Саркофаг

Глава 15 МАКСИМ МАКСИМЫЧ

Максим поступил хитро, подстраховался и покинул прошлое вовсе не тем путем, каким туда прибыл. Не стал топтаться по обочине у грязной лужи, а действовал пусть несколько сложным, но уже оправдавшим себя методом – сорвал несколько цветков да сунул в бутылку с водой.

После чего, опасаясь не только всякого рода возможных инцидентов по возвращении, у ворот, но и здесь, в семьдесят пятом (раз уж и милиция подключилась!), молодой человек просто прошелся пешком от Шушар до Ленинского – устал, конечно, зато наверняка знал, что никто нигде его не перехватит.

Поначалу таился, оглядывался, и только у «Московского» универмага, после недавно выстроенного памятника Победы, расслабился – в такой толпе уж точно никто не сыщет, даже если очень захочет. Но и здесь Тихомиров все же пару раз проверялся, словно какой-нибудь шпион, – занимал очередь неизвестно за чем, стоял в длинном хвосте, затем резко, без предупреждения, уходил…

А люди его видели, видели… Все!

– Молодой человек, вы последний? Я сейчас отойду, но я за вами буду, вы скажете, хорошо?

– Хорошо, хорошо, скажу.

– Мужчина, а правда, что только по две в одни руки дают?

– Не знаю.

– Мужчина… а вы сколько брать будете?

– Сколько дадут, столько и буду…

– Валя, Петя, ой! В соседнем отделе джинсы польские выбросили, бежим!

– Джинсы?! Польские?! Мужчина – вы стоять будете?

– Нет. Тоже за джинсами побегу!

Ну достали-и-и!!! Вот души тряпочные, строители, блин, «развитого социализма». С такими построишь, как же! Такое впечатление, за польские джинсы запросто Родину продадут и еще какой-нибудь дефицит на сдачу попросят.

Поспешно свернув на Ленинский, Максим зашагал по широкому тротуару. Было уже часа три-четыре, в голубом майском небе ярко светило солнышко, на деревьях проклюнулась молодая листва, газоны тоже сияли девственной зеленью и желтыми мохнатыми шариками мать-и-мачехи. Машин на проспекте было мало – красота! Никаких пробок. В основном «двадцать первые» «волги», «москвичи», «запорожцы», первые модели «жигулей». Много было грузовиков, а вот, деловито сигналя, прокатил круглобокий троллейбус.

– Ой, прелесть какая!!! – Две молодые женщины с коляской цвета бордо аж шеи свернули, глядя на тихомировские цветки. – Молодой человек, а вы их где брали?

– Там. – Макс неопределенно махнул рукой и тут же соврал дальше, не хотелось обижать таких приятных молодых особ: – У «Московского» с грузовика продавали.

– Ах… Красотища! А вы не знаете, там есть еще?

– Извините, дамы, уж этого сказать не могу. – Тихомиров поклонился и с видимым сожалением развел руками: – Рад бы помочь, но… увы…

– Спасибо большое, молодой человек. Мы все же пойдем посмотрим.

– Удачи, дамы! Бон шанс!

– Ой! – Чуть отойдя, дамочки переглянулись. – А он иностранец, кажется.

– И такой симпатичный. На какого-то артиста похож.

– На Тихонова!

– Не, Люсь, не на Тихонова… Ах… на Алена Делона!

Еще немного пройдя до окруженной пустырями Варшавской, Максим оглянулся по сторонам и, зайдя за газетный киоск, бросил на асфальт цветок…

И тотчас же перед ним нарисовался огромный многоэтажный домина, как раз на месте пустыря, хорошо хоть не придавил! Тихомиров запоздало перекрестился – в самом деле, теперь необходимо было и этот момент учитывать.

Многие квартиры угрюмо чернели выбитыми стеклами окон, на проспекте тут и там ржавели остовы автобусов и машин, опрокинутый троллейбус перегораживал тротуар. Вылезшие их каких-то нор нищие остервенело дрались за пачку собачьего корма.

Молодой человек возвращался домой не торопясь – рассуждал про себя, думал. Вот ведь, еще в электричке все было по-прежнему – никто его не видел, а в бараке музыканта Женьки – оп! И что-то случилось… Что?

Тихомиров не был настолько наивен, чтобы верить в простые случайности, иначе б появился здесь вполне обычным способом – на «запорожце» – и наверняка угодил бы в засаду!

Что предшествовало его, так сказать, частичной материализации? Склад. Разговор с Толиком. Люк. Продукты. «Газель». Николай Петрович, Павел, Олег…

Если бы не визит участкового, Максим, конечно же, счел бы все случившееся непостижимой игрой каких-то непонятных сил. Он и сейчас считал это игрой… но только – очень для себе небезопасной. Кто-то явно играл против него… кто? С чего?

Думай, Максим, думай!

Когда же, как они – они? – про него узнали.

Господи… А может быть, это и в самом деле совпадение? Действительно, сбежал с Пряжки какой-нибудь псих, бывает.

Раньше Тихомиров, скорее всего, и не проявил бы подобной осторожности… Однако жизнь в коконе научила обратному! Никому нельзя было полностью доверять, предать мог любой. Вот взять хотя бы Леночку… впрочем, она сделала все, чтоб сохранить Максу жизнь… спасибо и на этом.

Тихомиров не зря действовал сейчас, как шпион, он чувствовал, что приблизился к чему-то очень важному, что стал вдруг для них опасен… Эх, еще б знать бы, для кого это – для «них»… Ладно, всему свое время! Теперь известны точно место и время, где «они» прячутся, откуда ползет вся это желто-туманная скверна, – тысяча девятьсот семьдесят пятый год… километрах в пятнадцати от Шушар… рядом с пионерлагерем «Тополек». Пионерлагерь…

Черт – как все близко-то! И главное, продукты есть (там, на чердаке у лабуха Женьки), есть и цветочки… Все подготовлено, все… Осталось только не угодить в ощип здесь! Здесь… Острое чувство опасности почему-то не покидало Максима ни на минуту, мало того, постоянно усиливалось.

– Здравствуйте, Максим Андреевич! Бонжур.

О! Володя, на велике…

– Привет, отличник! Дома-то как, никто меня не спрашивал?

– Да никто… Хотя нет – Николай Петрович на собрание какое-то хотел позвать.

– Что ж, должность у него такая… А Олег, Павел – не в кочегарке сейчас?

– В кочегарке… мы с ребятами им трубы чинить помогали, но не до конца, потому что их варить было надо, а за сваркой Николай Петрович уехал, так пока и не приезжал еще.

– Так-так… не приезжал, значит?

– Ой, Максим Андреевич, что это у вас за цветочки?

– Это не цветочки, Вольдемар, фантики.

– Фантики?

– Ну да, ну да… Ты, кажется, ехал куда-то?

– Да, на площадь. Там, говорят, карусель открыли!

Тихомиров хмыкнул:

– А не староват ты для карусели-то?

– Да я не сам… посмотрю, как малыши катаются. Красиво ведь, правда?

– Ну давай, давай, поезжай…

Хлопнув парнишку по спине, Максим поспешно зашагал к дому… убедившись, что нигде нет «газели», шмыгнул в подъезд… нет, не в свой, а к Софье Марковне… Постучал, спрятал бутылку за спину.

– Ой, Максим! Заходите, заходите… А председатель заходил, вас спрашивал.

– Да я ненадолго, Софья Марковна… Востриков вам случайно значок для коллекции не передавал? Старый такой, советский. «Ну, погоди», кажется…

– Значок? – Женщина удивилась. – Нет, не передавал. А что, должен был? Может, забыл?

– Может, и забыл… Только вы, Софья Марковна, ему, пожалуйста, не говорите, что я про значок спрашивал – неудобно. Просто мальчишка один у меня такой же просил, ученик… Ну, все, побегу я!

– Что значит – побегу?! А чай?

– Некогда, Софья Марковна, на улице машина ждет, друг хорошее дело предлагает, только срочно надо ехать. Вот, забежал попрощаться.

– Спасибо. – Пенсионерка улыбнулась. – Это неплохо, когда дело хорошее предлагают, особенно по нынешним-то временам. И надолго вы нас покидаете?

– На месяц, самое меньшее… а может, и на полтора.

– Ну, к урожаю вернетесь! Уж отведаете огурчиков-помидорчиков из нашей теплицы!

– Всенепременно, Софья Марковна, всенепременно. Все, побегу. К Тамаре еще заскочу, а к парням, наверное, уже не успею. Ну, вы им передайте, что со мной да как, ладно?

– Хорошо, хорошо, передам.

Тамара была в квартире одна, убиралась. Открыла дверь в косынке, в коротком полупрозрачном платьице. Тихомиров, войдя, поставил бутылку на пол – женщина и внимания не обратила.

– Ой, Максим. А тебя председатель спрашивал.

– Некогда мне, Тамарочка. Попрощаться зашел – уезжаю с другом на заработки.

– Н-надолго? – Что-то в глазах у женщины дрогнуло, хоть и не было меж ней и Максимом никакой любви… так, отношения.

– На месяц. Может, на полтора.

– А-а-а… – Библиотекарша с видимым облегчением улыбнулась. – Что хоть за дело-то?

– Очень неплохое дело, извини – долго рассказывать, да и не хочу сглазить. Побегу я – приятель на машине во дворе ждет.

– Ну что ж… удачи!

– Слушай, сумки у тебя никакой нет?

– Найдется.

Оба обнялись, поцеловались… пожалуй, для просто дружеского этот поцелуй был слишком уж долог, а для любовного – короток. Что и говорить, такие вот непонятные отношения.

Конечно же, никакая машина Макса во дворе не ждала, он так и пошел, осторожно поставив бутылку с цветочками в сумку. Шел долго, лишь когда начало темнеть, свернул к знакомому дому на улице Солдата Корзуна. Постучался…

– Кто там?

– Это я, Максим, Евгения Петровна.

– Максим?! – Женщина, тут же отворив дверь, распахнула объятья. – Ну слава богу, хоть навестил, явился. Ну, садись, почаевничаем… Рассказывай, где ты, как?

– Да сейчас, увы, снова нигде и никак, – честно ответил гость.

– Ничего! Перебедуем. Живи у меня – только рада буду.

– Я не надолго, Евгения Пе…

– Зови меня – тетя Женя, уж по-простому, без церемоний. Стара уж я для церемоний-то, стара…

– Ой, ну какая ж вы старая?

– Да ты проходи, проходи, не стой. Что у тебя в сумке? Цветы? Сейчас на подоконник их, в вазу… А потом и в горшок высадим. Вот только… – Пенсионерка неожиданно сконфузилась. – У меня в большой комнате не прибрано, грубо говоря, там дрова.

– Дрова?!

– Ой, забыла сказать – Леночка по зиме еще заезжала, не одна, с парнями какими-то. Хорошо одета, веселая… Про тебя, кстати, спрашивала, я сказала: не заходил. И вот парни эти дрова привезли, в комнату загрузили, потому что некуда больше! Не на лестничной площадке же оставлять – украдут мигом. Они, правда, не колотые, так я мальчишек знакомых наняла… Да за зиму-то все и не стопила, так что бардак в комнате, бардак…

– Ничего, Евге… тетя Женя! Я и так перебьюсь и вам в тягость не буду – уж точно.

Сразу же, на следующий день, Тихомиров начал искать работу. Он не хотел сейчас прятаться где-то в прошлом, хотя и мог бы – но там-то его и ждали! Востриков? Это он – предатель? По крайней мере, было очень похоже на то. Значит, не только Евсеев связан с творцами кокона (а как «их» еще-то назвать?), но и добродушный с виду председатель ТСЖ, столько сделавший для простых людей. Действительно много. И все чаще люди приходили из соседних домов, просились, чтоб взяли в товарищество. А «те», кто устроил весь этот кавардак, спокойно все это терпели. Не знали? Сомнительно – зачем тогда наезжали курьеры? Евсеевские, уж конечно, докладывали обо всем. Кстати, если истинные хозяева мира негласно поддерживали Вострикова, если он поддерживал с ними некие, пока еще не совсем понятные отношения, это объясняло многое. И то, что ТСЖ еще до сих пор не прихлопнули, и мелкие евсеевские пакости вместо серьезных наездов. Так, отвлекали внимание – вот, мол, как трудно приходится честным и порядочным людям.

Да-да, это как два следователя, «злой» и «добрый»— кто более матери-истории ценен? Оба одинаково, точнее, тот, от кого больше проку. А «они» вовсе не дураки, нет. Председатель ТСЖ явно выглядел сейчас предпочтительнее, да и умнее. Тогда что же, Евсей, получается, дурак? А почему бы и нет! Да, главарь банды по-звериному хитер, коварен, но отнюдь не умен. Вот к чему, спрашивается, та дурацкая выдумка с запряженным голыми девушками трамваем? Позлить народ? Зачем? Глупо.

Впрочем, а что сразу председатель? Какие такие есть основания его подозревать? Значок этот дурацкий… и все! Чушь какая… И в самом деле, может, сплошные совпадения тут? А внезапно пропавшая в прошлом невидимость вскоре опять восстановится… или не восстановится, но откуда же знать, какие законы действуют в том мире? Так что все подозрения в отношении Вострикова следует признать весьма шаткими и вилами по воде писаными.

И, тем не менее, Максим решил не рисковать. Раз уже почти все готово для дерзкого рейда, для внедрения, так сказать, в среду, то не нужно сейчас никаких обострений. Не при делах Николай Петрович? Прекрасно! Как-то с кем-то связан? Ну, тогда и черт с ним… Парней только жалко, пенсионерок, Тамару… Впрочем, не так уж они и плохо устроились, даже если председатель и казачок засланный. Очень даже неплохо – под таким-то несокрушимым покровительством, только позавидовать можно. Правда, заботу эту наверняка рано или поздно придется отрабатывать. И неизвестно еще, каким образом.

Тихомиров принял решение залечь пока на дно. Жить стал у Евгении Петровны – о ней никто в ТСЖ не знал, а работу неожиданно нашел у метро «Проспект Ветеранов» – крутить карусель.

Выгодное для хозяев, – а ходили они, естественно, под Евсеем – оказалось дело! Люди, несмотря ни на что, хотели развлекаться, а уж маленькие дети – тем более, и плевать им было на какой-то там туман, на голод и людоедство, вспыхнувшее весной с новой силой.

Стаи вконец опустившихся нелюдей охотились на больных и слабых, в первую очередь на детей и подростоков. Опасно было появляться в центре, где много подворотен и проходных дворов, вот там-то творился самый настоящий мрак, ужас, по сравнению с которым жизнь на окраинах казалась истинным раем.

По всему городу ходили самые мрачные слухи о бандах пожирателей людей, промышлявших на Васильевском и Петроградской, говорили о каких-то жутких ритуалах, кровавых оргиях и даже об омерзительных бойнях, на которых разделывали свежепойманную человечинку – похоже, дело было поставлено на поток. Правда, большинство считало подобные байки гнусными небылицами… однако в центр почему-то никто не ходил и не ездил.

Тихомиров наведался к метро по совету тети Жени – там располагался блошиный рынок, толкучка, на которой можно было обменять все на все. Максим искал советские деньги – так, на всякий случай, «там» они должны были пригодиться. Евгения Марковна посоветовала найти на рынке своего старого знакомого по работе по фамилии Чарский: он распродавал там недурные копии известных картин.

– Импрессионистов в основном, он на этом деле давно помешан был. Да и коллекционер – со стажем, деньги старые точно у него были, не знаю, зачем уж они вам… Только вы, Максим, ради бога не говорите, что от меня, – Анатолий Иванович знакомых стесняется. Не хочет, чтоб видели, как он на базаре торгует, – старой советской закалки человек. Так что уж вы, голубчик…

– Не скажу, не скажу, тетя Женя! Как хоть ваш Чарский выглядит-то?

– Смешной такой, седенький, в коротком плаще. Ну, вы его по картинам узнаете.

Так вот Максим и шел к метро, вытянув шею, – все высматривал нечто, напоминающее вернисаж. Да, еще искал что-нибудь Женьке – типа презент. Что-нибудь такое… Джинсы что ли… Вон, кстати, вполне подходящие!

– Что просишь, бабушка?

– Тушенку.

Хм, тушенку – за штаны? Да кому надо-то! Тем более, и джинсики-то поганые – дешевый китайский ширпотреб, да еще и модель современная – со строчкой на внутренней стороне штанин, а в те времена, Максим видел, шили совсем по-другому – строчили по внешней, в два или три стежка, крепкими оранжево-желтыми нитками. Ну, подарить Джону эти штаны… да, рад будет, даже и таким, а вдруг потом кто-то очень дотошный заметит: штанишки-то не те! Не такие!

Брать джинсы Тихомиров раздумал, тем более за банку тушенки, совсем с ума сошла бабушка! Да и искал молодой человек у метро совсем другое.

Нашлись, нашлись и здесь коллекционеры – отличники-подростки, опустившаяся до дыр на коленках интеллигенция, белоголовые старички – у последних много чего можно было взять – от марок до экзотических рыбок.

А вот и старик в смешном и коротком, как у лейтенанта Коломбо, плаще, развесил на ближайшем заборе картины. Максим еще издали углядел «Обнаженную в солнечном свете» Ренуара, а еще тут были и Сислей, и Гийомен – «Набережная де ля Гар в снегу», и голубые балерины Дега, и Клод Моне – ну как же без него-то? «Маковое поле», «Сорока»…

– Прямые поставки из музея д'Орсэ? – подойдя ближе, усмехнулся Макс.

– Нет, копии, конечно. – Продавец не понял юмора. – Но очень и очень хорошие.

– Я вижу.

– Желаете что-нибудь? – В бесцветных слезящихся глазах старика загорелась надежда. – Отдаю дешево, оптом – несколько банок тушенки, сухари… галеты…

– Увы, нет у меня тушенки, отец, – Тихомиров грустно развел руками. – Да и картины мне не нужны – вешать некуда, стены я давно деньгами оклеил. Вот деньги бы и взял… Старые, советские, с Лениным.

Максим отошел в сторону, но старик, догнав, схватил его за рукав, заглянул в глаза:

– Дров поколете?

– Да легко!

– А я вам всю коллекцию отдам, нумизматическую… Знаете, там есть раритеты восемнадцатого века!

– Да не нужны мне никакие раритеты, отец. Советские червонцы есть?

– Золотом?! Увы…

– Да нет, нет! – Тихомиров замахал руками. – Я вовсе не это имел в виду. Обычные советские деньги, знаете, после реформы шестьдесят первого…

– Господи! – Старик изумленно хмыкнул. – Да я ж ими всю зиму буржуйку растапливал!

– Что ж вы так… Все и сожгли?

– Ну, не все, думаю… думаю, еще что-то осталось. Но в «железе» – рубли, полтиннички.

– Что ж, – расхохотался Максим, – Пойдет и «железо».

– Тогда идемте… Секундочку. Я попрошу, чтоб картины покараулили.

Чарский жил на втором этаже, в маленькой двухкомнатной квартирке. Прихожая, кухня и спальня были просто завалены книгами, здесь же, в спальне, стояла и печка-буржуйка.

– Вы, молодой человек, проходите, не обращайте на это внимание. Дрова у меня там! – Торговец картинами распахнул дверь.

Гостиная – или, лучше сказать, большая комната, никаких «гостиных» в советских квартирках массовых серий не было в принципе – оказалась вся заставлена мебелью – колченогие стулья, этажерки, полки, шкафы.

А где ж тут дрова-то?

– Да вот это вот – и дрова! Шкаф и полки не трогайте, остальное – вот вам топор – колите! А я пока денежки подыщу.

Размахнуться в тесной комнате было негде, и, сломав пару полок, Тихомиров заглянул к старику:

– А можно я их на улице поколю?

– Да ради бога, как вам будет угодно, молодой человек. Только… как же вы все вынесете-то?

– С балкона выкину! – радостно хохотнул Максим. – И топором махать меньше придется.

Так и сделал – выбросил этажерки со стульями, большая часть которых при соприкосновении с асфальтом тут же и развалилась. Действительно – меньше колоть.

Но все же пришлось намахаться!

Раздевшись до пояса, молодой человек орудовал топором азартно, словно какой-нибудь викинг секирой.

– И-и-и… йэх! И-и-и… йэх!

За час и управился, а потом еще столько же времени таскал «дровишки» наверх, в стариковскую квартирку.

Да, еще устроил небольшой перерывчик – старик Чарский зазвал на чай, все любопытничал, где Макс живет да чем занимается? Конечно, молодой человек отвечал уклончиво: мол, снимаю квартирку на Корзуна.

– На Корзуна? – неожиданно обрадовался старик. – Да ведь у меня там полно знакомых! Дома-то наши, институтские… Ну, НИИ нашего. И бывший директор, Михаил Федорович, покойный, увы, и Евгения Петровна, в комсомоле работала, потом уж и не помню на какой должности. Очень хорошая женщина, очень.

– Вот как раз у нее я комнату и снимаю.

– Да? Ну, передавайте поклон. Я ее, кстати, недавно видел, только не поздоровался… знаете, постеснялся как-то. Потомственный интеллигент – и вот здесь, на блошином рынке, словно какой-нибудь, простите, клошар!

– Что Ж бывает.

Поблагодарив хозяина за чай, Максим отправился работать дальше.

Какой-то молодой парень в зеленой куртке и с серьгой в ухе все курил на балконе второго этажа, все поглядывал… «Голубой» что ли?

Тихомиров не выдержал, хотя, конечно, кому какое дело? Ну, смотрит себе и смотрит. Поднял голову, ухмыльнулся:

– У меня почему-то такое чувство, что вы что-то хотите спросить.

– Вы сильный человек, – выбросив окурок, улыбнулся парень. – Таких уже почти не осталось, одни доходяги все. А вы сильный и, похоже, порядочный – помогаете старику Чарскому. А ведь ему и заплатить-то нечем.

– Ну, это наши дела.

– Я понимаю – ваши… Просто хотел предложить работу.

– Работу? Мне? – Максим искренне удивился, вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– Да-да, именно вам. Конечно, пахать придется, но с вашей фактурой это почти что отдых. Так, физкультура.

– Да что делать-то?

– Карусель у метро крутить.

– Карусель?

– Ну да. Да вы, наверное, видели. Много платить не сможем, но голодным, по крайней мере, не останетесь, да и на зиму кое-какой запас сделаете. Ну как, согласны?

Тихомиров пожал плечами и улыбнулся:

– Согласен, чего уж! Когда приступать?

– Да вот завтра, часиков в десять, и подходите, лады?

– Договорились!

– Вас, кстати, как звать-то?

– Максим.

– Очень приятно, а меня – Вадик.

Пришлось позаимствовать у Чарского старую брезентовую сумку – иначе никак было не утащить с полсотни металлических советских рубликов да два десятка полтинников – монеты другого достоинства Максим, подумав, решил не брать. Из бумажных денег у старика остались лишь рубли, да и тех немного – двадцать две купюры. Итого получалось девяносто семь рублей, в принципе для семьдесят пятого года – вполне приличные деньги, если учесть, что зарплата, скажем, библиотекаря или начинающего инженера, так называемого «молодого специалиста», была около сотни.

На рубль можно было вполне прилично пообедать или, чуть-чуть добавив, купить пару бутылок пива, впрочем, Тихомирову подобные траты не грозили. А вот подстричь поаккуратнее бороду да немного подрезать волосы не помешало бы. А еще – приобрести какой-нибудь подарок (кроме, разумеется, вина) Женьке и, может быть, Гуле.

В общем-то, по всем прикидкам Максима, денег должно было хватить с избытком – он вовсе не собирался задерживаться в семьдесят пятом году больше двух недель – припрятанных на чердаке скотника-музыканта продуктов, а особенно бутылок с водой, было не так уж и много. Ну, на пару недель хватит, если экономить воду, а дальше… А к этому времени нужно постараться разобраться во всем… ну, хотя бы наметить пути.

Вадик платил консервами (в основном рыбными, иногда паштетом) и крупой, не так уж и много получалось, впрочем, и не мало, но Тихомиров почти все отдавал Евгении Петровне.

Женщина была, конечно, довольна, но конфузилась:

– Ну что вы, что вы, Максим, это слишком много!

Молодой человек смеялся:

– Много – не мало, тетя Женя! Кушайте на здоровье, да и зимой пригодится.

– Да, зимой…

Как-то в один из теплых вечеров, ближе к концу мая, они снова заговорили на эту тему: о предстоящей зиме, о тумане и коконе – вообще о жизни.

– Знаете, Максим, – грустно покачала головой пенсионерка. – А ведь мы уже привыкли. Ну, жить вот так… на авось. Едим старые запасы – консервы, крупу и все такое прочее – и где-то в глубине души все же надеемся, что не в этот год, на следующий – обязательно – туман этот жуткий пропадет и все снова станет как раньше, вот только б дожить, продержаться бы… Так многие думают, и, наверное, никто не скажет себе: а если этот туман навсегда? Если никогда уже не будет как раньше. И что тогда? Продукты рано или поздно закончатся – ну, год еще, от силы два… Да, кому-то повезло, у них есть дачи… Но ведь голодные орды бросятся и туда! Никто не спасется… Господи, страшно себе представить, что тогда будет! И ведь если этот проклятый кокон навсегда, то… у нас просто нет никакого будущего. Нет!

– И все же будем надеяться на лучшее, уважаемая Евгения Петровна!

– Да, будем. А что еще нам остается делать? Вы ешьте, ешьте, Максим. Слава богу, еще есть мука и растительное масло! И соль.

– Да-да, вы совершенно правы – и соль. Кстати, тетя Женя, вы как-то обещали рассказать мне об отце! Помните, вы говорили о вашей с ним встрече?

– Ах да, да… – Глаза женщины затуманились. – Это было, кажется, в мае или в начале июня семьдесят пятого года. Хорошо помню – меня, тогда еще молодого специалиста, как раз избрали в комитет комсомола нашего НИИ. И поручили важное дело – курировать наш профильный пионерский лагерь! На меня тогда все свалилось, представляете? Абсолютно все! Старый председатель профкома, а лагерь – это и его непосредственное дело тоже, по каким-то причинам уволился, нового еще не назначили… был кто-то и. о. Теперь уж и не вспомнить кто. В общем, все решалось в авральном порядке – путевки распределили еще зимой, воспитатели, повар, начальник и его зам остались, слава богу, те же, а вот с вожатыми накладка вышла – обычно мы наших младших научных сотрудников отправляли… так сказать, добровольно-принудительно… Но ведь надо было с ними заранее переговорить! Ну ничего, решили и эту проблему… зато забыли про кружководов! И про музрука! Понимаете, Максим, это все всплывало так неожиданно, вроде все кадры есть – оп, врача нету! И тех же кружководов… и музрука. Музыкальный руководитель – это вообще проблема, оказывается. А физрук?! Про него я ведь тоже в последний момент вспомнила… И тут как раз ваш отец и явился! Сказал, мол, готов физруком потрудиться, за направлением пришел… Мол, начальник лагеря, Сергей Федорович, его с руками-ногами берет… Записку принес даже.

– Как-как начальника звали?

– Абрамов Сергей Федорович, как сейчас помню. Хороший человек, меня все время душечкой называл…

Душечкой…

– Так вот, раньше-то в лагере физруком племянник бывшего председателя профкома работал. Тот еще лентяй, да еще и пьяница… И вот, как сейчас помню, был такой чудесный денек, солнечный, прозрачный, а я сижу за столом мрачнее тучи – то одного специалиста нет, то другого, третьего… А смена уже на носу! И что делать-то? Завалила я, получается, порученное комитетом комсомола дело, завалила напрочь…

И тут вдруг ваш отец появляется… Молодой, красивый, пахнущий так… одеколоном таким приятным. Стрижка модная, весь такой аккуратный, сильный, подтянутый… В светлом, с искрой, костюме, при галстуке… Очень, очень элегантный молодой человек!

«Светлый, с искрой какой-то, костюм, – отметил для себя Макс, – галстук. Хм… а не маловато ли для такого прикида деньжат? Хотя, для того чтобы произвести благоприятное впечатление, ничего не жаль».

– Представился, мол, Максим Андреевич, занимаюсь в спортивном обществе «Динамо»… Вот не помню, чем он там, в обществе, занимался – борьбой, что ли, или плаваньем. Максим Андреевич… Господи! – пенсионерка внезапно осеклась. – Так ведь вы по отчеству Максимович должны быть, а не Андреевич – это же ваш батюшка Андреевич! Кстати, а где он потом жил? Вы раньше так и не рассказали.

– Да много где жил, – опустив голову, тихо произнес молодой человек. – И нельзя сказать, чтобы жизнь его сложилась так уж счастливо. Короче, родители еще до моего рождения развелись.

– Господи!!! Ну надо же так!

– Мать сразу снова замуж вышла, еще беременная… вот у меня и отчество другое, отчима.

– Ага, теперь понятно! Но все равно, вас лучше Максим Максимычем звать! Как Исаева – Штирлица. Знаете, у нас даже игра такая была, сразу после фильма, так и называлась – «Максим Максимыч». Загадывали слово или ситуацию, и, если кто-то кричал: «Штирлиц!» или «Исаев!» – все должны были молчать и никому не верить. А потом – впрочем, это, наверное, неинтересно… Дальше-то с вашим отцом что?

– А ничего дальше… – Тихомиров грустно развел руками. – Умер отец-то – да я уж вам говорил. И так семейного счастья до конца жизни и не обрел.

– Да-а… – Евгения Петровна покачала головой. – Вот уж судьба… Что ж он в Ленинград-то не приехал, ко…

Она тут же и осеклась, что, впрочем, отнюдь не укрылось от Макса, и молодой человек, спрятав улыбку, спросил:

– А вы… вы больше с отцом не встречались?

– Н-нет… – поспешно – пожалуй, даже слишком поспешно – отозвалась женщина.

– Понятно… Значит, отец к вам в лагерь на работу устроился, документы предоставил, вы его и оформили…

– Да нет, документы он дома забыл… Но записку от начальника лагеря предоставил… А документы, сказал, сразу в лагерь и отвезет.

– Логично.

– Ну да… Правда, он потом срочно уехал, в середине смены… вызов срочный пришел с БАМа. Всем так жалко было – очень уж специалист оказался хороший и с детьми ладил. Да, он же и радиста нашел, который и музруком у нас стал, играл, как бог! И, знаете, на всех инструментах – на гитаре, на баяне, на пианино.

«Музрук! – тут же запомнил Максим. – Или, лучше, радист?»

– А через год, в сентябре уже, сторож лагерный его случайно встретил, потом рассказывал. Как раз лагерь уже закрыли – вывозили все.

«Через год… В сентябре семьдесят шестого… Хм… Интересно – зачем?»

А карусельщик Вадик и впрямь оказался «голубым»! Правда, ни к кому из рабочих не приставал, даже к Максиму – имелся у Вадима «друг», мальчик лет восемнадцати, жеманно-красивый и женственный, с модной осветленной прической и золотыми серьгами в ушах.

О, как этот мальчик смотрел на Макса!!! Тихомиров не раз и не два ловил уже на себе эти явно вожделеющие взгляды, и оттого чувствовал себя неуютно. Он вовсе не собирался отбивать у Вадика его пассию, звали «которую» изысканно-слащаво – Рамон, скорее всего это было обычное погоняло.

Так вот, этот Рамон все время заглядывал через окружавший «крутильню» (так назывался несложный механизм, приводивший в движение расположенную шагах в десяти карусель) забор, а ближе к концу месяца дело дошло уже и до почти откровенных приставаний: юный извращенец терпеливо дожидался конца смены и настойчиво приглашал Максима к себе домой. В гости. Чайку, мол, попьем, потанцуем… Нет, нет – упаси боже, ничего такого, просто пообщаемся – вы такой интересный человек. Вадим? А что Вадим? Мы ведь с вами, Максим, не дураки полные, чтоб перед ним светиться? Я ведь здесь живу, рядом, буквально в двух шагах, вон в этом доме – досочка на заборе оторвана, так вы через черный ход прямо ко мне. Двадцать вторая квартира, запомнили? Заходите, Максим, в любое время, в обиде не будете!

Вот такие вот осуществлялись наезды! Причем вполне конспиративно, так что не только Вадик, вообще никто ничего не замечал…

Слава богу, вся эта карусельная история должна была очень скоро закончиться, буквально через несколько дней.

И вот этих-то самых дней у Тихомирова внезапно не оказалось!!! Знал бы раньше – соломки бы подстелил…

А так, фигурально выражаясь, едва не подстрелили на взлете.

И всему виной – случайная встреча.

День выдался хороший – безветренный, спокойный. «Открутив» утреннюю смену, Максим уже собрался домой, да задержался по пути у станции метро, поздороваться с так и не продавшим еще свои картины стариком Чарским. И за спиной вдруг услышал:

– Здрасьте, Максим Андреевич! Бонжур!

Максим резко обернулся:

– Бонжур, бонжур, Володенька! Как там наши?

– По вам все скучают… А вы скоро вернетесь?

– Скоро, скоро, еще месячишко – и «Бонжур, мез анфан».

– Ой, скорей бы… А вы теперь здесь, на карусели работаете?

– Что ты, что ты… Так просто, к приятелю заходил. Ну, прощай Володя, некогда мне, спешу, извини.

– До свиданья, Максим Андреевич! Будем вас ждать.

Черт! И какая же нелегкая принесла сюда этого очкастого «заучку»? И надо же – именно в это время…

Обернувшись, Тихомиров проводил неприязненным взглядом уже усвиставшего на своем велосипеде мальчишку. Усмехнулся – вот что на его месте сделал бы сейчас любой нормальный шпион? Сменил бы лежку или вообще где-нибудь в укромном углу открутил бы некстати появившемуся пацану голову.

Впрочем, и что с того, что Володька случайно повстречал Максима Андреевича? Чай, в одном городе живут… А карусель? Карусель тут вообще ни при чем, так…

Тихомиров на всякий случай подстраховался – вернулся в квартиру на Корзуна окольными путями, потом ночью несколько раз просыпался, прислушивался. Нет, никто его ничем не побеспокоил, только Евгения Петровна все удивлялась – с чего бы это ее квартирант такой нервный?

Будешь тут нервным…

Может, не ходить на работу? Нет, нельзя, сегодня конец недели – получка. Надо забрать продукты – лишними уж всяко не будут.

По этой-то причине Максим и явился, да ничего необычного и не произошло: как всегда, отработав, «открутив» смену, получили зарплату – по семь банок консервированной ветчины, которые молодой человек тут же и уложил в прихваченную с собой сумку.

И собрался уже было идти… Как вдруг…

Если бы Максим не был настороже, то и не обратил бы никакого внимания на двух полузнакомых парней из соседнего дома, которые как-то приходили к Вострикову, интересовались возможностью вступления в ТСЖ. Да-да, они самые! Одного, кажется, Веня зовут, другого – Николай.

Слава богу, Максим их заметил сразу же, не успел и высунуться из-за забора, как увидел – идут. Прямо к карусельщикам…

Молодой человек сразу же пропустил вперед напарников, затаился, прислушался…

Парни спрашивали про него! Хорошо было слышно, как Вадик переспросил:

– Максим? Да, есть у нас такой… Эй, парни, постойте-ка! Макс-то не ушел еще?

– Да вроде бы задержался.

– Вон там, за заборчиком, посмотрите, мужики.

– Спасибо!

Пошли… зашагали… Один на ходу оглянулся… кому-то махнул.

Черт! Ну надо же так…

Бросившись к забору, Тихомиров отодвинул нужную доску и тут же скрылся в кустах, слыша, как кто-то разочарованно крикнул:

– Да нет тут никого.

– Значит, домой ушел, – а это уже был голос Вадима.

– И где он живет?

– Да не знаю я… Ну что вы так смотрите, господа? Правда не знаю… А вы на рынке у старика Чарского поспрошайте. Они, кажется, с Максом друзья.

– Как, говоришь, фамилия старика-то?

– Чарский. Он там картинами торгует, увидите.

Вот, блин, незадача!

Выбираясь из кустов, Тихомиров выругался – и дернул же черт рассказать Чарскому про Евгению Петровну! Теперь, конечно, адресок у них будет… Так что тогда тут стоять? Ноги в руки и…

– Ой, кого мы видим! Какие люди и без охраны?

В арке черного хода одного из ближайших домов внезапно нарисовался Рамон в майке-сеточке и кожаных, в обтяжечку, брюках:

– Никак решили заглянуть в гости? Кстати, а вас там спрашивали, у метро… Наверное, друзья ваши. Может, мне их сейчас позвать?

– Не стоит, мон шер, – натянуто улыбнулся Максим. – Зачем нам лишние люди?

– А вот это верно, Максим, очень и очень верно… Ну что ж, поднимайтесь, посмотрите, как я живу.

Сказать прямо, жил юный извращенец очень даже неплохо – квартирка была отделана по высшему разряду, будьте-нате, и не какой-нибудь там пошлый евроремонт, о нет – старинная основательная мебель, кожаный диван с креслами, антикварный, инкрустированный золотыми вставками столик красного дерева, тяжелые портьеры на окнах…

– Проходите, не стойте, Максим. Бокал шампанского?

– Давай…

Отдернув штору, Тихомиров бросил взгляд на улицу и тут же убрался обратно: с крайне деловым видом Веня, Николай и с ними еще трое парней шагали в сторону улицы Солдата Корзуна.

Однако… ничего не скажешь, быстро управились!

Значит, теперь к Евгении Петровне ходу нет… По крайней мере – в ближайшее время. Ай, как нехорошо-то, нехорошо. Самое главное – как бы эти типы с «тетей Женей» ничего плохого не сделали. Да не должны бы – что она знает-то? Наверняка представятся друзьями, эта славная женщина им все и выложит, да еще и чайку предложит – подождите, мол, Максим скоро придет.

А вот шиш вам!

Однако сколько же здесь сидеть-то? А никакого другого убежища нет, так что…

– Максим, прошу вас!

Жеманно поклонившись, Рамон поставил на журнальный столик серебряный поднос с бутылкой шампанского и двумя бокалами:

– Ну, садитесь же! Выпьем за нашу встречу.

Тихомиров послушно сел, выпил…

А когда извращенец, сославшись на жару, сбросил с себя маечку и вытянул для поцелуя губы, просто смазал ему в челюсть. Так, машинально, сильно-то бить не хотел, а вот получилось…

– У-у-у… – придя в себя, очутившийся на полу юноша застонал и заплакал. – Бо-ольно… Все Вадику расскажу, все…

– Руки протяни, чудо. – Ухмыльнувшись, Максим оторвал свисавший с карниза шнур и, связав извращенца, не долго думая, запер его в ванной. Пущай там, в темноте, посидит.

Закрывая дверь на щеколду, предупредил:

– Будешь орать – набью морду!

Никакого ответа не последовало, видать, парнишка оказался понятливым.

И тут же – Тихомиров не успел еще ни о чем подумать – в дверях раздался звонок.

– Старье берем, старье берем! Господа, давайте ненужные вещи!!

Макс приложился к глазку: двое мальчишек с рюкзаками и сумками. Сейчас частенько ходили такие по квартирам, выпрашивали всякий хлам. Ну да, для кого-то хлам, а для кого-то еще очень даже ничего!

Максим и не хотел отвечать, но…

Словно пламенем ожгло! Озарение!

Отворив дверь, молодой человек выскочил на лестничную площадку:

– Эй, парни! Парни! Вещи-то нужны?

– Ой! – Мальчишки тут же и вернулись, глядя на Тихомирова с радостной надеждой.

Маленькие: одному, верно, лет десять-одиннадцать, другому и того меньше. И как только матери отпустили? Впрочем, а есть ли у них матери-то?

– Что берете, ребята? – во весь рот улыбнулся Макс.

– Да что дадите! Все!

– Подождите… – Взяв оставленную в прихожей сумку, молодой человек вытащил оттуда две банки ветчины, одну из которых и протянул попрошайкам. – Вот вам пока… Вторую получите в обмен на цветы.

– На какие цветы, дяденька?

Максим снова улыбнулся и подмигнул:

– Слушайте сюда, парни! Сейчас побежите на Корзуна, в дом номер…

– На Корзуна? Да мы там уже сегодня были! Зря прогулялись только.

– Зря? Значит, плохо просили… В общем, позвоните, спросите: где Исаевы живут? Вам, возможно, откроет женщина, а может, и мужчина. Но фамилию Исаевы вы в любом случае должны будете произнести громко и четко. Ясно?

– Конечно. Чего ж тут неясного-то?

– Хорошо. Сначала спросите, потом сразу начинайте выпрашивать, напирайте на цветы, мол, Исаевы бы обязательно вам цветы дали. Потом принесете эти цветы или цветок мне и получите вторую банку.

– Ой… а вы не обманете, дяденька?

– Скорей вы обманете – одна-то баночка у вас уже есть. Ну, бегите, не стойте же…

– А…

– В скверике на углу Корзуна и Ветеранов и встретимся…

Не забыв отпереть притихшего извращенца, – пусть уж выбирается, а потом развязывается как хочет, – Тихомиров пошел почти сразу же за ребятами, на углу уселся на лавочку, наблюдая, как выгуливают собак две девчонки в коротких юбках. Ждал. И, между прочим, нервничал.

Ребята явились, наверное, через полчаса, если не позже. Шли одни, никакого «хвоста» не было. Увидев Макса, старший радостно помахал рукой:

– Мы все сделали, как вы сказали, дяденька! Вот!

Цветок! Цветик-семицветик, недавно пересаженный тетей Женей в горшочек! Ну Евгения Петровна, ну голова – сообразила все-таки, вспомнила старую игру… Исаев, Максим Максимыч, Штирлиц…

– Вот вам, парни! – Обрадованный Тихомиров дал мальчишкам еще две банки. – Кушайте на здоровье! Кстати, хозяйка вам сама дверь открыла?

– Сама. Но у нее гости были – два дядьки, они тоже в коридор выглянули. Мы сразу спросили про Исаевых, потом, как вы велели, выпрашивать начали… Дядьки ушли в комнату, а женщина – старая такая бабушка – нам цветок принесла.

– Ну, вот и славно!

– Да, она еще сказала кое-что, – вдруг вспомнил младший. – Шепотом. Привет Шты… Шмы…

– Штирлицу, башка дурья!