Семена Перемен

Глава 7. Ветра Пустыни

Ама́ль аз Фарех, ава́л исследовательского каравана альмаутов, поднялся в седле, оглядывая цепочку людей и животных, медленно двигавшихся по бесконечным песчаным дюнам. Уставшие хайма́ны, гордые и выносливые звери Пустынь, шли друг за другом, растянувшись на многие сотни шагов. Измотанные переходом всадники покачивались в седлах. Каждый ждал возвращения в аль-Хари́ф. Там их встретит прохладная гладь эль-Бадру́, пышногрудые женщины разольют по бокалам ара́к, ночь будет длинной и жаркой, а наутро авал предстанет перед Советом и сообщит о результатах путешествия. Он ждал этого дня много декад, с тех пор как обнаружил Топазовую Сферу, тысячи лет хранившуюся в гробнице древнего царя. То был невероятной красоты огромный лазоревый самоцвет, в присутствии которого мисба́хи загорались сами собой, да так ярко, что приходилось отводить глаза.

— Авал! — окликнул один из караванщиков, когда их хайманы поравнялись. — Надвигается буря, надо остановиться, разложить сакфы и переждать.

Амаль вгляделся вдаль. Горизонт и впрямь потемнел, где-то там, под Завесой, клубилась поднятая ветром стена песка. Как он этого не заметил? До оазиса рукой подать, но, если песчаная буря застигнет в пути, многие не доживут до завтрашнего дня. Они должны остановиться, рисковать нельзя.

По каравану разнесся приказ. Альмауты спешились и принялись готовить укрытия. Как из ниоткуда возникали сакфы — приземистые пирамидальные шатры, способные выдержать любую непогоду. Хайманов спешно заводили внутрь и закидывали песком юбки навесов, чтобы ветер не поднял их в воздух.

Светила заканчивали последний Оборот. Голубой Азра́х выступал вперед, закрывая собой желтоликую сестрицу Асфа́ру. Песчаная буря приближалась. Уже доносилось издалека завывание ветра между дюн, уже поднимался в воздух горячий песок, уже хлестало по лицу и скрипело на зубах. Не спасали ни куфия, подвязанная на лицо, ни попытки держаться против ветра.

Амаль аз Фарех в последний раз оглядел лагерь — все ли готово, никому ли не нужна помощь — и, удовлетворившись осмотром, скрылся в собственном сакфе. Гигант Баши́р, верный помощник и телохранитель, через клапан, расположенный на высоте пояса, присыпал песком вход с внешней стороны шатра. Теперь они готовы переждать бурю.

Порывы ветра становились все сильнее, стены сакфа прогибались, непогода гудела и ярилась в бессильной злобе. Хайманы стояли смирно, хотя и водили ушами из стороны в сторону, ощущая опасность.

— Не по сезону, — прервал молчание Башир. — Не должно быть бурь в это время года.

— Согласен. Не к добру.

— Вчера во сне видел прадеда. Просто так он обычно не приходит. Пытался с ним заговорить, но не смог раскрыть рот.

Амаль поморщился. Он любил Башира, но его раздражало, когда тот начинал рассказывать о покойниках.

— Я знаю, как ты к ним относишься, авал. Но сколько раз мои сны нас выручали?

В словах гиганта была доля правды, и это только сильнее злило авала. Амаль не верил предкам, ждал от них подвоха, а те множество раз отплачивали сполна: нашептывали дурные советы, вводили в заблуждение, лишали уверенности. Он хотел бы быть таким, как остальные, хотел бы, чтобы связь с миром умерших давала поддержку и защиту. Но праотцы лишь выбивали опору из-под ног — фальшивыми речами, двуличием, кознями и интригами. Когда же авал ошибался в своем недоверии, то лишь сильнее ожесточался в неприятии мертвых, ожидая, что любой их совет рано или поздно обернется катастрофой. Башир был хорошим альмаутом: он почитал предков. Но не Амаль.

Буря закончилась внезапно. Вместе с ней стих и ветер. Разожженный Баширом мисбах едва-едва разгонял полумрак шатра. Хайманы мирно дремали, положив головы на спины друг другу.

— Придется выдвигаться завтра, — констатировал гигант, выглянув на улицу. — Слишком темно, собьемся с дороги.

Амаль кивнул. Мечтам не суждено сбыться сегодня, значит это произойдет на следующий день. Так или иначе, очень скоро он будет вдыхать прелый запах финиковых пальм, слышать возбужденное щебетание перелетных птиц, ощущать, как холодные воды эль-Бадру омывают иссушенное жарой тело. Все это так близко, что задержка в пути не имеет значения.

Авал вышел из сакфа, оставив Башира раскладывать вещи. Караванщики ждали решения. Все они стремились домой, под тень инжира и олив, в объятья женщин, которых не видели много декад. Но каждый понимал, что время позднее и, раз сакфы стоят, нет смысла собирать поклажу и трогаться в путь прямо сейчас. Через четверть Оборота в Пустыне станет так темно, что никакие мисбахи не смогут осветить их путь.

Амаль сообщил караванщикам свое решение и, как по команде, то тут, то там начали появляться костры. Лагерь наполнился разговорами и отсветами пламени на разноцветных сакфах. В воздухе запахло пшеничными лепешками. Небо было черно и непроглядно, и лишь вдалеке, со стороны далекой реки Каби́р, Завесу слегка подсвечивали разноцветные лучи скрывшихся за горизонтом Светил.

— Сегодня будут дежурить по трое в три смены, — подошел к авалу начальник охраны, высокий воин-альмаут с тяжелым взглядом.

— Есть ли смысл, дорогой Га́сик? — усомнился Амаль. — До аль-Харифа рукой подать. Разве могут здесь быть враги?

— Смысл всегда есть, — коротко ответил воин, но, подумав, все же добавил: — Ко многим вчера приходили предки. Слова их туманны, но неспокойны. Я предпочту, чтобы ночью мы были готовы. Охрана каравана — моя головная боль, моя ответственность перед теми, кто здесь, и перед всеми, кто ждет в аль-Харифе.

Амаль закатил глаза, однако взял себя в руки и ответил:

— Хорошо, будь по-твоему. Осторожность еще никому не помешала.

Он похлопал воина по плечу и пошел к ближайшему из костров, у которого уже размачивали водой курут — шарики из выпаренного и затем высушенного на солнце кислого молока. Припасов у каравана почти не осталось и курут, которому обычно предпочитали сыр, теперь считался деликатесом.

— Авал, — поприветствовали караванщики. — Садись к нам, утоли голод и жажду!

Амаль присоединился к костру и принял угощение. Окружающие были веселы и казались беззаботными, но в уголках глаз притаилась тревога. Возможно ли, что в каждом сакфе разговоры во время бури были похожи?

Отпивая травяной чай, авал прислушался к собственным чувствам. Общее настроение передалось и ему. Где-то на самом краю сознания маленький скарабей-сомнение тихонько шевелил конечностями, сообщая: что-то не так. Это едва уловимое ощущение, от которого он, по-видимому, какое-то время отмахивался, увлеченный мечтаниями о возвращении в аль-Хариф, становилось все сильнее. Что если в этот раз мертвые правы? Что, если каравану угрожает опасность?

Амаль встал и отошел от костра. Нужно срочно найти Гасика. Вот, кажется, там! Он быстро пошел в сторону одного из шатров. Тот действительно принадлежал Гасику, но воина нигде не было. Амаль начал расспрашивать. Гасик успел расставить охрану и отдать необходимые распоряжения, но словно растворился в горячем песке.

— Кажется, я видел, как он шел в сторону той дюны, — сообщил авалу один из охранников, дородный Микда́м, улыбка которого красовалась зияющими между зубов дырами.

Верхушку дюны подсвечивал закат, но пространство перед ней уже погрузилось в кромешную темноту. Амаль разжег мисбах и приказал Микдаму следовать за ним. На половине пути им попалась цепочка следов, уходящих от лагеря.

— Уже что-то, — прокомментировал авал.

Микдам с опаской вглядывался в темноту. Рука лежала на рукояти сабли так, словно он каждую минуту ожидал нападения.

— Кто бы это ни был, шел осторожно, — тихо сказал охранник. — Опирался на носок, не на всю стопу.

Амаль присмотрелся. Следы действительно глубже со стороны носка. Если их оставил Гасик, то что-то его встревожило. Если нет, тем более следует быть осторожными. Хорошая ли идея светить вокруг мисбахом? Для любого, кто притаился в темноте, они как на ладони. Но без света не найти начальника охраны…

— Нехорошо, что мы пошли вдвоем, — проговорил Микдам. — Плохо, что раи́с ушел один.

— Думаю, у него были на это причины.

Амаль нашарил на поясе длинный изогнутый нож. Не ахти какое оружие, но лучше, чем ничего. Сабля, притороченная к седлу хаймана, осталась в сакфе. Медленно двинулись вдоль цепочки следов, шум лагеря раздавался где-то позади, темнота все сгущалась. Наконец, подошли к основанию дюны. Послышались чьи-то шаги. Микдам быстрым движением обнажил саблю, Амаль выхватил нож.

— Расслабьтесь, здесь уже пусто, — услышали они голос Гасика совсем рядом. — Возвращаемся в лагерь. И уберите мисбах. Обсудим после.

Авал давно уже взял за правило в некоторых ситуациях принимать руководство раиса без лишних возражений, поэтому покорно погасил мисбах.

Шли молча, в полной темноте, ориентируясь по сполохам костров где-то впереди. У Амаля было множество вопросов, но он понимал: если Гасик попросил соблюдать тишину, так лучше для всех.

— Сегодня охрану несет весь лагерь, — сказал Гасик, обращаясь к авалу, когда они подошли к кострам. — Лучше бы нам вообще не ложиться, но знаю, что ты не согласишься. Пусть каждый достанет оружие и держит его при себе, — взгляд воина неодобрительно опустился на нож авала. — И я имею ввиду не эти зубочистки.

Микдам, все еще стоявший рядом, хмыкнул, но смутился и опустил голову.

— Да-да, ты прав, мой друг, — принял Амаль упрек, который был вполне справедливым. — Но что случилось?

— Это мы обсудим у тебя в сакфе, — коротко ответил Гасик. — Микдам, организуй пока стражу. Авал сообщит каравану все, что посчитает нужным, но не прямо сейчас.

— Их было двое, — начал Гасик с самого главного. — Я увидел что-то на вершине дюны, подумал, что, вероятно, мне показалось или это какое-то животное, решил проверить. Мне следовало предупредить, но рядом никого не было, и я не хотел поднимать панику.

— В итоге ее случилось даже больше, — вздохнул Амаль. — Впрочем, оставим это, продолжай.

— Я почти уверен, что до дюны дошел так, что меня не могли заметить, однако, когда поднялся, никого уже не было. Только следы. Судя по ним, за лагерем наблюдали двое и наблюдали довольно долго, натоптали прилично. Я прошел немного по следам. Кажется, уехали верхом. Только вот…

Гасик замялся в нерешительности.

— Продолжай, говори, как есть.

— Они были не на лошадях и не на хайманах…

— На ком же?

— Я не знаю, авал. Издалека подумал, что показалось, но… Там, где заканчивались следы наших гостей, начинались отпечатки, похожие на те, что оставляют пустынные кошки. И…

Амаль терпеливо ждал.

— И эти кошки были размером с хаймана, может чуть меньше, — закончил наконец Гасик. — Звучит дико, но я говорю, что видел.

Амаль переглянулся с Баширом. Тот во время разговора присутствовал в сакфе, хотя и держался поодаль.

— Это плохо, — коротко проговорил Башир.

— Это плохо, — кивнув, согласился Амаль.

— Знаете этих животных? — с облегчением выдохнул Гасик. Похоже боялся, что ему не поверят.

— Знаем, и спать сегодня не будет никто, — подтвердил Амаль, цепляя к поясу саблю.

На них напали под утро. Первым умер Захи́р, немолодой караванщик, любивший налечь на кружку и распевать непристойные песни. Его голова взлетела над сакфом, отделенная от тела сильным ударом меча, и покатилась по песку к ногам опешившего Раифа, видавшего виды опытного следопыта. Вслед за ней, из темноты, ураганом выскочила укутанная в шкуры фигура воина-цтека с занесенным над головой оружием. Нападавший был быстр, но стрела Гасика оказалась быстрее.

— В круг, в круг! — закричал он. — Сомкнуть щиты!

Караванщики повскакивали с мест и окружили хайманов живым кольцом из щитов и копий. Центр обороны занимал сакф авала, вокруг столпились испуганные животные, внешний периметр составляли сто двадцать три альмаута, один из которых уже был мертв. Вокруг на песке горели мисбахи и костры, освещая пространство не менее чем на пятьдесят шагов.

Вслед за первым нападавшим из темноты выскочили другие. С громкими криками рванулись вперед, потрясая мечами и прикрываясь круглыми щитами. Караванщики выпустили стрелы, но лишь некоторые поразили цели. За спинами нападавших раздался страшный рев, затем еще один. Они расступились, и на альмаутов метнулся зверь, похожий на огромного льва. Под пятнистой шерстью буграми переливались мышцы, все тело напряжено, как струна, каждый прыжок выверен и точен. Белые клыки сверкнули во тьме, лапы ударили по щитам, подбрасывая караванщиков в воздух и создавая прореху в построении. В это пространство, рубя направо и налево, заскочили воины в пятнистых шкурах.

— Держать строй! Держать строй! — разносился голос Гасика.

Огромный зверь, вспарывая животы когтями, подмял под себя двоих караванщиков. Те истошно кричали и били руками. Одному из альмаутов удалось сразить копьем воина-цтека, но другие уже крошили его на куски. В ближнем бою, со сломанным строем, копья проигрывали мечам, а сабли лежали в ножнах — почти ни у кого не было времени сменить оружие.

— Плохо, — сказал Башир.

— Плохо, — согласился Амаль, поднимая руку, облаченную в тусклый металл.

В Перчатку.

Она казалась несоразмерно большой и неудобной. Внешняя поверхность была инкрустирована драгоценными камнями, между ними выступали металлические пластины и бугры. Тяжелая в багаже, она становилась легче пустого бурдюка, когда оказывалась на руке. Амаль давно пришел к выводу, что Древние, воистину, умели делать диковинные вещи!

Боевой зверь цтеков, разорвав очередного караванщика, выскочил прямо на них. Башир попятился, прикрываясь щитом. Амаль прищурился и усмехнулся в глаза противнику, не чувствуя опасности, как это с ним иногда происходило в минуты наибольшего напряжения. Зверь зарычал и прыгнул. Авал отскочил в сторону и, споткнувшись, покатился по земле. Зверь занес лапу и замахнулся на Башира. Щит смягчил удар, но караванщик пролетел несколько метров и упал на спину. Амаль подскочил на ноги и снова поднял руку.

Яркая вспышка пронеслась от нее в сторону зверя. Словно стрела с подожженным наконечником или удар молнии. Зверя откинуло, шерсть мгновенно почернела и запеклась. Огромная туша упала на землю.

Шум битвы неожиданно стих. Безучастный песок привычно хрустел под ногами. Где-то над головой промелькнула огромная птица. Амаль огляделся. Встревоженный Гасик уже спешил в его сторону. По лицу воина бежала кровь — правая щека была рассечена от глаза до скулы.

— Враги отступили, — сказал Гасик, приблизившись к Амалю. — С вами все в порядке?

— Как видишь я на ногах, что не скажешь о Башире.

Тот лежал поодаль, держась за бок и пытаясь подняться.

— Мелочи, я в норме, — бросил гигант, отмахнувшись.

— Ну да, ну да, — покачал головой Амаль и снова повернулся к Гасику. — Сколько у нас убитых и раненых?

— Не могу сказать. Сразу поспешил сюда. Потери большие. Песок залит кровью, словно после дождя. Где этот зверь? Я упустил его из виду. Видели его?

Амаль махнул рукой в ту сторону, куда отлетело животное.

— Это не зверь. Шаман, — уточнил он. — Оцело́тль.

На месте огромного льва лежал обнаженный цтек. Руки неестественно вывернуты, кожа на груди почернела и оплавилась, обнажив ребра и мускулатуру.

— Духи Пустыни! — воскликнул Гасик.

— Нам повезло, что шаман был один. Но еще больше повезло, что мы возвращаемся в аль-Хариф с этим, — Амаль поднял руку, демонстрируя Гасику Перчатку. — Кое-кто в Совете наверняка будет возмущаться, что мы использовали ее без официального разрешения, но в противном случае Перчатка могла и вовсе не доехать, а мы бы были мертвы. Думаю, в конечном итоге голос разума возобладает над стремлением все контролировать.

Башир хмыкнул.

— Впрочем, может и нет, — согласился Амаль.

Потери были большие. Из ста двадцати трех караванщиков семнадцать убиты, двадцать пять серьезно ранены. Со всех сторон раздавались стоны, врачи-таби́бы едва успевали помочь самым тяжелым пациентам. Во многих местах песок почернел от крови, над ним роились жужжащие массы мух. В воздухе стоял тошнотворный запах.

Занялся рассвет. Первые лучи Азраха окрасили Завесу в индиго и скользнули по лагерю, постепенно набирая силу и разгоняя мороки ночи. Встревоженные хайманы крутили головами. Между сакфами бегали уставшие альмауты. Где-то в отдалении копали могилы. Песок, остывший за ночь, летел во все стороны и поднимался над землей колючим туманом.

Потери нападавших оказались значительно меньше. Отступая, враги оставили всего девять тел.

— Два к одному! — горько сказал на это Гасик.

— Друг мой, мы должны благодарить судьбу, что не полегли здесь все, — ответил Амаль. — Большинство из нас исследователи, а не воины.

— Я понимаю, что ты прав, но мне горько за жителей Пустыни.

— Напрасно, среди цтеков тоже есть те, кто не охотится за головами, и встреть мы их, расклад был бы другой.

Гасик прорычал что-то невнятное и удалился. Не похоже, что слова авала успокоили его. Амаль прошел по лагерю, проверяя, все ли заняты делом, отдал необходимые распоряжения там, где люди из-за волнения занялись чем-то бесполезным, и присел передохнуть рядом со старым Расу́лом, кормившим хайманов.

— Авал, — поприветствовал тот. — Длинная ночь. Рад лучам Азраха, как давно уже не был. Мне недолго осталось, но… Сам понимаешь, всем нам хочется пожить подольше.

— Ты прав Расул, ты прав. Жаль несчастных, которые останутся здесь.

— Что хотели шкурники, авал? Думал об этом?

— Странно встретить их здесь, так далеко от Кабира.

— Как будто выслеживали именно нас, — темно-карие глаза Расула сощурились. — Та буря не показалась тебе странной?

— Полагаю, что она показалась странной всем, — Амаль неопределенно пожал плечами.

— Я слышал, что шаманы шкурников умеют призывать дождь. Думаю, планировали задержать нас и задержали. Но это не отвечает на главный вопрос. Что они хотели? Быть может, когда мы разберемся с ранеными и убитыми, каждому из нас стоит подумать над этим?

Амаль, соглашаясь, наклонил голову.

— Ты прав, мудрый Расул. Ты как всегда прав.

Похороны провели быстро. Светила поднимались все выше, и воздух поплыл от жары. Отзвучали поминальные песни. Смолкли слова прощания. У тех, кто потерял близкого друга, в глазах стояли слезы, но каждый лишился товарища и сердце каждого щемило от ноющей боли. Липкие, безрадостные мысли наполнились тянущим чувством утраты.

Цтеков похоронили отдельно, в большой общей яме, с огромным трудом вырытой в осыпающемся песке. Караванщики чертыхались, но никто не хотел, чтобы так близко к аль-Харифу завелись пустынные гули.

Выступать днем, в самую жару, было бы самоубийством, поэтому все разбрелись по сакфам. Только несколько караульных остались под приземистыми навесами охранять сон каравана. На Втором Обороте опасность не велика: жар Азраха и Асфары сбережет не хуже любого оружия.

Идя к своему сакфу, Амаль думал о словах Расула. Что они упустили? Не слишком ли беспечны, думая, что победили? Нападение выглядело спланированным и подготовленным. Да, цтеки не могли знать про Перчатку, которая решила исход битвы, но что-то ведь они от них хотели? Уж не?..

Не обращая внимания на удивленные взгляды, Амаль сорвался с места и побежал. Ворвался в шатер. Увидел Башира там, куда собирался сам, — рядом с сундуком, в котором хранились предметы Древних, доверенные ему Советом, а также артефакты, которые они везли в аль-Хариф.

— Авал, — глухо сказал Башир, оборачиваясь. — Кое-что пропало…

Сон не шел. Амаль в десятый раз прокручивал в голове события ночи. Сквозь строй сумел прорваться только шаман-оцелотль в облике зверя. Или нет? Мог ли кто-то еще проскочить незамеченным в суматохе боя? Стоит ли ставить под сомнение верность окружающих? Из всех вещей, что хранились в сундуке, исчезла лишь одна — Топазовая Сфера величиной с кулак.

И Сферу, и Перчатку альмауты нашли в гробнице царя. На ее поиски Совет отправил Амаля дюжину декад назад. Караван исследовал всю оконечность мыса Асва́д, что стрелой выступал из Альмаутской Пустыни в море. Им попадались древние храмы, заброшенные поселения, полуразрушенные башни и стены из камня — свидетели минувших эпох и прожитых жизней. Они отбивались от пустынных гулей, ожидавших путников на кладбищах, усмиряли ифритов, облюбовавших развалины дворцов, оборонялись от голодных разбойников, словно от отчаяния кидавшихся на копья.

Наконец, на горизонте замаячили очертания того, что они искали. Три рукотворные Пирамиды устремлялись к небу. Гробницы трех великих царей. Караван приближался, и Пирамиды росли над землей, будто горы. Альмауты встали лагерем у подножия одной из гробниц и приступили к исследованию. Предки все чаще беспокоили по ночам, предупреждая о незримой опасности, призывая не торопиться.

Никто и не торопился. Работали планомерно и осторожно, изучали поверхность построек шаг за шагом, составляли схемы и описания, проводили эксперименты. Большинство караванщиков были здесь именно за этим. Утолить ненасытную жажду исследования. Притупить голод внутри. Прикоснуться к древней эпохе, от которой остались лишь смутные легенды, неясные описания, монументальные сооружения да странные предметы.

Им попадались кости и обломки оружия, следы костров и стоянок, не до конца засыпанные песком, или, напротив, оголившиеся под воздействием ветра. Здесь побывали грабители всех мастей со всех краев света, но Пирамиды надежно хранили секреты. Пожалуй, каравану тоже пришлось бы вернуться ни с чем, если бы не Ключ, переданный авалу Советом.

Амаль, однако, не спешил им воспользоваться. Он дал всем ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы изучить Пирамиды со стороны, и лишь после этого совершил один-единственный поход внутрь. Мертвые ярились и предвещали беду. Лишь единицы согласились последовать за авалом. Однако риск стоил мисбахов. Они обнаружили то, что искали, запечатали пирамиду Ключом, быстро собрали лагерь и тронулись в обратный путь. Предки вскоре успокоились, а в сундуке у Амаля прибавилось два артефакта: удивительная Перчатка и Топазовая Сфера, лазоревые грани которой были прекрасней рассвета над озером эль-Бадру.

В аль-Хариф прибыли к вечеру. Оазис располагался между песчаных холмов, скрытый в тени от посторонних взглядов. Случайный путник, не зная дороги, вернее всего прошел бы мимо, но обескровленный караван устало поднялся по осыпающемуся песку, и взорам альмаутов предстал дорогой сердцу город.

Скопления глиняных домов с плоскими крышами, на которых были устроены застеленные коврами веранды, выстроились вдоль узких улочек, полных шумной детворы. Площадь вокруг Дома Старейшин по обыкновению гудела: размахивали руками торговцы, расхваливающие свои товары; приценивались привлеченные их речами покупатели; просили милостыню убогие; устраивали представления бродячие музыканты и танцовщицы.

Вдоль эль-Бадру плотная застройка резко сменялась садами, занимавшими не менее двух сотен шагов от берега. Там, под сенью финиковых пальм, росли оливы, абрикосы и инжир. Там останавливался взгляд, привлеченный редкой для Пустыни зеленью, такой насыщенной на фоне желтого песка, что от нее резало глаз. В центре этой зелени раскинулось ровное аквамариновое поле озера, воды которого оставались холодными даже в самую тягостную жару. Его поверхность отбрасывала бесконечные блики и слепила караванщиков, но каждый из них рад был ослепнуть от света дома, до которого оставалось рукой подать.

Об их возвращении давно уже знали. Разведчики и караульные пристально следили, чтобы к аль-Харифу никто не подошел незамеченным. Стен у города не было, но лучше всяких стен его защищали преданные воины и древние артефакты. На многие декады пути аль-Хариф был крупнейшим центром, в котором сосредотачивались науки и искусства. Здесь жили философы и поэты, математики, медики и инженеры. Здесь рождались великие поэмы и трактаты, здесь размышляли о смысле жизни и движении небесных тел. Здесь было время покою и уединению, празднику и веселью. Здесь родился каждый из них, и все они любили это место, каких бы диковинных чудес ни повидали в других краях.

Не успел караван приблизиться к городской застройке, как навстречу выехала группа всадников на рослых хайманах. Спину каждого из животных прикрывали разноцветные попоны, отчего те выглядели особенно величаво. Первым ехал старец в синих одеждах. Завидев Амаля, он расплылся в широкой улыбке.

— Живой, слава Пустыне! — голос, несмотря на года, был сильным и глубоким.

— Отец! — поприветствовал старца авал. — Наша встреча радостна, как всегда. Но, увы, мои вести не так хороши, как бы мне того хотелось.

— Не сейчас, Амаль, не сейчас. Дай людям достойно встретить вас. Всех вас! — последние слова были сказаны громче, а взгляд побежал вдоль уставших лиц караванщиков, каждый из которых подносил руку к сердцу в знак приветствия. — Аль-Хариф рад вашему возвращению, путники!

Входя в Дом Старейшин, Амаль испытывал неловкость. Резные колонны поддерживали инкрустированные самоцветами ажурные арки. Высокий потолок украшала мозаика, изображавшая сцены из истории города. На коврах восседали седовласые старцы, тихо перешептывавшиеся между собой. От благовоний кружилась голова. Авал низко поклонился. В горле пересохло, хотя он только что выпил стакан воды.

— Амаль из рода Фарехов приветствует Совет аль-Харифа, — сказал он, следуя обычаю.

В дальней части обширного зала под балдахином стояло высокое кресло Главы Совета. В эту декаду им руководил почтенный Тахи́р аз Саи́ф. Старец встал и, пристально посмотрев на Амаля, сказал:

— Совет аль-Харифа приветствует тебя, Амаль из рода Фарехов. Пусть твои бурдюки всегда будут полны воды.

— Благодарю, почтенные, — Амаль, поднеся руку к сердцу, еще раз глубоко поклонился старцам.

— Какие вести принес ты нам сегодня, благородный авал?

— Большой караван Фарехов выполнил поручение Совета. Мы нашли гробницы трех царей и обнаружили то, что искали, там, где искали, следуя тем инструкциям, которые у нас были.

Старцы, напряженно наблюдавшие за Амалем, одновременно выдохнули и стали с облегчением переглядываться.

— Однако! — громко сказал авал, стараясь унять волнение и надеясь, что голос останется твердым. — Этой ночью на караван напали цтеки. Среди них был шаман-оцелотль.

По залу пробежал взволнованный шепот.

— Мы потеряли семнадцать товарищей, многие ранены, — продолжал Амаль. — Для защиты я был вынужден использовать несанкционированный артефакт — Перчатку, найденную нами в гробнице.

На лицах старцев отразилось неодобрение. Двое открыли было рот, но Тахир аз Саиф остановил их, подняв руку и призывая к тишине. Амаль на собственном опыте знал, что, если этой своре дать возможность, собрание тут же превратится в перепалку, в которой не будет слышно голоса ни одного из участников. Здесь восседали главы древнейших родов и каждый из них преследовал собственные цели.

— К сожалению, это не все, — перешел Амаль к самому щекотливому вопросу. — Один из артефактов в результате нападения цтеков был утерян.

В зале раздался гул голосов. Не обращая на это внимания, Тахир аз Саиф обратился к Амалю:

— Который из них? — спросил он. Лицо предельно сосредоточено, словно от слов авала зависела его жизнь.

— Сфера, — коротко ответил Амаль.

Почтенные старцы повскакивали с мест. Потрясая кулаками, принялись перекрикивать друг друга, угрожающе надвигаясь на авала. Из уст некоторых сыпалась брань, другие адресовали ему проклятия, третьи хватались за голову и возводили очи горе. Лишь Ази́м аз Фарех, отец Амаля, продолжал невозмутимо сидеть на месте, опустив голову. Наконец, когда круг старцев вокруг авала стал нестерпимо узок, а их руки то и дело проносились перед самым лицом, отец встал, расправил плечи, и перекрикивая шум провозгласил:

— Тихо!

Это казалось невозможным, но все как один замерли.

— Тихо, — повторил отец. — Не будем уподобляться базарным торговцам. Мы все знали, что такое могло произойти. Мы пробудили силы, которые не могли остаться незамеченными. Внимание всех сильных мира сего теперь сосредоточено на Альмаутской Пустыне. Многие поколения мы искали Ключ, надеясь на то, что Сфера, о которой так много писали мудрецы прошлого, поможет разгадать древние технологии. Это бы дало нам значительное преимущество перед врагами. Ключ был найден, а Сфера покинула Чертоги Древних Царей. Так неужели вы думаете, что если бы враги прознали об этом, то не попытались бы помешать? Виноват ли мой сын в том, что не сохранил Сферу? Возможно. Но возможно также, что и целая армия не смогла бы доставить ее в аль-Хариф. Само решение изъять ее было рискованным, и приняли его мы, а не мой сын. Сейчас не время для пустых перепалок и обвинений. Нужно думать о том, что делать дальше.

Старцы зароптали, как делали это всегда, когда кто-то из них выступал с трезвой мыслью, противоречащей общим настроениям. Амаль хорошо понимал, что найти виноватого — увлекательнейшее из занятий всех времен и народов. Иногда он и сам этим грешил. А потому готовился к худшему.

Тахир аз Саиф, однако, внял словам отца.

— Почтенный Азим из рода Фарехов прав, — сказал он. — У нас еще будет время установить наказание для авала Амаля. Гораздо важнее сейчас определиться с позицией аль-Харифа в надвигающихся событиях и вернуть Сферу из рук грабителей. Тревожные вести доходят из-за перевала Тави́л и с этим нам тоже следует разобраться. Отпустим пока авала, нужно многое решить сегодня. Вечером праздник, пусть отдохнет и приведет себя в порядок.

Празднование началось, когда Светила были в середине Третьего Оборота. На улицы высыпали мужчины и женщины, старики и дети. Площадь наполнилась приветливым шумом, столы, выставленные прямо на открытом воздухе, ломились от яств, арак тек рекой, со всех сторон раздавался смех.

Амаль стоял в стороне, выглядывая в толпе знакомое лицо. Он отказал нескольким девушкам, приглашавшим его на танец, но она никак не появлялась. И́нас. В одном этом имени было что-то особенное. Они не виделись так давно, что сейчас невозможно было думать ни о чем другом, пусть даже о страшных пророчествах отца. Слишком долго он не прикасался к ее талии и бедрам. Слишком долго не слышал нежный голос. Ждал встречи, как юнец. Злился на себя. Но что поделать, если спустя столько лет все еще был влюблен?

Все вокруг твердили, что так не бывает: судачили около походного костра матерые караванщики, делясь друг с другом своими похождениями; уверенно высказывались старики, с высоты прожитых лет размышлявшие о жизни; трепетно вздыхали молодые, начитавшиеся красивых историй, у каждой из которых было не только начало, но и конец. Амаль знал, что любовь не вечна, но в глубине души верил, что с ними все будет иначе. Может быть, им просто повезло? Им обоим, ведь Инас тоже ждала его. Не могла не ждать.

Перед самым отъездом они договорились, что он на время прекратит экспедиции. Останется с ней, чтобы вручить ей махр и стать ее раджу́лом, продолжить себя в ее чреве. Она перестанет пить куф, наречет себя его альни́ссой и родит ему сына, хотя рад он будет и дочери. От этих мыслей у Амаля кружилась голова. Они долго не могли решиться, слишком долго для альмаутов, но он так и не заставил себя перестать рваться прочь, к новым землям, походам, артефактам. Он не знал будет ли хорошим отцом, сможет ли перестать думать о своих исследованиях и усидеть на месте несколько Перерождений, пока ребенок еще слишком маленький. Традиция призывала на время остаться в аль-Харифе, съехать их Мужского Дома Фарехов в Дом Семьи. Он не знал хочет ли этого, но отказывать Инас больше не мог.

Наконец, она появилась. Длинные черные волосы, обворожительно-откровенный наряд, взгляд, блуждающий вдоль толпы. О, эти глаза. Два прекрасных миндально-бордовых джахари́та, обработанных рукой искуснейшего ювелира! Амаль что-то выкрикнул. Инас увидела его и расплылась в улыбке. Они двинулись навстречу, не замечая лиц, не замечая ничего вокруг.

— Амаль, — глаза девушки сверкнули неожиданной бирюзой в предзакатном свете Азраха.

— Инас, — ответил он почти беззвучно.

Зачем сейчас слова? Разве могут они передать чувства? Он подался вперед. Обнял крепко, как всегда после долгой разлуки. Вдохнул ни с чем не сравнимый запах.

— Убежим? — шепнула она на ухо.

— Да, — шепнул он в ответ.

Заканчивался Третий Оборот. Асфара почти спряталась за Азрахом, будто ища защиты, как всякая младшая сестра, которая боится наступления темноты. Небо со стороны Светил приобрело бледно-синий оттенок. Пробивавшие Завесу лучи падали на водную гладь эль-Бадру, играя на его поверхности мириадами бликов. Амалю чудилось, что в этих бликах он видит очертания далеких земель, тех, в которых ему посчастливилось побывать. Там были и Башни Семиградья, выше гор поднимавшиеся в небо, и виджайские джунгли, полные диковинных зверей, и бесконечные стены Кайана, охранявшие спокойствие императорских долин.

Рядом сидела Инас. Ее волосы были растрепаны после побега с праздника, а в уголках глаз сверкал игривый огонек. От этого огонька в голове Амаля проносились трепетные воспоминания об их предыдущих встречах. Он положил руку ей на колено, она обняла его и тихо прошептала:

— Не торопись. Пусть этот вечер мы запомним надолго.

Дыхание коснулось кожи, словно нежный шелк, а прикосновения стали теплее парного молока. С вершины пальмы, под которой они сидели, раздалась птичья трель. Ей начали вторить с разных сторон, и с каждым мгновением хор становился все громче. Азрах продолжал опускаться за горизонт. Озеро загорелось в его голубых лучах, словно охваченное таинственно-синим пожаром. До Амаля доносился сладкий аромат спелых фиников, но не он кружил ему голову. Рядом Инас, и этого достаточно.

Она прижала голову к его плечу. Он наклонился над ней. Запах ее волос напомнил о первой встрече много лет назад. Тогда, так же, как и сейчас, они сидели на берегу и восхищались закатом, а где-то вдалеке прогуливались длинношеии ибисы. Что-то рассмешило ее, он уже не помнил что, и они побежали к воде, а потом, вдоволь наплававшись, сохли на горячем песке. Так же, как и сейчас, она положила голову ему на плечо, а он обнял ее, словно величайшее сокровище мира.

Когда наступила ночь, для них уже не было ничего вокруг. Ни озера, ни птиц, ни охранявших их покой финиковых пальм. Только сплетение рук, стук сердец и дыхание, полное чувства, да жаркое словно самум.