почему?» — что я не сразу поняла: меня ухватили за руку. Бережно, но сильно, прямо за локоть.

— Алекса. П-пожалуйста. Ты мне нужна.

Полутемный коридор разрушителя миров. Немые статисты, больше похожие на декорации. И огромные глаза человека, в которых больше не было гнета непрожитых лет — там теперь была боль.

Дональд, капитан «Телесфора» и сын Его Меча, сожалел о том, что вернул себе память.


* * *

— Т-тихо тут.

— Да.

Дональд сидел на столе, я — на кровати. Молчать очень уютно, а начинать говорить по сути — страшно. Правду сказать, если бы не любопытство, горела бы в аду эта вся прошлая жизнь обормота. Он тут и со мной. И это потрясающе — неожиданно — здорово.

— Я никогда не жил на R6O, — вздохнул Дональд.

— Серьезно?

— Да.

— Тогда как все получилось?

Дональд тускло улыбнулся:

— Жутко иронично, н-но это я сам стер себе память. Стер и вживил н-новую.

Я нахмурилась: редкостная ахинея, и скрывать это я не собиралась.

— Дональд, что за бред? Откуда такая возможность — такие операции с памятью? Это тебе что, уборка в шкафу?

Еще одна улыбка. Еще тусклее, чем предыдущая, ровно под стать освещению коридоров «Тени».

— Н-наверное, надо рассказать все с самого начала.

Меткое наблюдение.

— По-моему, пробел в пять лет интереснее.

— Ах, это, — он тряхнул чубом. — Это как раз н-не интересно. Это я идиот.


* * *

Дональд с забавной фамилией Эшспэрроу, посмертный сын канцлера Империи Мономифа. Пилот. Истребитель. Убийца. Он родился на полгода раньше меня, и все его детство — это огромный корабль и яркие лабораторные лампы, пытливые взгляды, странные тесты. Ученые имели строжайший приказ: внимательно следить за тем, чтобы причуда давно уже мертвого канцлера оставалась человеком. Дональд запомнил о своем детстве немного: однажды опыты прекратились, и ему стало пусто.

Я представляла себе ребенка, бродящего по кишкам и пищеводам «Тени», и мне было страшно. Звенящие стражи перешагивали через малыша, офицеры приносили его в лаборатории, когда Дональд забирался слишком далеко. Синеглазый паренек хотел общаться и учиться, а исследователи замеряли пульс и ставили уколы.

Дональд рос в окружении молчания, полутьмы и книг. Святое небо, как это банально. Почему дети не растут на дешевых шоу, почему их не подсаживают на бесконечные сериалы? Мой обормот рос на длинных-предлинных историях, одобренных Имперскими канцеляриями. Книги были скучными, там всегда побеждал Человек, и врагам становилось плохо, а Человек был всегда прав, даже если предавал всех вокруг во имя Великой Цели.

Человеком Дональд вырос. Вот только почему-то не вырос тупым оболваненным фанатиком.

Гены, наверное.

С двенадцати лет его посадили в корабль. Так Дональд впервые увидел сверхдредноут снаружи. В тот же день его познакомили с отцом, но в последнем он не уверен — слишком уж яркое впечатление произвела на него «Тень».

«Придет день, и ты сможешь в одиночку уничтожать таких же больших врагов».

Парень сидел в углу своей каюты — почему-то я вижу это так — и думал о словах отца. Не мог он не думать о них — маленький мальчик, умеющий врастать в мощную скорлупу и больно драться десятками видов космического вооружения.

Тогда в его жизни появилась Рея.


* * *

— …Однажды меня позвали в огромный испытательный отсек. Кто-то из ученых решил п-побаловать зрелищем. Там что-то происходило, в н-наблюдательной все суетились, писали и копировали д-данные на ручные терминалы. Но я тогда мало что запомнил: там мелькало, стреляло, звучали взрывы, плохо заглушенные силовыми п-полями. В толпе прозвучало слово «Лиминаль», и оно мне показалось приятным. Т-такое хорошее слово…

Перехватив мой взгляд, Дональд кивнул:

— Да. Мне всегда нравились слова. Незнакомые, з-знакомые. И каждое из них я образно представлял. М-можно сказать, что я влюбился в Рею до того, как ее увидел.

Фраза пахла дрянной трагедией и страшной детской любовью мальчика, у которого никогда не было матери. Увы, Дональд даже не попытался меня разочаровать.

— Она была красивая — и взрослая. И прошла мимо меня.

Малыш оказался настойчив, и удача ему улыбнулась.

Или как сказать.


* * *

Червоточина открылась прямо у Кристаллвардена-2, и планета в мгновение ока исчезла. «Тень» оказалась в часовом переходе от трагедии, а спустя пару часов корабль размолотил на атомы двух Предвестий, вылезших с той стороны.

Дональда выволокли из кровати, посадили в теплую и знакомую машину, а в награду — ну как иначе? — с ним отправили Рею, которая тогда еще не была последней из Лиминалей. Пареньку было тринадцать лет, когда он впервые попал в Закат.

Мне хотелось хохотать. Я живо представляла это: надутый от гордости и смущения мальчик, который везет свою женщину в опасность и твердо верит, что неуязвим. Я бы, наверное, рассмеялась, но было лицо Дональда, который это рассказывал, и было четкое подозрение, что могучее беловолосое супероружие посадили в «Телесфор» не ради безопасности Его Сына. Скорее, хотели, чтобы мальчик почувствовал себя в ответе за нечто большее, чем какое-то там человечество. Черт, я обожаю лабораторных крыс.

По ту сторону оказалось зазеркалье. В видеолокаторах «Телесфора» мальчик увидел судьбу человеческого мира. В причудливый узор сложились над планетой Предвестия, а с Кристаллварденом что-то происходило, там что-то менялось: поверхность становилась рыжей, а потом в яркой вспышке расцвел алый крест.

Плеча мальчика коснулась ледяная ладонь.

— Уходим, Дональд, — сказала Рея. — Мы опоздали.

— Опоздали?

Мальчик едва дышал, глядя на пылающую зеленоватыми искрами планету — он даже не понял, что Лиминаль впервые обращается к нему.

— Да. Они только что создали новое Предвестие.

* * *

Обормот упорно смотрел мне в глаза, точно пытаясь передать свой тогдашний ужас, весь без остатка. Ты щедрый, Дональд. Щедрый и добрый.

— Из планеты людей создают этих тварей?!

— Да.

У меня на языке крутился следующий вопрос, и я позорно пасовала, глядя на Дональда. А он глядел на меня: «Ну, давай, дура рыжая, решайся уже». Не дождался.

— Ты права, — вздохнул он. — Именно так. Так же, как создавались Лиминали.

Наверное, это больно. Я не стала уточнять, каково мальчику было узнать про параллели между врагами и своей первой любовью. Я не стала спрашивать, как такое технически возможно и как люди такому научились.

Черт побери, у меня сегодня отличное воображение. Меня просто тошнит воображением, я словно лечу в какой-то колодец, и меня всю сжимает, сжимает, сжимает…

— Постой, — сказала я, нащупав ниточку, и быстро полезла из этой страшной ямы к спасительному свету нормального разговора. — Трее сказала мне, что никто точно не знает, что происходит с планетами в зазеркалье…

Дональд нахмурился, а потом веско обронил:

— Она солгала.

Ниточка оборвалась. Чтоб ее.

— Но зачем?!

— Не знаю. Может, хотела, чтобы я сам т-тебе рассказал. У войд-коммандера свои правила и п-привычки. Я это уяснил после возвращения из своей первой червоточины. Меня отдали ей в обучение.

«Первой?» Почему-то я в этом не сомневалась. Странно, да? На очереди у нас страшная правда о том, «первая из скольких».


* * *

Войд-коммандер дрессировала своего подопечного, как животное. Дональд помнил о первых месяцах знакомства с ней только ужасающую усталость и разбитое тело. Он синхронизировался с кораблем, и его гоняли целой группой бешено маневрирующих судов. Никаких симуляторов, никаких виртуальных ускоренных тренировок во сне. Юный пилот едва не терял сознание от одного вида стремительных векторов. Они стреляли, стреляли, стреляли, а Дональд только и делал, что убегал, уходил, искал невероятные лазейки и прятался в изнанке.

Тогда Трее отобрала у него мультипликаторы.

Подросток по ночам скрипел зубами от боли, и однажды ему приснился странный сон: открылась дверь его крошечной каюты, и вошла Рея. Сияющая в темноте девушка долго гладила ладонью его лицо, и с нее стекал безумно приятный холод — на разгоряченный лоб, на щеки.

«Ужас, — подумала я, слушая рассказ. —Знал бы ты, что по ночам видели в твоем возрасте сверстники».

Утром в ангаре его встретила Трее. Мрачная войд-коммандер впервые остановила его у самого шлюза «Телесфора» и сказала что-то вроде:

— Так надо. Иначе тебе не выжить.

Запястье войд-коммандера опоясывал странный ожог — точно кто-то ухватил ее за руку раскаленным захватом. Или ледяным.

А Рея пропала на долгие месяцы.


* * *

…Мы с ним сидели рядом на кровати, и я чувствовала себя дрянным-дрянным эмпатом. Меня захлестывало его болью, его прошлым. Оставалось не так уж много существенных вопросов, но они были неприятными, важными и кусачими.

— От чего ты бежал?

— От своего долга. Я устал.

— Устал?

— Устал.

Дональд принялся рассказывать — сквозь зубы, и это был последний круг. Обормот уже разделся, а теперь просто срывал с себя кожу.

— Один раз м-мы успели.

… Он отогнал двух Предвестий, прилетевших к проглоченной планете, одну тварь развеял. «Телесфор» исчерпал почти треть своего ресурса, но еще оставался мир, человеческий мир. Дональд даже не знал, что это за планета, но она была не слишком густонаселенной. В видеолокаторах виднелись напуганные толпы, которые смотрели в изменившееся небо, там были купольные города, там ждали своей судьбы колонисты, оказавшиеся на пути Заката.

Лиминаль передала ему приказ отца: любой ценой Предвестий не должно стать больше.

— …У меня не оказалось на борту п-планетарного оружия — слишком спешным был вылет. Я валялся в ногах у Реи, умолял ее отменить приказ. Лиминаль сказала, что мы т-тратим время.

«Телесфор» ушел на первый заход. Почти все вооружение фрегата было непригодно для массовых убийств, оставались только боеголовки ядерных торпед и сверхмассивные заряды. Обормот выходил из синхронизации над очередным купольным городом, шел в каземат и вручную замыкал взрыватели. Рея открывала грузовой шлюз, а он сталкивал бомбу вниз — на людей, которые ждали чего-то совсем другого.

На выходе из атмосферы они засекли приближающийся флот Предвестий.

— Мы ушли от них. Убежали от врагов, убив своих. Х-хорошая война, правда?

Дональду только-только исполнилось пятнадцать.

— И ты…

— Я попросил отставки. Я каждую ночь видел, как смотрю в небо — чужое небо, а оттуда на меня валится огненная оскаленная пасть.

— Тебе не дали отставки.

— Нет, конечно. Я прожевал, проглотил и ушел к себе.

Каюта плыла, словно кивая в такт рассказу. Я слушала очень знакомую историю.

— И ты сбежал?

— Н-нет. Я честно успел еще три раза, а п-потом сорвался. На очередном вылете я попросил Рею улететь со мной.

— Она отказалась?

— Х-хуже. Она доложила отцу.

Я стиснула зубы: в этих словах звякнуло отчаяние тех лет. Отчаяние и непонимание подростка, которого предали, который все не так понял. Еще бы он что-то понял, идиот: первая любовь — и та Лиминаль.

— Н-но я все равно улетел, Алекса. Просто после этого мне еще больше хотелось изменить себе память. Уничтожить т-того человека, который влюбился в эту… к-куклу.

А вот это уже ненависть. Я смотрела на него, на окаменевший профиль обормота и изо всех сил убеждала себя, что не нужно кусать губы.

«Кукла. Святое небо, Дональд Эшспэрроу, ты идиот».

— П-помнишь те большие файлы в ядре системы? Это данные с моей памятью. ВИ «Т-телесфора» нарушил приказ и отказался стирать резервную копию. Д-да еще и защитил ее от взлома.

— Но как ты смог так лихо заменить себе память? И что за пять лет пробела?

Дональд рухнул на кровать, раскинув руки, и тихо засмеялся. Я обернулась и обнаружила все ту же пустую улыбку, которая не сходила с лица всю его кровавую исповедь.

— РПТ — это странная вещь. В-возможность невозможного. Я запустил руки в базу данных проекта «Мнемозис» и украл копию памяти к-какого-то повстанца, сверстника. Потом ввел ее в п-память фрегата — и вошел в РПТ.

— Пять лет, — напомнила я. Я устала удивляться.

«Возможность невозможного. Долбаный ты засранец, Аустерман. Мы кромсаем себе и другим память, а твое чудо просто подменяет воспоминания. Долбаный ты засранец».

— Там была ошибка. П-пленный на самом деле был на п-пять лет моложе.

Ошибка. О, mein Gott.

— Ты ведь все поняла, да?

Глаза человека, который… Который пришел ко мне, как к последнему спасению от себя и всего, что он натворил. Да, я все поняла, мой обормот. Ты бегал по галактике, а галактика бегала за тобой — выжигая миры, теряя и вербуя агентов, стараясь вернуть придурка, захотевшего странного. А ты бегал за тем, чего никогда не было.

Его Меч подсунул тебе сделку со «взломом» его счетов — в надежде, что где-то выплывет мерзавец на самом быстром корабле. Трее огнем шла по фронтиру, напоминая о себе и о том, в чьих руках меч, — а ты даже не оглядывался. Потом за тобой отправили Лиминаль, и она… Стоп.

— А как же… Рея?

— Она все помнила, — проскрипел Дональд. — Все. И ничего м-мне не сказала.

Еще бы она тебе что-то сказала. Она подставилась, упала и сделала все, чтобы снова тебя увидеть, чтобы быть с тобой, а ты ухитрился снова в нее влюбиться. Символичный идиотизм.

— Она осталась с тобой, — сказала я как можно мягче. — Не попыталась сдать…

— Это имеет значение?

«Имеет. Только не для такого идиота, как ты».

Я и на ангстрем не пролезу в мысли ледяного чудо-оружия, но не понимать очевидного может только некий заикающийся обормот.

— За мной шла смерть, Алекса…

Красиво сказано, только вот пафосно до чертиков, как и положено сыну канцлера человеческой империи.

— …в-вот и получается, что лучшее, что со мной случилось за в-все это время, — это ты.

Ух. Впрочем… На фоне того, что я услышала, у меня были все шансы и впрямь оказаться лучшим. Луч рыжего света в, мать его, темном царстве.

— Я тебя люблю, — сказал он.

«Гонишь», — отстраненно подумала я, чувствуя его пальцы на своей щеке.

— Т-ты… Просто не бросай меня.

«Пошел вон, придурок!» — орала я, гладя его щеки ладонями.

Пошел вон, ты же пожалеешь, идиот. Тебе же прямо на утро хреново будет, ты же как был обормотом, так им и остался, ты очень-очень-очень пожалеешь!..

Я мертвой хваткой впилась в его спину, моя шея горела от поцелуев — а я смотрела в потолок. Он-то пожалеет, а вот я — нет.

Видишь ли, мой обормот…

«Ты мне нужна».

Это ведь до чертиков взаимно. До чертиков.


* * *

Я лежала в кровати и смотрела на невидимый потолок. В каюте было темно, тепло и уютно. До мертвого ничто в любом направлении тянулись сотни метров корабельной плоти, а в ушах словно набилась вата, и только сдвоенный пульс убеждал меня: я не оглохла.

И я впрямь это все выслушала.

— Дональд, — позвала я, — ты ведь знаешь, что я свихнулась, верно?

— Знаю.

«Знаю». Ты просто чудо, сын Его Меча. Ты не засыпаешь, не уходишь, ты лежишь рядом и говоришь, что знаешь. Ты просто ублюдок.

— Почему ты устроил тот фарс с файлами «Телесфора»?

Темнота молчала и ровно дышала носом — у него даже частота дыхания не изменилась. Черт, ты ведь так научишься врать даже мне, обормот.

— Я в т-тебя верю.

— О, неужели?

— В конце концов, я оказался п-прав. Д-делал, хотя и не помнил, почему п-прав.

Бред? Все-таки засыпает. Он отрубается, рассказывая мне об этом. Я сжала кулак и чувствительно двинула его в нервный узел на руке.

— Пх-х-х… Алекса!

— Договори.

Тишина — вязкая и пахнущая откровениями.

— Способность к созданию РПТ и безумие н-напрямую связаны. Б-без одного нет другого.

Чего-то такого я и ожидала.

— Ты старался меня отвлечь?

— П-примерно. Наверное… Не знаю.

Я потянулась.

— Отвлечь от чего? От шизофрении? Может, ты и диагноз знаешь?

— Могу п-поспорить, что ты сама не знаешь своего диагноза.

Черт, мне нравится этот тон. В этом тоне так мало неуверенного мальчика с крутого фрегата и так много сына канцлера. Который, кстати, понятия не имеет, как думает женщина. Ей-богу, внимательный и осторожный пацаненок, который все выволакивал на удаче и обаянии, вдруг перемешался с отчаявшимся парнем «мне-все-простят».

В удачных пропорциях. Для меня как раз, дурищи.

— Не знаю.

— Потому что нет т-такой болезни, — сказал Дональд и осторожно поцеловал в плечо.

— Нет?

— Нет. Это безумие понарошку. «Б-болезнь» закладывают в детстве. Нарочно. Раз ты способна инициировать режим п-продвинутой тактики, то ты участвовала…

Слова уплывали в звон. Тысячи подопытных. Единицы положительных А10.

— Не сходится. Почему я не попала в проекты подготовки пилотов?

— Это б-было самое начало. Ставились эксперименты без г-гипотез. Никто точно не знал, как д-должен выглядеть результат.

Я нашла непослушный локон — вечного виноватого во всем. Нашла, дернула. Не помогло.

— То есть нам просто не повезло встретиться раньше?

— Смешно, п-правда?

Смешно.«Мама. Чтоб тебя, мама».

Я тянулась к парню, чтобы забыть о том, что ты сделала со мной. Спасибо тебе, век помнить буду. Недолгий век, мама, но какой уж есть.

Загрузка...