Самое таинственное убийство

Глава 9 Даниель

Закончив исследование вещественных доказательств, Сванте Филимен приступил к расшифровке дневника убитого физика. К этому времени он почувствовал себя достаточно подготовленным с помощью ментора, формулы больше не отпугивали, как поначалу. За каждым буквенным обозначением он прозревал, пусть не совсем ясно, глубинный смысл, связанный с пространством, временем, энергией, прочими физическими категориями. И это было интереснее, чем поглощение самой захватывающей информации. Никогда не думал Сванте, что сухая абстрактная наука может так захватить его. То, что он начал ради следствия, теперь приобрело самостоятельное значение.

За эти дни он успел привыкнуть к обитателям виллы, а они — к нему. Дом и обширную прилегающую территорию, покрытые защитным силовым куполом, он знал теперь назубок. Что касается невольных пленников виллы, то они смирились со своим положением, а въедливого и дотошного Сванте воспринимали как стихийное бедствие, ниспосланное небесами, вроде града или грозы.

Впрочем, Филимен служил и единственной надеждой, что тягостное заточение когда-нибудь кончится, и участники злосчастного юбилейного торжества — не все, разумеется, а с некоторым исключением — вновь обретут свободу.

Изменилось поведение белковых. Все более строптивые по отношению к гостям и хозяйке, они беспрекословно слушались команд Филимена.

Помимо общих завтраков, которые проходили в гостиной, гости были предоставлены сами себе.

— Если не будем встречаться все вместе, хотя бы раз в день, совсем одичаем, — убеждала Сильвина.

Что касается Филимена, то ему три раза в день один и тот же шарообразный приносил на растопыренных щупальцах раз и навсегда сделанный заказ: в выборе еды сыщик был, по всей видимости, неприхотлив.

Время шло, и люди нервничали, шушукались в коридоре, глядя вслед Филимену. Сыщик, однако, держался невозмутимо.

— Как успехи у твоего подшефного? — спросил однажды марсианин у Делиона.

— Не знаю, как с расследованием убийства, он меня в это не посвящает. Да и сам я некоторым образом, э-э… подозреваемый. Но в физике у Сванте — прогресс, и немалый. Такое впечатление, что его мозг обладает огромными неиспользованными возможностями. А вообще, странный он человек.

— Странный, странный… — проворчал марсианин. — Этот термин мало что выражает. Странным мне показался и Завара, когда я приехал к нему с месяц назад. Дружеского общения, к которому я привык, не получилось. Он смотрел на меня, как удав на кролика. Все время намекал на что-то — я так и не понял, о чем речь. Был подозрителен сверх всякой меры. Всюду ему мерещились скрытые заговоры, недоброжелатели. Все, видишь ли, собирались похитить то ли его бумаги, то ли будатор.

— В психиатрии такое известно и называется сверхценной идеей. Потом, Арни смешивал фантазии с реальностью, у него даже видения бывали.

— Откуда это известно?

— Он сам мне рассказывал. Под большим секретом. И почему-то всегда — близ будатора.

— Это бывало не только у него. Ну, а когда мы из заточения выйдем? — круто изменил марсианин разговор на тему, наиболее популярную среди обитателей виллы. — Мне кажется, у него значительно большие успехи не в расследовании убийства, и даже не в освоении науки — впрочем, об этом не мне судить, а на третьей стезе.

— Не понимаю.

— Я имею в виду его успехи у прекрасного пола, — пояснил марсианин.

— Не замечал.

— Ты не наблюдателен, Атамаль. А я все подмечаю, как старый экспериментатор-хроноскопист… Короче, Даниель весьма красноречиво посматривает на нашего сыщика.

— Ну уж!

— Ей богу.

— Да, дела, — протянул Александр. — Быстро же она забыла своего кумира. Как говорится, тех сапог еще не износила.

— Башмаков, — поправил Рабидель.

— Тем более. А ведь Арнольд столько для нее сделал, из ничтожества поднял.

— Благодарность не характерна для женщин.

— Верность — тем более.

Едва ли кто-либо из гостей виллы, изнывающих от безделья и дурных предчувствий, мог догадаться, что в мозгу беспечного на вид сыщика идет напряженная работа, возникают версии, которые оцениваются с математической точностью.

С утра Филимен совершал обход виллы, наблюдая за жизнью гостей. Не пустовали развлекательные устройства, игротеки, спортивные манежи, на которые покойный хозяин не пожалел затрат. Кое-кто пользовался тиром, стреляя, правда, не из регельдана, который хранился у Сванте, а из другого оружия, которого на вилле хватало.

Потом до обеда Филимен занимался допросами.

В это утро он первым столкнулся с Эребро. Жених Мартины сделал вид, что не заметил Филимена, и юркнул в спортивный зал. Сыщик не стал его окликать: зачем? Когда Эребро понадобится, он снова пригласит его к себе. К если у молодого безработного физика что-то скрывается за душой — оно обязательно проявится. Если не с помощью прямого вопроса, то с помощью десятка косвенных.

Где-то неподалеку должна быть Мартина — эта пара неразлучна. Интуиция не обманула сыщика — за поворотом у окна он увидел девушку, которая поджидала возвращения Эребро.

Останавливаться, однако, Филимен не стал — не было времени: его ждала Даниель.

Сванте внимательно проштудировал досье и выслушал мнение других о Радомилич, но не сумел пока составить о ней четкого мнения. Поначалу, когда Даниель его встречала ищущим взглядом, Филимену становилось смешно. Потом привык. Молодая женщина увлеклась красивым сыщиком — дело житейское. Что касается Сванте, для него важно одно: в какой мере красотка причастна к убийству Арнольда Завары, ну, а чтобы выяснить это, все средства хороши. И пофлиртовать немного не грех…

До прихода Даниель оставалось время, и он принялся перелистывать дневник Завары.

«…Позднее чувство — не выдумки стихоплетов. Оно есть, и оно мучительно. Не с кем поделиться: высмеют, затопчут в грязь. Дети? У них свои проблемы. Мишель совсем ребенок. Игрища да дискотеки ему подавай. Чтение? Опять же дурацкие детективы, с убийствами, трупами и проницательными сыщиками. К логопеду никак не заставлю его обратиться: „Таким остаюсь, каким Господь меня создал“. Обижается, видите ли… С фертачниками ему лучше, чем с отцом и матерью. С Сильвиной ему тяжело. Как и мне».

«С Мартиной никак не найду общий язык. Девочка на меня смертельно обиделась за то, что уволил ее Эребро. Ну, как ей объяснишь, что Эребро бесталанен, на широкой спине тестя хочет въехать в рай. Главное же — я раскусил его! — на будатор заглядывается, может бумаги мои стащить. Что-то недоброе у него на уме…»

«Весь мир готов вцепиться в мое открытие. Но я ни с кем не собираюсь делиться. Всем от меня что-то нужно. Но есть один человек, которому не нужны ни мои деньги, ни моя слава. Это ты, В.! Поистине, Бог свел нас».

Последняя запись была для Филимена камнем преткновения. Что еще за таинственный или таинственная В.? Новый персонаж происходящей трагедии? Среди гостей виллы никого с таким инициалом не было, в отличие от А.Д. Значит, необходимо допросить на этот предмет того, кто был наиболее близок, по крайней мере в последнее время, к убитому Заваре. Поразмыслив, сыщик остановил свой выбор на Даниель.

Филимен посмотрел на часы. Даниель всегда опаздывает — это ее стиль. А может, лучше предварительно переговорить с Сильвиной? Решено: он пойдет и отыщет вдову убитого. А Даниель, вызванная к определенному часу, пусть помается под запертой дверью — это ей полезно.

Из своих ежедневных наблюдений за обитателями виллы сыщик выяснил, что Сильвина взялась за поддержание формы. По утрам, перед бассейном, ходит на теннисные корты. Время раннее — может, она еще там?

Выйдя из комнаты, Филимен припустил к кортам так, что только ветер в ушах засвистел.

Он не ошибся — в спортивном зале кто-то был. Из-за полупрозрачной стены доносились выкрики, резкие удары по мячу. Один голос был женский, он явно принадлежал Сильвине. А вот ее партнера Филимен никак не мог определить. Он решил не мешать игре и принялся терпеливо прохаживаться по коридору, туда-сюда, с невозмутимостью маятника.

Вскоре дверь отворилась, из помещения вышла разгоряченная Сильвина, с потным лицом и сбитой прической. В руке она держала плетенку с несколькими теннисными мячами и ракеткой.

— Какая встреча! — сказал Сванте.

— Давненько не виделись.

— Вы куда?

— В бассейн. А что, нельзя?

— Кто может запретить что-либо хозяйке, — пожал плечами сыщик. — Разрешите? — Он взял у нее плетенку.

Они двинулись по упругой пластиковой дорожке, соединяющей корты с помещением трех бассейнов.

— С кем вы сейчас играли в теннис, Сильвина?

— Со своим постоянным партнером.

— Почему он не вышел с вами?

— Откуда мне знать? Может отдохнуть решил, на травке поваляться. Впрочем, он в отдыхе не нуждается. Неутомимый, вроде вас. А травка вокруг кортов мягкая такая. Виниловая, но от настоящей не отличишь. Надумаете поспать на ней — пожалуйста, а вместо подушки возьмите книгу по физике, только потолще.

Сванте остановился.

— Меня оскорбить вам не удастся. А на мои вопросы можете не отвечать, если полагаете, что они могут повредить вам…

— Простите, — Сильвина взяла его под руку. — А что касается вашего вопроса о том, кто мой партнер… Я играла с сервороботом.

— Вы играли с белковым? — переспросил сыщик с заблестевшими глазами.

— Да. Это моя маленькая тайна, которую я не раскрывала никому.

— Даже Арнольду?

— Даже ему.

— И как проходит игра?

— Зря улыбаетесь. Белковые не так глупы и неуклюжи, как полагают некоторые. Кстати, к вам они, как я заметила, благоволят… Я обучила одного из них теннису, и не жалею об этом. Реакция на мяч бесподобная. А вы бы видели, как подает! Можно подумать, у него не мозг, а счетно-решающее устройство. Подпрыгивает на одном щупальце, ракетку зажимает другим, остальные для равновесия растопырены… В первые дни мне казалось — сейчас после удара мяч улетит к черту на кулички! Но он как пуля пролетал над сеткой, ни разу не задев ее.

— Хотел бы посмотреть вашу игру.

— Приходите завтра утром на корты. А вы в теннис играете?

— Да.

— Может, маленький турнир составим?

— Спасибо, времени нет. Но загляну завтра обязательно. Меня очень интересует, как играет белковый с человеком. Ну, а кто из вас играет лучше?

— Кто играет лучше? — женщина воззрилась на собеседника. — Вы шутите, Сванте! Я бываю счастлива, если сухой счет размочу.

— И часто бывает такое счастье?

— С каждой игрой все реже. И потом, подозреваю, что белковый иногда пропускает удар, чтобы угодить хозяйке.

— Выходит, робот всегда у вас выигрывает? Зачем же играть тогда? Не вижу логики.

— Логика простая, Сванте, — она поправила волосы. — Играть с белковым интересно, он все время меняет тактику. А кроме того, с кем-нибудь из гостей мне играть тяжело. Все время сверлит мысль: а вдруг это он?! Вы понимаете меня?..

— Понимаю, Сильвина.

— Мне тяжко видеть гостей, хотя я честно стараюсь исполнять обязанности хозяйки. Подумать только, убийца сидел с Арнольдом за одним столом, ел его хлеб, пил его вино… И еще тяжело каждый день видеть человека, которого ненавидишь всеми фибрами души. Хочется его задушить, а Вместо этого приходится любезничать.

— Об этом человеке я и хочу с вами поговорить.

— Я убеждена, Сванте, что эта девка явилась причиной смерти Завара.

— У вас есть факты?

— Какие у меня факты? — глаза Сильвины наполнились слезами. — Если Даниель и не стреляла в Арни, все равно она его погубила.

— Я найду убийцу, — просто сказал Сванте.

— Я уж утратила надежду.

Данное убийство — задача с ограниченным числом параметров. Она имеет решение, и я отыщу его. Скажите, много было у Завары знакомых женщин?

— Знакомых женщин? Нет, Арни не был тот человек, за которого, боюсь, вы его принимаете. Вешались на него, конечно, гроздьями, особенно студентки и молоденькие лаборантки. Но Арнольд был в душе скромен, даже целомудрен. Знал только свою физику. Может, потому его и подцепила первая вертихвостка, которая проявила настойчивость. Если вам о нем наговорили что-то такое — не верьте! Уж я-то знаю Арни.

— Скажите, а была у него знакомая с инициалом В.?

Сильвина задумалась.

— Нет, не припомню такой, — покачала она головой. — Но, между нами говоря, от Завары, такого скрытного, всего можно было ожидать.

Расставшись с вдовой Завары, сыщик поспешил к себе. Неприязнь, даже ненависть Сильвины к Даниель не была для него новостью. Но сегодня он впервые уловил у Сильвины нотки неприязни к убитому супругу, купавшемуся в лучах славы и имевшему столько поклонниц.

«Вот и еще один мотив убийства, — размышлял он, перепрыгивая на самую быструю ленту. — Но достаточен ли он, чтобы направить револьвер в затылок жертвы?»

— Мотив, мотив… — проговорил он себе под нос. — У меня накопилось их столько, что можно, пожалуй, составить целую симфонию. А что толку?

Еще издали он заметил у своих дверей тонкую, словно точеную фигурку: это была Даниель.

— Прошу простить за опоздание.

— Не имеет значения, — улыбнулась Даниель и пожала руку Сванте. Ей после первого допроса понравилось обмениваться с ним крепкими рукопожатиями.

Войдя в комнату, она подошла к окну и, ловя свое отражение, поправила прическу.

Как мог увлечься такой пустышкой столь серьезный ученый, как Завара? Что он нашел в ней? Вопрос, не имеющий смысла. Такие задачи не имеют общего решения. Да и что он, Филимен, знает об этой молодой женщине?

Есть некая общая закономерность: противоположности сходятся. Это не только закон Кулона, трактующий о разноименных электрических зарядах, но и, как успел убедиться Филимен за свою недолгую практику, правило человеческого общения.

Пока Радомилич усаживалась, он освежил в памяти еще несколько текстов из дневника Завары.

«…Час без тебя. В., кажется вечностью. Забраться бы с тобой за Плутон, за исхоженные орбиты. Но как бросишь все, чему посвятил жизнь?»

После обычных формальных вопросов Филимен спросил:

— Каковы были ваши отношения с убитым?

Даниель, закинув ногу на ногу так, что юбка взлетела выше колен, небрежно ответила:

— Завара — руководитель, я — подчиненная. Вот и все отношения.

— Все ли?

— Боже мой, Сванте, неужели вы ревнуете? Смешно ревновать к человеку, который покинул этот мир.

— Отвечайте на вопрос.

— У вас богатое воображение, — усмехнулась Даниель. — Мне это нравится. Скажите, Сванте, почему вы всегда такой серьезный?

— Я веду следствие…

— Ну, конечно, служебные обязанности. Неужели в вашем учреждении все такие? Как там, должно быть, ску-учно, — протянула она.

— Люблю веселых людей.

— Это вселяет в меня надежду.

— Вы не ответили на мой вопрос: каковы были ваши отношения с Заварой? — напомнил сыщик.

— Мы были близки с Арнольдом… Но вы ведь и так про меня все знаете!

— Какую работу вы выполняли в Ядерном центре?

— Я готовила чай. Вы не ослышались, Сванте. В течение дня я готовила обыкновенный чай. Вернее, необыкновенный.

— Легкая работа.

— Заблуждаетесь, Сванте. Это, конечно, не кварки, или как их там, подсчитывать, или время — пространство на параллельные миры расщеплять… Но смею вас уверить, мои обязанности были не из простых. Вы слышали о церемонии приготовления тибетского чая?

— Не приходилось.

— В этой церемонии — десятки правил, и ни одного нельзя нарушить.

— Вы изучали эти способы по источникам?

— Скажете тоже — по источникам! — фыркнула Даниель. — Когда я увидела толстенные тибетские фолианты, то сразу решила: и жизни не хватит, чтобы их одолеть. Так и сказала Заваре…

— При чем тут Завара.

— Пожалуй, нужно начать сначала. Я работала официанткой в мегаполисе, в небольшом кафе на нижнем уровне. Однажды Завара забрел туда, я ему приглянулась, он зачастил… Ну, потом предложил перейти в Ядерный, чтобы была поближе. Говорю, мне там делать нечего. Ничего, отвечает, придумаю что-нибудь. И придумал! Целебное чаепитие, стимулирующее работу головного мозга. Между прочим, никакой лабуды, все без обмана. Сочинил мне командировку в Тибет. Там монахи в монастыре целый месяц обучали меня своим премудростям. А на прощанье особым травяным сбором снабдили, из тысячи высокогорных растений. «Пусть пьет, — сказали, — мудрый Завара-сан».

— Они знали Завару?

— Представьте себе. Для них Арнольд был чем-то вроде святого.

— Ну и что? Ваш чай отвечает своей славе?

— Вполне. Только возни с ним ужасно много.

По просьбе Филимена Даниель прочла ему целую лекцию о технологии приготовления тибетско-китайского чая. Молодая женщина была не глупа и понимала, что все эти разговоры — только прелюдия к чему-то главному, паутина, в которой неосторожная букашка может легко запутаться. У сыщика странная манера разговаривать, он задает вопросы вразброс. Как с ним держаться? Вроде доброжелателен, но можно ли положиться на добродушие полицейского? И надо же, ко всему он ей нравится, этот красавчик, похожий на джентльмена со старинной английской картинки! От напряжения, от необходимости держать круговую оборону Радомилич даже пот прошиб, несмотря на холод, стоящий в комнате. «Как он только здесь живет? — мелькнуло у нее. — Может, его тело изо льда?»

— Сванте, погибель моя пришла! — воскликнула вдруг она, когда сыщик обдумывал очередной вопрос. — Если не получу сейчас дозу, то помру.

— Вы фертачница? Только этого не доставало.

— Боже упаси, я не наркоманка. Умираю, чаю хочу. В эту пору мы всегда его пили в Ядерном.

— Но… у меня нет чая…

— Не беда. Он у меня всегда с собой. — Она достала из сумочки, лежащей на коленях, пакет без этикетки.

— Тот самый?

— Тибетский, знаменитый, — кивнула Радомилич. — Из тысячи трав. Где здесь можно воду вскипятить?

Через несколько минут перед ними стояло по стакану темно-янтарного напитка. Аромат разнотравья наполнил комнату.

Первым сделал глоток Филимен. Он не поморщился, хотя в стакане был кипяток.

— Ну и выдержка! — не удержалась Радомилич. — У вас в полиции все такие?

— Я закален к перепадам температуры.

— Как вам напиток?

— Неплох. Хотя не думаю, что в нем содержится тысяча компонентов.

— Вот как? Вы их пересчитать можете?

— И даже перечислить, — и Сванте принялся сыпать названиями высокогорных тибетских трав, которые, по его мнению, содержались в напитке.

— Да, все правильно, Сванте, — только и смогла пробормотать потрясенная Даниель. — Вы различаете травы по вкусу?

— Да.

— Я чуть не свихнулась, когда монахи заставляли меня выучивать их названия. Признайтесь, Сванте, вы были в Лxace?

— Не пришлось.

— Вы так много знаете…

— Мне и о вас кое-что известно, — сказал сыщик, и Даниель почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок.

— Если у меня и есть грешки, то они невелики.

— Посмотрим.

Дождавшись, когда чай немного остынет, Даниель чуть ли не залпом осушила половину.

«И впрямь, словно наркоманка», — подумал сыщик, все время за нею наблюдавший.

— Чай я заварила наскоро, потому многие вкусовые качества притуплены.

— Да, времени на китайские церемонии у нас не остается, — заметил Сванте. — Не скрою, Радомилич, положение ваше серьезное.

— О чем вы, Сванте? — пролепетала она, чувствуя, как неприятный холодок разливается в глубине живота.

В последние сутки у Филимена возникла новая версия, пока зыбкая. Она основывалась на записях в дневнике Завары, которые удалось расшифровать. Разобрать записи было нелегко. С каждой страницей они становились сумбурнее, хаотичнее. Великий физик был чем-то встревожен, и рукой его водило смятение. А в последние дни сюда добавилась мания преследования. Мания ли?..

Сванте выстроил гипотетическую логическую цепочку. Предположим, имеются похитители. Им необходимо проникнуть в Ядерный центр. Пройти туда невозможно, значит, необходимо выйти на кого-то, кто там работает. И здесь, пожалуй, самая подходящая фигура — эта самая Радомилич, которая сидит перед ним со стаканом в руках.

В самом деле, в Ядерном она недавно и знакомствами там не обросла. В физике ничего не смыслит, поэтому истинную ценность будатора постигнуть не в состоянии. Бумаги Завары, испещренные математической абракадаброй, для нее пустое. Откуда ей знать, что в этих закорючках заключено могущество, которое может повлиять на развитие целой цивилизации?!

А тут еще ее поездка в Тибет. С кем там контактировала, какие темные или преступные силы, зная, откуда приехала Даниель, искали с ней встречи? Завару ведь там, как оказалось, знают… Международная полиция выход на Тибет не имела, и поручить необходимую информацию было неоткуда. Что же касается этой девочки, то ей могли пообещать такую сумму, перед которой и более искушенный не устоит.

Ко всему — новый персонаж, неизвестно откуда вынырнувшая В. Сильвина не знает, кто это. И никто из гостей тоже. Выходит, Завара был большим конспиратором, и В. — его тайная любовь, а Даниель — просто так, для отвода глаз? Или…

— Вы стреляете из револьвера?

Даниель опустила глаза.

— Вот из этого вам приходилось стрелять? — он показал ей регельдан с оптическим прицелом.

— Нет… — прошептала она, с ужасом глядя на вороненый ствол, и тихонько поставила на стол пустой стакан.

— Вы уверены в этом, Дани? Вот результаты дактилоскопического исследования, — протянул он ей листок. — Смотрите: отпечатки ваших пальцев обнаружены на рукоятке револьвера. Того самого, из которого был застрелен Арнольд Завара.

— Но у меня не брали отпечатки пальцев! — подняла она на него огромные глаза.

«Отличный экземпляр», — подумал Филимен, а вслух произнес:

— Это моя работа. Надеюсь, Даниель, вы доверяете экспертизе?

— Доверяю… — еле слышно прошептала Радомилич.

— Зачем же говорить неправду? Я предупредил вас о даче ложных показаний.

— Испугалась… Я много раз стреляла из регельдана, из этого самого.

— Где это было?

— В Ядерном.

— В Ядерном?

— Там есть полигон, где сотрудники любят, в свободное время, пострелять по подвижной мишени.

— И у них нет своего оружия?

— Есть, конечно. Но это примитивные деструкторы, к тому же без оптического прицела. Завара любил стрелять из собственного оружия и давал его другим. Он привозил его в Ядерный и называл это — ездить в Дамаск со своей винной ягодой.

— Он стрелять вас научил?

— Он. И с Сергеем Перешейко обещал познакомить… Не успел.

— Расскажите подробнее о вашем прошлом.

— До встречи с Заварой, как вы знаете, я работала официанткой в маленькой кафешке мегаполиса…

— Адрес кафе?

Она сказала, и Сванте что-то черкнул в блокноте.

— Арнольд садился к столику, заказывал какое-нибудь простое блюдо, бутылку вина. Когда у меня выдавалось свободное время, я подсаживалась к нему, и мы говорили, говорили…

— А бывал еще кто-нибудь за вашим столиком?

— Так, случайные посетители. Я на них не обращала внимания.

— А Завара?

— Он, бывало, нервничал, раздражался. С кем-то даже поскандалил. Но он вообще был очень раздражителен, особенно в последнее время.

После этого сыщик подробно расспросил Даниель о ее пребывании в Тибете. Увы, эти сведения мало что давали, да и проверить их не было возможности.

— Что вы так смотрите на меня? Я не стреляла в Завару. Это был мой единственный друг.

— Но были ли вы у него единственной?

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что сказал.

Глядя на допрашиваемую, от искусственного оживления которой не осталось и следа, Филимен прикидывал, как могли разворачиваться события в кабинете Завары в момент убийства.

Вариант первый.

Пользуясь тем, что в ночь банкета доступ в кабинет открыт каждому, Даниель проникает туда с целью похищения секретных бумаг, которые хранят тайну последнего изобретения Арнольда Завары. Пользуясь тем, что одна в комнате, подходит к письменному столу, роется в документах, нервничает, торопится, не в силах отличить среди груды бумаг главное от второстепенного. Завара, случайно зайдя в помещение, застает любовницу за этим занятием. Разоблаченной Даниель ничего не остается, как убить его, благо, револьвер здесь же, под рукой. Но версия уязвима. Завара убит выстрелом в затылок. Он что же, уселся за стол и спокойно ждал, пока разоблаченная любовница подойдет сзади и всадит пулю в мозжечок?.. Положим, она могла его убить, а потом усадить в кресло, чтобы попытаться как-то замести следы. Но в таком случае, почему гости, которые входили потом, не обнаружили труп Завары?

Вариант второй.

Силы, стремящиеся похитить тайну будатора, добиваются желаемого. Раздобыты бумаги с чертежами и схемами, либо их микрофото. Сам Завара им больше не нужен. Более того, возникает угроза разоблачения с его стороны. Значит, необходимо ликвидировать физика. Эту деликатную миссию и поручают опутанной темными силами Даниель. То ли завербованной и шантажируемой, то ли просто подкупленной. Почему выбор пал на Даниель? Это можно объяснить. Психика у нее не устоявшаяся, склонна к легкомыслию и авантюрам, ввиду крайней молодости легко поддается чужому влиянию.

Наконец, учитывая ее отношения с Заварой, менее всего вероятно, что именно на нее падет подозрение.

— Версии против вас, — сказал Сванте. — Какие факты, подлежащие проверке, вы можете привести в свою защиту?

— Послушайте, Сванте, вы же знаете, что я не стреляла в Завару. Я могу быть гадкой, скверной… Но не способна и муху пришлепнуть.

— Хорошо, Дани. Постараюсь помочь вам. Но и вы должны помочь следствию.

— Что я должна делать?

— Быть искренней до конца, до последней запятой. Если я почувствую в ваших словах малейшую фальшь, либо попытку утаить какой-либо факт, то помочь вам ничем не смогу.

— Спрашивайте, Сванте.

— Была у Завары, кроме вас, еще женщина?

— Откуда вы взяли?

— Спрашиваю я, а не вы.

— Арни любил только меня. Сами понимаете. Сильвина не в счет…

Сыщик кивнул.

— Завара был в душе ребенок, большой ребенок. Он не понимал самых простых житейских вещей, поскольку они не входили в круг его научных интересов. Не понимал, например, что повязан тысячью условностей. Вдруг говорит мне: давай уедем вместе куда-нибудь на Плутон, бросим все…

— Куда-нибудь подальше, за обжитые трассы.

Даниель с удивлением посмотрела на сыщика:

— Ну да, за обжитые трассы, он именно так и говорил. Не понимал, что это несбыточно.

— А деньги?

— Завара человек не бедный. Сами видите, в каком доме живет. Жил… И семью готов был бросить ради меня… Да она и так держалась на честном слове. Но он жить не мог без своей работы.

Предположение, которое возникло у него относительно инициала В. пока не опровергалось. Оставалось задать решающий вопрос, но Сванте медлил. Так охотник, подкрадывающийся к дичи, не спешит с выстрелом, кружит, подбирается поближе, чтобы ударить наверняка.

— Расскажите подробнее о поездке в Тибет.

— Монахи — чертовски скучные люди… Живут, как улитки в раковине, и еще сказки любят рассказывать. Но это не для меня: я люблю живую жизнь.

— Какие сказки?

— О том, что жители Тибета, древней Шамбалы — потомки пришельцев со звезд. Жрецы в тайных пещерах хранят информацию, привезенную космическими пришельцами.

— И вас ознакомили с ней?

— Я хотела, просила жрецов. Но они твердили, что откроют вход в пещеры только тогда, когда человечество очистится от скверны. А когда оно очистится? Но больше всего мне понравилась легенда о чайной церемонии. Ее, оказывается, тоже привезли на землю звездные предки.

— Вернемся к Арнольду Заваре, — голос Филимена стал вкрадчивым. — Если я скажу вам, что у него была возлюбленная, которой он каждую минуту признавался в чувствах? Он придумывал ей разные смешные прозвища, одно из которых начиналось на букву В. А теперь подскажите, Даниель, кто она.

Радомилич слушала сыщика, подавшись всем телом вперед и приоткрыв от напряжения рот. Когда Филимен умолк, она хлопнула в ладоши:

— Вы, такой серьезный молодой человек, и способны на розыгрыш? Вот уж не ожидала. Мне — рассказываете обо мне. Откуда вы узнали про волнушку?

— Волнушку?

— В. — это Волнушка. Так называл меня Арнольд, когда… Ну, в общем, он говорил, что я волную его, как буря волнует море.

— Вы искренни, это в вашу пользу. Скажите, бывали у вас с Заварой серьезные конфликты?

— До серьезных конфликтов дело не доходило, хотя иногда ссорились.

— Из-за чего?

— Видите ли, Арнольд был патологически ревнив. Ему казалось, сотрудники на меня не так смотрят. По-моему, и Эребро за это пострадал.

— Не так смотрел?

— Да он вообще ла меня не смотрел!

— Надо было объясниться с Заварой.

— Думаете, не пробовала? Сто раз пыталась. Отсюда и наши ссоры. Однажды говорю ему: «Послушай, Арни, если кто-то на меня не так смотрит, то я здесь при чем?» А он: «Если бы ты не хотела, никто бы на тебя так не смотрел». Хоть смейся, хоть плачь. Ничего себе логика, а?

— Логики никакой, — согласился Филимен. — Но, может, вы давали ему повод для ревности?

— Нет.

— А он вам?

— Ни капельки, клянусь вам, Сванте. Этот большой ребенок не был способен на зло. А сотвори он его — тут же покаялся бы.

Филимен против воли залюбовался ее точеным профилем, словно сошедшим с древней камеи.

— Скажите, Волнушка, а других поводов для конфликтов с Заварой у вас не было?

— Не было. Пожалуйста, Сванте, не называйте меня так, — тихо попросила Даниель.

— Простите.

— Разрешите и мне задать вам вопрос. Это Сильвина наговорила на меня разные радости? Можете не отвечать, я и так знаю. Ненавижу ее! За столом смотрит на меня так — в ложке воды бы утопила.

— У Сильвины нет оснований любить вас.

— Ах, Сванте, вы ведь ничего не знаете! Она держала Арнольда в кулаке, не давала ему вздохнуть свободно. Следила за каждым его шагом, шпионила, письма перехватывала.

— Это вам Завара рассказал?

— Да.

— Вот уж не подумал бы, глядя на Сильвину.

— Сванте, у вас родители живы?

— При чем тут родители?

— Наверное, живы-здоровы, — продолжала Даниель, не слушая. — Потому что вы такой благополучный, розовый, ухоженный благополучный мальчик, такой, что, прощу прощения, расцеловать хочется. А Сильвина не знала родителей, она выросла на дне и вобрала все его пороки. Была певичкой и танцовщицей в кабачке для космического сброда, можете себе представить.

— Но ведь и вы…

— Речь не обо мне, а о Сильвине. Арнольд подарил ей новую жизнь, а она камнем повисла у него на шее. Не удивлюсь, если она и убила Завару. Вы там оружие получше исследуйте. Держу пари, ее отпечатки есть на регельдане…

— Есть.

— Я так и знала!

— Но зачем Сильвине убивать мужа, если он дает ей такую красивую жизнь?

— Ах, пай-мальчик! Папа с мамой научили его в каждом поступке искать логику. Поймите же, Сильвина — нехороший человек. Она могла рассудить так: если не мне — так пусть никому. Детей вот жалко…

— Мартину с Мишелем?

— Сильвина им жизнь поломала. Частично руками Завары. Эребро уволил с волчьим билетом… По иронии судьбы, он устроился в то заведение, в котором я когда-то работала. Нашлось место для физика! Агрегат для кофе все время ломается, а Эребро его налаживает. По этому поводу наш остряк Делион заметил:

— Если Завара так обошелся с женихом Мартины, своей дочери, зачем он пригласил его на свой юбилей?

— Опять логику ищете? Извольте, объясню. Думаю, здесь сказалось все двуличие Сильвины. Увидела, что Мартина в отчаянии: либо руки на себя наложит, либо, того хуже, сбежит с Эребро. А это скандал! Перепугалась последствий содеянного и настояла, чтобы Арнольд, унижаясь, поехал в тот мерзкий кабак и уговорил смертельно обиженного Эребро приехать на юбилей. Эта женщина привыкла чужими руками таскать каштаны из огня.

— В этой истории надо разобраться.

— Еще пример. Вы обратили внимание, как заикается Мишель? Это потому, что в детстве мать его нещадно била. У этой женщины нет сердца.

— Плохой человек и убийца — две разные вещи.

— Послушайте, Сванте, может, вы и специалист в своем деле. Посмотрим: как говорится, цыплят по осени считают. И вообще вы мне нравитесь… Но в людях вы не разбираетесь. Сильвину до сих пор не раскусили.

— Люди не орехи.

— Бросьте, Сванте, вы меня прекрасно понимаете. Присмотритесь к ней, вам все станет ясно. Сильвина — человеконенавистница. Она даже собственных детей ненавидит, отравляет им жизнь. А уж о вас или обо мне и говорить не приходится. Даже в теннис играет не с человеком, а с роботом.

— Кстати, а как вы относитесь к белковым?

— К роботам? — удивилась она вопросу. — Здесь, на вилле? Или в Ядерном?

— Вообще к роботам.

— Как я, допустим, могу относиться к этому стулу? Им удобно пользоваться — и только.

— А что Завара думал о белковых?

— Арнольд был человек особый. Он твердил мне, что к белковым нужно относиться, как к людям, предоставить им права и свободы.

— Вот и я наделяю вас свободой, Даниель, хотя вы и не робот, — улыбнулся сыщик. — Вы свободны.

Но Радомилич медлила уходить.

— Вы вечером заняты, Сванте? — спросила она. — Здесь на вилле так тоскливо, особенно по вечерам.

— Свободного времени у меня не будет до конца следствия.

Даниель поднялась.

— Я наговорила сегодня много лишнего. Не говорите об этом ни Сильвине, ни детям, они славные ребята. А то она, чего доброго, не ту приправу мне в бульон подсыплет. Я ведь не последний день здесь, на вилле, не так ли?

— Не беспокойтесь. Я никогда не проговариваюсь.

— Сванте, вы отличный парень! — одарила она его сияющей улыбкой. И, пожалуйста, не думайте обо мне плохо. Я уже слышала такое: мол, башмаков еще не износила… И Арнольд навсегда останется у меня в сердце. Но такой у меня характер… Не могу жить только прошлым и оплакивать неизбежное.

— Я понял это, Дани. Как вы выражаетесь — раскусил. Хотя, должен признаться, раньше вы мне казались немного другой.

Они разговаривали, стоя посреди комнаты. Официальная часть беседы — допрос — закончилась, и Даниель, похоже, напрочь забыла, что разговаривает со следователем, и с нее подозрения, связанные с убийством Завары, отнюдь не сняты. Похоже, легкий хмель закружил ее хорошенькую головку.

— Знаете, Сванте, вы слишком робкий. Такая черта не украшает мужчину, тем более — полицейского.

— Робкий? — Сванте почувствовал себя задетым.

— К вашему сведению, я во время учебного поиска в жерло вулкана спускался.

— Погасшего?

— Действующего.

— Не знаю, не знаю. Я имею в виду вулкан другого рода.

— Какой же?

— Если не догадались — и объяснять нечего. Надеюсь, со временем поймете.

Он чувствовал, что в течение допроса в чем-то допустил промашку, но в чем именно — понять не мог.

После ухода Даниель сыщик долго размышлял о нелогичности человеческих поступков. Проанализировав разговор, который только что состоялся, пришел к выводу: и у жены, и у любовницы Завары были мотивы для убийства физика.

Филимен тщательно вымыл стаканы в раковине, составил их в стенной шкаф. Стойкий запах тибетского чая никак не желал выветриваться. Он подумал, что отныне этот запах навсегда для него будет ассоциироваться с красавицей Даниель Радомилич.

Спустились ранние сумерки, и Филимен включил настольную лампу.