Рычаг локтя (СИ)

Глава 9 Судьба зверя

Миша Лодочников появился на свет в августе пятидесятого года. В крохотном таежном поселке с незамысловатым названием Верхореченский, затерянном между глухих ельников и непролазных буреломов Северного Урала.

Его отец Сергей Лодочников работал егерем и присматривал за горной северо-таежной частью Прикамья. Охранял покой вековых кедров и присматривал, чтобы браконьеры не истребили местных пугливых соболей. В этом месте впоследствии создадут Вишерский заповедник.

Мать Анна Леонидовна Лодочникова, одна учительница на весь огромный район, превосходящий по площади такие известные европейские страны-карлики, как Лихтенштейн, Андорра и Монако и практически равный Люксембургу. Она учила местных ребятишек грамоте и арифметике в неказистой деревянной школе-восьмилетке.

Сам Мишка с ранних лет рос сорвиголовой. Рыжий и вихрастый, он был драчливым, упрямым и необузданным, как волчонок. Все свободное время он пропадал с отцом в тайге.

Учился выслеживать зверя по неприметным следам на влажном мху, бесшумно скользить меж замшелых валунов и трухлявых колод, стрелять без промаха из видавшей виды берданки образца 1870 года. Постоянно ходил в меховой шапке и куртке.

Из-за этого походил на зверька и часто пугал обитателей деревушки, где они жили. Бесшумно выныривал из темноты, следуя к домику на окраине поселка. Местные старушки, завидев вихрастую макушку Миши, облаченную в звериную шапку с мордой лисы, испуганно крестились и шептали вслед: «Не дитя, а бесенок лесной!».

Когда мальчику исполнилось девять лет, случилась беда, перевернувшая всю его жизнь. Душным августовским вечером, когда отец дежурил в дальнем кордоне близ речки Вишеры, в их домишке появились браконьеры.

Трое бородатых, провонявших самогоном мужиков вломились в дверь, грубо сломав замок. Анна Лодочникова, на инстинкте, не раздумывая, схватила топор и бросилась на ворвавшихся бандитов. Хотела защитить сына.

Но куда там. Крепкий, как дуб, главарь шайки с холодным блеском в мутных глазах, только усмехнулся и резким точным движением полоснул мать по шее самодельным ножом-тычком. Кровь плеснула из разрезанной яремной вены, заливая дощатый пол веранды.

И все на глазах у мальчика. Миша окаменел в углу, беспомощно наблюдая, как мать осела на залитые кровью половицы, безуспешно зажимая рану тонкими пальцами. Бандиты между тем деловито обшаривали отцовский сейф, забрав оттуда новенький карабин ТОЗ-17 и горсть латунных патронов.

Главарь подошел к мальчику и оскалил гнилые зубы:

— Не серчай, пацан. Тайга — дело суровое. Для сильных. А вы, городские, законов леса не разумеете.

Посмотрел на звериную шапку, висящую на ржавом гвоздике на стене у порога, усмехнулся и с короткого размаху влепил Мишке рукоятью ножа по виску. Мальчик потерял сознание.

Очнулся только ранним утром. Один посреди разоренного дома. Голова раскалывалась от чудовищной боли.

Первым делом наткнулся взглядом на застывшее лицо матери с запекшейся струйкой крови из уголка рта. Из груди рванулся крик. Дикий, животный.

Дрожа, мальчик подполз к холодному телу, схватил остывшую материнскую руку. Безуспешно пытался согреть.

Плакал сухо, рвано, захлебываясь. Плакал от ненависти к себе, к бандитам, ко всему белому свету.

Через три часа вернулся отец и разом постарел лет на двадцать. Осунулся, поседел за сутки, ссутулился, будто беда придавила плечи гирей.

Виду не показывал. Вче чаще задумчиво комкал в огрубевших пальцах повестку в суд. По делу пойманных браконьеров.

Миша знал, что отец отчаянно желает покарать их в зале суда. Но в этом случае Фемида, как оно обычно бывает, оказалась слепа и глуха к их горю. Под давлением высокого начальства троицу отпустили прямо в зале суда. «За недостатком улик», как гласил приговор.

Выходя из подъезда суда, главарь подмигнул обомлевшему Мише. Ткнул грязным пальцем в небо. Как говоря, что нас берегут. А вы сами держитесь.

Оцепеневший мальчик смотрел вслед их удаляющемуся зеленому «ГАЗ-69». Внутри клокотала первобытная ярость, смешанная с отчаянием.

Мишка Лодочников тогда ощутил одно желание. Стать сильным. Намного сильнее любого зверя, человека. Даже сильнее самой судьбы. Чтобы никто и никогда не смел причинить боль. Ему и его близким.

Отец больше не мог жить на прежнем месте. Перебрался в Москву вместе с сыном. С помощью фронтовых друзей устроился лесником на Лосиный остров. Там же выбил комнатенку на окраине.

Сам же привел сына в секцию самбо при ЦСКА. Туда принимали всех желающих. Благо, Мишка крепок и ловок не по годам.

С первых же дней Лодочников выделился среди сверстников угрюмым нравом и недетской злостью во взгляде. Часами до седьмого пота и стертых в кровь костяшек молотил старую боксерскую грушу в углу. Без устали отрабатывал удушающие и болевые приемы на потертых матах.

Дни напролет торчал в пропахшем кислым потом зале, выпрашивая дополнительные схватки. В тринадцать с легкостью превзошел всех одноклубников.

Начал тягаться с взрослыми. Иногда чересчур жестко и бескомпромиссно.

Тренер Александр Львович Перфильев, мастер спорта СССР по самбо, отдавший борьбе четверть века, лишь качал седой головой. Видел, что одержимость Мишки граничит с фанатизмом. Что он превращается из угловатого мальчишки в матерого борца, не ведающего ни жалости, ни страха.

Но не мешал. Разглядел, что за дикостью скрывается сокрушительный талант и воля, способная свернуть горы.

Свирепость и хватка не раз спасали Мишу Лодочникова. И на ковре, и в жизни.

В пятнадцать он чудом выжил. Сорвался со скалы во время поисков пропавших туристов. Во время летней практики в родных лесах.

Поехал на Урал, что называется. Упал с двадцатиметровой высоты на острые камни. Пробил ребра, но дотянул до больницы.

В восемнадцать на первенстве Москвы среди юниоров ЦСКА чуть не сломал ногу Олегу Караваеву, чемпиону прошлых трех лет. Кряжистого и непробиваемого лба. Рыдал потом в душевой не столько от боли в изломанных пальцах, сколько от осознания, что теперь может все. Любую цену заплатит за ненависть, из года в год разъедающую душу, словно ржавчина.

В прошлом году Миша впервые участвовал в международных соревнованиях по самбо. Ну как, международных. Страны социалистического мира. Первенство вооруженных сил.

Выступил ярко и бескомпромиссно. В финале размазал по ковру болгарина Стефана Костадинова. «Советский спорт» захлебывался от восторга, воспевая невероятную цепкость и кошачью гибкость Лодочникова. У него появились поклонники.

Тренер Перфильев хмурил кустистые брови и качал головой:

— Не пойму я тебя, Миша. Тебя боженька поцеловал в лоб. Везет по жизни. От таланта земля прогибается. Поклонницы даже есть, опять же. А в башке твоей ничего нет. Не радость, не азарт, даже не любовь к самбо. Только злоба. Так и сожрет тебя изнутри. Помяни мое слово.

Лодочников только презрительно кривился. Отмахивался от нотаций.

К тому же, у него начался тяжелый период. Перетренировался или с психологией что-то не то. Боролся без поражений. Почти. Но в каждом поединке приходилось из шкуры вон лезть. Побеждал, а легче не становилось.

В октябре на молодежном первенстве в Краснодаре пришлось встретиться с Сергеем Мальцевым. Амбициозным и резким. Тоже под стать Лодочникову. Тоже волк-одиночка, не желающий уступать.

С той лишь разницей, что он сын непростых родителей. Сын высокопоставленного чиновника из горкома Ленинграда.

Мальцев тогда выскочил на ковер, как на праздник. Ухмыляющийся, наглый и сверкающий надраенными зубами. Мышцы перекатывались, как канаты.

Самбовка ярко-красная. Лодочников сжал челюсти. Соперник ему сразу не понравился.

Мальцев сразу бросился в атаку. Ужом вился, руками семафорил. Но Лодочников держался начеку. Поймал момент. Зарылся сопернику за спину.

Захлестнул руку рычагом. Мальцев побагровел, захрипел и забился. В глазах плескалась паника. Только малость мольбы о пощаде.

Но ладонью не хлопал. Не сдавался. Раз так, Лодочников сдавил захват.

Все происходило мгновенно. Лодочников ничего не слышал. Ни улюлюканья возбужденной толпы. Ни свистка арбитра, желающего прервать схватку. Только стук собственной крови в ушах.

— Сдохни, тварь, — прошипел он. — Сдавайся.

Мальцев упорствовал. Не сдавался. Выгнулся дугой. Пытался выйти из удавки. Закинул ноги в сторону. Видимо, не рассчитал.

Что-то хрупнуло. Ленинградец обмяк. Рука вывернута под углом. Лодочников наконец отпустил его.

Потом был суматошный разбор в федерации. Обвинения в жестокости и неспортивном поведении.

Ну да, как же. Покалечил сыночка большой шишки из города на Неве. Правда, все обошлось. Его действия признали обоснованными.

Но Мишка только сильнее замкнулся в себе. Понял, что в этом мире справедливости не дождешься.

Сегодня промежуточный турнир. Не очень важный. Ему снова предстоит выйти на ковер. Против некоего Виктора Волкова.

Он уже успел посмотреть манеру боя соперника. Подтянутый и смазливый, явно любимчик дам.

Лодочников таких терпеть не мог всей душой. Слишком чистенький, слишком правильный. Слишком согретый солнцем. Попробовал бы жить в тайге.

Что он знает о настоящей жизни? Грязной, потной, в крови. Знал Мишка таких.

До начала схватки Лодочников сидел в душной раздевалке стадиона «Динамо». Сидел на скрипучей деревянной скамье.

Лохматую голову прислонил к прохладной стене. Машинально теребил жесткую ткань куртки.

Впервые перед схваткой в голову лезли мысли об отце, о матери, о тайге, о той проклятой ночи с браконьерами. Сейчас, в этот решающий момент, Лодочников чувствовал внутри только звенящую пустоту.

Скрипнула дверь. В раздевалку вошел Андрюха Самойлов. Закадычный кореш по сборной ЦСКА. Он уже победил почти всех соперников. Тоже остался один поединок.

— Ты как, в порядке? — бодро спросил он. — Чего кислый такой? Волкова опасаешься?

Мишка покачал головой.

— Какой там. Разве он мне соперник?

Самойлов кивнул. Похлопал Мишку по плечу. В коридоре повисла вязкая тишина. Слышно, как в зале орет нетерпеливая публика. Еще пара минут, и Лодочникова вызовут на ковер.

Андрюха, похоже, тоже это почувствовал. Хлопнул себя по коленям. Вскочил со скамейки.

— Ну давай, Миха. Порви этого хлыща как следует. Чтоб знал наших. А я пойду поближе к ковру пробьюсь. Буду за тебя кулаки держать.

Лодочников стиснул другу руку. Остался один в гулком полумраке раздевалки.

Медленно поднялся, разминая затекшие мышцы. Глубоко вздохнул, выравнивая сердцебиение. Прошептал: «Ты можешь победить кого угодно. Нужно просто очень захотеть».

Он очень хотел. Как и всегда. Желание придавило к земле стопудовой глыбой. Выжгло внутренности добела.

Почему-то на ватных ногах Мишка двинулся к выходу из раздевалки. У двери замер. Стиснул до боли челюсти, зажмурился.

Сердце бухало набатом. Меж лопаток тек холодный пот. Все тело скрутило тугой пружиной от клокочущего напряжения.

И все равно голову заполнила только странная пустота. Хотя как пустота может заполнить?

«Ну все, сейчас», — пронеслось в сознании обжигающей вспышкой. Мишка открыл дверь. Шел по коридору вперед. Мрачной тенью выскочил в зал.

Время остановилось, затем медленно потекло вязкой патокой.

И только сейчас Лодочников ощутил, как изнутри поднимается знакомое до зубовного скрежета бешенство. Оно раскалилось добела внутри. Проедало нутро насквозь. Застилало глаза черной пеленой.

Перед каждым поединком он настраивал так себя. Воображал, что перед ним стоит не обычный противник. А тот, главарь из леса. Убийца матери. Которого надо уничтожить.

Улыбаясь, я посмотрел на Полину.

— Ну, как? Довольна? С тебя теперь желание. Крабов разделал Копытова, как ребенка.

Мы сидели на жестких скамьях и я чувствовал, как мои лопатки упираются в твердые спинки сидений. Рядом нетерпеливо ерзала Полина, то и дело поправляя спадающие на глаза пряди волос.

Ее глаза прикованы к ковру, где разминался Вадим Покатаев, готовившийся к очередному поединку. Тоже из нашей секции, мускулистый и уверенный в себе.

Я ухмыльнулся, повернувшись к Полине. Та фыркнула в ответ, закатив глаза.

— Не радуйся раньше времени, Витя, — упрямо бросила она, не отрывая взгляда от ковра, где Покатаев уже пожимал руку своему сопернику, крепкому парню с бритой головой. — Подумаешь, повезло твоему дружку разок!

Я продолжал ухмыляться.

— Причем тут везение? — удивился я. Пусть не болтает, чего попало. — Это мастерство и результат упорных тренировок. Ты видела, как он проводил бросок? Ты даже не представляешь, как ловко я с тобой вечером…

Я снова не закончил фразу. Решил подразнить девушку, довести ее до кипения.

Щеки Полины вспыхнули румянцем. Девушка одарила меня гневным взглядом.

— Ты это о чем? Я, между прочим, порядочная девушка. Не надейся, что я буду плясать под твою дудку. Даже не мечтай.

Вот как она заговорила. Ну, примерно такое я и подозревал. Правда, никто не говорит о том, что я хочу ее соблазнить. Пусть думает о чем хочет. Тем интереснее будет играться с ней.

— Не будь такой наивной, — я продолжал издеваться. Загадочно протянул, растягивая слова. — Спор есть спор. Проигравший платит по счетам. Хотя я ведь еще даже не озвучил, чего хочу.

На ковре тем временем началась схватка. Покатаев и его соперник сошлись ближе, пытаясь схватить друг друга за куртки. После недолгой возни Вадиму удалось перехватить инициативу.

Он резко шагнул вправо и вперед. Оказался под углом к сопернику. Заставил встать на носки.

Секунду спустя мощно рванул противника. Потянул в сторону и вверх. Как будто пытался перебросить его через свое левое плечо.

Но только соперник привстал на цыпочки, Покатаев, прогнувшись в пояснице, усилил рывок. Молниеносно подсек ногу противника. Быстро ударил подошвой левой стопы.

Бритоголовый, потеряв равновесие, рухнул на ковер. Покатаев удержался на ногах. Ловко отставил левую ногу в сторону.

— Неплохо, неплохо, — сказал я. — Оказывается, Покатаев отлично борется.

Я до этого его мало видел. Вечно он в разъездах. Правда, Степаныч говорил, что Покатаев тренируется где-то еще.

Полина сидела рядом. Нервно теребила завязки кофты. Бросала на меня настороженные взгляды. Думала, что я самый настоящий негодяй. Похуже маньяка Винницына.

— Так значит, не скажешь, чего хочешь, — сказала она. — Твои недомолвки пугают меня. Что ты задумал? Что там такое несусветное?

Я продолжал следить за поединком. На девушку ноль внимания. Как будто.

— Несусветное? С чего ты взяла? Волнующее, захватывающее, будоражащее. Но тебе пока рано об этом знать.

Я ухмылялся. Поправил воротник самбовки.

Уронив соперника и заработав баллы, Покатаев чуть не попался на контратаке. Но все-таки сумел не поддаться. Армейцы кричали и свистели.

— Ты сводишь меня с ума, Витя, — застонала Полина, пряча лицо в ладонях. Тонкие пальцы слегка дрожали.

Я по-прежнему не смотрел на нее.

— Не переживай, тебе понравится, — сказал я и взял девушку за ладонь. Мурлыкал, дразняще понизив голос. — Даю слово, ничего криминального. Просто ты и я. Незабываемый вечер наедине.

Полина ткнула меня в бок.

— Погоди, какой такой незабываемый вечер? Только не говори, что ты задумал свидание, — Полина вытаращила на меня огромные глаза. В них плескалось неверие пополам со смущением.

Я опять промолчал. Поднял палец, типа не мешай. В этот момент Покатаев окончательно дожал противника. Вынудил его сдаться. Наши «динамовцы» и остальные зрители, болельщики, восторженно захлопали.

— Ай да Вадим, с победой, — я тоже захлопал. Потом неторопливо и с хрустом размял плечи. — Мне уже тоже скоро надо идти.

Полина схватила меня за руку.

— Стой, Витя, ты же так и не сказал… Тьфу, ладно. Твоя взяла, будет тебе свидание, — она быстро покраснела, старательно избегая моего взгляда. — Но только если уделаешь этого Лодочникова в два счета.

Я приподнял ее за подбородок, подмигнул.

— С чего ты взяла, что у нас будет свидание? Я еще не сказал точно. Пожелай мне удачи.

— Не пуха тебе, ни пера, — проворчала девушка. — Мы еще поговорим с тобой потом. После того, как закончишь.

Я уже не слушал ее. Полностью сосредоточился на предстоящем поединке с Лодочниковым.