Русский агент Аненербе

Глава 22

— Кто он? — спросил Лебедев.

— После того, как в Москве Франц Тулле стал с нами работать, и мы поняли, что лично Гиммлер будучи вторым лицом Рейха склонен к обычному буржуазному оккультизму и мистицизму. Так же оказалось, что его поддерживает несколько высокопоставленных членов НСДАП и СС. В НКВД создали соответствующий отдел, чтобы понимать, что движет всеми ими и как можно это использовать. Это направление возглавляет Александр Васильевич Барченко вот с ним ты сейчас и увидишься.

— Барченко? — переспросил Лебедев и поставил кружку с чаем на стол, — но ведь… его расстреляли апреле 1938 года по приговору Военной Коллегией Верховного Суда СССР. Его обвиняли в шпионаже в пользу Англии.

— Расстреляли? — усмехнулся Коротков и склонив голову на одно плечо пристально посмотрел на Лебедева.

— Да, якобы он и его сподвижники создали масонскую контрреволюционную террористическую организацию «Единое трудовое братство» и работали на некий религиозно-политический центр «Шамбала-Дюнхор» в Британской Индии.

— Большую часть его сотрудников действительно приговорили к высшей мере наказания, даже… расстреляли его непосредственного начальника, старого революционера и чекиста Бокого, но Барченко жив, — задумчиво проговорил Коротков, — как ты говоришь «эффект бабочки»? Не говори ему об этом…

Он помассировал подбородок и, сделав паузу, сказал:

— Вот что. Сделаем так… Ни слова о том, что мы с тобой здесь обсуждали. Кто ты на самом деле отныне буду знать только я. Не думай, что я поверил в твою ахинею, но моя интуиция подсказывает мне, что я это должен сейчас принять так как есть… Для него ты Франц Тулле немецкий офицер СС, сотрудник Аненербе. Если этот кусок железа что вы нашли в склепе так архи важен, мы вернем тебя немцам, и ты продолжишь работу.

Коротков подошел вышел за дверь и через несколько минут вернулся с человеком лет сорока пяти или пятидесяти, среднего роста, с характерной внешностью русского интеллигента начала XX века. Волосы на голове белые, словно снег, подстрижены коротко «ежиком», а на подбородке аккуратно подстриженная борода с проседью. Лоб высокий, черты лица правильные, благородные. Внимательный, мягкий взгляд карих глаза за стёклами круглых очков в тонкой металлической оправе, говорил, что его обладатель представитель умственного труда. Он сел напротив Лебедева, а Коротков примостился за другим столом у карты и внимательно наблюдая за ними закурил.

— Guten Tag, Franz. Ich freue mich sehr, Sie endlich kennenzulernen. Schade, dass das unter solchen Umständen passiert. — сказал Барченко.

В его манере говорить чувствовалась глубокая образованность и не дюжая эрудиция. Речь правильная, литературная, но не чопорная.

— Здравствуйте, — так же на немецком ответил Лебедев.

— Невероятно… Где вы его нашли, Франц?

Барченко кивнул в сторону фотографий.

— В одном из средневековых склепов недалеко от Луги. Ваше мнение, Александр Васильевич… Что выдумаете? Это не простой наконечник? — Лебедев бросил быстрый взгляд на Короткова.

Барченко завороженно провел пальцами по фото.

— Конечно. Это Гунгнир — священное копье Одина. Точнее, один из его наконечников. Но Гугнир самый могущественный. В древних текстах говорится, что копье никогда не пролетает мимо цели и всегда возвращается к владельцу. Но главное — не это…

— А что же? — спросил Коротков.

Барченко, не поворачиваясь к нему продолжал водить пальцами по фотокарточке и глядя в глаза Лебедеву ответил:

— Гунгнир — это символ абсолютной власти над миром. Согласно скандинавским сагам, Один бросил копье над войском вангов, предрекая их поражение. Но истинная сила этого артефакта связана с древними знаниями гиперборейцев. Я изучал подобные предметы в экспедициях на Кольский полуостров. Но никогда не видел ничего подобного…

— Вы считаете, что он обладает реальной силой? — со вздохом спросил Коротков.

Барченко повернулся к нему.

— Несомненно! Руны на нем — не просто орнамент. Нам кажется, что это обычные каракули начертание древними. Ведь для непосвященных шифр сейфа тоже ничего существенного не представляет, а на самом деле он открывает дверь. Так и здесь, на самом деле это древний код активации способный открывать проходы между мирами. Гунгнир способен концентрировать и направлять могущественную энергию вриль. В руках человека, знающего древние практики, он может стать ключом к невероятной мощи. Значит, нацисты не зря его искали… Они многого не понимают. Такие артефакты нельзя использовать для разрушения. Это инструмент познания, связующее звено между нашим миром и древними знаниями.

Коротков встал прошел к столу и вытащил из пачки последнюю папиросу.

— Мне сложно поверить во все эти мифы, но все же, что будет, если нацисты разгадают его силу?

Барченко мрачно вздохнул:

— Они ищут не мудрость, а власть. Гунгнир может служить фокусом для огромной энергии. В древности его использовали для раскрытия тайн мироздания, но можно использовать и как оружие невероятной разрушительной силы. Особенно если соединить его с другими артефактами подобной мощи. Нужно найти способ помешать им. Если они соединят силу Гунгнира с другими артефактами, которые уже собрали… Последствия могут быть катастрофическими. Он не должен попасть в руки Гитлера!

— Уже попал, — Коротков вернулся на свое место, — я думаю он находится в Кёнисберге. Но у нас нет ни времени, ни сил, ни возможностей…

— Нужно выяснить, кто именно из «Аненербе» руководит исследованиями Гугнира. И главное — найти способ вернуть наконечник. Он должен храниться там, где его сила не принесёт вреда, — сказал Барченко.

— Думаю на сегодня это самый простой вопрос, — Коротков кивнул в сторону Лебедева.

— Вы, Франц? — спросил Барченко поправляя свои маленькие очки с круглыми стеклами.

— Я установил местонахождение наконечника, нашел его и провел раскопки. И думаю, Гиммлер именно мне доверит исследования.

— Франц вы чрезвычайно ценный агент и я не хочу, чтобы этот мистический объект погубил вас. У нас просто нет другого человека, имеющего доступ в самые верхи фашистской Германии. Изъять его у нацистов, значит раскрыть вас.

— Я справлюсь, — твердо ответил Лебедев.

Барченко взял одно фото и протянул Константину.

— Вот эти листки… Что это? Очень странные руны…

Лебедев быстро глянул на фотографии.

— В ящике с наконечником лежали два листа исписанные рунами. К сожалению, я не знаю, что написано потому, что не специалист в рунической письменности.

— Я, честно говоря, тоже впервые вижу такие руны, — задумчиво проговорил в пол голоса Барченко.

— Одно могу сказать эти два листа точно из дневника ганзейского купца из четырнадцатого века Дитриха фон Любека. Сам дневник хранился в архиве города Ганзы, но в нем не хватало нескольких листов — это именно те недостающие страницы. Что там написано только предстоит еще выяснить, — пояснил Константин.

Барченко кивнул.

— Остается только вопрос как вернуть наконечник Гугнир, сохранив тебя Франц как нашего агента? — настаивал на своем Коротков.

Наступила тишина, прерываемая лишь потрескиванием горящих дров в печке.

— Надо изготовить копию наконечника и заменить его, — предложил Лебедев.

— Каким образом? — спросил Коротков.

— У вас есть точные описания артефакта из моего дневника экспедиции и очень точные фотографии.

— А материал?

Барченко поднял фотографию и приблизил ее к керосиновой лампе.

— Я уверен, что это структура метеоритного железа. Так называемый октаэдрит.

— Согласен… И копию надо делать именно из него, — сказал Лебедев, — в Германии я смогу подменить оригинал и передать его вам. А нацисты будут довольствоваться бесполезной копией.

— Да это наилучший и самый безопасный вариант, — согласился Коротков.

Он посмотрел на наручные часы.

— На сегодня хватит. Франц вас переведут теплое помещение, чтобы вы нормально отдохнули. Завтра уточним все детали. И… Франц, прошу прощения, но из еды вам дадут немного каши, хлеб и воду… Больше ничего.

Лебедев понял, операция по замене наконечника Гугнир началась — Коротков принял решение вернуть его в Германию, а перерыв на ночь ему нужен лишь для того чтобы связаться с Москвой и посвятить в детали, главу внешней разведки НКВД/НКГБ СССР Павла Михайловича Фитина или самого зловещего Берию.

Прощаясь с Лебедевым Барченко, спросил:

— На одной из фотографий есть черное пятно или какой-то провал в склепе… Что это?

— Наконечник открыл передо мной бездну, из которой шел зов.

— Расскажите, что вы видели?

— Александр Васильевич мне сложно описать, то, что я видел… Если только так…

В глубинах тяжкого мрака, где звезды тают,

Раскинулась черная бездна без дна.

Она, веками тайны сохраняет,

Холодная, жуткая, вечно одна.

Бескрайний океан из пустоты и мрака,

Где время теряет незыблемый ход.

Манит к себе, как роковыми знаками,

И в сердце семя трепета страшно несет.

Безмолвная, как лик древних божеств,

Глотает свет, не возвращая вспять,

В ней гаснут мысли, немеют слова,

И невозможно взглядом дно достать.

Утром Коротков наедине с Лебедевым обсудил детали операции по замене оригинала наконечника Гугнир на копию. Так же он передал конспиративный регламент контакта со связным.

— О тебе знают всего два человека. Но кто ты на самом деле буду знать только я. Надеюсь этот кусок железа стоит того… Через пару дней немцы зайдут в эту деревню — нам нет смысла ее удерживать. Тебя найдут в одном из подвалов церкви. Предварительно мы взорвем часть стены чтобы инсценировать попадание снаряда. Оставим тебе воды и немного хлеба… А там уже все зависит от тебя… Кричи как можно громче. Следующий контакт с тобой будет в Берлине.

— А если я меня никто не услышит?

— Это полуподвальное помещение церкви когда-то служило винным погребом и, если ты захочешь, ты сможешь найти подземный ход ведущий из него,— улыбнулся он и похлопал его по плечу, — но лучше всего будет если тебя, измученного голодом и холодом, «извлекут», это придаст яркой драматичности момента освобождения из советского плена. И еще я оставлю за деревней пару разведчиков Вострикова, парни лихие и бывалые, и, если ситуация станет по настоящему критической они тебя вытащат.

Странно, но Лебедев не почувствовал себя частью своей Родины «в прошлом». До этого он тысячу раз прокручивал в голове: установить связь с разведкой, служить Союзу, быть полезным — но сейчас, среди серых стен и чужих взглядов, чувствовал себя песчинкой в чужом пустыре. Даже доверие Короткова было фальшивой монетой: тот принял его не по вере, а от безысходности. И прозрение настигло внезапно, как удар током: их с Маргаритой вырвало из потока времени слепой игрой случая, по воле фантастического случая более весомого чем человеческая воля. Не людской расчет, не логика истории, а слепая стихия вселенского хаоса швырнула их сюда. Теперь выбор прост до жестокости: «рыть лаз назад», в свое время, сквозь пласты десятилетий, или бежать — туда, где не достанут щупальца Гестапо и длинные тени НКВД.

Бои уже шли где-то рядом. На территорию деревни изредка залетали снаряды, оглашая воздух характерным свистом и последующим взрывом. Небольшие разрозненные советские подразделения, состоящие в основном из легкораненых красноармейцев, готовились к отступлению. Несколько крестьян печально ссутулившись погрузив свое небогатое имущество и посадив на подводы раненых, которые не могли идти, потянулись на восток, покидая свои разрушенные избы. Захват деревни стал вопросом двух-трех часов. Коротков лично проводил Лебедева в полуподвальное помещение под хозяйственной постройкой разрушенной церкви.

— Пора. Удачи тебе Франц, — Коротков обнял его на прощание.

У выхода он обернулся.

— И все же, я не могу поверить в твою фантастическую историю.

— Но Александр Михайлович, вы ведь с самого начал знали, что все будет именно так, все по вашим нотам.

Коротков усмехнулся.

— Ответь мне на вопрос… После войны, когда он…?

— Пятого марта 1953 года на семьдесят пятом году жизни вследствие инсульта и кровоизлияния в мозг… — ответил Лебедев.

— А…?

— Будет арестован двадцать шестого июня 1953 года по обвинению в измене Родине в форме шпионажа и заговоре с целью захвата власти, а двадцать третьего декабря 1953 года расстрелян по приговору Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР.

Коротков медленно задумчиво кивнул.

— Ну что ж… Когда услышишь команду от саперов закрой уши, глаза, накрой голову руками и открой рот, сгруппируйся в самом дальнем углу… Удачи Франц, даст Бог еще увидимся, — сказал он и вышел.

За дверьми начали закладывать заряд саперы. Примерно через полчаса с той стороны двери раздался голос:

— Эй паря, а ну двинься подалече и схоронись получшее. Слышишь⁈ Как готов будешь дай знать!

Лебедев спрятался в дальний угол сел на корточки и сгруппировался.

— Готов!

Как не готов был Лебедев, удар пришелся внезапно. Стены содрогнулись, потолок треснул, и он сжался сидя в углу. Но саперы хорошо знали свое дело. Подрыв развалил часть стены у входа обрушив и завалив вход, оставив внутренне помещение целым и невредимым. Но взрыв есть взрыв, поэтому, мелкие осколки больно хлестанули по лицу и рукам Лебедева. Пыль взвилась плотным облаком, забивая ноздри и першя в горле. Константин держал рот открытым и сильно зажимал уши, но грохот взрыва превратился в звенящую тишину — первый признак легкой контузии. Когда пыль немного осела, он отдышался, сплевывая скрипящую на зубах мелкую взвесь от штукатурки. В помещении и так было темно, а теперь все пространство погрузилось в полный непроглядный мрак. Он сел, прислонившись к стене, и попытался успокоиться. Надо было экономить силы. По лицу медленно потекли теплые струйки крови.

«Сука немного задело…».

Сквозь эхо контузии донеслись голоса:

— Паря ты там живехонек?

Лебедев кое как откашлялся, разлепил слезившиеся глаза.

— Живой? — повторили снаружи.

— Та-а живой он, слышь, как дохает. Живой?

— Да! Все в порядке! — собрав силы крикнул Константин.

— Ну добре! Бывай…

Ответили саперы и Лебедев погрузился не только в пелену непроглядного мрака, но и в оглушающую тишину. В темноте стало намного холоднее, особенно досаждали тонкие порывы сквозняков, змеящиеся по полу. Он запахнулся в куртку-парку и поднял воротник. В полной темноте время начало растягиваться, теряя свой смысл.

«Тебе нужно потерпеть…», — успокоил он себя, теряя ощущение времени, — «немного потерпеть…».

Его дыхание эхом разносилось в пространстве.

И тут он услышал…

Сначала это был просто звук — шорох одежды, шелест тяжелой ткани. Лебедев инстинктивно напряг глаза, пытаясь что-то разглядеть в непроглядной тьме.

— Кто здесь? — его голос прозвучал хрипло и надломлено, — кто здесь?

Ответа не последовало, но шорох стал отчетливее. А потом в углу подвала словно сгустилась еще более плотная темнота, которая медленно приобретала очертания высокой фигуры. Константин моргнул, и в призрачном слабом отблеске, источник которого он не мог определить, увидел старика в широкополой шляпе, с длинной седой бородой, опирающегося на копье. Один глаз незнакомца закрывала черная повязка, а на плече сидел ворон.

— Ты знаешь, кто я? — голос прозвучал глубоко, словно древний звук, пробившийся сквозь века, через шелест листьев в священных рощах.

— Один, — прошептал Лебедев, ощущая, как холодеет и без того озябшая спина. — Ты не существуешь. Ты просто… галлюцинация.

Старик хрипло засмеялся, и в его единственном глазу, отразилась сверкающей звездой, мудрость тысячелетий, проникая лучом в сознание Лебедева. Седые волосы трепал безжалостный северный ветер, вплетая в локоны крупные снежинки. Стены подвала исчезли, и невольный узник повис, левитируя в черной пустоте среди миллиардов звезд. Шел снег. Неожиданно визитер приблизился и почти перед самыми глазами Константина возникло мертвенно-бледное лицо старика с белыми, как паутина волосами и грубыми, рублеными очертаниями лица. Ему даже показалось что он ощутил жгучее дыхание древнего скандинавского бога.

— Ты думаешь, знание лишает силы? Наоборот. — Один опустился на корточки рядом с Лебедевым. — Я прихожу к воинам в их самый темный час. Но не всегда, чтобы забрать их душу. Иногда — чтобы испытать. Это также не маловажно… Твою душу я оставил тебе, но помнишь наш договор?

Константин зажмурился, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль отрезвляла.

— Тебя нет, — упрямо повторил он. — Это контузия и холод.

— Так ли? — усмехнулся старик, — ты ведь слышал мой зов. Он был похож на галлюцинацию? Признайся себе… Ты слышал его уже не единожды. И услышишь еще не раз….

Когда Константин открыл глаза, старик исчез. Он выдохнул с облегчением. Но облегчение длилось недолго.

— Господи спаси и сохрани! Защити меня, Господи! — прошептал Лебедев, — Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого…

— Какого Бога ты просишь?

Константин поднял глаза. Теперь рядом с ним стоял мужчина в богатом средневековом одеянии — плотный шерстяной кафтан, отороченный мехом, тяжелые кольца на руках, золотая цепь на шее. За его спиной поднимались темные волны и окатывали пространство, бросая в лицо морскую пену.

— Узнаешь меня? Или тебе нужно дать зеркало?

— Ты еще кто?

— Дитрих фон Любек, — представился незнакомец с легким поклоном. — К вашим услугам. Забыл? Не узнаешь?

— Этого не может быть, — Константин потряс головой. — Ты жил более пятисот лет назад.

— Время — странная вещь, молодой человек, — ганзейский купец сел рядом в средневековое кресло савонарола, с любопытством разглядывая Лебедева, — Особенно когда находишься на грани между жизнью и смертью. А где именно сейчас находишься ты?

Константин почувствовал, как страх сжимает горло. Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

— Что вам всем нужно от меня?

— Совет, возможно? — купец хитро улыбнулся. — Я торговал с русскими, литовцами, англичанами, греками… Заключал сделки, которые казались невозможными. Всегда есть выход, даже когда все пути заблокированы. Разве не так? А ты какую сделку заключил?

Лебедев сосредоточился на дыхании. Вдох-выдох, вдох-выдох… Призрак начал таять, размываться, пока не исчез совсем.

— Думаешь так просто избавиться от себя… — затихли в пространстве его последние слова.

Следующий визитер пришел без предупреждения. Свет вокруг Лебедева изменился, приобретя холодный, стерильный оттенок. В воздухе повис запах мыла, кожи и оружейной смазки. Где-то фоном, нарушая всю стройность музыки играл немецкий марш.

— Гауптштурмфюрер Франц Тулле, — произнес высокий мужчина в идеально сидящей черной форме СС. Серебряные руны на воротнике тускло блеснули. — Специальный отдел «Аненербе».

— А тебе что сука надо? Мало тебе, что я в твоем теле?

— Ха-ха-ха…. А может быть я в твоем? — спросил визитер, — Нет… Тебе обязательно нужно зеркало? Зерка-а-а-ло…

Константин застыл. В голове пронеслись обрывки чужих воспоминаний — секретная экспедиция в Тибет, раскопки древних курганов, лаборатории, где изучали артефакты с непостижимыми свойствами.

— Вижу, наконец-то узнаешь сам себя, — тонкие губы офицера изогнулись в насмешливой улыбке. — Как интересно.

— Я.… я не ты, — прошептал Лебедев. — Это какое-то недоразумение. Я Константин Лебедев, русский офицер, я знаю кто я!

— Недоразумение? — Тулле медленно обошел вокруг него, изучая, как экспонат в музее. — Возможно. Но мои исследования всегда указывали на существование параллельных реальностей, параллельный историй, временных узлов, где истончается граница между мирами, где одно сознание проникает в другое так плотно, что ты уже не понимаешь кто ты на самом деле.

Он резко остановился перед Лебедевым, глядя прямо в глаза с пугающей проницательностью.

— Знаешь, что мы искали все эти годы? Источник силы. Мы обшаривали пещеры, расшифровывали манускрипты, проводили эксперименты с человеческим сознанием. — Он понизил голос до едва различимого шепота, похожего на шипение. — И всё это время ответ был прост: сила заключается в воле, которую ты способен проецировать в бесконечное пространство. В способности человеческого духа преодолевать невозможное. А ты вдруг решил сбежать от нас!

— Ты несешь ахинею, — дрожащим голосом парировал Лебедев.

Он почувствовал, как внутри него что-то меняется. Чужая память начала просачиваться в его сознание — расчетливый ум Франца Тулле, его беспощадность, его одержимость древними тайнами.

— Какие тебе еще нужны доказательства⁈ Я могу дать тебе то, что нужно! — продолжил Франц Тулле — Знания. Навыки. Силу воли, которая не сломается под давлением обстоятельств…

— Ценой чего? — спросил Лебедев, пытаясь сопротивляться нарастающему влиянию чужого сознания.

— Ценой принятия. — Тулле приблизил своё лицо к нему. — Прими меня как часть себя, и мы оба выживем. Отвергнешь — и умрем порознь. Разве ты еще не понял, что мы все есть одно семя, проросшее сквозь время и пространство?

— Убирайся! — рявкнул Лебедев, — Я знаю кто я!

Он вдруг ощутил болезненный укол в груди. Дыхание стало еще тяжелее. Он знал, что если сломается, то станет представлять всё то, что он ненавидел и презирал — жестокость, фанатизм, бесчеловечность.

— Я не стану вами, — выдавил он.

— Не мной! Ты слишком жалок, — поправил Франц Тулле. — Хотя… Чем-то большим. Синтезом. Ты сохранишь свою мораль, свои убеждения. Но приобретешь мою решимость, мои знания. Разве не за этим ты здесь?

Сознание Константина затуманилось. Он начал стягивать с себя куртку-парку чтобы избавиться от огня, полыхающего внутри. Перед глазами мелькали образы: секретные бункеры, древние манускрипты, карты энергетических линий Земли. Огромные льды Арктики… И где-то за всем этим — ключ к возвращению.

— Убирайся…

— Время истекает, — тихо сказал Тулле. — Решай и ты закончишь твой, наш путь, который начался так давно. Ты уже осознал, что чужой для всех?

— Убирайся… Я знаю кто я…

Лебедев очнулся от рокота, доносившегося снаружи. Он чувствовал, как пульсировали вены на висках.