Стою, словно прокурор, готовый вынести приговор. Или прокуратор… Что-то совсем не та роль, какую я бы хотел на себя примерить. А может, поступить как местные? Сомневаешься, обратись к Библии. И пусть я совсем не святой, и есть подозрения, что трактую ее не совсем правильно, но тезис про искупление мне нравится.
И тогда, если посмотреть на нарушения моих пилотов… Алехин подставил Вахромеева, он же его и спас, одна жизнь за одну. Дальше Лешка: пустив Стерву ко мне в палатку, он рисковал прежде всего мной и меня же вытаскивал на берег. А до этого и вовсе в первых рядах стоял под вражеским обстрелом… Ну, а Прокопьев и Вахромеев — эти тоже нарушили приказ, но рискнули при этом только собой, и тут уже мне решать, принимать искупление храбростью или нет. Со связистом так и вовсе все очевидно!
Кажется, я улыбнулся, нащупав решение, и мир снова стал простым и понятным.
— Две недели карцера. Всем. После войны. Отсидите вместе со мной. Если кто-то забыл, то за мной тоже есть такой должок, — я улыбнулся, а потом подошел и крепко обнял каждого из своих пилотов.
— И мне можно вернуться? — Лешка вытер подступившие слезы. Кажется, я слишком долго думал и переборщил с паузой.
— Можно, — кивнул я. — Тем более, я, как вы видите, временно списан с небес на землю, а значит, лишний опытный пилот нам точно не помешает. На этот раз без сюрпризов, Уваров?
— Без сюрпризов, господин капитан! — бывший мичман вытянулся, словно струна.
А потом мы, помогая друг другу, медленно двинулись в сторону лагеря на холме. Там сядем на хвост перегоняющим самолеты пилотам — и уже через полчаса будем дома. Чуть в стороне от нас вели пленных английских и французских офицеров. Я проводил взглядом помятые мундиры, а потом неожиданно понял…
А ведь они знают, когда прибудут остальные их силы. Жалко, что рядом нет Дубельта — вот кто умеет вытягивать из собеседника все, что угодно, просто расположив его к себе. А приписанный к нам жандармский полковник Кротов, если честно, не вызывает у меня никакого доверия. Сидит все время, как сыч, у себя, и ни разу не предложил и не сделал ничего полезного.
Ладно, попробую сам установить этот самый контакт.
— Всем привет, — я помахал пленникам. — Меня зовут капитан Щербачев, вы храбро сражались, и, если вам что-то понадобится, позовите меня, попробую помочь.
Я не ожидал какого-то серьезного ответа. Даже согласия. После обидного поражения обычно совсем не хочется болтать языком. Но неожиданно самый младший из офицеров резко остановился.
— Я коммандер Ламберт, это же вы, как говорят, располовинили мой «Керли», — он не спрашивал, а утверждал. — Нам не нужна ваша помощь, и я со всем сердцем буду ждать вашего поражения через три недели, когда к Дарданеллам придет весь британский и французский флот.
Вот так просто? Какое наивное, но также и опасное время.
— Три недели? Долго. Если честно, мы вас всех ждали через неделю после штурма Дарданелл.
— Коммандер! — моего собеседника попробовали остановить, но казаки конвоя поняли момент и сразу же заткнули рот неизвестному благоразумному французу.
— И чего вы ждали? — коммандер даже не обернулся. — Десяток кораблей, от которых хотели спрятаться за стенами, как в крепости-трусе Севастополе? Как бы не так! Против вас придут силы всего мира. Новые орудия Наполеона III, весь английский флот, и даже на суше вам будет не спрятаться. Бенгальская армия[13] сожжет все ваши жалкие крепости. Вы когда-нибудь видели, как точны гурхские стрелки? Что-то мне подсказывает, что после встречи с ними вы забудете про небо!
Коммандер закончил, обернулся, увидел, как на него смотрят остальные пленники, и только в этот момент понял, что наговорил лишнего. К его чести, оправдываться или закапывать себя еще глубже он не стал — только вскинул подбородок и пошел дальше. Я тоже промолчал: незачем добивать гордость того, кто и так проиграл. Тем более что нужную информацию я и так получил.
— Значит, стрелки? — воодушевился Лешка, стоило пленникам скрыться из виду. — Вряд ли их ружья бьют дальше, чем наши ракеты. Ничего они нам не сделают.
— А если рота рассредоточится и укроется? Сколько ракет тебе потребуется, чтобы их выкурить?
— Но и они до нас не дострельнут?
— Это если мы не полетим бомбить противника… А мы полетим, потому что если этого не делать, то чем мы поможем армии? Впрочем, стрелки — это не главная опасность из тех, что назвал этот коммандер.
— А что главное? Их индийская армия?
— И она не главное, — я был погружен в свои мысли. — Тут важен сам факт, что Англия решила подтянуть силы из своей главной сокровищницы. А, раз запустив руку в кубышку, сложно остановиться. Так что, я думаю, из Индийского океана придет не только армия, но и флот. А раз дойдет до этого, то и в метрополии они все выгребут подчистую.
— Я слышал, что Англия никогда не оголяет защиту Ла-Манша, а то французы обязательно воспользовались бы… — мичман Прокопьев не договорил, вспомнив, кто сейчас союзник островитян.
Впрочем, в чем-то он прав. Если Англия и оголит тылы, то только при условии, что точно так же поступит и Франция. И тогда уже скоро мы увидим тут не просто флот, а настоящую новую «Великую армаду».
Дальше до «Чибисов» мы шли молча, в полете тоже особо не поболтаешь, зато можно хорошо подумать. И я думал. Потом заглянул к адмиралам с генералами, вывалил новости и оставил думать теперь и их тоже. А сам пошел к самолетам и попросил дежурного пилота закинуть меня на другой берег к Седд-аль-Бахру. Туда как раз должны были прибывать раненые, а значит, и Анна Алексеевна. Сегодня, пройдясь по грани жизни и смерти, заодно осознав, что дальше легче не будет, я понял, что больше не хочу ничего откладывать. Точно не то, что на самом деле важно.
Прилетел я вовремя. Еще в воздухе увидел, как заползает на площадь за воротами вереница броневиков, приспособленных для перевозки раненых. Много их. Хоть до прямой свалки и не дошло, но осколками посекло почти три сотни солдат. Хорошо, что наши медики смогут большинство из них поставить на ноги. Тут я заметил, как приехавшие прямо на броне врачи начали спрыгивать на землю. Все устали, но работы у них было еще много. Я искал взглядом Анну.
— Выключи двигатель, — попросил я пилота. — Долетим помедленнее, но чтобы нас не сразу заметили.
Тот кивнул, и тарахтение цилиндров начало затихать. Будет тренировка бесшумного полета для парня, а для меня — возможность сделать сюрприз. Я продолжал искать Анну. И нашел.
Увы, совсем не там и не так, как этого бы хотелось. Девушка смущенно лежала на руках у Михаила. Великий князь, как оказалось, уже вернулся из своей поездки в столицу, и теперь смотрел на девушку так, словно никогда не собирался отпускать свое величайшее в мире сокровище. Кажется, рассказав ему о влюбленности невесты, я открыл ящик Пандоры, и четвертый сын царя сошел с пути уготованной ему семейной жизни, остановившись на… Анне Алексеевне?
Я привык вглядываться сверху в мельчайшие детали и сейчас, если бы разглядел в ком-то из этой парочки хоть каплю сомнения, точно бы пошел на посадку, но… Они были на самом деле рады друг другу. Они ведь и знакомы тоже давно. Я вспомнил, что именно Анна познакомила меня с сыном царя и как говорила, что среди всех остальных ему можно было доверять больше других.
Друзья детства понимают, что на самом деле они больше, чем друзья — какой банальный сюжет. Но и какой крепкий: что в такой ситуации ловить случайному чужаку?
— Разворачивайся, — махнул я пилоту. — Двигатель можешь включить через минуту.
Почему-то безумно хотелось, чтобы никто не узнал о том, что я хотел сделать, что увидел и чего испугался. И почему мирная жизнь порой страшнее любого самого кровавого боя? Вернувшись назад в Кум-Кале — плевать на новости из Санкт-Петербурга — я закрылся у себя и сразу же провалился в сон. Кошмар. Но это точно было лучше, чем безмолвно лежать в темноте и давать мыслям пожирать себя.
На следующий день я постарался взять себя в руки, связался с Нахимовым, чтобы уточнить, что за вести привез Михаил — с ним самим говорить совсем не хотелось. Но, как оказалось, наш великий князь никуда и не летал. Остался в Севастополе, отправив к отцу Николая[14], а сам поспешил вернуться к нам с небольшим подкреплением и под присмотром «Волков» Иванова. Значит, снова ждем…
Возможно, у кого-то мелькнула мысль, что если не будет подмоги, то нам стоит отступить, но никто и не подумал сказать это вслух. Каждый офицер, каждый солдат просто продолжал готовиться к бою. Я со своим ранением был не тем и не другим — гонять пилотов мог и Лешка, что, пожалуй, и к лучшему. Я же получил возможность сосредоточиться на технической части будущего сражения.
Слетал к Босфору, где уже почти восстановили все повреждения «Адмирала Лазарева», и внес пару дополнений в его конструкцию. Потратили почти неделю сверху, зато теперь к корпусу крепилась не цельная гондола, а только специальные пазы, на которые ее можно было закрепить. Что-то вроде рельсов и стопоров — не стали изобретать ничего нового. А вот с самими гондолами мы уже не сдерживались. Помимо стандартной пассажирской сделали еще две. Одна фактически состояла из склада для мин и сходней для их постановки. А вторая представляла собой расширенный раза в четыре ангар с поднимающимися стенками спереди и сзади.
Если одни мечты предпочли жить сами по себе, то можно будет воплотить в реальность другие.
В походе возможности ограничены, но это только если сдерживаться. Я доехал до Стамбула, пригласил кого-то из представителей города, и мне с радостью разрешили воспользоваться литейным заводом на границе Перы и Галата. Кажется, местные были рады и тому, что мы не спешим со штурмом, а уж на то, что ограничили свои аппетиты северной частью города, и вовсе готовы были молиться. Тем не менее, перегибать я не стал. Получили завод, и ладно. Главное, теперь можно было запустить на самом деле массовое производство новых снарядов, пополнить запасы мин. А материалы для них мы будем даже покупать: для задыхающегося без торговли Константинополя это предложение и вовсе стало подарком судьбы. Про то, откуда у нас турецкие деньги, никто не задал ни единого вопроса.
Оставалось только одно дело, с которым, увы, никак не получалось справиться самому — связь. Как же мне надоело, что вся организация любого дела зависит от чтения десятков вспышек. Долго, периодически вылезают ошибки, а идеальное решение ведь так близко. Там, в Севастополе, мы смогли сделать передатчик, причем работающий со звуковыми волнами. То есть он передавал звук. Речь! Настоящую!!! Пока недолго и только по проводу, но это уже было неплохо. Когда у нас впервые получилось, я думал, это будет прорыв, но мне тут же рассказали про некоего Антонио Меуччи и его исследования, которым было уже 6 лет.
Как оказалось, этот милый итальянец решил, что ток может лечить головную боль. Для проверки на практике он закрепил на язык и губы пациента контакты, подал электрический импульс, а потом услышал крик в комнате с генератором, до которой звук добрался по проводам. Неидеально, неточно, но это был, возможно, самый первый случай передачи живого голоса на расстояние. Пусть и без согласия говорящего, что иронично.
Так вот нам, чтобы это можно было использовать в реальной обстановке, нужны были усилители сигнала, хотя бы те же лампы. И вот с ними дело пока зашло в тупик. А ведь, если бы они хоть минуту держали, я бы уже плюнул на все и ставил бы их на «Чибисы» — пусть пришлось бы постоянно следить и менять их, зато мы смогли бы говорить. Реагировать в моменте на любые изменения в бою.
Еще несколько дней прошло. Сегодня я отправлялся на проверку одного из дозорных пунктов, что мы поставили на островах к югу от Дарданелл. «Адмирал Лазарев» высадил на берег группу инспекции и отправился дальше. Ему нужно посетить еще восемь таких точек — сегодня высадка, завтра нас уже заберут, и снова продолжатся серые будни бесконечного ожидания.
— Все-таки чудная тут природа, — поручик Жаров, входящий в мою группу от армии, подошел и потрогал ладонью широкие листы какой-то похожей на кустарник пальмы.
После инцидента с тайными обществами поручик какое-то время скрывался, но потом сам сдался и, как и принято в это время, пообещал искупить ошибку кровью. Генерал Хрущев эту просьбу, опять же как и принято в это время, согласовал… Впрочем, и чего я ерничаю? Сам же недавно точно так же простил своих пилотов. А Жаров, если что, во время высадки у Габа-Тепи труса не праздновал. Кажется, ему даже Георгия могут дать за взятие одной выжившей после ракетного обстрела митральезы.
— Осторожно, поручик, на таких островах не бывает крупных хищников, но вот змеи — их тут как червяков у вас на заднем дворе. И все ядовитые…
Да, вторым моим спутником была Стерва, и рассказы про яды ей шли. Как и готовность лезть в любые неприятности. После плена девушка словно изменилась. Обычная жизнь ее не устраивала, ей хотелось большего, и даже работы медсестрой на переднем краю было недостаточно. Так она напросилась у доктора Гейнриха на проверку лечебного протокола в дальних гарнизонах, ну а я не стал отказываться. Пусть выпустит пар, ей это нужно.
Хотя, конечно, без Стервы было бы спокойнее. После ее весьма убедительной речи поручик и двое приданых нам нижних чинов стали с опаской смотреть на любое движение в местной зелени. И это мы еще шли по расчищенной дозором тропе… Девушка периодически фыркала, поручик с солдатами пытались не обращать на это внимание — так и гуляли. Но именно эта настороженность в итоге и сослужила нам хорошую службу.
— Ваше благородие, — один из рядовых замедлился, чтобы оказаться поближе ко мне. — Видите ту вершину?
— Да, там и должен быть наш пост.
— А там мошкара стоит. Вон те черные разводы на фоне неба — точно она.
— И что, думаешь, это значит?
— Кто-то птиц спугнул, вот мошки и почувствовали свободу. Они же тут постоянно друг друга жрут — и как только кто-то может жить в таком аду?
— Кто-то так же про наш снег говорит. Как можно жить в таком морозе?
— А что снег? — рядовой пожал плечами. — Он чистый, убить тебя не пытается, если ты к зиме подготовился. От него даже польза есть — поля зимой согревает. А какая от мошкары польза? Правильно, нет ее.
Вообще, польза есть. Если я правильно помню, личинками комаров пытаются рыбы, они же опыляют растения. И часть заслуги в том, что вокруг нас раскинулось настоящее зеленое царство, положена именно мошкаре. А еще она подсказала нам, что впереди какая-то неприятность.
— Так, может, наши и спугнули птиц? — предположила Стерва.
— Наши там уже неделю, к ним должны были все привыкнуть, — возразил я, а потом снял с пояса одну из закрепленных там ракет и запустил в небо.
Желтый цветок раскрылся в сотне метров от земли. Никто не ожидал проблем, но система знаков была давно продумана. Желтый — значит, врага еще не увидели, но есть подозрения, и дирижабль должен держаться подальше. Если бы я отправил красную ракету, он должен был бы сразу отменить полет, а так оставит на соседнем острове пару наблюдателей на всякий случай, заберет их на обратном пути и доложит в Кум-Кале. Дальше уже генералы и адмиралы будут принимать решение, как именно лучше всего вытащить нас отсюда, не рискуя нашим единственным «Китом».
— Красота! — Стерва проводила ракету взглядом. — Значит, мы тут на пару дней точно? Вот тебе и захотела приключений.
Она немного растерянно улыбнулась, и это окончательно сломало все шаблоны. Стерва, которая шутит над собой, более того, над своими слабостями — такого я еще не видел. Но сейчас не время для этого… Если мы не ошиблись, и рядом враг, то надо срочно решать, что делать. Идти вперед? Будет глупо, если все это случайность. Но если нет, и мы заберемся прямо в ловушку — нет, вот что было бы настоящей глупостью. Значит…
— Надо найти место, где можно будет укрыться и заметить любого, кто попробует к нам подобраться, — сказал я вслух. — Уже оттуда попробуем заметить и посчитать чужаков, но сейчас важнее всего прикрыть тылы.
— Может быть, пещеры? — предложила Стерва. — Я видела ходы в скалах, некоторые довольно широкие. Там в случае чего даже осаду можно будет выдержать.
— До вечера, — покачал головой Жаров. — Их же зальет во время прилива.
Справедливое замечание, и тогда, как бы очевидно это ни выглядело, у нас не остается другого выбора, кроме как попробовать найти убежище на возвышенностях. И я посмотрел на вторую гору — чуть ниже, чем та, где стояли наши разведчики, но и там наверняка будет где остановиться. Никто не возразил, и мы двинулись вперед. Я по пути старался вспомнить и использовать все, что рассказывал мне Степан о своей службе на Кавказе.
Пока шли по земле, старался придерживаться старой тропы, и только когда скал вокруг стало больше, свернул в сторону. Так появлялись лишние шансы, что если кто-то пойдет по следу, то он пропустит этот маневр. Потом мы прыгали по камням вдоль подножья, пока не дошли до какого-то горного ручья, и наверх побрели уже по нему. К счастью, ручей был мелким, а сапоги у нас высокими. Но даже если бы и нет, лучше бы мы намочили ноги, чем дали себя поймать.
Поднимались мы медленно, но через полтора часа, как раз к закату, Жаров заметил чуть в стороне расщелину. Проверили — эта оказалась вся сырая, но вот чуть дальше нашлась еще одна. В ней уже вполне можно было разместиться, что мы и сделали. Скинули вещи, потом нашли небольшое ущелье в стороне и там развели костер, чтобы подсушиться. Стены вокруг были высокие, ветер сильный, но все равно уже через пятнадцать минут я все затушил и приказал возвращаться в пещеру.
Сам же засел недалеко от входа, сжимая подаренную когда-то Нахимовым подзорную трубу. Тылы прикрыты, теперь нужно понять, есть ли тут на самом деле кого бояться.
— Господин капитан, — возле входа показалось недовольное лицо Жарова. Интересно, что ему не понравилось. Впрочем, на самом деле не интересно.
— Что? — я все-таки ответил.
— А вы уверены, что стоит так перестраховываться? Давайте, если вы опасаетесь за гражданскую, я сам пробегусь до лагеря? Все выясню и к утру обернусь.
— А если там враги? Если по твоим следам на нас выйдут? Нас и так немного, чтобы я просто так рисковал любым из вас, — я покачал головой. — Лучше подождем. Враг ведь тоже не всесилен. Если он есть, то рано или поздно проявит себя.
Не успел я договорить, как мимо пробежала чья-то тень. От птицы? Слишком крупная. Я задрал голову и как раз успел заметить, как среди низких облаков мелькнули такие знакомые красные крылья. Вражеский планер — кажется, не в ту сторону я подзорную трубу направлял.
Что ж, хотя бы теперь мы точно знаем, что не зря прятались и что пока нас не нашли. Повезло, что успели костер затушить! А вот кто тут оказался и сколько их… Это уже совсем другие вопросы.