Самое таинственное убийство

Глава 8 Следствие

Время шло, а расследование убийства Завары, которое вел Сванте Филимен, все более запутывалось. Неутомимому сыщику никак не удавалось нащупать конец нитки, потянув который, можно развязать клубок.

В первый день, после беглого осмотра виллы и кабинета Завары, Филимен предположил, что убийца мог проникнуть в дом извне. Ведь в крыше кабинета имелся люк, ведущий наверх, где размещалась площадка для летательных аппаратов. Но эта версия отпала, после того как в ходе допросов выяснилось: люком в потолще пользовался только сам Арнольд Завара. У него имелся — в единственном числе — магнитный ключ от люка, с которым он практически не расставался. А возможность подделки или дублирования такого ключа исключена.

Ключ от люка Филимен обнаружил во время обыска в кармане убитого и взял — в числе прочих вещественных доказательств — в чемоданчик для детального исследования; индивидуальный шифр ключа, оказалось, подделать так же невозможно, как отпечатки пальцев или тембр голоса определенного индивидуума.

Чтобы окончательно отработать версию, Филимен допросил о ключе членов семьи Завары.

— Мог ли быть такой ключ у кого-нибудь из друзей или сотрудников Завары? — спросил он у Сильвины.

Та покачала головой.

— Ключ был заказан по индивидуальной матрице, которую Арнольд потом собственноручно разбил.

— А кто бывал у него в кабинете?

— Мало кто. Знаете, Сванте, рабочий кабинет был для Арни святая святых.

— Мог кто-либо проникнуть туда без его разрешения?

— Исключено.

Но, быть может, злоумышленник — или злоумышленники — могли просто взломать люк в потолке, чтобы пробраться в кабинет? Как-то на рассвете, когда ему в голову пришла эта мысль, Филимен решил проверить ее. Он шел по пустынным в этот час коридорам, не рассчитывая встретить кого-нибудь из людей, но в одном из переходов наткнулся на Сильвину.

— Вот иду задать корму попугаю, — показала она пакетик с зерном, который держала в руке.

— В такую пору отдыхать надо.

— Знаете, Сванте, у меня бессонница, и таблетки не берут, — пожаловалась женщина. — Все перепробовала… У вас нет хорошего снотворного?

— Я им не пользуюсь. Да и вам не советую.

— А куда денешься? — вздохнула Сильвина. — Послушайте, а вы-то почему не спите? Сейчас только четыре часа утра.

— Разве только у вас право на бессонницу?

— У молодых сон крепок…

— Увы, не всегда.

— Послушайте, Сванте, я, кажется, догадалась, в чем дело и кто виноват в вашей бессоннице.

— Кто же?

— Я.

— Вы, Сильвина? Это как прикажете понимать?

— Очень просто. Я, не подумав, поместила вас в неотапливаемую комнату. А вы оказались чересчур застенчивым для полицейского и не попросили другую. Простудитесь, заболеете — я буду виновата. Да и как может заснуть человек при температуре, когда вода замерзает?

— Как видите, не простудился и не заболел.

— Морозы вот-вот нагрянут… Хотите, я переселю вас? Прямо сейчас. На вилле сколько угодно свободных комнат.

— Нет необходимости.

Кабинет Завары встретил его лютым морозом. Ртутный столбик термометра показывал «минус сорок». Установка микроклимата деловито шумела, выдерживая заданный ей предельный режим.

Мертвое око шара, стоящего посреди комнаты, покрылось серебряным узором инея.

За окном рассветало, но в помещении было полутемно, поскольку толстый слой инея лежал на стеклах как с внутренней, так и с внешней стороны. Филимен, однако, не стал включать световые панели: глаза его быстро привыкли к полутьме.

Он взял стремянку, которой Завара пользовался, чтобы доставать книги и информблоки с верхних полок стеллажа, и поставил ее под потолочный люк. Ступеньки лестницы постанывали под непомерной тяжестью Сванте, и он опасался, что стремянка развалится, но все обошлось.

Люк оказался в полном порядке. Никаких следов взлома на нем не было, и версию о проникновении злоумышленника через потолочный ход пришлось отбросить. Сванте спустился вниз, стремянку задвинул в угол, куда прежде сунул невидимую скамью — собственноручное изделие Завары.

Труп хозяина после вскрытия лежал на письменном столе. Филимен не без труда оторвал примерзшего Завару и легко, словно перышко, перенес через кабинет, чтобы опустить на невидимую софу. Труп был на удивление легок, что тоже отметил про себя Сванте: казалось, мороз убил в нем тяжесть, оставив только оболочку знаменитого физика.

Сам Филимен к холоду был нечувствителен. Итак, еще одна версия отпала… Он подошел к безжизненному будатору. Погладил рукой округлый бок шара, пушистый от мороза. Каждый из гостей виллы, с которыми он успел уже неоднократно побеседовать, с таким восторгом, взахлеб говорил об аппарате, в котором видны картины прошлого… А дочь убитого, Мартина, даже в будущее заглянула — правда, пока не удалось выяснить, что она там увидела…

Сыщику вдруг самому захотелось посмотреть эти живые картины в таинственных глубинах аппарата.

Может, включить будатор? Это несложно. Тогда комната наполнится трепетным голубым сиянием, а внутри он и сам увидит наконец-то картины человеческой — да и не только человеческой — истории.

Но Сванте преодолел соблазн. Не время сейчас включать аппарат. Многое в его работе остается неясным, даже для ведущих физиков.

Как знать, быть может, будатор имеет какое-то отношение к гибели Завары? Ответить на этот вопрос Филимен пока не мог. Но ничего, он усвоит необходимую информацию, он изучит новую для себя науку с тем, чтобы расколоть орех, решить загадку убийства Завары.

Филимен огляделся. Помещение, казалось, было пронизано незримыми токами высокого напряжения. Он улавливал их глубинами своего существа. Завара, положенный им на невидимое строение, казалось, свободно парил в воздухе, поддерживаемый потусторонней силой, что усиливало таинственность всего происходящего.

Сванте отвернулся от трупа. Огромная безжизненная сфера продолжала притягивать его взгляд. Он протер ладонью окошко, но полностью счистить холодный налет ему не удалось. Внутри, впрочем, можно было разобрать какие-то застывшие картины. Неподвижная спиралевидная туманность напомнила ему схему рождения Солнечной системы, о которой рассказывал вчера Делион, новый его ментор. Выходит, какая-то из частиц материи сохранила в памяти эту грандиозную картину?..

Нужно как следует обследовать письменный стол, за которым был убит Завара. Может, там скрывается еще тайник, помимо того, в котором он обнаружил дневник Арнольда? Посреди стола стоял компьютер, на котором, сыщик это узнал со слов вдовы, Завара работал до последней минуты. Недурно просмотреть память компьютера.

Филимен включил воспроизведение, и у него зарябило в глазах. Экран заполнился математическими символами, значками, в которых сам черт ногу сломит. Увы, до их понимания он еще не дорос. А как знать, может, именно в этих закорючках таится важная информация, которая может пролить свет на убийство?

Письменный стол Завары был огромен. Филимен обследовал все его ящички и закоулки, сложил, чтобы забрать с собой, все клочки бумаги, на которых было хоть словечко, нацарапанное ужасным почерком Завары. Все это подлежало тщательному изучению.

Еще один тайник в массивном дубовом столе обнаружить, однако, не удалось, и Сванте решил, что в следующий раз приедет сюда с портативным эхолотом:, этот полезный для сыщика прибор позволял определять пустоты в различных материалах — от дерева до металла.

Возвращаясь через пустынную лабораторию, Сванте размышлял о неведомом мире, который нежданно-негаданно открылся перед ним, — вернее, только начал приоткрывать, благодаря ментору Делиону, свои тайны. Удивительный мир исчезающе малых и невообразимо огромных величин, фантастический мир ничтожных частичек. Одни из них устойчивы и живут миллионы лет, не меняясь — людям и белковым бы такой век! Другие же частички только и делают, что лопаются, взрываются, распадаются на части. Одни частицы переходят в другие, иные — исчезают, превращаясь, подобно призрачному фейерверку, в сгустки энергии.

И уже совсем непостижимо, думал Филимен, что этот микромир постоянных катастроф и непрерывных трагедий служит фундаментом миру, в котором обретаются люди, фундаментом прочным, не рассыпающимся на части, не взрывающимся. И разве не удивительно, что он, Сванте Филимен, живет в этом мире, который занимает промежуточное положение между квантовой кутерьмой микрочастиц и величавым макрокосмом, миром звезд, галактик и туманностей.

Хотя многого Сванте еще не успел постигнуть, но понимал, что каждый клочок бумаги, исписанный Заварой, представляет для науки огромную ценность. Когда следствие будет закончено, а убийца — изобличен и предан суду, все материалы, связанные с Заварой, а также и его дневник нужно будет передать в Ядерный центр. Пускай специалисты разбираются, что к чему.

Когда Филимен возвращался из кабинета Завары, уже окончательно рассвело. Вилла пробудилась и зажила обычной жизнью. Люди, поначалу угнетенные свалившейся бедой, постепенно приходили в себя. Быт брал свое. И потом, никто ведь не знал, сколько может продлиться следствие. Но каждый, конечно, жил в ожидании вызова к невозмутимому сыщику с непроницаемым лицом.

Поднимаясь на галерею, Сванте снова встретился с Сильвиной. Странная вещь, но ему показалось, что женщина обрадовалась встрече.

— Как хорошо, что мы встретились! — воскликнула она. — А я собиралась идти к вам в комнату. Туда подниматься — сущее мученье…

— Что-то случилось?

— Решительно ничего. К девяти мы собираемся в гостиной, за общим столом. Я приглашаю вас к завтраку.

— Спасибо, я не смогу.

— Вы еще ни разу, Сванте, не откликнулись на мое приглашение, не сели со всеми за стол.

— Времени нет, Сильвина. Я уж так, на ходу, перекушу да чайком запью.

— Понимаю ваши мысли. Ведь за столом обязательно окажется потенциальный убийца, не так ли? Но согласитесь, что было бы несправедливо из-за одного бросать тень на всех остальных.

— Я пока ни на кого не бросил, как вы говорите, тень.

— А может, вы опасаетесь, что вам подсыплют яду? — продолжала Сильвина. — В таком случае обещаю вам, что каждое блюдо я буду пробовать сама.

— Я яду не боюсь.

— Короче, вы пренебрегаете нами. Что ж, может, вы и правы. Но в таком случае разрешите я позабочусь, чтобы еду вам подавали в комнату. Ценю вашу скромность, но… И я не хочу, чтобы на моей совести была ваша смерть: если не от холода, так от голода! Вы, наверно, из кабинета? — спросила она. — Да.

— Что-нибудь новое удалось обнаружить?

— Все по-прежнему. Температура — минус сорок.

— И вы в таком виде, без шубы? — всплеснула она руками. — Птицы при такой температуре замертво падают.

— Но я не птица, — резонно заметил Филимен.

В конце галереи сыщик столкнулся с Рабиделем. Марсианин стоял у клетки с попугаем, пытаясь с ним объясниться. Но обычно без умолку болтающая птица на сей раз не желала подавать голос.

— Развлекаемся? — поздоровавшись, спросил Филимен.

— Хочу вот потолковать с этим несносным созданием, но ничего не получается.

— Интересней собеседника не нашлось?

— Не смейтесь, Сванте. Мне пришло в голову, что попугай мог бы кое о чем нам рассказать. Ведь он постоянный обитатель виллы.

— В клетке.

— Не только. Иногда хозяйка выпускает его на волю, и он, полетав немного по галереям и комнатам, возвращается.

— Вот как? Это любопытно.

— Чем не свидетель!..

— Но как вы разговорите его? Как извлечете нужную информацию?

— В том-то все и дело. Проблема контакта живых существ разного рода — одна из самых важных. К сожалению, это мало кто из людей понимает; вот Арнольд был солидарен со мной… Думаем о контактах межзвездных, а на собственной планете с меньшими братьями не можем понять друг друга. А ведь и на земле, кроме людей, есть, я уверен, разумные существа.

— Дельфины?

— Не только. — Рабидель кивнул на проплывшего мимо них шарообразного. — Еще немного — и белковые, наши создания, превзойдут нас.

— Вас это пугает?

— Нисколько. Превосходят же нас с вами машины — в скорости, компьютеры — в быстроте счета и так далее. Но что вы так смотрите на меня, Филимен?

— Вы очень изменились.

— Изменился? В каком смысле?

— Я видел вас несколько лет назад.

— Где?

— На Марсе. В Городе, на проспекте Скиапарелли, возле дома номер 17.

— Расскажите подробнее, — оживился Рабидель.

— В другой раз, — махнул рукой Филимен. — Вы не знаете, где Делион?

— У меня с ним встреча назначена.

— Пришлите его, пожалуйста, ко мне. А разговорить попугая — это мысль, достойная хроноскописта! — произнес Сванте на прощанье.

В ожидании Делиона сыщик присел к столу и принялся просматривать клочки бумаги, принесенные из кабинета Завары.

«Поработал впервые с будатором. Включил его наобум, без всякой градуировки — нетерпение одолело. В качестве рабочего вещества бросил в него собственную расческу. И увидел… Нет, чтобы описать это, требуются целые тома. Плюс спокойное состояние духа, до которого мне далеко. В другой раз… Не могу понять, что со мной. Мысли путаются, тело стало невесомым, как бы стеклянным. И такое ощущение, что мир, в котором я нахожусь, раскалывается. Видимо, все это от волнения и перевозбуждения».

«Видения, видения… Они возникают из небытия и снова пропадают. Реальность это — или те чудовища, которых порождает сон разума?» «Где граница между машиной и человеком? Между продуктом миллионолетней эволюции, который возник в результате бесчисленных проб и ошибок матери-природы, и произведением рук самого человека разумного? Много говорим об этом с Рабиделем. В последнее время все больше думаю о белковых созданиях. Растет их роль в жизни нашего общества, и шире — земной цивилизации. Уверен: необходимо наделить их правами, которые положены разумным существам.

Предвижу в ответ истошные вопли беотийцев, ретроградов всех мастей:

— Права — машинам? Свободы — машинам?

Да, господа, именно так. И я не отступлю ни на шаг от избранной позиции. Неважно (это слово было дважды подчеркнуто), каково происхождение разума — искусственное или естественное. Важно другое: какого уровня достиг этот разум. И после некоторой критической черты, достигнув определенного уровня, дающего возможность саморазвития, разум обязан быть свободным».

Дочитав до конца последнюю записку, Сванте резко поднялся. Текст вызвал у него рой мыслей, от которых голова закружилась. Каким чудом, каким колдовством сумел Завара подсмотреть и вычитать его собственные мысли?!

Пробив серую пелену, на низком небе показалось пятно солнца. По внутреннему двору прошли Мартина и Эребро, хмурые, озабоченные. Под их ногами похрустывал ледок, за ночь образовавшийся на лужах.

«…Эти мысли вынашиваю давно, но для большинства они, увы, неприемлемы, что приводит меня в отчаяние. Даже А. Д. не могу переубедить. Пытался сегодня, а он мне — ехиднейший вопрос:

— Если следовать твоей логике, Арни, то почему бы не предоставить человеческие права твоему орнитоптеру с программным управлением? Или, того лучше, грузовику, который умеет тормозить на красный свет?

— Ничего сногсшибательного ты не предложил, — возразил я. — И орнитоптер, и грузовик могут получить определенные права. При одном условии: они должны выполнить тесты на разумность. А белковые уже сейчас могут выполнить такие тесты».

— Какого союзника я потерял… — пробормотал Филимен. Затем спрятал последний листок в кейс, в папку с особо важными документами, связанными с расследованием убийства Завары.

Кто такой этот А.Д., о котором упоминает погибший физик? Не исключено, что его придется разыскивать вне круга людей, находящихся на вилле.

В двери послышался стук, по которому сыщик определил, что пришел Делион. Сванте теперь различал по стуку каждого обитателя виллы. В манере стучать в какой-то мере проявлялся характер человека. Сильвина стучала сухо и отрывисто, Арсениго Гурули — с лихой бесшабашностью, Мартина — робко и деликатно, Рабидель — словно рассыпая мелкую барабанную дробь, Эребро — неуверенно, делая разновременные паузы между ударами, словно не в дверь стучал, а выбивал текст на морзянке.

Делион стучался в дверь уверенно, по-хозяйски, или лучше сказать — по-менторски.

Войдя, Делион водрузил на стол увесистую стопку книг и информблоков.

— Боюсь, переборщил, — сказал он, отдуваясь. — Здесь на месяц работы, а вы, наверно, еще предыдущую порцию не переварили.

— Ошибаетесь, ментор. Я ее усвоил. Можете забрать, — кивнул он на соседнюю стопку.

— Невероятно. Фантастическая работоспособность! Скажите, как это вам удается?

— Я выбираю только то, что мне необходимо, иначе не могу: времени не хватает.

— А вот у меня его с избытком.

— Вам не жаль, Атамаль, убивать время на шахматы?

— Странный вопрос, — усмехнулся Делион. — Разве мы не убиваем время на все прочее: труд, науку, путешествия, любовь. Да вот на наши беседы, если угодно! Или на допросы, длящиеся часами.

— Это разные вещи. Нельзя путать игру с серьезными занятиями.

— Игру!.. Сразу видно, Сванте, что вы не шахматист. И потом, разве можно отделить серьезную вещь от несерьезной? Есть люди, которые не откажутся от шахмат даже под угрозой смерти.

— Это глупо.

— Могли бы вы в своей жизни отказаться, допустим, от любви?

— Запросто, — не задумываясь, ответил сыщик.

— И это говорите вы, молодой человек! — возмутился Делион. — Наверно, любовь еще не коснулась вас своим крылом…

— Вот-вот, крыло любви. А также стрела Амура, яблоко Афродиты и прочее в том же духе. Я полагаю, любовь — иррациональное чувство, которое не поддается логически непротиворечивому определению. И потому она не имеет права на существование.

— Счастливый человек! Но так считают, смею вас уверить, далеко не все.

— Кроме того, чувства сокращают жизнь.

— Ну, знаете! Тогда уж, как заметил мудрец, жить нездорово: кто живет — умирает. Но вернемся к нашим баранам, или Альдебаранам. Вы осилили книгу о физических константах?

— С трудом. Но что делать, сам взвалил на себя эту ношу, дорогой А.Д.

— Вы назвали меня А.Д.? Так обращался ко мне только один человек в мире.

— Завара.

— Вы потрясаете меня, Сванте. Когда общаешься с вами, кажется, находишься под рентгеном. Ведь мы с Арнольдом спорили всегда без свидетелей!..

— Скажите, будатор Завары вызывал интерес?

— Еще какой!

— Я имею в виду — никто не пытался похитить его аппарат? Или бумаги Завары? Может быть, ему кто-либо угрожал, шантажировал?

— Ах, вот вы о чем. Нет, я ничего такого не знаю. Но Завара в последние дни, когда возился с будатором, был не в себе. Это точно.

— Не в себе? Что вы имеете в виду?

— Нервничал, всех в чем-то подозревал.

— Может, просто переутомился?

— Возможно. Я не медик. А показываться врачам он категорически отказывался.

— А стрелять из револьвера вы умеете, А.Д.? — круто изменил Филимен разговор.

— Стреляю, и неплохо, — не задумываясь, ответил Александр. — Мы частенько состязались с Арнольдом в его тире. Били из его регельдана по подвижной мишени.

— А вам известно, что Завара убит из этого оружия?

— Я думал об этом, Сванте. И знаете, у меня своя версия того, что произошло.

— Какая же?

— Завара сам в себя выстрелил.

— Самоубийство?

— Да. В том состоянии, в котором он находился в последние дни, это вполне возможно.

— Я рассматривал эту версию, Атамаль, и отверг ее, после паталогоанатомического исследования. Выстрел был произведен с расстояния не менее одного метра.

Зубы Делиона начали выстукивать дробь — возможно, от холода.

— Вижу ваши муки, ментор. На сегодня наша беседа закончена. Пойдемте, я провожу вас.

Когда они шли по галерее, сыщик спросил:

— Вы хорошо знаете Рабиделя?

— Да. Мы с ним общаемся не один десяток лет.

— Меня интересует его психологический портрет. Может он совершить совершенно непредсказуемый поступок?

Они остановились возле клетки с попугаем.

— Рабидель — человек одаренный. Однако взбалмошный, разбрасывается в занятиях. Бывает, его поступки лишены смысла. И уж непредсказуемый, это точно.

Птица в клетке нахохлилась и застыла, наклонив голову набок и вперив в Александра точечный глазок.

— Однажды говорю ему: «Раби, в твоих действиях нет логики», — продолжал Делион. — А он усмехнулся и отвечает: «Не ищи логику там, где ее нет».

И тут горячо и сбивчиво забормотал попугай. Делион вздрогнул от неожиданности, а полицейский поощрительно посмотрел на птицу. Сначала слов было не разобрать, но в конце бессвязной тирады попугай выкрикнул пронзительным голосом:

— …Ррраби, в твоих действиях нет логики! Ррраби, в твоих действиях нет логики! Ррраби, в твоих…

— Заткнись, негодяй, — замахнулся Делион, потерявший всякую выдержку, и птица испуганно смолкла.

Рабидель явился точно в то время, которое назначил ему Филимен.

— Точность — вежливость королей, — приветствовал его сыщик.

— И физиков, — добавил марсианин.

Рукопожатие Рабиделя было вялым, а рука — горячей и влажной. Собираясь к Филимену, он нацепил на себя все, что только было можно, зная, что иначе замерзнет.

Сванте сел за стол и, опустив руку в заранее выдвинутый ящик, стащил с нее тонкую пленку, облегавшую ладонь в виде перчатки: таким нехитрым способом он собирал, незаметно для допрашиваемых, отпечатки пальцев, чтобы потом идентифицировать их с отпечатками на револьвере. Правда, некоторые отпечатки хранились в досье, которые передал ему полицайпрезидент, но Сванте не склонен был им очень доверять и решил отпечатки перепроверить сам.

— Опишите, пожалуйста, как можно более подробно ваше посещение кабинета Завары в ночь убийства.

— Можно, я начну издалека?

— Пожалуйста.

— Меня всегда волновали проблемы пространства и времени. Особенно времени… Арнольд намного опередил меня, хотя и опирался на мои работы… Я много слышал о будаторе, и мне было очень интересно посмотреть его в действии.

— Сколько раз вы ходили в кабинет?

— Три.

— Один или с кем-нибудь?

— Один.

— А там, в кабинете, с вами происходило что-нибудь необычное?

— Если я это расскажу, меня сочтут сумасшедшим.

— Положитесь на тайну следствия.

— Видите ли, первыми в кабинете побывали Сильвина и Делион. Из их рассказа я понял, что вокруг будатора что-то происходит. То, что не должно происходить ввиду наличия энергетической защиты. Искривлено пространство. Нарушено течение времени — это я говорю вам, как старый хроноскопист. Вам трудно понять эти вещи…

— Я пытаюсь в них разобраться.

— Знаю о ваших занятиях с Делионом.

— От него самого?

— Разве это тайна? — забеспокоился марсианин. — Уверяю вас, Атамаль не сделал ничего дурного… Это в высшей степени порядочный человек.

— Да, вы умеете защищать приятеля. Если бы и он отличался тем же свойством.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. Так, мысли вслух. И успокойтесь: из своих занятий физикой я не делаю тайны; итак, что с вами произошло в кабинете?

— Меня, в первую очередь, едва вошел, поразило голубое сияние, испускаемое аппаратом. Я много занимался радиацией, но ничего подобного не встречал.

— А дозиметры?

— Они молчали. Это было свечение неизвестной человеку природы.

— Я застал это свечение, когда вошел в кабинет убитого. Я решил, что оно безвредно.

— Ваше мнение, извините, здесь мало что значит. Удивительно, что и Завара был того же мнения.

— Оставим в покое свечение. Что еще оказалось необычным в кабинете?

— Вокруг шара было посветлее, по углам гнездился полумрак. В одном из углов мне померещилась фигура…

— Продолжайте.

— По складу ума я ученый, и во всем привык доискиваться рационального объяснения, игра воображения? Возможно и такое. Мираж? Я всматривался, но видение не исчезало.

— Фигура стояла на полу?

— Нет, висела в воздухе, словно парила, примерно в полуметре от пола.

— Что представляла собой фигура?

— Она сразу показалась мне знакомой, но сумрак скрадывал черты. Тем не менее я разглядел ее. Это была фигура Арнольда Завары.

— Вы уверены в этом?

— Ошибка исключена. Я слишком хорошо его знаю.

— А как он был одет?

— Точно так же, как в гостиной, на юбилее. Даже галстук был, который Сильвина цепляет ему в торжественных случаях.

— Что вы сделали?

— Бросился к фигуре, но призрак исчез. Просто, понимаете, растаял в воздухе.

— Ваше объяснение?

— Тут я пас, — Рабидель развел руками.

«Только этого мне недоставало, — подумал начинающий сыщик. — Таинственный замок, в котором водятся призраки. И о них говорит мне не экзальтированная девица, не Мартина или эта длинноногая с кукольным личиком Даниель, а Рабидель — серьезный ученый, который никак не смахивает на фантазера…»

— Мог Завара войти в кабинет, когда вы там находились?

— Нет, он в это время оставался в гостиной. Вам это, наверно, подтвердили остальные. Но если даже предположить, что Арнольд прокрался вслед за мной… Почему он висел в пространстве? И как мог исчезнуть, раствориться, когда дверь оставалась закрытой? Завара — не снежная баба и не Снегурочка.

— Из револьвера стрелять умеете?

— Стреляю.

Сыщик достал из стола регельдан, показал издали марсианину:

— Это оружие вам знакомо?

— Еще бы. Я сам заказывал его в лучшей оружейной мастерской Дамаска к одному из предыдущих юбилеев Арни.

— И в подвижную мишень стреляете?

— И в подвижную приходилось, — с вызовом ответил марсианин. — Только не в человека.

— Успокойтесь, Рабидель. Я ни в чем вас не обвиняю, только выясняю обстоятельства, информацию собираю. Делион тоже неплохо стреляет?

— Атамаль неспособен выстрелить в человека. Ручаюсь за него, как за самого себя.

— И последний вопрос. Зачем в кабинете Завары был автофиксатор?

— Я бывал у него, и могу утверждать, что автофиксатора в кабинете не было.

Филимен достал несколько обломков и выложил их, придвинув друг к другу, на столе перед марсианином.

— Что это?

— Куски от автофиксатора, который висел над столом Завары. Прибор был разбит вторым выстрелом.

— Странно, — пробормотал марсианин, разглядывая обломки. — Выходит, сам Завара повесил его.

— А может, неизвестный злоумышленник?

Вопрос повис в воздухе, подобно призраку.

В течение следующего дня Филимен путем рукопожатий собрал недостающие отпечатки пальцев. Потом произвел дактилоскопическую экспертизу.

Результат мог бы обескуражить и самого опытного детектива.

Отпечатки всех — без исключения! — гостей оказались на рукоятке регельдана. Все стреляли из него или, по крайней мере, брали в руки драгоценное оружие. Таким образом, в поисках убийцы не удалось продвинуться ни на шаг.

В барабане оставалось семь пуль. Восьмая их товарка застряла в горле Завары, раздробив мозжечок и шейные позвонки. Девятую, раздробившую автофиксатор, Филимен обнаружил на полу кабинета.