Сага о Хродвальде

Глава 20. Альтинг

Прошло две недели после охоты на тильбери, и Торвальд уже почти ненавидел Хродвальда. Спасало одно — скоро младший братишка уйдет. Либо на юг, либо под землю. То есть в поход на юг, или в поход на тильбери.

Шел первый день альтинга, и Торвальд, по праву конунга Фьорда Семи Битв, сидел за большим столом. По праву сиконунга за соседним столом сидел его брат, Вальдгард, присоединившийся к нему уже на альтинге. А Хродвальд сидел за дальним длинным столом с другими молодыми ярлами.

Альтинг всеобщее собрание. Но даже Браггихольм не может вместить всех свободных людей, поэтому в длинном доме, разделив столы по старшинству и силе, сидели только ярлы и конунги. Торвальд осторожно посматривал на соседей, и вел приличествующие разговоры:

— Бонды боятся будущего — веско говорил Торвальд, и все двенадцать конунгов слушали его придвинувшись. Ярлы бегали от стола к столу, хохотали и перешучивались. Бог был под стать молодежи — наигрывая на свирели, в такт переливам лир и флейт, он пританцовывал посреди чертога, медленно огибая древний дуб. Особенно заливистые трели волшебной свирели колыхали пламя в факелах, и заставляли дрожать кости внутри Торвальда. Но конунг не обращал внимание на это. Он уже привык. Правда, приходилось замолкать, когда Брагги хохотал. Хохот бога перекрывал не только шум в огромной палате с сотнями людей, но и заглушал мысли Торвальда.

— Мои бонды, некоторые из семей, которые служили еще моему деду, поддались на уговоры лукавого хирдмана, и хотели убить моего младшего брата! А потом и меня! — говорил Торвальд, и посматривал на остальных. Некоторые пренебрежительно усмехались, дескать конунг всегда пользуется уважением своих людей, а если нет, то возможно такой человек не может быть конунгом? Но так думали лишь некоторые, остальные хмурились и кивали. Торвальд продолжал.

— Все оттого, что они не видят, что могут оставить своим детям. Все хоть сколько то приемлемые земли уже заняты. Расчищать новые, труд для целых поколений. На лесных стадирах высевают пшеницу между деревьями. Что хуже, даже богатые, но старые стадиры, уже не приносят столько же урожая, как прежде. Земля истощается. Что еще хуже, беднеет и море, все дальше и дальше приходится уходить от берегов рыбакам, и все чаще они попадают в беду.

Конунги покивали.

— Тебе бы все прибеднятся, Торвальд — возразил один из конунгов — У тебя ведь нашли тильбери. Говорят, они вкусны и лекарственны! Или ты просто не хочешь пускать на свою землю наших охотников, и заграбастать все себе, а то боишься похудеть?!

У остальных алчно заблестели глаза. Торвальд ухмыльнулся:

— Но у каждого из вас есть чем поделиться. У кого то есть лес с дичью, у других луга, на которых можно выпасти много овец. У тебя под боком Тюленьи Острова! — обвиняюще ткнул пальцем в говорившего Торвальд — Может тебе пора поделиться? И, кстати, я разрешаю всем охочим людям идти на тильбери, с условием мира на моей земле.

Начавший склоку конунг примеряюще сказал:

— Нет, ты прав. Мой отец говорил, что тюленей стало добывать в два раза тяжелей чем при его отце. И боюсь сейчас, их в два раза меньше, чем при моем отце. Ну а при моем сыне они и вовсе кончатся.

Конунги обескураженно замолчали. И задумались. Торвальд самодовольно посмотрел на них. Заглотили наживку, теперь надо подсечь. Конунги словно не знали, что едва воины не то что уйдут в море на драккаре, а просто скроются за ближайшим утесом, как тут же власть конунга над ними кончается. Пусть они высылают своих охочих людей для промысла тильбери. Торвальд поставит для них заимки, а они пройдутся частой цепью по его диким лесам, выловят там всю нелюдь и нежить, да и тильбери заодно. А если дело затянется, на год или на два, то его большой стадир, контролирующий вход в Фьорд Семи Битв, превратится в большую торговую деревню. Потому что все, что только они будут есть и носить, чем охотиться и строить, все придется им привозить. Торвальду было выгодно, если бы множество новых людей поселились у него, но не среди бондов, а в дикой чаще. А теперь он еще и выставил это, словно добрососедскую уступку.

— Но я говорю не об этом — надо постараться отвлечь их, пока конунги дивятся небывалой щедрости от Торвальда Большие Объятия — Я говорю, что даже если мы продержимся еще год. Да даже десять лет! Сколько у тебя детей? Пять? А у твоих бондов? Редко когда меньше трех! И то, если не считать детей от рабынь. Каждому нужно дать землю, скот, рабов! И не просто часть от своего добра, но столько, сколько достаточно для прокорма. Уже сейчас молодые, даже после свадьбы живут с родителями, вместо того чтобы жить своим хозяйством. Рабы дороги, урожай мал, земля, даже плохая, почти бесценна! Что будет с нами через десять дет?!

— Как и всегда — ответил кто-то — Война. И останутся те кто сильней.

Торвальд замолк, признавая правоту говорившего.

— Нет — ответил Брагги. Бог подошел бесшумно, как мало кто умел, и сказал веско, как умел только он — Такая война не приведет ни к чему. Сначала убьют тех кто послабее. Потом тех, кто послабее из оставшихся. И тогда выяснится что сильных больше нет. Земля оскудела, море оскудело, и лес оскудел. И больше никогда не станут прежними. Нам остается только уйти. Но мы подумаем об этом позже — И тут же, без перехода, толкнул Торвальда в плечо, и показал на Хродвальда, окруженного толпой. Хродвальд, как и всегда, рассказывал толпе случайных слушателей о своих приключениях. Он всегда кричал и размахивал руками, когда рассказывал.

— Это Хродвальд рассказывает о тильбери? — спросил бог.

Прежде чем кивнуть, на всякий случай Торвальд прислушался. Хродвальд говорил громко, стараясь перекричать шум и музыку:

— И тут она кинулась на меня! А она же здоровенная и быстрая, прям как лошадь! Ну и вскочила на меня. С разбега! Хорошо, сзади стоял Клепп. Вы же видели Клеппа? Он здоровый, как две лошади. Если бы не Клепп, она меня бы уронила и протащила шагов десять, точно. А может и все двадцать! Но Клепп успел упереть мне в спину щит, и вдвоем мы выдержали этот удар! Парень спас мне жизнь! А потом она как заверещит! Я думал у меня лопнет голова! Спросите у тех кто там был, и спрашивайте погромче, некоторые до сих пор плохо слышат! Тогда я хватаю её вот здесь, притягиваю к себе, и просто целую в губы!

— Нет — ответил Торвальд — Это он уже рассказывает как его встретила на обратном пути Брунгильда, его невеста. Она была в ярости, что Хродвальд поплыл воевать с тильбери без нее, но он смог её успокоить. И те люди, что были с ним, говорят, что это было сложнее, чем драться с тильбери…

— Это даже интереснее! — обрадовался Брагги — Пойду послушаю! — и тут же ушел к Хродвальду.

Торвальд схватил себя за лицо, и тяжело вздохнул. “Подумаем позже”. Ну почему, почему из всех асов именно Брагги?!

— Ты молод — сказал седобородый конунг, сидящий рядом с Торвальдом — И не знаешь, что самые страшные беды надо принимать тогда, когда они приходят, а не переживать их каждый день, до тех пор пока они не придут. Но мы тебя услышали, и мы действительно заставим Брагги подумать об этом вместе с нами. Но потом.

Торвальд снова спрятал в ладонь лицо, чтобы не показать свою досаду. Теперь еще и этот старик будет его учить. Тяжелый вздох, единственное что позволил себе конунг Фьорда Семи Битв. После чего он убрал руку от лица, и благодарно улыбнулся остальным конунгом. И сделал большой глоток из рога.

В первый день альтинга, конунги и ярлы принимали самые важные решения, и потому, до самого вечера в Браггихольме подавали мед щедро разбавленный родниковой водой. Таким напитком нельзя напиться допьяна. Все об этом знали, и ярлы помоложе в тайне проносили хмельной мед и эль с собой, чтобы не одуреть со скуки. Торвальд был уважаемым человеком, и не мог позволить себе такое ребячество. Поэтому он подкупил виночерпия, и тот просто подливал ему не разбавленный мед. Торвальд не боялся напиться, все равно к вечеру все будут пьяны, и на фоне остальных он не будет выделяться. Второй и третий день альтинга будет днями, когда скальды будут петь свои новые саги, и Брагги внимательно их слушать. На четвертый день кончится еда и питье, не только то, что выставит Брагги, но и то, что привезли с собой. И тогда гости начнут разъезжаться. Торвальд не вполне понимал, почему так происходит, но это всегда случалось именно через четыре дня. Поэтому к пятому дню все разъедутся. До этого времени Торвальду надо будет потолковать еще с несколькими людьми, и сделать пару хороших сделок, договориться о трех свадьбах и одном наследстве…

— Хватит веселится, у нас много дел! — наконец крикнул Брагги. И хлопнул в ладоши. Не сильно, но достаточно, чтобы у всех в чертоге остался на некоторое время легкий звон в ушах.

— Первое дело, дело Кейтиля Куринной Шеи! — сказал Брагги, садясь на свое место. Торвальд сидел спокойно, попивая мед малыми глотками. Когда он впервый раз услышал имя человека принесшего на альтинг свою беду, то подумал: “Уж не сын ли это того злодея, которого убил Хродвальд?!”. Ведь Торвальд не знал его клички. Конунг постарался незаметно посмотреть на своего младшего брата. Тот тоже сидел спокойно, с лицом таким, с каким думают о скором обеде. Расслабленным и добрым. Верный признак, что Хродвальд готов всадить свой нож кому-то в грудь. Впрочем, он может это сделать и с любым другим выражением лица. Торвальд мимодумно потрогал себя за грудь, в то место куда Хродвальд ударил его в детстве. Даже в двенадцать лет братик уже был викингом, его удар разогнул два кольца на кольчуге, и оставил на груди Торвальда внушительный синяк. Торвальд задумчиво покачал головой. Рядом с младшим братом всегда было слишком много смертей. Нет, он любил Хродвальда, но надо чтобы молодой ярл совершал подвиги подальше от родных берегов. Может, снова послать его на Берег Драугов, как стали называть открытую Хродвальдом землю?

Наконец вошел Кейтель. Нет, это точно был не тот, которого ударил Клепп. Торвальд неожиданно для себя успокоено выдохнул. И снова посмотрел на Хродвальда, тот дисциплинированно слушал, не вступая в тихие разговоры с соседями. Может побаивался навлечь на себя божий гнев — Брагги мог и выгнать с альтинга слишком распоясавшегося ярла, или даже конунга. А мог даже изгнать с Браггиленда, сроком года на три. И мотайся потом невесть где. Хродвальд смотрел на говорящего пристальным, тяжелым взглядом их отца. Торвальд снова вздохнул. С одной стороны, Хродвальд несомненно оказался удачливым викингом, он не только сумел вернуться из опасного похода и выжить после встречи с утбурдом, так еще и взять богатую добычу. Да, и еще, конечно, найти тильбери. Это хорошее приобретение для фьорда. Но он потерял почти всю команду в своем первом походе. И шестерых в походе за тильбери. А ведь в поход на тильбери отправились не случайный сброд, а сыновья уважаемых людей, бондов и хирдманов. Конечно, отправляя своих сыновей, они думали что просто отправляют их в ближнюю охотничью экспедицию, и не ожидали встречи с чудовищами из древних саг. Тем неожиданнее их горе. А в драке у Херверстадира? Зачем было убивать всех?! Ну убей двоих, ну четверых, и разойдитесь миром. И зачем убивать других людей, когда ты уже прикончил их бонда? Бессмысленная жестокость. Вот раньше такого не было. Торвальд спохватился, Кейтиль уже почти закончил излагать дело. Если говорить слишком долго, можно было вызвать недовольство бога.

— И тогда, чтобы прийти на альтинг, я и мой брат набрали сотню людей. Но Одд Две Струи с почти двумя сотнями, преградил нам пути. Дело дошло до открытого боя, в котором с нашей стороны погибло четверо, а со стороны Одда только один человек. Но я все же смог прорваться и рассказать вам все как есть.

“Тебе надо было моего брата звать на помощь,” подумал Торвальд. “С Хродвальдом бы ты потерял половину своих, зато перебил бы всех людей Одда Две Струи, и убил его самого”.

Дальше завели Одда, но так, чтобы он не встретился с Кейтилем, и дали ему слово. Такие вещи разбирались еще до альтинга, и конунги уже знали всю историю вопроса, сам Брагги и хевдинги просто говорили суть дела, и решение которые они приняли. Конунги редко вмешивались в такое. Обычные дрязги соседей. Все началось с того, что один сосед не продал другому сено, хотя у первого оно было в избытке. По всему видать, не ладили они. Второй взял сено силой. Первый не смирился, и сжег ворованное сено, убив попутно раба. Второй пришел ночью, и убил и соседа, и его семью. И тогда родственники человека, у которого когда-то просто было много сена, начали мстить за его смерть.

После стольких убийств, приговор для виновных был только один. Изгнание. На три, или даже на пять лет. Трудно было решить что делать с Оддом, который был человеком уважаемым, и в молодости хирдманном самого Брагги.

— Предлагаю изгнать всех, сроком на три года, а Одда на один — наконец сказал Брагги, после того как все послушали достаточно. Конунги степенно кивнули. Одному из них Одд приходился затем, другому свекром. Торвальд подумал, что Одд просто уплывет на остров поприличнее, и перезимует там. Вот и все наказание. Но для того, чтобы вражда утихла, этого должно было хватить. Справедливое решение.

Следующим был Эгиль. Едва этого великана ввели, на него обрушились угрозы от всех присутствующих. Многие достали ножи, и хотели тут же и убить злодея. Ведь за нападение на бога другого наказания, кроме смерти, и не было. Но Брагги их остановил. Торвальд подумал, что такой человек может быть хорошей жертвой богам, но все случилось совсем по другому. Брагги спросил зычным своим голосом:

— Что ты можешь сказать в своё оправдание, Эгиль Хаконсон?

— Я люблю когда меня называют Эгилем Черным — ответил богу этот человек, спокойным голосом. Торвальд не любил смотреть в лица тех, кто скоро умрет. Но в этот раз не выдержал. Эгиль был странно красив, хотя его подбородок был слишком тяжел для узкого лица. А глаза… Если бы у войны были глаза, они бы были такими. Торвальд поежился, даже не смотря на то, что даже тут, в теплом чертоге Брагги, не стал снимать свою шубу, подаренную самим богом.

— Пока я сидел в твоей яме — продолжал говорить Эгиль сильным и рокочущим как горный поток голосом — я сложил для тебя хвалебную песнь, драпу.

Торвальд задумчиво кивнул. Хороший ход. Брагги не сможет оставить такое без внимания. И конечно бог разрешил Эгилю спеть.

И Эгиль запел. Петь он конечно не умел. Он говорил. Но говорил складно, красиво, нараспев. Голос Эгиля скользил в самую душу, коля сердце хищным клинком, и отзывался в груди рокотом моря. Эгиль начал с конца, и вернулся к началу, рассказав о Брагги. Как он пирует в великом Браггихольме, обернутый в роскошные одежды и красивые меха. И как он строил Браггихольм вокруг последнего священного дуба эльфов. Эгиль говорил, и словно бы в сумраке древнего чертога сгустились тени, и люди увидели ту войну с лесными альвами, когда каждая тень в лесу могла оказаться укрытием, из которой в тебя вылетит отравленная стрела. Страшное время, когда не было херсиров, и только храбрость и огонь могли защитить людей от Дикой Охоты и нелюдей, что выплескивались на стадиры из тьмы бесконечных лесов. Эгиль пел и о более древних, и темных временах, когда варги выли за стенами стадиров, голодом выдавливая людей в их пасти. Как огромные огры приходили и ломали стены людских домов, и пожирали тех, кто не смог спастись. Как холод и голод преследовали людей как ночь преследует день.

И всегда, в самом центре сражающихся против очередной беды, был Брагги. Не будучи великим героем, он не мог сразить всех чудовищ. Будучи один, он не мог поспеть везде. Но бог никогда не давал людям опустить взор вниз, и выронить оружие наземь. Бог не пел заклинания. Брагги пел песни, те что разжигали огонь в глазах, и придавали силу рукам. Он сплетал стихи в хитрые путы, что связывали испуганных людей вместе, и не давали им бросить друг друга перед лицом самых страшных кошмаров. Брагги бил словами по народу севера, как кузнец бьет железо молотом. Придавая людям форму, и прочность. И так, век за веком, Брагги выковал великий народ. Деяние, которое не может превзойти ни герой, ни самый искусный кузнец, ни даже чародей.

Торвальд не сразу понял, что драпа закончилась, и в Браггихольме стоит тишина, прерываемая лишь потрескиванием углей в очагах. И сразу же Торвальд понял, что драпа что услышал он сегодня, лучшая из всех что были. И, возможно, лучшая из тех что будут.

И тогда Брагги сказал:

— Я приговариваю тебя, Эгиль Черный, к изгнанию. Тебя, и всех кто был с тобой, и кто захочет пойти с тобой. Я дам тебе корабль, чьи весла двигают руки мертвецов, и ты поплывешь на нем, через Внутреннее Море, и Большую Реку, в глубину Южных Земель. И не вернешься, пока не найдешь то, что навсегда изменит нашу жизнь, сделав её счастливее. Или то, от чего ни я, ни народ севера, не сможем отказаться.

Брагги махнул рукой, и стоявшие рядом с Эгилем хирдманы взяли его под руки, чтобы увести. Небрежно стряхнув их с себя, Эгиль Черный коротко кивнул богу, и вышел прочь так, словно это он сам решил уйти.

Когда Эгиль ушел, и разговоры снова начали заполнять тишину тихим гулом, Брагги встал, и вышел на середину чертога. Четверо работников вынесли вперед и установили большое кресло Брагги. В которое уселся Оддрун, устроив рядом копье. Торвальд уже видел такое. Так Брагги встречал послов с юга.

— Осталось последнее дело. Торвальд! — позвал Брагги, и Торвальд долго соображал, к кому это он обратился. Брагги мягко, но настойчиво повторил — Торвальд Большие Объятия, встань рядом с Оддруном.

Пока Торвальд делал, как было сказано, Брагги раздал указания всем остальным, кто был в чертоге. Указания в основном сводились к тому, чтобы выглядеть тупыми, пьяными, и злобными.

— То есть примерно как всегда — закончил Брагги напутствие — И пусть говорит только Торвальд. Все что скажет южанин, мы обсудим потом.

Сам бог скрылся в нише у музыкантов. Там было углубление в полу, и специальная скамья, сидя на которой Брагги казался не выше обычного человека. Спрятавшись за лирой, сам бог мог хорошо видеть происходящее, а вот разглядеть его, если не знать, куда смотреть, было не просто.

Торвальд растерянно стоял, облокотившись на стул Брагги.

— Встань поскромнее — фыркнул Оддрун. Торвальд выпрямился, и хотел сложить руки за спиной, но обнаружил, что забыл оставить кубок, и мимодумно отхлебнул от него. Мед попал не в то горло, и Торвальд закашлялся. Да так сильно, что аж согнулся пополам, и на силу продышался. Наконец он распрямился, вытирая лицо, потому что во время кашля немного меда вышло у него носом, и одновременно пытаясь отряхнуть шубу, на которую пролил довольно много меда из кубка. И понял, что южанин уже тут.

Это были обычные послы юга. Разодетые в яркие ткани и северные меха, с дорогим оружием. Главным был толстый и лысый коротышка. Он стоял в поклоне далеко отставив ногу. Поза явно была не удобной, но южанин на удивление хорошо справлялся.

— Агх… Кзм… Великий Брагги готов выслушать тебя! — наконец выдавил из себя Торвальд. Южанин тут же поднялся, и начал витиявато приветсвовать Оддруна, принимая его за бога. Словесные игры могли продолжаться долго, поэтому Торвальд грубо перебил южанина.

— Ты отрываешь нас от выпивки, глупец, говори свое дело и убирайся!

Торвальд разорился бы, ведя он так свои дела. А дела ему приходилось вести и с южными купцами. Правда редко. И Торвальд знал что южане обидчивы и злопамятны. Но если выходка Торвальда и оскорбила южанина, то виду он не показал. Обведя широким жестом сундучки с драгоценным деревом, блюда с диковинной едой, кипы разноцветной ткани и несколько мечей, что принесли и разложили его помощники, южанин заикнулся бы о “щедром даре, что прислал его господин”. Торвальд дождался когда южанин начнет перечислять титулы, и оборвал его примерно на середине.

— Нам не нужны подарки. Мы всегда платим! Иногда рыбой и брюквой, а иногда ударом топора! — Торвальду пришлось повернуться к ярлам, и демонстративно гыгыкнуть, чтобы люди поняли, что так он демонстрирует северное чувство юмора. То особенное, только для гостей с юга. Чертог взорвался подозрительно слаженным, как взмахи весел, хохотом. Южанин сбился с мысли.

— Что ты хочешь? Говори сейчас! — немедленно начал добивать его Торвальд. Оддрун рядом полыхнул огнем из глаз, и схватил копье. Южанин держался хорошо, но почувствовав опасность, он проглотил все лишнее, и четко произнес:

— Мой король Света хочет нанять вас для войны с грязным и жалким вором…

— Сколько? — тут же перебил его Торвальд

— Сколько у вас есть? — немедленно ответил южанин. Торвальд скривился так, словно под нос ему сунули кусок говна, и посмотрел на стол самых молодых из ярлов. Там поняли намек, и угрожающе загудели.

— Тысячу копий! — не стал испытывать судьбу посланник, и начал выкидывать карты на стол — Или даже две. Всех кого вы сможете дать… — тут посол осекся, но Торвальд уже понял, что этот человек пришел купить любой товар. Не давая южанину опомниться, Торвальд спросил:

— Как тебя зовут?

— Гудфрид — удивленно ответил посол, и попытался добавить — Гудфрид Заречный, я знаменит в своей земле тем…

— Я спросил у тебя, Гудфрид, сколько ты платишь за каждого воина! — процедил Торвальд.

— В зависимости от того, как он вооружен… — начал было Гудфрид.

— Нет — веско сказал Торвальд, и отхлебнул из рога. Конунг понял что сильно волнуется, и хмель ударил ему в голову. Его даже слегка качнуло, и он все же придерживался рукой за стул Брагги. Потом, словно пьяный поводив глазами вокруг, нашел Гудфрида, и добавил — Уходи.

— Но… — Гудфрид явственно побледнел. Что бы не случилось у короля Светы, воины ему были нужны до усеру. Видать Гудфриду лучше не возвращаться вовсе, чем возвращаться с пустыми руками. Беда в том, что Брагги никогда не давал согласие на найм воинов. Бог любил торговлю, и старался выполнять обещания данные южным купцам. Те обычно просили безопасные порты и право торговли, и в них им всегда отказывали. Если же Гудфриду и его королю Свете нужно было железо и крепкие руки, которое это железо будут держать, то ему следовало договариваться с ярлами и сиконунгами.

— Или платишь каждому равную долю, или договаривайся с каждым бондом сам — подсветил свои мысли Торвальд. Надо отдать должное Гудфриду, решительности ему не занимать, потому что думал он не долго.

— У каждого кто придет драться за короля Свету, должны быть щит и оружие. И тогда король даст ему… — Гудфрид на секунду замешкался — Двадцать серебряных монет!

Все в чертоге притихли. А Торвальд немедленно презрительно фыркнул. И остальные подхватили его презрение возмущенным гулом. Торвальд же прикидывал в уме. В марке серебра примерно двадцать три южных монеты. Корова стоит полмарки. Да, за такую цену Гудфрид наберет и две тысячи желающих. Но вряд ли у таких людей найдется щит и копье. Так вооружиться, если конечно ты хочешь вооружиться крепким щитом и хорошим копьем, стоит марку серебра.

— Двадцать монет после того, как мы победим. — Гудфрид начал вести торг, и смотрел уже только на Торвальда. Оддрун не будь дурак, полыхнул огнем из глаз, и стукнул копьем по полу.

— Мало — “перевел” Торвальд. И тут же подумал, что столько серебра, попавшее в Браггиленд одновременно, обесценит этот металл, и за полмарки корову уже не купишь.

— Также, после войны, король Света дарует вам правобережье Голубой Реки. От берега моря, которое вы называете Внутренним, и на три дневных перехода вдоль реки.

Торвальд заинтересованно посмотрел на Гудфрида, и понял, что выдал себя. Гудфрид быстро стрельнул глазами на Оддруна, Торвальда, и по притихшим ярлам. Тут встал Вальдгард, и зычно сказал:

— Ты хочешь нас обмануть! Я водил драккар по тем местам, и видел правобережье Голубой Реки. В двух полетах стрелы от берега начинается лес, который альвы почитают своим!

Гудфрид явно испугался. А вот и подвох. Хотели подсунуть северным дуракам ненужные земли. Ну конечно, южане боятся альвов. Торвальд бросил взгляд на древний дуб посреди чертога. Брагги оставил его последним, и как говорят, приручил своими песнями. Раньше весь Браггиленд был утыкан такими дубами, и каждый из них был сердцем конунгства альвов. И тут, на севере, хорошо знали, как нужно воевать с альвами. Лес может стать неприступной крепостью. Но лес никогда не сможет прокормить гарнизон, который требуется, чтобы удержать такую крепость.

Тихая мелодия, которую все это время наигрывал на своей лире Брагги, прервалась на несколько вдохов, и продолжилась, уже тревожней, убыстряя темп. Это значило, что надо соглашаться.

— Земля это хорошо — сказал Торвальд — Но когда она станет нашей? Может война будет длиться десять лет!

— Тогда мы нанимаем вас на год, или до первого большого сражения. — ответил Гудфрид. и тут же добавил — Если мы победим!

— И все же, к чему нам, тут на севере, твое серебро, южанин — с сомнением произнес Торвальд — На что нам тут его тратить? Заплатить медведю за шкуру?

Раздались сдавленные смешки. Это некоторые из молодых ярлов не выдержали и засмеялись, услышав такую глупость. Конечно, серебро нельзя съесть или выпить, но во всех остальных случаях оно сильно помогает в жизни.

— Вы можете взять его стоимость товарами — хитро улыбнувшись, ответил Гудфрид. Он явно много знал о делах в Браггиленде. И вкрадчиво добавил — Можете взять тканью, скотом… Или даже зерном. Сейчас за одну серебряную монету в королевстве можно купить десять пудов отборной пшеницы!

Торвальд чуть не охнул. И верно, он ведь забыл как богат урожай на юге, и как дешево там зерно. Двадцать пудов пшеницы достаточно, чтобы целый год кормить досыта взрослого, сильного мужчину. Но не бывает так, чтобы хлеба было вдосталь. У Торвальда лучшие земли во фьорде, но с семи стадиров он собирает едва ли больше двух тысяч пудов. И почти половину приходится оставлять на посев для следующего года. При этом у Торвальда без малого двести ртов, которые надо кормить. У остальных дела с хлебом еще хуже.

— Выходит, король даст мне двести пудов зерна за каждого воина, что я приведу тебе? И они должны будут биться за твоего короля год, или единожды в большой битве…

— В которой мы победим — вставил Гудфрид.

— И левый берег Голубой Реки, на шесть дневных переходов? — продолжал Торвальд.

— На три, и правый берег — мягко поправил его Гудфрид — Но вы можете забрать себе добычу с воинов, которых убили.

— А если мы возьмем город твоего врага? — не унимался Торвальд.

— То вы можете взять с него добычу себе — снисходительно улыбнулся Гудфрид. Конечно, ведь все знали что северяне не умеют брать города. А падение замка, что взял Снор, надменные южане наверняка списали на глупость его хозяев.

Мелодия лиры оборвалась совсем. Бог терял терпение, и это могло стать опасным. Оддрун взялся за копье, и встал во весь рост, полыхая из глаз огнем, словно у него там два синих факела. Гудфрид испуганно отшатнулся. Торвальд спокойно отпил из своего рога и сказал:

— Раз у нас нет причин доверять друг другу, то твой король заплатит нам вперед за год — и кивнул хирдманнам Брагги. Начавшего что-то возражать Гудфрида оттеснили щитами к выходу. Когда дверь за южным посольством закрылась, Брагги вышел из своего закутка, и некоторое время задумчиво смотрел на Торвальда. А потом наконец сказал:

— Думаю, ты все сделал правильно.

Торвальд с облегчением улыбнулся, и устало опустился в кресло Брагги, но тут же спохватился и вскочил.

— Сиди, сиди — опустил его обратно своей тяжелой дланью бог. И заговорил своим особенным голосом, который хочется слушать и слушать, и слова сказанные таким голосом трудно забыть — Я сделал ошибку. Я не имел длинных мыслей о земле, урожае и ваших потомках. Мыслей о будущем. Сейчас я вижу, что я знал, то что происходит сейчас, должно было произойти. Я давно живу с вами, и могу сказать с уверенностью — вы размножаетесь стремительно.

Брагги забрал у Торвальда рог, и отпил из него. Удивленно приподнял бровь, но ничего не сказал про неразбавленный мед, а продолжил о другом:

— Покажите мне сто человек живущих в хорошем месте, и если не будет войн и бедствий, то я с уверенностью могу сказать, что через десять лет их будет сто двадцать. Каждые пятьдесят лет, вы удваиваете себя. Но раньше у нас были трудные времена. Много врагов, много бед. Много смертей. Это все в прошлом. Последние триста лет мы смогли сделать так, что Браггиленд перестал быть так опасен, как он был опасен раньше. Вас и тогда было уже много. Несметное количество, которое не сосчитать. Сто раз по сто. Может, даже больше. Но сейчас вас сто пятьдесят раз по тысяче!

В чертоге раздались удивленные вздохи. Торвальд не удивился. Такое число просто не помещалось у него в голове.

— И так много ртов Браггиленд не сможет прокормить никогда. Пришло время поискать себе новый дом. Потеплее. Побогаче. Попросторнее — говоря это, Брагги всматривался в лица конунгов, словно ожидая возражений. Конунги хмуро молчали — И поэтому мы примем предложение этого Гудфрида. Он, конечно, врет нам. Как и его король. И тот, и другой хотят обмануть нас, и погубить. Но нам нужно найти место, с которого можно будет начать войну за будущее наших детей. И узнать своего врага на юге. Сколько их, в чем их сила, в чем их слабость, и можно ли сделать так, чтобы они дрались между собой, пока мы вбиваем свои флаги в их землю.

Брагги немного помолчал, и допил рог. А потом продолжил:

— Люди может и привычный, но самый опасный противник из всех. Я жажду мира больше, чем кто либо из вас. И я же призываю вас к готовится к страшной войне.