Рождение героев

Глава одиннадцатая Схватка за жизнь

Перчатки мастера вспыхнули знакомым Шенну белым огнем, и сорвавшиеся с него сотни крошечных молний впились в тело гулха. Задергавшись, тварь пала наземь и испустила дух, но ее место тотчас заняла другая. Шенн оттолкнул нападавшего ногой и добавил острием дротика по склизкой, лязгающей зубами морде. Тонкое древко, не предназначенное для рукопашной, сломалось. Он отшвырнул бесполезный обломок и выхватил меч, взятый из сокровищницы. Вот и пригодился! Шенн не знал приемов фехтования и отмахивался от наседавших тварей, но получалось неплохо. Древний клинок сохранил остроту, с легкостью рассекая плоть гулхов.

Если бы Шенн мог видеть, что происходит у него за спиной, то онемел бы от необыкновенного зрелища. Наставник сражался с гулхами врукопашную! И как сражался! Движения старика были выверены и точны, казалось, он не уклонялся – гулхи сами пролетали мимо, сталкивались и валили друг друга в болото. Стороннему зрителю показалось бы, что старик просто крутится на месте, а набрасывавшиеся твари никак не могут его схватить. Одним поворотом тела Ольф избегал удара, другим отбрасывал в сторону, ломая руку или ногу. Его светящиеся перчатки оставляли на телах болотных жителей ужасные обугленные раны, словно были раскалены докрасна. С десяток трупов и корчившихся от боли раненых лежали вокруг бойца.

Но гулхи не боялись смерти, ими руководила не столько ненависть к чужакам, сколько жажда теплой крови и мяса. Будь на их месте люди, они бы обратились в бегство от таких потерь, но гулхи безразличны к смерти соплеменников. Они не знали дружбы и родства, не ведали страха и потому не отступали. И их собиралось все больше и больше.

– Нам нельзя останавливаться! – крикнул из-за спины Шенна Ольф. – Надо бежать!

Шенн рванулся вперед, с плеча раздавая удары. Ему удалось прорвать первые ряды гулхов, дальше они стояли не столь плотно. Но юноша не знал тропы и остановился, поджидая мастера. Ольф понял, в чем дело, и побежал первым, шлепая по расползавшейся под ногами грязи. Пропуская наставника, Шенн на мгновенье отвлекся, и сраженный, но еще не умерший гулх схватил его за лодыжку. Острые когти впились в ногу, раздирая мясо и, закричав от боли, Шенн обрушил на врага меч, проломив ему голову. Прихрамывая, юноша поспешил за мастером.

Дальше отступать стало легче. Вырвавшись из кольца, люди бежали к показавшимся из тумана скалам. Слетавший с них ветер отпугивал гулхов, нехотя бредущим за беглецами. Здесь их владения заканчивались.

Шенн чувствовал биение крови, вытекающей из раны в ноге, силы покидали его, но юноша не смел остановить мастера. И лишь когда выбрались на сухой каменистый склон, Шенн коротко сказал:

– Наставник, я ранен.

Лицо Ольфа исказилось. Наставник посмотрел на юношу так, что Шенну стало не по себе. Ну, рана, ну и что? Он еще может идти и сможет добраться до города!

Мастер велел Шенну сесть и вытянуть ногу, а сам склонился над ней, доставая из поясной сумки маленькие кожаные мешочки. Водой из фляги он тщательно промыл рану, а затем высыпал в нее бурый порошок. Сочащаяся кровь тут же свернулась. Сжав зубы, Шенн стойко терпел все манипуляции старика. Ему было страшно, но не от боли. Он вспомнил слова Ольфа, что нельзя позволять гулхам дотрагиваться до себя, а они его ранили! Кроме того, он чувствовал, как нога медленно немеет, на месте раны возникает идущий изнутри ледяной холод.

– Что чувствуешь? – спросил Ольф.

– Холод.

– Идти сможешь?

– Смогу.

Наставник завершил перевязку и дал Шенну горсть кореньев из поясной сумки.

– Жуй медленно и глотай сок, остальное выплюнь. Пошли.

Опираясь на меч, Шенн заковылял за мастером. Труднее всего было взобраться на вершину отрога, но кое-как он это сделал. Иногда старик поддерживал его, точно угадывая, когда потребуется помощь. Взойдя на скалу, юноша в последний раз окинул взглядом лежащие внизу болота. Путешествие впрямь оказалось очень опасным, но воспоминания об утонувшем в трясине городе до сих пор будоражили Шенна. «Когда-нибудь я вернусь туда, – твердо пообещал себе Шенн, – только вот оправлюсь от раны, и вернусь». Теперь гулхи уже не сильно пугали его. Борран учил, что самое трудное – впервые столкнуться с врагом. Потом, если выживешь, знаешь, как победить.

Путь домой казался вдвое длиннее. Благодаря снадобьям Ольфа Шенн почти не чувствовал боли, но нога просто отказывалась повиноваться. Колено безвольно сгибалось в суставе и, чтобы не упасть, Шенн опирался на меч. Впрочем, меч был не лучшим подспорьем – когда камни под ногами закончились, лезвие то и дело проваливалось в мягкий грунт. Наставник срубил одно из маленьких деревьев и сделал для Шенна костыль.

До места ночлега Шенн добрался с огромным трудом. Он осознал, что двигаться с прежней скоростью уже не сможет. Хорошо бы вообще дойти… Слабость овладела юношей настолько, что не хотелось ни есть, ни пить, а закрыть глаза и заснуть. Но и сон не принес успокоения. Какая-то тягучая, липкая дрема то тащила его в кружащий голову водоворот, то выдергивала из сна резкими и болезненными ударами. Отвратительные, расплывавшиеся морды мелькали перед глазами, и Шенн отмахивался от пытавшихся схватить его длинных зеленых пальцев, дрался, но гулхи медленно затаскивали его в темно-зеленую мглу…

Он не помнил, как пережил эту ночь. Шенн пробудился, с ужасом глядя на склонившегося над ним наставника. В первые мгновения он не узнал старика, и рука юноши попыталась нащупать меч, чтобы убить нависшего над ним гулха.

– Шенн, ты должен встать! – произнес седобородый гулх.

И Шенн узнал его. Ольф, друг! Юноша слабо улыбнулся и попытался встать. Тело плохо слушалось, в голове шумело, а земля раскачивалась под ногами, норовя предательски ударить по лицу.

Старик помог встать, но Шенн долго обретал равновесие, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Гулх отравил тебя, но время еще есть, – словно издалека, донесся голос Ольфа. – Я смогу вылечить тебя, но нам надо добраться до города. Ты должен идти!

Шенн кивнул и пошел, опираясь на костыль. Ноги заплетались, и малейшая кочка норовила сбить с ног. Мастер помогал идти, поддерживая за плечо. Шенн мог вытерпеть боль – юношей из рода Зверя с детства приучали к этому – но бороться с охватившей тело слабостью было невероятно трудно.

Холмы, перелески, трава и небо смешались в вертящийся перед глазами круг. Шенн не шел, он просто переставлял ноги, уже не понимая, куда и зачем идет. Яд гулха растворялся в крови, вызывая яркие галлюцинации, и Ольф с жалостью глядел на теряющего силы ученика, проклиная себя за неосторожность. Надо было идти другим путем – подземным, но наставник знал, что этот путь не менее, если не более опасен. Ход, ведущий из города к подножию гор, был проделан в незапамятные времена, но ловушки, устроенные эльдами для незваных гостей, все еще смертоносны и останутся таковыми на долгие века. Ольф проходил по этому пути, но не до конца. Он вернулся, посчитав, что риск слишком велик… Но что проку думать о несбывшемся, когда смерть вот-вот придет за человеком, к которому он так искренне привязался. И может ли он осуждать Шенна за неосторожность, ведь он еще так молод и неопытен? Он сам виноват, что не обучил мальчика искусству боя…

Мешок с асирами пришлось бросить, и тяжелый клинок тоже. Ольф оставил их у одинокого приметного дерева, ничуть не опасаясь, что кто-нибудь их украдет. Люди не бывают здесь, а чернолицых морронов не интересуют драгоценные камни, разве что меч… Когда-нибудь он вернется за этим сокровищем. Ему оно не нужно, но очень пригодится Шенну, когда он отправится… Старик встряхнул головой, обрывая ненужные и несвоевременные мысли. Сейчас не время для мечтаний, нужно дойти до дома, дойти во что бы то ни стало, иначе мальчик умрет. Ольф видел действие яда гулхов не в первый раз и знал, что промедление означает мучительную и неотвратимую смерть. Предвидя такой исход, наставник захватил с собой противоядие, но оно малоэффективно без воды. А воды как раз и не было. Жар отравленного тела сгущал кровь, и лекарство мало помогало юноше. Наставник видел, как Шенн осунулся и побледнел, губы высохли, превратившись в две обескровленные полоски. Жизнь его угасала с каждой минутой.

Когда наконец впереди показались черные колонны Руаннора, Ольф едва не закричал от радости. Они пришли! Шенн уже не мог двигаться, и мастер тащил его на себе, не обращая внимания на струящийся по лицу пот. Он не мог оставить ученика даже ненадолго, чтобы принести воды и еще противоядия. Старик знал: парящие в небесах хищники видят все. Оставь он Шенна хоть ненадолго, и их острые клювы быстро прикончат ослабевшего человека. Если бы не прибавляющий сил порошок, приготовленный по старинным рецептам эльдов, Ольф не смог бы так долго тащить парня на себе. Зелье удваивало силы и отгоняло усталость, но принимать его слишком часто было опасно, особенно старику. Ольф не страшился смерти, он боялся, что Шенн умрет и не выполнит миссию, для которой рожден. Именно сейчас старик осознал, насколько дорог ему этот дикарь. Старый Ольф и не заметил, как привязался и полюбил простого, наивного дикаря, единственным желанием которого были не асиры или власть, а знание. Наставник узнавал в нем себя, в его годы не такого юного и неопытного, а умелого бойца, но с такой же неуемной жаждой познания. Познать мыслью и почувствовать сердцем и кожей, а не слушать чужие и, как оказалось, далекие от истины басни…

Ольф втащил юношу в комнату и положил на постель. Глаза Шенна закатились, язык распух и вывалился изо рта, а кожа приобрела темно-зеленый оттенок. Он погибал и, несмотря на усталость, старый отшельник бросился за водой. Следовало немедленно напоить раненого и дать еще противоядия.

Битва со смертью измучила старика. Когда Ольф, обессиленный, повалился на пол рядом с раненым, он уже знал, что Шенн выживет. Крепкое, закаленное сызмальства тело и несгибаемый дух юноши справились с болезнью, вызванной ядом гулхов. Через неделю он будет здоров, подумал мастер, с облегчением закрывая глаза.

Шенн проснулся. Впервые за несколько дней голова не болела, и измятое в постели тело жаждало движения. Он приподнялся на постели и услышал голос наставника, приближавшийся к нему. Сам не зная, зачем, юноша снова лег и притворился спящим.

– Да, внешний мир жесток. Но это не повод учить мальчика искусству убивать, – входя в комнату, задумчиво бормотал старик. – Но… если он не дойдет? Что будет тогда? Я уверен: Вечный послал его ко мне, послал чистого, не испорченного миром человека… Нельзя упустить такой случай! Я бы сам отправился с ним… но не могу. Не могу! Они не пропустят меня, не поверят, да и силы не те…

Старик подошел к столу и остановился, разглядывая разложенные на нем свитки.

– Мне не на кого больше положиться. Но что будет, если он соблазнится? Он не знает мира… Почувствовав силу, узнав власть, может стать жестоким. Владея знаниями Древних, трудно остаться незаметным, трудно не поддаться искушению. Справится ли он? Ведь эльды не смогли противостоять соблазну и погубили себя…

Раненая рука со страшной силой зачесалась, и Шенн, не в силах вытерпеть, пошевелился. Мастер тотчас услышал:

– Проснулся, Шенн?

– Да, наставник. – Уже не таясь, юноша опустил ноги на пол и встал, с удовольствием разминая спину, потом с наслаждением почесал повязку на голени. Ольф с улыбкой наблюдал за ним.

– Не болит?

– Нет.

– Можешь снять повязку. Рана уже зажила.

Шенн так и поступил. И впрямь, на коже остался лишь багровый шрам. «Не первый, и, наверняка, не последний, – весело подумал юноша. – Шрамы – гордость мужчины».

– Хочу солнце увидеть, – сказал он.

– Иди. Оно заждалось тебя, – засмеялся мастер.

Два дня Шенн ничего не делал и отдыхал, прогуливаясь по развалинам Руаннора. Он уже знал этот город, как свою ладонь, и ему он не казался мертвым. Какой же он мертвый, если здесь живет целых два человека? Узнав от мастера, что где-то под слоем песка лежит библиотека с тысячью свитков, Шенн загорелся откопать ее, но Ольф не позволил.

– Не сейчас, – сказал он, и юноша не посмел перечить человеку, второй раз спасшему ему жизнь. – У тебя еще будет время сделать это.

В один из дней наставник развернул перед Шенном свиток из потрескавшейся от времени кожи. На гладкой и выбеленной стороне Шенн увидел странные знаки, какие-то линии и закорючки.

– Что это, мастер?

– Это карта. Карта Арнира.

– А что такое карта? – спросил Шенн.

Наставник поставил на углы свитка несколько камней, чтобы держать его развернутым:

– Карта – это план мира. Здесь обозначены горы, леса и реки, какие только есть в Арнире. С помощью этого свитка и ориентируясь по звездам, ты никогда не потеряешь выбранный путь и придешь туда, куда желаешь!

Шенн смотрел на свиток, но ничего не понимал.

– Я не вижу здесь гор, наставник, и рек не вижу. Быть может, нужно произнести заклятье…

– Не нужно никакого заклятья, Шенн, – улыбнулся Ольф. – Надо лишь представить себе, что ты, как птица, паришь над землей и видишь ее сверху.

– Сверху? – недоверчиво произнес Шенн. Он вытянулся в струнку, нависая над картой, и всмотрелся в нее, потом вскочил на скамью и посмотрел свысока. – Нет, сверху видно еще хуже…

Ольф рассмеялся.

– Ты все еще не понимаешь! Этот свиток маленький, но земля, изображенная на нем, большая… Вот здесь находимся мы, – его палец указал на черную башенку посреди равнины. – Вот эти значки обозначают горы, это – лес, вот эта линия – полноводный Кхин.

Шенн завороженно смотрел на Руаннор, такой маленький на огромной карте, и по-новому осмысливал окружавший его мир. Пустыня, казавшаяся ему бескрайней, оказывается, имела край! С одной стороны ее огибала Великая река, с юга подпирали леса, а с севера – горы… Он с восторгом разглядывал картину мира, открывшуюся глазам, словно Шенн парил в небе наравне с птицами!

– А что это, мастер?

– Это океан, бескрайняя вода.

– А это?

– Предгорья Эшнара, – отвечал Ольф. – Очень красивые места.

– И все-таки я не понимаю, мастер: как человек, нарисовавший эту карту, мог видеть все это с такой высоты? Неужели он мог летать, как птица? Или он не был человеком?

– Эту карту составляли многие путешественники. Они бродили по земле и все, что видели, отмечали на своих картах. Затем составили их вместе. Так получилась эта карта.

– А что там? – Палец юноши скользнул на запад, где великая равнина обрывалась вместе с куском кожи. – Конец земли?

– Никто не знает. Так далеко не заходил никто из путешественников, потому и мир здесь не весь.

– Не весь? – пораженно проговорил Шенн. – Как же он огромен!

– Да, он огромен, – подтвердил Ольф, – хотя на карте кажется небольшим. Но расстояние длиной с ноготь ты будешь идти несколько дней!

– Значит, это – Кхин, великая река… – задумчиво произнес Шенн, проводя пальцем по извилистой линии, рассекавшей карту с севера на юг. – А это Руаннор. Мы шли до реки около двух дней, значит…

Ольф смотрел на него, ожидая, когда ученик закончит мысль, а Шенн прикладывал к карте ноготь, измеряя масштаб:

– …Путь до Ринересса займет восемь или десять дней пути! – Шенн изумленно смотрел на мастера, не веря своему открытию.

– Ты верно сосчитал, но это путь по прямой, а на пути встречаются препятствия. И все равно ты молодец, Шенн! Схватываешь на лету.

– Это великое сокровище, мастер! – восхищенно проговорил юноша, разглядывая чудесную карту.

– Я дарю ее тебе! – сказал Ольф.

– О! – только и мог вымолвить Шенн, а его глаза уже искали родной Лес, место, где он родился, откуда все началось… Он вспомнил Далмиру, вспомнил опасности, пережитые вместе, и неведомая прежде тоска сжала его сердце. Где же ты теперь, огневолосая, что с тобой? Не будь тебя, твоих удивительных глаз, я бы никогда не знал того, что знаю сейчас. Я мог убить тебя – но убил бы себя, потому что там, в Лесу, была не жизнь. Жизнь – это мир!

Совершенно потрясенный, он сидел над картой, и мудрый наставник оставил его одного. Любопытство и жажда знаний Шенна все более убеждали мастера в расчетах относительно судьбы дикаря. Он впитывал знания, как воду – раскаленный песок. Более ценного и целеустремленного ученика Ольфу было не найти, даже если бы Руаннор был полон народа! Выйдя наружу и обратившись к небу, Ольф жарко возблагодарил Вечного за щедрый дар…

Их занятия становились все более последовательными и глубокими. Еще не забытым внутренним чутьем варвара Шенн чувствовал, что за неожиданной откровенностью учителя стоит нечто большее, чем просто желание научить его. Старик рассказывал ученику об Арнире с жаром и страстью, и эта страсть совсем не вязалась с прежней холодностью наставника. Такие перемены в учителе настораживали Шенна, он не понимал, чем они вызваны, не догадываясь о предстоящей ему миссии…

Они беседовали о государственном устройстве и оданствах Арнира, о жизни хлебопашцев, о мастерах-ремесленниках и ценах на товары, о власти одана и правах простого люда, о торговцах-ортанах и морронах, об обычаях и религии…

– Эльды верили в единого бога, сотворившего вселенную, но эта вера не нашла у арнов понимания. Они поклонялись и теперь поклоняются трем лунам, называя их «Глазами Богов». Ты, Шенн, уже знаешь, что эти луны, как и звезды, – лишь небесные тела. Они проходят по небосклону вечно и неизменно, тысячи лет и еще тысячи лет останутся на своем пути. Так устроил тот, кто создал этот мир, и смертному не дано знать, почему он сделал так, а не иначе. Никто из арнов не задается вопросом: почему их боги тысячелетия вынуждены шествовать по этому пути, почему, если они такие всесильные, они не могут прервать свой путь и отдохнуть? Так, может, это не в их власти, а значит, какие это боги? – Ольф с улыбкой взглянул на Шенна, буквально впитывавшего каждое слово наставника. – Богу позволено все! И бог един, ибо никакой бог не допустит, чтобы рядом находился равный по силе создатель. Если такое случится, мир погрузится в хаос!

Еще больше Шенн поразился, когда наставник стал обучать его искусству владения мечом, и поначалу не желал учиться.

– Зачем мне это, мастер, для чего? Морроны редко приближаются к городу, и мы легко можем укрыться от них.

– Ты же сам хотел, чтобы я научил тебя всему, что знаю, – отвечал Ольф. – Вот и учись! Занятия с мечом укрепляют не только тело, но и дух. А речь твоя похожа на речь безумца, который считает, что все предвидит. Скажи, много ли из тех знаний, что я дал тебе, пригодились здесь? Но это не значит, что они не пригодятся никогда!

Пристыженный Шенн больше не задавал вопросов, старательно повторяя за мастером на вид простые, но эффективные в схватке движения. Ольф водил в воздухе палкой, а Шенн мечом, взятым из храма на болотах. После двух часов занятий клинок наливался тяжестью, и юноша уже не поспевал за недовольно ворчавшим наставником.

– Ты никогда не станешь равным эльду, – говорил Ольф, палкой поправляя стойку Шенна, замершего на одной ноге с вытянутым в сторону мечом. – Но кое-чему я тебя научу. В мире, где правит сила, нельзя пренебрегать искусством самозащиты…

Через четыре недели Шенн научился владеть клинком так, что ему казалось: пойди он сейчас на болота – он с легкостью перебьет всех гулхов! Когда он сказал об этом мастеру, Ольф лишь усмехнулся. Он научил юношу лишь сотой доле того, что знал сам, но не потому, что не хотел учить. Учить Шенна воинскому искусству эльдов нет времени, но и этих уроков парню должно хватить в будущем путешествии. Пара хороших приемов, если их отточить и довести до совершенства, могут стать надежной защитой на всю жизнь. Кроме этого, у Шенна есть природная ловкость и сила, смекалка и чутье дикаря. Он выживет в Кхиноре. В этом старый эльд почти не сомневался.

Предчувствия Шенна не подвели. Однажды вечером мастер подошел к нему, положил обе руки на плечи, вздохнул и сделал паузу перед громкой размеренной фразой:

– Шенн! – сказал Ольф, глядя ученику в глаза. – Я полюбил тебя, как сына. Пришло время, когда ты должен оставить меня. Ты должен уйти, уйти в Арнир!

– Мастер! – Шенн замер, не веря своим ушам. – Почему вы прогоняете меня?

– Я не гоню тебя, Шенн, но твое время пришло. Ты не можешь остаться в мертвом городе навсегда, это глупо и бессмысленно, ибо знания, данные тебе мной, пропадут напрасно.

– Но я еще не все… – хотел возразить Шенн, но наставник прервал его властным движением руки:

– Поверь мне, ты знаешь достаточно, чтобы изменить мир. Но мир силен, берегись, ибо и он может изменить тебя! Тогда все, чему я учил тебя, исчезнет.

– Этого никогда не случится, мастер! – горячо возразил Шенн. – Я никогда не забуду…

– Я не говорил, что ты забудешь, я говорил, что ты можешь измениться, и твои знания станут тебе не нужны. Потому помни: то, что досталось тебе даром, не твое! Знание должно быть как дерево, отпускающее семена свои по ветру. Не будет так – тогда зачем это дерево? Оно умрет и сгниет со своим семенем, не дав новых побегов. Знание нужно живым, мертвым оно ни к чему.

– Я не хочу идти в мир, где люди убивают друг друга из-за каких-то камешков! – сказал Шенн. – Я лучше останусь здесь, мастер Ольф, останусь с тобой!

– Тогда все, чему я тебя учил, останется в этих стенах и умрет здесь. – Старый мастер испытующе взглянул на ученика. – Тогда зачем я учил тебя, подумай? Я же говорил, что знание без дел подобно болоту с застоявшейся водой! Вода должна течь, принося жизнь и радость. Или ты думаешь, что я вечен? Твои знания нужны людям, и ты должен идти к ним.

– Тогда почему вы сами не отправитесь к людям?

Простой вопрос заставил наставника отвернуться. Его глаза подернулись тоскливой пеленой, и внезапно дрогнувшим голосом Ольф ответил:

– Они изгнали меня.

Шенн ошеломленно молчал, переваривая услышанное. Наставника изгнали! Но почему? Может, он совершил проступок, подобный проступку Шенна, когда его изгнали из рода и хотели убить? Словно читая мысли, Ольф ответил:

– Потому что люди не любят нового. Старое и привычное они считают благом, предпочитая жить, не задумываясь о будущем. Но придет и уже приходит время, когда мир окажется на лезвии ножа. Он может упасть в одну, а может и в другую сторону. А может случиться ветер, и мир упадет туда, куда он подует… Ты, Шенн, можешь стать этим ветром.

Юноша слушал, ощущая глубокую мысль и не менее глубокую недосказанность фразы. Наставник несомненно что-то знал, что-то очень важное, и Шенн с удивлением отметил прежде никогда не виданное им волнение учителя. Старый Ольф смотрел на него с такой верой и надеждой, с какой смотрят на руку, протянутую висящему над пропастью человеку.

– Как же я смогу сделать то, чего не смог ты, учитель? – недоверчиво спросил Шенн.

– Я стар, а ты молод и чист сердцем. И ты похож на арна. И еще… я думаю, что время изменило Арнир, поэтому есть надежда.

– Какая надежда?

– Ты узнаешь об этом в свое время, Шенн. Я расскажу тебе…

Шенн замолчал, раздумывая над словами наставника. Слова Ольфа не просто изумили, они хлестнули по душе так, что Шенн готов был плакать, как младенец, и умолять наставника оставить его у себя. Но слезы сдержала не гордость, а вера в учителя, который не раз доказывал ученику свою мудрость. Спорить с наставником глупо и недостойно, ведь он стал Шенну вторым отцом, спас от смерти и даровал великие знания.

– Я не прогоняю тебя, Шенн, – мягко проговорил Ольф. Его плечи ссутулились, старик сильнее оперся на посох, прогоняя предательскую дрожь в коленях. – Считай мою волю испытанием, проверкой твоих знаний. Попробуй сделать то, чего не смог я…

Следующим утром Шенн и наставник вышли за пределы Руаннора.

– Ночью я наблюдал за звездами. Сегодня благоприятный день, – сказал старый мастер. – Ты запомнил, где переправляться через реку?

– Запомнил, наставник.

– Хорошо. Иди. И помни: времени у тебя не так много.

Шенн не мог двинуться с места. Он смотрел на наставника, и в глазах юноши стояли слезы. Ночь прощания была невыносимо тяжела для обоих. Помимо жестокого, неожиданного расставания, Шенна шокировала тайна, открытая Ольфом, и своя миссия, цена которой была столь высока, что жизнь самого Шенна представлялась ничтожной платой за нее.

Ольф махнул рукой:

– Иди же. Время не ждет. Я надеюсь на тебя. Только ты можешь спасти Арнир, только ты, Шенн.

– Мастер, я сделаю все, как ты сказал, но я не останусь в Арнире, я вернусь к тебе!

– Я не ждал иных слов. Если найдешь в себе силы, возвращайся. Я буду ждать тебя, Шенн. Но возвращайся, когда исполнишь все, что я тебе сказал. Только тогда!

Шенн смотрел на человека, открывшего ему мир, и не мог повернуться и уйти. Разум знал ответ, но сердце не принимало его. Что бы ни было впереди, что бы ни случилось, часть души Шенна навсегда останется здесь.

В последний раз взглянув на наставника, Шенн повернулся и зашагал прочь. С этого момента он не раз вспоминал их прощание и до боли в сердце жалел, что не обнял старика. Он не знал, что помешало сделать это: неожиданно суровый взгляд Ольфа или ложная гордость, но корил себя еще очень долго.