Русская война 1854. Книга четвертая

Глава 2

Перед началом Босфорской операции капитан Щербачев довел до пилотов новую структуру. Так Лешка Уваров, получив всего лишь лейтенанта, стал фактически командовать первым авиационным полком. Анекдот, конечно. Тут бы самому Григорию Дмитриевичу полковника получить наконец, но… Меншиков был не очень доволен их авантюрой: не останавливал, даже помогал, но и все награды решил придержать до успеха.

А успех будет! В этом Лешка не сомневался. Вот даже появление «Призрачных огней» прошло точно так, как они и ожидали.

— Первая, вторая, третья и шестая эскадрильи. В небо! — лейтенант объявил начало своего первого самостоятельного воздушного сражения.

Врагов — сотня. Много, но османы, как варвары, летят одной неорганизованной толпой. У них же — все по науке. В авиационном полку шесть эскадрилий. В каждой эскадрилье 4 звена, в каждом звене 4 летающие машины, которые в свою очередь разбиты на пары. Ведущий, более опытный пилот, и ведомый — новичок. Но из лучших, других бы они просто не взяли в такой поход.

Лешка сам занял место в головной «Ласточке». Первый полк, первая эскадрилья, первая «Ласточка» — он гордился этими единицами больше, чем всем остальным, что было в его жизни.

— Лейтенант Уваров, «пигалицы» тоже готовы к запуску! — почти перед стартом к нему прибежал старший техник. — Паровая платформа закончила расчистку взлетной полосы, так что, если прикажете…

Это они тоже обсуждали. Решать будет он, но капитан Щербачев просил, если первый враг будет не очень силен, постараться не показывать сразу машины второго поколения. И сотня «Призрачных огней» выглядела совсем не страшно.

— Не нужно, — Лешка покачал головой.

Техник не стал спорить и поспешил отбежать, чтобы не мешаться. Вовремя, на ближайшем холме как раз показалась фигура с флагами. Взмах — кажется, это мичман Яблоков — и теперь они знали, куда дует ветер не только у земли, но и чуть выше. И хорошо, что проверили! Как оказалось, там поток резко менялся, и теперь нужно было срочно разворачивать «Ласточки», чтобы на взлете поймать именно его.

Техники справятся, но время… Пилоты начали волноваться, и Лешка понял, что ему как командиру нужно что-то сказать.

— Друзья! Товарищи! — молодой лейтенант не умел красиво строить предложения, еще и от волнения в горле пересохло, но нужно было продолжать. И он продолжил! — Мы с вами были первыми, кто поднялся в небо!

Сказал, и сразу стало легче на душе. Да и остальные, видно, вспомнили, расслабились.

— Мы — первые пилоты России! Мы — первые пилоты мира! Тем не менее, скоро мы столкнемся с теми, кто попытается отобрать у нас это звание. И не знаю, как вы, а я буду драться за него до последнего! Но сегодня еще не тот бой. Сегодня нам нужно не просто победить, но и скрыть нашу силу. Поэтому «Пигалицы», в смысле «Чибисы», пока подождут своего часа, а нам… Разве нам не хватит наших верных «Ласточек» для победы?

— Хватит! — дружный рев был Лешке ответом.

Получилось, его услышали. Все, как учил капитан — смотри, что чувствуют те, кого ты ведешь в бой. Если они слишком самоуверенны, то опусти их на землю, нельзя недооценивать врага. Если же, наоборот, чувствуешь сомнения, то просто напомни, что такое быть русским пилотом, пусть вспомнят себя в небе… Вот Лешка и вспомнил, а потом попробовал поделиться с другими.

— Готово! — техники закончили разворот «Ласточек».

— Первая эскадрилья, вперед и сразу занимаем высоту!

Лешка потянул рычаг ускорителя — уже как несколько месяцев его не нужно было поджигать вручную — и пороховой заряд рванул «Ласточку» вперед. Поймать поток ветра, чтобы усилить этот рывок — земля словно разом прыгнула вниз. Лешка покрутил головой — рядом, не отстав ни на мгновение, выстроилось ромбом его звено.

Выдерживая общую форму клина, свои места заняли и остальные «Ласточки» — тридцать машин впереди, и две сверху. Это дозор. Никогда нельзя быть уверенным, что враг ничего не задумал, и Лешка хотел бы знать об этом заранее, поэтому и включил в вылет 6-ю эскадрилью, которая как раз специализировалась на разведке.

— Выставить дистанцию триста, — Лешка три раза нажал на кнопку желтого сигнального фонаря.

Три вспышки — это расстояние атаки. Все увидят и все поймут. Есть еще и красный фонарь, но это для экстренных ситуаций, пока, слава богу, до этого не дошло. Все по плану.

Дальномер показывал 700 метров до «Призрачных огней» противника. Лешка проверил дистанционные трубки в закрепленных на каркасе «Ласточки» ракетах — триста метров. Правая как будто чуть выступала — парень довернул ее на пол-оборота и проверил прицел.

Его он выставил на триста тридцать метров. Удивительная конструкция, которую капитан привез из своей поездки в Санкт-Петербург. Выбираешь расстояние между зеркалами, и враг отобразится в левом только когда окажется на нужной дистанции. А там тридцать метров запаса: как раз чтобы Лешка успел нажать пуск, чтобы порох вспыхнул, чтобы ракеты Константинова, начиненные каким-то новых порохом, долетели до цели.

Лешка до последнего ждал, что османы попробуют совершить хоть какой-то маневр, но те только жгли ускорители и мчались вперед, рассчитывая добраться до кораблей. Даже посчитать не удосужились, что не успевают… И вот красные крылья «Призрачных огней» оказались уже совсем близко. Словно стая причудливых птиц, вроде тех, что иногда привозили из Африки. Ярких, но совершенно не приспособленных к нашей природе…

— Огонь! — Лешка знал, что его никто не услышит, но все равно заорал, нажимая рычаг и поджигая свои ракеты.

По правилам нужно было сначала их сбросить, чтобы резкий рывок не повредил «Ласточку», но так уж повелось, что опытные пилоты сперва давали ракетам немного ускорить себя, заодно убеждаясь, что те идут точно в цель, и, если что, немного подправляя полет рулями планера. Вот и сейчас… Лешку ускорило, вжимая в ложе пилота, но он все равно сначала проверил, что правильно выбрал цель, и только потом потянул еще и рычаг сброса.

Черные тени на фоне облаков… Ракеты, словно голодные болотные змейки, рванули вперед, а потом взорвались ровно там, где и должны были — посреди вражеского строя. Новый порох оказался мощнее старого, осколки спрятанных в ракетах гранат разлетелись во все стороны, сбивая за раз не меньше пяти «Призрачных огней». И точно так же по своей линии фронта ударили и остальные «Ласточки».

Мгновение назад на них летели пятьдесят вражеских планеров — половина, что заходила на наши корабли со стороны Босфора — и вот от них осталась всего пара. Остальные бесформенными кучами дерева и ткани летят к земле.

— Преследую врага, — Илья Алехин, старший второй эскадрильи, просигналил остальным, заходя на одного из выживших.

Лешка посмотрел на берег. Там ракетчики Алферова уже расправились со второй половиной «Призрачных огней». Быстро и без шансов. Осталось добить последних выживших, и можно возвращаться. В этот момент турок, удирающий от Алехина, что-то задел, и его планер неожиданно вспыхнул, охваченный тяжелым черно-красным пламенем. Хорошо, что рядом никого не было, и… Хорошо, что враги так и не смогли дотащить до кораблей эту гадость, чем бы она ни была.

Лешка еще несколько секунд смотрел, как горят отлетающие от «Призрачного огня» капли, как даже после попадания в воду они продолжают чадить… Он встряхнул головой и все-таки скомандовал возвращение.

— Цепь сорвалась!

Крик командира четвертого «Медведя» долетел до Руднева. Обидно, но не страшно: все мехводы знают, что делать в таких ситуациях. Повернуться к стреляющему врагу носовой проекцией, где стоит самая толстая броня, но немного под углом, чтобы техник мог работать в относительной безопасности.

Все-таки часто рвутся цепи, даже с новой, удивительно крепкой сталью, часто! Но это цена, которую броневикам Руднева приходится платить за проходимость. Сначала-то на них стояли самые обычные скрытые внутри кузова колеса, как на повозках Гернея. Но Щербачев приказал отправить машины в поле, и даже небольшие горки с ямами стали неодолимым препятствием. Тогда-то они и решили перейти к цепям.

Нет, сначала Щербачев пытался сделать какие-то гусеницы, но не получилось. И вот цепи! По три на каждую сторону броневика. Внутри шесть колес: четыре опорных, еще по одному ведущему, запитанному от паровиков, спереди и сзади. Колеса крутятся, цепь едет и тащит «Медведя» хоть по полю, хоть по горкам. Тут лишь бы пара хватало, чтобы сдвинуть с места поршень.

— Четвертый в строю! — еще один крик.

Значит, ничего серьезного. Заменили порванное звено, подтянули остальные, и можно ехать дальше. До Константинополя хватит, а ночью техники уже нормально откалибруют.

Сам Руднев, возможно, сразу бы попробовал доехать хоть до самого султанского дворца, но план был более осторожным. Щербачев очень опасался отправлять «Медведей» на узкие улочки старого Константинополя, поэтому по плану войска должны были просто занять позиции на границе города. Где-то здесь, на краю Перы, северного района турецкой столицы, должен входить в город водопровод, и эта вода была нужна армии.

— Впереди церковь. Русская! — Руднев сверился с картой, которую подготовили для них люди Дубельта.

Из ворот небольшого храма, будто приклеенного к склону одного из множества местных холмов, как раз вышел облаченный в простую холщовую одежду священник и, словно не увидел ничего необычного, перекрестил идущие прямо на него машины.

— Батюшка, — Руднев быстро поклонился, когда проезжал мимо, но тут священник помахал ему рукой. — Какие-то новости?

Капитан приказал мехводу чуть притормозить.

— В старом городе греки готовы выйти на улицы и помочь освободить их от власти султана, — священник смотрел сквозь них. Странный он все-таки.

— Много их?

— Нас много, но самим нам не справиться.

Взгляд священника остановился на капитане. Только сейчас тот понял, что батюшка говорит с заметным акцентом. И пусть на карте Дубельта написано, что церковь русская, но сам священник точно грек. И именно их считает своими… Руднев вспомнил, как они готовили эту операцию.

Как радовался Дубельт, когда вышел на греческое подполье, и как ругался Щербачев, когда отказывался проливать русскую кровь за чужую свободу и чужое счастье.

— Век будут помнить, — попробовал тогда настоять на своем шеф жандармов.

— Как австрийцы? На сколько хватило их вечной благодарности? На пять лет? — иногда капитан словно совсем не верил в людей.

Но именно здесь и сейчас Руднев осознал, что полностью с ним согласен. Он видел горящую вражескую машину, падающую с небес. А что, если его «Медведей» зажмут на узких улочках и закидают этим греческим огнем? Нет, умирать за своих он готов. Но умирать за чужих, подставляя своих, тех, кто рассчитывает на его силу, на его броневики — нет, этого не будет.

— Так я могу передать нашим, что вы идете? Когда наступление? — священник продолжал смотреть на капитана.

— Не могу знать, — Руднев спрятался за армейской дисциплиной. Все-таки порой с ней намного проще. — Наша задача взять и удерживать водопровод. И… Если кто-то захочет отойти из города в нашем направлении, мы их пропустим и защитим.

— Думаете, на этот раз вы сможете больше, чем прибить щит на ворота Царьграда? — священник словно бросил вызов капитану. Мол, смотри, ты не Вещий Олег.

— Сможем, конечно, — ответил Руднев. В голове капитана мелькнула мысль, что это мог быть какой-то шифр, но… Потом он обо всем расскажет Дубельту и Щербачеву, а пока надо доделать то, что должно.

Позади уже было слышно рев труб и грохот барабанов. При всем параде Владимирский полк во главе с генералом Квицинским подходил к северной окраине Константинополя.

Павел Степанович никогда и никому об этом не говорил, но после смерти адмирала Лазарева ему казалось, будто все кончено. Владимир Алексеевич старался подхватить его знамя, но Корнилов — это не Лазарев, и все это понимали. Ему не хватало решительности и авторитета своего учителя. Нахимов это чувствовал, но не мог сказать, и поэтому они порой просто ругались с Корниловым… До осады! Война все расставила по своим местам. Что важно, что нет.

И Корнилов снова смог стать тем боевым офицером, за которым хотелось идти. Иногда Нахимову казалось, что за Владимиром Алексеевичем словно поднимается тень их общего учителя. А кто помог в этом? Кто подарил надежду, когда казалось, что ее уже нет? Простой капитан, тогда еще поручик… Но он не сдался сам и помог не сдаться им. И вот теперь Павел Степанович, как мечтал всю жизнь, ведет эскадру по Босфору.

— Не решились! Отводят корабли! — висящий на «Ласточке» наблюдатель доложил о движении турецкого флота. Несколько бригов и один фрегат на внешнем рейде сумели ускользнуть в Мраморное море в сторону Дарданелл, но ни у кого изначально и не было иллюзий, что до них получится добраться тайно.

А вот у Константинополя они воспользовались внезапностью по полной. Нахимов не боялся турецкого флота, более того, он был уверен, что смог бы повторить Синоп, уничтожив его без потерь, но… Сколько кораблей тогда пострадало, а сейчас им был нужен каждый парус, каждый винт, чтобы довести дело до конца. А на турок хватит и мин. Мимо как раз проходил один из малых пароходов, переделанных специально под них. На корме ворота, перед ними горка, а по ней прямо в воду уходят рельсы, по которым сползают минные комплексы.

Это когда-то давно Павел Степанович думал, что мина — это просто плавающая под водой бомба. На самом же деле это сложная машина. Но какая же полезная! Нахимов вспомнил, как смотрел первую тестовую постановку, устроенную Щербачевым. Сначала им показали, какую пробоину мина оставляет в борту наплывшего на нее судна. А потом пошли детали: скорость установки, расположение мин относительно друг друга, стратегии в атаке и защите.

Знатно тогда пришлось поскрипеть мозгами, но одно в тот момент Павел Степанович усвоил твердо. Если он и будет планировать какие-то операции, то теперь только с минами. И вот первая постановка закончилась… Были опасения, что турки все же постараются им помешать, но те так увлеклись подходящим к городу пехотным полком, что совершенно не обратили на них внимания.

— Здесь закончили! Идем к Дарданеллам! — Нахимов бросил еще один взгляд в сторону северной окраины Константинополя.

Как же мало там солдат — один полк — но все равно именно они сейчас атакуют, а турки только и думают, что об обороне. Правы оказались Щербачев и Квицинский, когда уверяли, что держать Константинополь в осаде будет проще, чем отходить к крепостям вдоль Босфора и уже самим садиться в оборону. Вот только долго ли продлится это замешательство?

Никто не знал.

Сижу на холме, смотрю на спящий Константинополь. Огромный красивый город, чьи миазмы добираются даже до столь отдаленной окраины. Рядом сидит Степан. Ночь… Снова время его отборным ребятам показать себя, и сегодня я иду вместе с ними.

— Может, надо было сесть на корабли и поплыть дальше вместе со всеми? — казак не боялся, а просто спрашивал.

Понимаю его. Мне и самому непривычно от осознания того, сколько вокруг врагов и что будет, если они все разом навалятся. Хотя… Что будет? Будем отступать. Но это если они соберутся, а мы постараемся не дать им такой возможности.

— Если бы уехали, турки бы захватили обратно все свои крепости. Ты же видел, там со стороны суши никаких укреплений, как раз на такой случай… И все, в следующий раз так легко подобраться уже не получилось. Так что надо держаться, пока наши не возьмут еще и проход в Эгейское море.

— А что турки могли бы сделать, чтобы нас остановить?

— Войска бы подтянули, деньги вложили не во взятки, а в пушки… И это еще не самое печальное. Боюсь, после такого Англия с Францией могли бы продавить султана на введение своих военных контингентов в проливы, а это было бы хуже, чем поражение.

— Кстати, в Пере стоит английское посольство, — Степан кивнул на ближайший к нам район столицы. — Владимирцы говорят, что видели флаг. Его сняли, чтобы не привлекать внимание, но дом они приметили.

— Если сегодня получится, то и к ним тоже наведаемся.

Рядом с нами опустилась огромная черная тень. «Адмирал Лазарев» готовился принять на свой борт десантную партию для самой дерзкой авантюры, какую только можно было придумать, но я еще сомневался. Провести «штурм дворца Амина» с нашими силами было возможно. Конечно, не настоящий «Шторм 333», но захватим дворец, пленим султана, а после этого можно будет подать сигнал Рудневу и Квицинскому, чтобы подтягивали войска. И все. У Турции не останется выбора, кроме как признавать поражение и выходить из войны.

Вот только в этом плане было столько рисков… Именно поэтому на общем совете мы его так и не приняли. И я бы даже не вспомнил о нем, если бы не Михаил. А вот и он. Великий князь, четвертый сын Николая, тоже пожелавший стать частью операции, незаметно подошел к нам.

— Спасибо, что решились, Григорий Дмитриевич, — он пожал мне руку. — Я понимаю, как это опасно. Но столько русских жизней можно спасти сегодня одной-единственной атакой, и мы просто обязаны попробовать.

В этом он прав. Сколько жизней можно спасти… Да, надо пробовать!

— Грузимся, — кивнул я Степану, а тот махнул рукой своим головорезам.