Саркофаг

Глава 3 ЛЮДИ МОРКОВНЫХ ПОЛЕЙ

А цветок-то оказался тот, да не тот! Мертвый, не переливающийся всеми цветами радуги – густофиолетовым, темно-синим, небесно-голубым, красным, желтым и всеми прочими, – о нет, серый, серый, серый – это был сейчас единственный его колер, бесполезный, беспросветно угасший. Ну конечно, засушенный, гербарий – он гербарий и есть.

Никуда Макс не провалился, ни в какой туман, кокон.

Вот черт! До чего ж обидно вытянуть пустышку! Тем более в такой вот поганой ситуации…

А может, и не такой уж поганой?

Цветочек-то, цветик-семицветик, не просто так был к кальке пришпилен, а подписан аккуратным девичьим почерком: неопознанное по каталогам растение, произрастало в овраге на седьмом километре, близ старой весовой.

Вот оно! Старая весовая… ну да, ну да – полуразвалившийся сарай у края морковного поля.

Ну Надюха, ну молодец!

Довольно усмехнувшись, молодой человек вышел на улицу и бодро зашагал к шоссе. Кругом стояла тишина, темень, лишь на шоссе через один тускло горели фонари да наполовину скрывшийся за темными облаками месяц окрашивал дрожащим серебром поля, кусты и деревья. Вдалеке загадочно мерцал разреженным желтовато-оранжевым светом город-герой Ленинград, а вверху, в небе, вспыхивали сигнальные огни взлетающих и идущих на посадку лайнеров. Вот снова раздался самолетный гул… опять – ненадолго – тишина… снова гул… Да уж, местным жителям не позавидуешь, хотя они, наверное, привыкли уже.

А вот шоссе казалось пустынным – редко-редко проезжали грузовики, фургон ГАЗ-52, 130-ый ЗИЛ, какой-то ночной автобус, фура… Что-то больно уж огромная, неужто в середине семидесятых в СССР такие уже были? И перла – прямо на Максима, тот как раз шел по обочине… Да-да, именно на него и перла, ослепляя бешеным светом фар!

Ввухх!!!

Макс едва успел отпрыгнуть в канаву, едва не подвернул ногу, испачкался в грязи… и запоздало засмеялся. Ну чего он скачет, как заяц-то? Ведь эта фура, какая бы большая она ни была, да и любая другая машина просто-напросто не причинила бы молодому человеку никакого вреда – проскочила бы насквозь. Ведь он, Максим Андреевич Тихомиров, в этом времени – лишь призрачный фантом, морок. А водитель наверняка и не заметил его, не мог заметить… А вот грязь – облепила, мда… Холодная такая, брр…

Посмеиваясь над собой, молодой человек выбрался из канавы на шоссе, поискал глазами ближайший километровый столб. Жаль, не было с собой ни фонарика, ни зажигалки, ни спичек – бросил когда-то курить, а вот теперь выходит – поторопился. С зажигалкой было бы проще. А так приходилось к самому столбику подходить, всматриваться… Тот, слева, шестой… Значит, справа, впереди… Черт! Фура!

И чего она там стоит, интересно? Как раз на седьмом километре. Впрочем, ну, стоит и стоит – что с того? Водила отлить захотел, или сон сморил, вот и решил чуть-чуть покемарить. Передернув плечами – все-таки зябко, – молодой человек пошел по обочине прямо к стоявшей в полусотне метров фуре. Как раз где-то там, по всем прикидкам, и должен быть седьмой километр, где… где должны произрастать цветики-семицветики. Если, конечно, студентка Надя правильно все в своих записях указала.

По кустам – рядом с фургоном – шарились тусклые лучи фонариков, похоже, водитель с напарником что-то искали. Обронили чего? Или…

Габаритные огни застывшего на обочине автопоезда мерцали, словно глаза вампиров. Внизу, у запаски, белел подсвеченный специальной лампочкой номер: «12–34 78 рус».

Вполне обычный номер… Обычный?!!

Здесь? В середине семи…

Вырвавшийся из темноты луч фонаря вдруг махнул по глазам. Мазнул по самой фуре, на миг выхватив из темноты намалеванную на бортах рекламу фруктовых соков «7Я».

– Вот он! – радостно заорал кто-то. – Стреляй, Геша, стреляй!

Не успев ничего понять, Максим нырнул в спасительную темноту, в кювет… а ночную тишь тотчас же разорвала гулкая автоматная очередь! И пули просвистели прямо над головой беглеца… Да, да, Макс опять стал беглецом, норовя поскорее убраться отсюда куда-нибудь подальше, потому что понял, откуда появился фургон и что это за люди.

Ну конечно же, явились из будущего, из желто-туманной мглы, явились… Черт знает пока зачем, но, безусловно, просто так не стреляли бы. Стреляли…

– Лови его! Догоняй! Слева заходи, слева!

А ведь они меня прекрасно видели! – стараясь не упасть, на бегу рассуждал Максим. Мало того, специально решили сбить, а когда увидели, что не вышло, – взялись за автоматы. Да-а-а… Честно сказать – плоховато дело. Скоро, как ни крути, рассветет… Впрочем, не так уж и скоро – чай, не белые ночи стоят, так что часов пять-шесть в запасе точно имеется. А преследователи, как видно, ехали по какой-то своей надобности, и эта ночная встреча для них случайна…

Ба-бах! Ба-бах! Ба-ба-бах!

Черт! Не отстают, сволочи…

Значит, лучше будет где-то укрыться, только не бежать на открытое поле, там подстрелят, а здесь… вот прямо здесь, в этих кустах, и затаиться. Ага!

Беглец залег в кустах и, переводя дух, напряженно прислушался. Хотя чего там слушать-то? Погоню и так было хорошо видно – вон, метрах в двадцати мелькали фонарики. Интересно, эти парни до утра бегать собрались? Если до утра, то… Однако и в этом случае шансы уйти велики, недаром говорят, что у беглеца сто дорог, а у погони – одна.

– Слышь, Ген, а он ушел, похоже.

– Или – подстрелили.

– Или подстрелили. Так что, до утра тут бегать будем? А не пора ли нам пора?

– А пожалуй… Никому сообщать не будем – черт с ним.

– Вот и я говорю. – Второй явно обрадовался. – Какой-нибудь морковный раб. Случайно здесь оказался…

– И очень скоро сдохнет! – громко высморкавшись, захохотал Геша. – Ни жратвы, ни питья для него здесь нет!

– Слышь, Ген! Представляю его рожу, когда он захочет водички попить… Или встретит кого-нибудь! А его-то и не видят, и не слышат! Все – нет его. Зря только гонялись да патроны извели.

– Ничо! Зато сон прогнали! Все, поехали, нефиг тут…

Голоса удалились. Слышно было, как заурчал двигатель – фура отъехала и, набирая скорость, скрылась в ночи. Шум двигателя оборвался резко, а вокруг вдруг будто бы потемнело… и стало тепло. Ну да, тепло – побегай-ка под автоматами, еще не так жарко станет.

Выждав еще немного, Максим выбрался из своего укрытия и вдруг рассмеялся – сам над собой. Как же он собирался цветочки-то искать, в темноте?

Цветики-семицветики, правда, светились, но так, едва-едва, издали да в траве и не заметишь, ежели не присматриваться.

Выйдя на шоссе, молодой человек сразу же уткнулся в километровый столб – ну точно, седьмой километр, вот он! И где тут цветочки?

Подождать, пока рассветет? Уже не так долго осталось. Или все же походить, посмотреть… Черт, тучи, что ли, нашли – ни месяца не видать, ни звезд. И потеплело, явно потеплело – прямо, можно сказать, на глазах.

Немного полазав по кустам, Макс еще пошарил в траве и, осознав всю бесполезность затеи – была бы луна, другое дело! – махнул рукой. Ладно, утро не за горами… И вообще-то в оставшееся время хорошо бы где-нибудь отдохнуть, покемарить. Хоть вот прямо здесь – трава вроде сухая… Нет, все же – холодновато! Вернуться в бараки, заночевать там? А смысл? Покуда туда дойдешь, покуда обратно… А вон уже и светать начинает! Только белесо все, туман – да как бы и не дождь. А впрочем, дождь так дождь – цветочки бы отыскать, вот о чем думать надобно!

Беглец снова выбрался на шоссе, уточняя сектор будущих поисков. Если от знака мысленно провести линию – туда, чуть левее… а затем…

Позади, за спиной, вдруг послышался стук копыт!

Макс машинально оглянулся – прямо посередине дороги, не торопясь, ехали двое всадников – их темные силуэты уже можно было разглядеть, светало, даже придорожные фонари уже не горели – выключились.

Всадники…

Молодой человек пожал плечами – ну, едут себе и едут, кому какое дело? Верно, местные, из какой-нибудь деревенской конюшни…

Максим отвернулся… и в этот момент услышал громкий и злобный лай!

Ага, у всадников еще и собака… Ишь разлаялась! Неужто что-то почуяла? Его, Макса? Ну нет, не может быть, верно, на какого-нибудь зайца разлаялась.

– Эй, парень! А ну повернись!

Беглец не сразу понял, что это кричали ему. А когда понял, что-то предпринимать было поздно: всадники уже маячили совсем рядом… и собака рвалась с ремня, огромная такая овчарища.

– Тихо, Сэм, тихо! – один из всадников, бородач лет сорока в желтовато-коричневом камуфляже, прикрикнул на пса и, поправив висевшее на груди ружье, грозно взглянул на Макса: – А ну-ка, подними руки! Давай-давай, да не вздумай бежать, если я и промахнусь, так собачка живо догонит, и тогда уж, не обессудь, порвет в клочья. Верно, Сэм?

Овчарка утробно и зло зарычала.

А ведь действительно – разорвет, такой только «фасни». Мерзкая псина! Однако…

Макс уже сообразил, откуда взялись эти люди. Достаточно было взглянуть на быстро светлеющее небо, затянутое желтоватой туманной дымкой. Такой омерзительной и зловеще-знакомой. Кокон!!! Тут и думать нечего – кокон! Оказывается, он и здесь, под Питером, да и наверняка в самом городе… по всей стране…

А тогда, спрашивается, каким же образом…

– Руки подними, говорю! Лешик, обыщи!

Собака снова зарычала, рванулась с длинного поводка. Второй – молодой, коротко стриженный парень, тоже в камуфляже, только иной расцветки, серовато-синем, – быстро спрыгнул с седла, привычным движением охлопал, обыскал…

Черт… зря пистолет-то не сохранил… Впрочем, на что он – без патронов?

– Ничего нет, дядя Ваня.

Ишь ты – дядя Ваня! Какой-то прямо чеховский персонаж.

– Что, и документов при нем никаких?

– Не-а.

– Ну и ладно. – Бородатый неожиданно ухмыльнулся. – Я так и подумал, что наш клиент. Небось жрать хочешь, паря?

– Хочу, – покосившись на собачищу, согласно кивнул беглец, на ходу придумывая себе правдоподобную биографию.

– Накормим, – пообещал дядя Ваня. – Лeшик, руки ему свяжи… Уж ты, паря, не обессудь – у нас порядок такой.

– Порядок так порядок. – Молодой человек послушно подставил руки – а попробуй тут дернись. Этакая здоровенная псина! Да еще ружье…

– Теперь за нами иди, да не боись, бежать не придется – поедем медленно.

Надо сказать, бородач не обманул – ехали они с напарником медленно, даже расслабленно. Похоже, торопиться им сейчас было некуда или даже, наоборот, требовалось немножко потянуть время. До конца смены? Очень может быть, если они тут охранники… а кто же еще-то?

– Люди добрые… вы куда меня ведете-то?

– Сам увидишь. – Охранники переглянулись и расхохотались. – А вообще-то – тебе понравится. Уж куда лучше, чем в городе с голоду подыхать. Ты ведь за жратвой сюда явился, как все? Морковочки натырить, картошки, свеклы, капусты… Мешок-то твой где? Поди, потерял?

– Так у меня не мешок – тележка, – быстро соображал пленник. – Оставил на обочине, сейчас гляжу – нету! Верно, украли.

– Хэ – украли! – снова захохотал «дядя Ваня». – Прощелкал – так и скажи. Как любит говорить наш председатель, вор у вора дубинку украл – это поговорка такая… или пословица.

Председатель? Хм… интересно…

– Тебя как звать-то?

– Максим.

– Вот, Максим, считай, повезло тебе. Парень ты, я смотрю, крепкий, выносливый… будешь хорошо работать – всегда будешь и сыт. Тут у нас не как в городе, где уж, поди, всех крыс переели. Тут у нас колхоз, понимать надо! Да, колхоз, – чуть помолчав, снова повторил бородатый. – Ты, поди, и не слыхал такого слова. Кем до тумана-то был?

– Да в фирме одной, в офисе…

– Понятно, я так и понял, что из конторских. – Дядя Ваня гулко расхохотался и придержал рванувшегося было к кустам пса. – Цыть, Сэм. Фу! Кому говорю… А жил где?

– Комнату снимал в Рыбацком.

– А-а-а… так сам что, не питерский?

– Остался после института. А родители на Урале.

– Хм, на Урале… там сейчас, верно, получше. Однако не факт – заводы стоят, народишко дичает.

Как везде… Ну, вот и приехали! – Бородач кивнул вперед, на показавшийся за деревьями ангар с блестящей полукруглой крышей – наверняка бывшая овощебаза или что-то вроде.

Из распахнутых настежь ворот ангара под присмотром дюжих хлопцев выходили какие-то оборванцы, послушно строясь в колонны, точнее сказать, в небольшие отрядики человек по двадцать. Таких отрядиков Максим насчитал три… и еще один – четвертый – как раз формировался чуть в стороне от прочих.

– Плотники, – спешиваясь, зачем-то пояснил дядя Ваня. – Попадешь туда – заживешь… Ну что, Максим, идем…

Пленник пожал плечами, насколько это возможно было сделать со связанными за спиной руками, и следом за своими сопровождающими вошел в ангар.

Внутри через все строение тянулся длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались отгороженные клетушки и дощатые стеллажи с уже собранными и приготовленными для хранения овощами. У самого входа стоял обычный конторский стол, за которым в окружении каких-то бумажных папок и скоросшивателей сидел обычного вида мужичок лет пятидесяти в очках, сером добротном костюме, при голубой рубашке без галстука, лысеющий, с вислым носом и круглым, немного обрюзгшим лицом. Выражение лица, наверное, можно было бы назвать и вполне добродушным, если бы не холодно-серые, глубоко посаженные глаза – колючие, недобрые, прямо-таки пронизывающие подозрением и недоверием.

– Вот, Николай Николаевич, еще одного привели, – подойдя ближе, бодро отрапортовал дядя Ваня.

Оторвавшись от бумаги, на которой что-то записывал гелевой ручкой, Николай Николаевич поправил очки и, посмотрев на Макса, спросил этаким насмешливо-жалостливым тоном:

– Ну, кто таков будешь, мил человек?

Максим коротко повторил все то, что уже сообщил о себе пленившим его охранникам.

– А вы ступайте, ребята. – Махнув последним рукой, Николай Николаевич недоверчиво усмехнулся: – Значит, говоришь, до тумана в конторе штаны просиживал?

– Я работал!

– Работа – это у нас, мил человек. А что за работа – увидишь. Ты ведь воровать к нам пришел?

– Ну… – Макс нарочно замялся. – Не знаю, как и сказать. Я ведь думал – поля-то ничьи.

– Да что ты! Неужто не знаешь, что у всего всегда есть хозяин! Вот и попался… теперь отрабатывай.

– Да уж куда деваться! Придется.

– И не вздыхай так! – Голос Николая Николаевича зазвучал неожиданно зло и надменно. – Тебе очень и очень повезло – помни. Охрана могла ведь тебя и пристрелить, а не проявлять гуманность.

– Я понимаю…

– Понимает он… Что в городе делал?

– Я ж и говорю – в фирме…

Допрашивающий раздраженно покачал головой:

– Не до тумана. Потом.

– Ну… гм… разное.

– Магазины подламывал? – вкрадчиво осведомился собеседник.

– Нет-нет, что вы! – вполне искренне возмутился Максим, играющий сейчас роль этакого… ну, если не рафинированного интеллигента, то что-то вроде.

– А на что жил тогда? Семью чем кормил?

– Я не женат. А как все началось, машину продал… обменял на продукты – консервы, муку и все такое прочее. На это и жил. Зиму продержался, весну, лето…

– Понятно, – кивнул Николай Николаевич. – А нынче продукты закончились и ты, мил человек, решил новые запасы сделать. На чужих полях.

– Ну, я ж не знал, что они чужие… думал – никому не надо, насобираю что осталось… Насобирал, блин.

– Видать, не врешь насчет магазинов, – глядя Максиму прямо в глаза, медленно протянул собеседник. – Брал бы – на поля бы за морковкой не пошел. Парень ты, я смотрю, сильный – работать сможешь.

– А чего делать-то?

Николай Николаевич поправил очки:

– Что скажут, то и будешь делать, мил человек. И не дай боже тебе валять дурака… или побег замыслить. Чтоб ты знал – бежать отсюда некуда, да и незачем: зима скоро, а здесь у нас какая-никакая, а кормежка, с голоду не помрешь. Уборочная закончится – свиноферму развернем… Женщин наймем. Может, и тебе какую-нибудь за хорошую работу выделим – так сказать, премируем. А бежать не советую. Очень и очень не советую: поймаем – не помилуем. Охрана у нас шустрая, да еще собачки – сам видел. Никуда тебе не убежать, да и поверь – не надо. Что в городе зимой-то? Да ничего хорошего, выбор невелик – либо с голоду сдохнуть, либо с холоду.

– Да уж. – Максим кивнул, напуская на себя ту меру задумчивости, какую обычно изображают на экзаменах плохо знающие вопросы вытащенного билета нерадивые студенты. – Выходит, что же, повезло мне, подфартило?

– Именно так, мил человек, подфартило! – неожиданно расхохотался Николай Николаевич. – У нас тут, сам видишь, колхоз, если знаешь такое слово. А я в этом самом колхозе председатель.

Ага, председатель, вот оно как, значит…

– Готов к работе хоть сейчас! – с деланой бодростью, как пионер на торжественной линейке, отрапортовал Макс и тут же – уже куда более спокойно – добавил: – Только сперва это… поесть бы не худо.

– Вот на поле морковочку и погрызешь! – Председатель хмыкнул и, не повышая тона, приказал, скосив глаза в угол: – Развяжите его. И – в поле.

Откуда ни возьмись – следили, дожидаясь любого приказа? – вынырнули дюжие хлопцы. Пленника развязали и, еще разок обыскав, вывели наружу.

Желтый туман уже золотился от вставшего солнышка, денек начинался погожий. Вот если б еще голубое небо с белыми облачками, тогда бы совсем было хорошо… А так…

Охранники привели Максима на поле, показали старшего – коренастого вислоусого мужичка лет пятидесяти – Акимыча:

– Делай, что он скажет.

Молодой человек пожал плечами и улыбнулся:

– Так ты, выходит, здесь бригадир?

Акимыч, юмора не поняв, а скорее, не приняв, недружелюбно осклабился:

– Ты меньше лыбься-то. Видали мы таких. Короче: вот – грядка, а вон – ящики. Норма до вечеру – тридцать пять. Выполнишь – поужинаешь, ну, а на нет, как говорит наш председатель, и суда нет.

Без лишних слов Макс взял ящик и принялся таскать с грядки морковь, аккуратно ее укладывая и отрезая ботву… нет, не ножичком и даже не осколком бутылки – подобные вещи тут, судя по всему, не поощрялись. Действовал, как все рядом, оторванной от того же картофельного ящика жестяной полосочкой, не особенно острой. Но все же резать ботву можно было и ею, и молодой человек быстро приноровился, только вот таскать ящик одному было не очень сподручно, а его нужно было отнести на край поля, к шоссе, и там сдать Акимычу, делавшему в блокноте пометку. Максим, конечно, парень был не слабый – ящики лихо таскал на плечах… Но процесс был весьма утомительным.

– Ты, парень, пару себе найди, – с опаской оглянувшись по сторонам, посоветовал сосед по грядке. – Не, не сейчас – потом, в бараке.

– Меня, кстати, Максим зовут, – улыбнулся молодой человек.

Впрочем, его тут же одернули:

– Не лыбься! И не смотри в стороны… Не то живо плетей отведаешь!

Пожав плечами, Макс почти до самого вечера работал молча, тем более и поговорить-то толком было не с кем. Доходяги-соседи работали так себе, не то чтобы спустя рукава, просто не могли так, как новый пленник… или невольник? Морковный раб – так, наверное, лучше сказать.

Руки постепенно приноровились к однообразным движениям – сорвал с грядки морковь, обрезал, бросил в ящик, так что молчание стало Максиму на руку – исподтишка он внимательно обозревал окрестности, стараясь не упустить из виду любые детали: близость полей к шоссе, кусты, деревья, количество и организацию охраны. В общем-то, поле как поле – начиналось от дороги и тянулось, тянулось, тянулось, заканчивалось где-то у горизонта… у каких-то унылых строений… у автозавода, господи! Интересно, а там сейчас что? Ясно, что ничего не выпускали – энергии-то нет, бензина – тем более. Но корпуса были огорожены высоким забором, находившимся, насколько смог заметить молодой человек, во вполне приличном состоянии.

За автозаводом угрюмо маячил город Санкт-Петербург, плохо различимый сквозь туманное марево. Дорога – шоссе – явно проходила мимо корпусов и была перегорожена все тем же забором и воротами, время от времени распахивавшимися и пропускавшими… нет, не машины – телеги! Запряженные лошадьми и быками возы, груженные овощами. Да-а-а… Кто-то – председатель Николай Николаевич? – делал неплохой бизнес, продукты – это сейчас была основная ценность.

Охранники – все, как на подбор, дюжие молодые парни, наверное, бывшие спортсмены или «братки», – к своим обязанностям относилась вполне добросовестно. Двое конных с ружьями и собакой патрулировали все подступы к шоссе, еще двое, тоже с овчарищей, все остальное поле. Не очень-то и убежишь! Здесь, на морковке, судя по количеству людей, работали максимум две бригады, остальные трудились за шоссе, а плотники – вообще черт знает где. Что-то ремонтировали или строили – на то и плотники.

Да, морковку здесь трескали все, можно сказать – уплетали за обе щеки, но только когда не видел никто из охраны. Если попадались – получали удар плетью. Впрочем, в этом отношении охранники вовсе не зверствовали, так что каждый смог угоститься в меру, даже и Макс, недоумевавший, почему это морковь убирают так рано. Судя по теплой погоде, зеленой траве и листьям, стояло самое начало сентября, для картошки-то рановато, а уж тем более для моркови. Быть может, не рассчитывали успеть до зимы? Странно…

Максим выполнил норму незадолго до конца рабочего дня, упарился, но все же был доволен – если председатель не обманывал, можно было рассчитывать на ужин. Сидевший у морковной горы Акимыч сделал очередную отметку в блокноте, где новый работник был записан просто под именем – Максим, фамилиями здесь никто не интересовался.

Солнце садилось, туман далеко на западе уже переливался блеклыми алыми отблесками вечерней зари. Темнело, и Акимыч, привстав, ударил ломиком в висевший неподалеку рельс, возвещая о долгожданном конце рабочего дня.

Люди морковных полей – так Максим именовал про себя всех работников – послушно выстраивались по отрядам, к одному из которых приписали и Макса.

– Так! – дождавшись, когда все невольники построились, бригадир поднес к глазам блокнотик…

Все напряженно затихли.

– Косой, Буза, Профессор и Хвостик! – важно произнес Акимыч. – У этих лентяев – меньше всех. Так что им сегодня грузить. Им… и тебе! – Указующий перст бригадира выделил из толпы Максима. – Да-да, тебе – ты ведь у нас новенький. Вот и привыкай помаленьку.

Косой, Буза и Профессор оказались чем-то похожи – небритые, угрюмые и пахнущие какой-то мерзостью. Волосы у всех троих давно превратились в колтуны, в общем, типичные бомжи, вконец опустившиеся граждане из тех, что живут по подвалам. У Профессора еще имелись очки – разбитые и перевязанные синей изоляционной лентой.

А вот Хвостик был совсем другое дело – худенький и длинный юнец лет шестнадцати, с длинными, рыжеватыми, затянутыми на затылке в хвостик (видать, отсюда и прозвище) волосами.

Становилось все темнее, колонна морковных рабов, сопровождаемая двумя конными стражами, потянулась наконец к ангару. Двое других охранников все чего-то ждали, с нетерпением поглядывая на край поля… где наконец появились всадники. Смена.

– Здорово, дядя Ваня! – радостно помахал рукой один из стражей. – Привет, Лешик. Смотрю, вы опять в ночь.

– А нравится нам ночью службу нести, – подъехав ближе, хохотнул дядя Ваня… тот самый бородач. Узнав Макса, ухмыльнулся: – Старый знакомец! Что, работать не любит?

– Да нет. Его Акимыч – как новенького…

– Понятно – в профилактических, значит, целях. Ну вот что, орлы! – Привстав в седле, дядя Ваня осветил фонарем всю четверку. – Смотрите мне – работать на совесть, лентяев я не люблю. Не успеете вовремя с погрузкой – спускаю Сэма! А он уж вас потреплет, будьте покойны! Верно, Сэм?

Огромная псина зло ощерилась и зарычала.

Ящики загружали в возы, которые с наступлением ночи принялись сновать по шоссе от поля к автозаводу. Для освещения дороги по краям шоссе возчики развели костры – по ним и ориентировались.

– А почему они днем не ездили? – кидая морковь, негромко спросил Макс.

– Днем они с других полей возят, – повернув голову, быстро отозвался Хвостик. – С картофельных.

– Ага… вот как.

– Бывает, правда, и днем к нам приедут, тогда норму точно не выполнить – грузить надо. Так что лучше уж ночью. Правда, не для нас лучше… для остальных.

Парнишка, похоже, был не против поговорить, однако делал это крайне осторожно, только когда на что-нибудь – или на кого-нибудь – отвлекалась охрана. Вот и сейчас отвлеклась, на Профессора:

– Ай, что же ты творишь-то, гаденыш? – выхватив из-за пояса плеть, картинно возмущался дядя Ваня. – Ты что мимо телеги бросаешь? А еще профессор! А ну-ка…

Плеть, со свистом разрезав воздух, опустилась на рубище Профессора… тот даже не вздрогнул, видать, привык.

Буза и Косой тоже никак не среагировали на наказание своего собрата, а вот Хвостик – так очень даже. Весь согнулся, словно бы хотел стать ниже ростом, неприметнее, лишь бы его не тронули, лишь бы…

– Что, попадало уже? – улучив момент, спросил парня Максим.

– Угу, – со вздохом кивнул тот. – И не раз. Больно.

– Понятно, что больно… А мы что, тут до самого утра будем?

– Как управимся. Куча-то сегодня большая.

– А потом? Утром? Снова на грядки?

Подросток лишь молча кивнул.

– Да. – Макс покачал головой. – Порядочки, мать их за ногу… Слышь, хочешь со мной в паре?

– С вами? – Парнишка радостно закивал, даже, казалось, перестал бояться надсмотрщиков. – Конечно же! Вы не беспокойтесь, я работать могу… только вот не люблю, когда бьют или издеваются.

– Ишь ты… Да кто же это все любит?

– Разные люди бывают…

– Даже так? Ты, случайно, не на философском учился?

– Нет, в десятом классе. В гимназии при Русском музее, знаете?

– Про гимназию не знаю, а про Русский музей уж точно слыхал! – негромко расхохотался Максим. – И что, долго у вас школы и музеи работали?

Парнишка наморщил лоб:

– Наверное, с год продержались. Ну, все думали, что к лету что-то изменится… увы…

– Дальше можешь не рассказывать – все понятно, – невесело вздохнул молодой человек. – Все, как и у нас… Се ля ви, как говорят французы. Тебя, кстати, как зовут-то?

– Хво… ой. Арнольд.

– Ха! Шварценеггер что ли?

– Ну, все издеваются. Можно просто – Арни.

– Ну да, ну да, зовите меня просто – царь, – снова пошутил Максим. – А меня можешь называть дядей Максом – во дворе соседские ребятишки именно так и звали. Тогда еще, в благословенные дотуманные времена… О, смотри-ка… Чего это стражнички наши сюда повернулись? А ну-ка, давай сделаем вид… Поднажми! Арбайтен, арбайтен!

Благодаря Максу штрафнички загрузили всю морковную кучу часа за два до рассвета и даже умудрились немного поспать, естественно, с милостивого разрешения охраны и здесь же – на краю поля, в кустах, благо эта ночь выдалась теплой.

А утром с новыми силами взялись за работу. На этот раз Максим сильно не нажимал, трудовых подвигов не совершал – работал в паре с Хвостиком, сделали вдвоем к концу рабочего дня семьдесят один ящичек и все, шабаш.

Бригадир Акимыч, привычно стукнув в рельс, как и вчера, назначил залетчиков на погрузку, после чего, поболтав с охраной, повел работничков в ангар, на пороге которого их встречал председатель. Ухмыльнулся при виде Максима:

– Говорят, в ударники метишь? Ну-ну…

И непонятно было, то ли одобрял, то ли издевался.

– Идем, – уже в коридоре, в полутьме, едва разгоняемой чадящими факелами, Максима дернул за рукав Хвостик.

– Чего тебе, Арни?

– Дядя Макс, сейчас надо побыстрее идти – хорошее место занять.

– А где тут хорошее?

– Я покажу.

«Хорошие» места, как ни странно, оказались на самом верху деревянных трехъярусных нар. Максим подтянулся, подпрыгнул, затем протянул руку Хвостику:

– Давай прыгай! Чай, с хозяином этих благословенных мест драки не будет?

– Не будет. – Подросток покачал головой. – Здесь ни у кого постоянных мест нет.

Молодой человек хохотнул:

– Понятно. Значит, кто смел, тот и съел, получается? Слушай… а нас ведь тут еще и ужином кормить обещали?

– Покормят, – поспешно успокоил подросток. – Уж нас-то с вами – обязательно. Мы ж норму выполнили… иначе какой смысл? О, несут уже!

По коридору, освещая путь факелами, шли двое охранников, Акимыч и еще парочка работяг, тащивших большой дымящийся бак, пахнущий чем-то вкусным и сытным. По пути вся процессия останавливалась, бригадир выкрикивал чьи-то имена… что-то кидал в темноту… или, наоборот, оттуда – через решетки – протягивались руки.

– Я сбегаю возьму! – радостно оживился Арнольд.

Молодой человек расслабленно махнул рукою:

– Давай.

Спрыгнув с нар, парнишка подбежал к решетке, около которой уже толпилось с полдюжины таких же «ударников»…

– Так… третье звено! – зычно произнес бригадир. – Алибек, Растяпа, Василий… Растяпа – тебя-то как угораздило в передовики угодить? С испугу, наверное… А ты что там руки тянешь? О, кто это? Хвостик! С новым-то напарником, смотрю, и работать по-новому начал. На, на, получи на двоих…

Что-то схватив, подросток забрался на нары:

– Нате, дядя Макс, кушайте на здоровье! Приятного аппетита.

– А что это? – Молодой человек брезгливо принюхался. – Кукуруза что ли?

– Она и есть! Вкуснотища! У мм…

– Да уж, вкусно, не спорю… Однако откуда же она здесь? Ведь не растет же!

– Как же не растет? – прожевав, усмехнулся Арни. – А фирма «Лето»? Там ведь чего только не выращивали! И не все в тумане прахом пошло, нашлись… хозяева. Наши им – морковку, капусту, свеклу с картошкой, они вот – огурчики, помидорчики, кукурузу.

– Эх! – Быстро управившись с порцией, Максим покачал головой. – Хорошо, но мало. Кстати, а кто это – «наши»? Николай Николаевич что ли?

– Николай Николаевич – в том числе, – как-то уклончиво отозвался Арнольд. – Кроме него, есть и другие хозяева. Жуть!

– Жуть? – Молодой человек напрягся и понизил голос. – Это ты про тех, у кого три…

– Тсс!!! – Арни ладонью заткнул собеседнику рот, зашептал: – Про них запрещается говорить… если кто услышит, донесет…

– Поня-атно…

– И вообще в бараке болтунов не любят…

– А ну, тихо все! – словно бы в подтверждение его слов громко распорядились из коридора. – Спать! Услышу разговоры – живо всех на погрузку отправлю. И не только морковку… турнепс тоже надо грузить, и картошки – целые залежи.

Максим почему-то долго не мог уснуть, хотя, казалось, должен бы, ан нет, ворочался с боку на бок на жестких досках, думал – мысли терзали его, словно голодные вши, кои, кстати, здесь тоже имелись в достатке. Так что не спалось г-ну Тихомирову, не спалось, все думалось: а как же так получилось, что он сюда провалился? Выбрался-таки в свою эпоху. Как? Несомненно, это должно быть связано с цветиками-семицветиками на седьмом километре, и фура ведь тоже как-то пробилась. Седьмой километр или где-то рядом. Там, скорее всего, где-то в кювете и растут эти самые волшебные цветы… росли… в середине семидесятых. И, может быть, есть и сейчас – стоит внимательно поискать.

Да, поискать – легко сказать, да не просто сделать! Охрана – ее-то куда девать? К шоссе стопудово не пустит. Придется что-то придумывать… Что бы? Быть может, притвориться, будто бы живот схватило – понос, мол. Тем более тут это со многими бывает, и довольно часто. Да, так и сделать – согнуться, побежать к кустам… лучше не одному, а за кем-нибудь, чтоб охрана на двоих отвлекалась. К седьмому километру, по всем прикидкам, морковные рабы должны были придвинуться дня через три-четыре – как будут работать, сколько грядок уберут. Вот тогда и… Вдруг да найдутся цветики-семицветики?

Ну, допустим, найдутся и даже, очень вероятно, сыщутся, и что? Ну, провалится Максим опять в тот морок, в середину семидесятых годов, где ни еды, ни питья, ну, пересидит какое-то время, а дальше? Опять же – обратно? Прямо в лапы охраны… И уж на этот раз председатель с беглецом возиться точно не будет – накажет сразу же, чтоб было неповадно всем.

В общем выходило, что на волшебные цветки надеяться сейчас не стоило, ну разве что там, в прошлом, поискать их в каких-то других местах, не у поля. Не факт, что отыщутся, вовсе не факт! Да и времени там – в обрез… И потом, что так, что эдак, что в лоб, что по лбу – бежать-то все равно нужно было здесь, бежать и во всем разобраться. Попытаться отыскать самолет – ну куда-то же он делся? Вряд ли разбился – ведь приземлился уже, и Олеську отыскать, и пилота вполне возможно. Было бы, если хоть что-нибудь узнать про самолет! Местные не знали, Макс уже спрашивал и Арнольда, и Профессора – вообще ничего такого не видели. Так что же тогда получается, летательный аппарат сгинул? Ни в прошлом его нет, ни в будущем! Но ведь куда-то он попал… И вот это загадочное исчезновение, как ни горько, придется пока записать в загадки.

И еще вопрос – кокон! Мерзкий туманный колпак… докуда он вообще тянется? До Пушкина, Павловска, дальше? Уж это-то местные должны были знать.

Макс спросил про туман утром, при построении: у Арни, у Профессора, еще у кого-то. Да, докуда именно накрыл город колпак, знали многие, первые месяцы пытались пробиться – всех заворачивало сразу за Павловском… ага! Значит, не до Москвы. У столицы наверняка свой колпак. Размер питерского кокона Максим установил довольно быстро: он захватывал Лисий Нос, Парголово, Всеволожек, Колпино и Стрельну. Так что теперь дело оставалось за малым – обрести свободу, отыскать своих и попытаться во всем разобраться. Не может быть, чтобы в Петербурге да не было умных людей! Наверняка же кто-то – какие-нибудь ученые – думали, рассуждали, ставили эксперименты… Наверняка в городе существует какое-то сопротивление трехглазым и всем тем, кто с ними или за ними. Надобно этих людей найти.

Надобно как можно скорее уйти в город.