Ревизор: возвращение в СССР #28

Глава 1

Москва. Квартира Ивлевых.

— Что? — не поверил я. — А что меня искать? Я дома каждый день…

— Дома — это не то! — ответил он. — В понедельник придут после четвёртой пары. Тебе быть обязательно! Слышишь?

— А что случилось-то?

— Тебе лучше знать, — ответил Гусев и я прямо почувствовал, что он улыбается, стервец. Сразу от сердца отлегло, вряд ли бы он стал так злорадствовать, будь там что-то серьезное, — кого ты там спас?..

— Я спас? — удивился я. — Когда?

— Не знаю, — теперь уже и он удивился, видимо, решил, что я сразу пойму, о чём это он. — Думал, ты со мной поделишься…

— Понятия не имею, Анатолий Степанович, о чём речь, — честно заверил я его.

— Ну… Придут, расскажут, — разочарованно ответил он.

— Самому даже интересно стало, — озадаченно проговорил я и мы попрощались.

Кого я уже и где спас? Озадачили меня сейчас конкретно… Похоже, напутали что-то в милиции.

Тут в дверь позвонили. Мне прямо страшно открывать стало после последних сюрпризов… Что там еще на голову свалится после новостей от Межуева и Гусева? В особенности напряг меня звонок от Межуева. Это очень энергичный человек, и как бы он для меня еще что-то не придумал, чему придется посвятить массу времени и энергии… Из самых лучших побуждений. Но это оказалась Анна Аркадьевна. Она искала маму и, увидев её, выглянувшую из дверей нашей спальни, так умоляюще на неё посмотрела…

— Что случилось? — сразу подошла к ней мама.

А я заглянул к девчонкам. У Ирины Леонидовны уже закончилась трудовая вахта, она ушла домой, и я спросил у оставшихся, нужна ли им помощь? На что они мне дружно ответили, что справятся сами.

Ну, на нет и суда нет, — подумал я и отправился к себе в кабинет.

Святославль, пустой дом на улице Ленина

Включив свет, Ваганович притащил из сеней лестницу, поднялся на чердак и включил там тоже свет. На лице его всё ещё маячила мечтательная улыбка. Он уже давно присматривался к Юрмале и хотел купить там большой старинный дом после отхода от дел. Подняв доску в полу, он протянул привычным жестом руку за свёртком с деньгами.

Но его там не было! У него аж дыхание перехватило. Ещё теплилась надежда, что свёрток где-то есть, просто, в стороне, мало ли, неаккуратно в прошлый раз положил, и он принялся шарить рукой вокруг. В конце концов, он остервенело попытался отодрать ближайшие доски, но это было бесполезно, нужен был инструмент.

Тогда он принёс снизу фонарь и осветил пространство под полом. Свёртка не было… Его кто-то забрал.

Ваганович обессилено сел прямо на пол, прислонившись спиной к трубе. Хотелось закричать от обиды! Мысли плясали в бешеном хороводе.

Кто⁈ Кто это сделал⁈ Убью! И семью убью! — рычал он, сжимая кулаки.

Сколько он так просидел, сам не понял. Только начав замерзать, пришел в себя.

А если это милиция… Тогда в окрестностях может быть засада, — рассудил он, начав снова здраво мыслить. — Надо отсюда немедленно уходить, пока не заметили, что кто-то вошел в дом…

Ксюша взахлеб рассказывала подругам о своей общественной работе для детей.

— С тех пор, как Паша статью про нас с Юркой написал, нас на заводе все знают, — делилась она. — Любые заготовки для нас в первую очередь делают, стоит мне только служебку написать. Я даже не хожу уже с ними к начальству. Юрка сам везде ходит. Мы сделали для детдома уже большую ростовую группу из «Ну, погоди» в холл и четыре панно в столовую с республиками. Дети такие смешные и хорошие, мы как приходим с Юркой, обступают нас и не отходят… Следят, как зачарованные, за каждым нашим шагом. Даже не знаю, что же будет после того, как в декрет уйду… Они нас так ждут каждый раз…

— Жалко детей, — грустно проговорила Женя. — А кто будет вместо тебя?

— Юра будет исполняющим обязанности на время моего декрета, — ответила Ксюша. — Но ему одному не справиться с общественной работой. Там же и основная работа какая-никакая есть.

— Давайте я пойду ему помогать, — предложила вдруг Женя. — Я, правда, рисовать не умею, только раскрашивать.

— Прямо, как я! — воскликнула Галия. — Быстро научишься, — уверенно заявила она, небрежно махнув рукой. — Главное — это эскизы, а перенести их на бумагу или фанеру легко можно…

— Не знаю, конечно, какой у меня будет малыш, — улыбнулась Ксюша, — если спокойный, то эскизы для детей я вам буду делать и в декрете.

Аполлинария с беспокойством смотрела на подругу. Ахмад ей уже рассказал про свои подозрения, но Аполлинария отмела их сразу. Ну, не верила она в такую меркантильность подруги. Хоть Анна и работает с деньгами, но нет в ней к ним жадности.

— Поль, пойдём ко мне, — попросила Анна.

— Конечно, — тут же согласилась она и они вдвоём поднялись на шестой этаж на лифте.

Анна поставила чайник, выставила на стол чашки и, кивнув на гвоздики в вазе, грустно произнесла:

— Загит меня замуж позвал…

— Это же здорово! — не сдержав эмоций, воскликнула Поля. — Он очень достойный человек.

— Да… Никто ж не спорит, — села напротив подруги Анна. — Героический даже человек. Только… Как я детям об этом скажу? Я же с их отцом когда разводилась, сказала им, что это исключительно, чтоб нам с сыном в кооператив вступить. Чтоб у него жильё своё было. Мы с ним вдвоём здесь прописаны. То есть, я отсюда должна буду уехать потом. А дочь с нами, с родителями, будет жить… Когда отец в Москву вернётся. Она одна сейчас в двушке… В двушку я и вернуться должна была…

— А сын сейчас где? — удивленно слушала её Поля, мало что пока понимая. Запуталась во всех этих планах и соображениях. — В армии?

— Нет. Он институт с военной кафедрой закончил, работает, — с гордостью ответила Анна. — Женился и у жены живёт. Она единственная дочь у родителей. Как дед у неё умер, родители бабушку к себе забрали, а в её квартиру молодых поселили. У них уже деток двое… Квартира хорошая, трехкомнатная.

— А муж-то твой где? — спросила Поля, чувствуя, что подруга вот-вот переключится на внучат. И все еще не понимая, зачем сыну тогда эта кооперативная квартира, если он уже у жены неплохо устроился…

— Сидит, Поль, — смущаясь, ответила она. — Давно сидит. Уже семь лет. Еще год осталось без малого… Статья тяжёлая, ему не позволят в Москву вернуться… Будет за сто первым километром где-то жить ещё неизвестно сколько. И вернётся ли вообще с его-то характером бешеным?.. Вот, какой это муж?

— А что у него за статья? — потрясенно спросила Поля.

— Причинение тяжкого вреда здоровью.

— Чьему?

— Коллеги по работе. В драку полез, а тот упал прямо на металлическое ограждение спиной, травму позвоночника получил…

— И за это целых восемь лет дали?

— Ну, да… Из хулиганских побуждений… И так не первый же случай, когда дрался…

— И ничего нельзя было сделать?

— Что тут сделаешь, Поль? Человек на всю оставшуюся жизнь в инвалидное кресло сел. Конечно, он настаивал на самом строгом наказании. Грешно так говорить, но если бы он умер, это было бы непреднамеренное убийство и совсем другой срок…

— Ничего себе… Ты с ним развелась, когда он уже сидел?

— Да, несколько лет назад…

— И что будет, когда он вернётся?

— Это произойдёт, в лучшем случае, через два года. Если вообще произойдёт. А я уже и не хочу, чтобы произошло… Я только жить нормально начала, как его посадили! У него же такой характер вспыльчивый! Чуть что не так, в крик. Детей гонял как сидоровых коз по любому поводу. Мне уже приходилось говорить, что это я случайно чашку разбила или ещё что-то сделала, лишь бы он их не трогал… Ты не представляешь, сколько мне всего пришлось от него выслушать! Сколько оскорблений… А как я из-за оценок переживала!.. Марина-то хорошо училась, а у Витальки всё время неуды по поведению были. Так боялась, что он в отца пошёл характером!.. А уж как бывший дерьмом исходил при каждой двойке!..

— Ну, ты же развелась, — пыталась понять, в чём проблема, Поля. — Ты свободная женщина. Имеешь право устраивать свою судьбу…

— А как детям об этом сказать? — чуть не плача, спросила Анна. — Они же думают, что развод был только ради кооператива.

— Сколько им лет?

— Виталику двадцать пять, а Марине двадцать исполнилось.

— Ой, ну ты создала проблему на пустом месте! Они у тебя взрослые люди уже, а не дети! Моему сыну восемнадцать, и то я к нему, как ко взрослому отношусь. А ты боишься поговорить со своим двадцатипятилетним сыном, как с мужчиной? Ты чего? И дочери двадцать лет. Нашей Галие тоже, вообще-то, двадцать…

Анна встала и принялась ходить по кухне, заламывая руки.

— Ой, не знаю… Виталька, может, ещё и простит… А Маринка так отца любит! Письма ему в колонию пишет… Ей ещё тринадцати не исполнилось, когда его посадили… Плохого ничего не помнит… Ждёт, когда он домой вернётся…

— Ну и пусть ждёт, — пожала плечами Поля. — Ты тут причём? Пусть к себе его и прописывает. Ты же ей не запрещаешь?

— Нет, конечно, — удивлённо посмотрела на неё подруга.

— Ну так и что ты переживаешь? Поговори с детьми. Как со взрослыми людьми поговори. У дочки есть двушка. У сына, вообще, трешка. А ты что, на свое жилье права не имеешь, что ли?

— А муж мой как бывший отнесется, с его-то буйным характером? Дочь ему наверняка сказала, что развод наш фиктивный. Значит, он планирует ко мне вернуться. А если он Загита зарежет?

Вот на это Поля не нашла что сказать…

В субботу с утра, собираясь на флешмоб с Марком Анатольевичем, выпросил у Ахмада обычный чемодан средних размеров, нашёл прошлогоднюю куртку, побитую жизнью кроликовую шапку, которую для гаража оставил сугубо. Если вдруг что в машине починить в холода потребуется. Попросил жену собрать мне сумку с едой как в дорогу, но не полную, как будто уже половину съели. Алироевы за мной к нам спустились, посмотреть, зачем мне понадобился самый старый их чемодан.

Надо мной вся семья угорала, когда я, наконец, собрался. Так я и ехал в метро, представляя, как отреагирует на мой маскарад Марк Анатольевич. Но он переплюнул меня. Я его даже не сразу и узнал. Старые круглые очки в тонкой металлической оправе, видавшее виды пальто и каракулевая шапка-пирожок ещё, наверное, довоенная, делали его похожим на старого деревенского доктора. Он предусмотрительно не стал бриться, всегда идеальные стрелки на его брюках сейчас были не такие ровные. Марк держал в руках пузатый саквояж и сетку. Было очень похоже, что он только что приехал поездом.

— Ну что, сынок, пойдём покорять Москву? — энергично жестикулируя, позвал он меня. — Слушай, сынок, всегда папу. Папа плохого не посоветует! Вон посмотри, какой здоровый вырос, не зря ел манную кашу в детстве, как я тебе говорил!

Вышло у него очень хорошо, я рассмеялся, он поддержал. Мы вышли к поездам дальнего следования, постояли у табло, и направились к выходу в город. Марк без умолку мне что-то рассказывал, полностью войдя в образ. Как он однажды попал в Москве двадцать лет назад на праздничный салют. Как он заблудился в центре и просил милиционера помочь ему выйти к метро. Травил истории, как дышал.

Мы стояли в очереди на такси, и я с искренней счастливой улыбкой на лице представлял себя молодым человеком, которого отец везёт через всю страну, через столицу нашей большой Родины чёрте куда. Потом спрошу у Марка, куда же он меня вёз? А то из его болтовни и поучений я это сразу не понял.

Он звал меня Павлик. И это было так забавно.

— Павлик, садись назад, и возьми к себе наши сумки, — велел он, когда подошла наша очередь садиться в машину. — Смотри, не забудь их!

— Хорошо, батя, — ответил я. Ломать комедию, так ломать.

— Товарищ шофёр, — продолжил он беспокоиться, — напомните нам не забыть наш чемодан у вас в багажнике.

— Не волнуйся, пап, я помню, — сказал я.

— Это ты сейчас помнишь, а потом будет как с сумкой тёти Тоси, — возразил он мне.

— Тётя Тося сама свою сумку забыла, — ответил я с заднего сидения.

— Никто и не говорит, что это ты, — балагурил Марк. — Я про то, что нам некогда будет искать чемодан. У нас совсем мало времени на пересадку.

— Не волнуйтесь! Без вас поезд не уйдёт, — заверил нас таксист. — Домчу вас так быстро, что его ещё к перрону подать не успеют.

— Ох, голубчик, не слишком ли вы самонадеянны? — с укором посмотрел на него Марк. — Все знают, какие в Москве расстояния…

— Поспорил бы с вами, что успею, да негоже гостей столицы обижать, — улыбнулся во все зубы таксист. — Ну, да сами скоро всё увидите.

Марк сделал вид, что поверил, успокоился.

— Ты только посмотри, сынок, какая красота! — восхищённо показал он куда-то по ходу нашего движения, и мне пришлось наклониться немного вперёд между сиденьями.

— Да-ааа, — восхищённо ответил я, так и не поняв, на что он показывает. Зато, как и было задумано Марком, я увидел счётчик, на котором уже было два рубля десять копеек. А ведь мы только начали нашу поездку…

Ленинград.

— Игорь, Паша сказал, что сегодня будет выступать по радио его друг, с которым я в Москве познакомилась, — сообщила Анна Александровна мужу за завтраком.

Муж только головой кивнул, не отрываясь от газеты. А ей так хотелось, чтобы он послушал, какие друзья у их сына…

Пришло время, и она сделала приёмник погромче. Ей было очень любопытно, узнает ли она голос знакомого по радио? Не скрывая своего восторга, она всё время повторяла, что это точно он. Его интонации, его голос.

— А сам молодец, так скромно держался, когда мы беседовали!

— Да дай же ты послушать, что человек говорит, — цыкнул на неё в конце концов муж. — Судя по тому, что удалось услышать, несмотря на твой галдеж, это толковый парень. Правда, непонятно, как в компанию нашего дуралея попал…

— Мы с ним и его женой очень много разговаривали, — не могла успокоиться Анна Александровна. — И наш сын вовсе не дуралей!

Но поймав взгляд мужа, она вдруг явственно осознала, что он ей не верит… Небось, решил, что я это всё придумала, чтобы его смягчить, — подумала она и настроение у неё сразу испортилось. Остаток передачи они прослушали молча. Только один раз контр-адмирал высказал своё мнение, мол, это поколение, всё-таки, не совсем безнадёжно, если среди них есть такие представители, как этот студент…

Анне Александровне было очень обидно, но она промолчала. «Этот студент», вообще-то, был другом их сына и очень хорошо и тепло о нём отзывался…

Неожиданно Павел Ивлев заговорил о нём. Об их сыне! Она поверить не могла, что слышит это! Она вскочила и прислушалась, перестав дышать и подняв указательный палец кверху.

Когда же диктор стал завершать программу, она повернулась к мужу.

— Ты слышал? — восторженно улыбаясь, спросила она. — Это же наш Паша всё придумал, оказывается!

Монако.

Решив, что нет никакого смысла менять свои планы из-за того, что кто-то подал на них в суд, Тарек и Фирдаус отправились на выходные в Монако, чтобы провести их с семьёй и вместе с ними потом вернуться в Больцано. Они ещё вчера свалились на своих женщин, как снег на голову, чем вызвали у них реальный восторг.

В субботу они заняли лучшие места и приготовились к праздничному шоу. Конкурс назывался «Мисс-путешествие». По его правилам, конкурсанткам надо было рассказать о самом интересном на их взгляд месте, где они лично побывали. Ну, и, конечно, дефиле. Куда ж без этого?

Девушек выпускали по десять человек. Всего было пять групп. Диана попала во вторую. Быстро прошлась со своим ярким чемоданом, поулыбалась, попозировала, рассказала про Бейрут и… Неожиданно для себя вышла в полуфинал.

— Придётся нам с тобой завтра ещё потрудиться, — развела руками Мария, глядя на кислое лицо Дианы, которая надеялась, что на этом её миссия закончится. — Ну, не бросать же конкурс!

— Ты самая красивая, — заявил жене Фирдаус, — я и без всяких конкурсов это знал.

Вечером они сходили все вместе в ресторан. Мужчины не стали рассказывать женщинам про иск о возмещении вреда здоровью и морального ущерба на пятьдесят тысяч долларов. И что если его раздуют газеты, то ущерб может составить уже сотни тысяч долларов. Зачем их расстраивать… Тем более, раз у их компании появляется известность, такое теперь будет происходить всё чаще и чаще. Скоро они и сами будут относится к этому, как к рутине.

Диана соскучилась по мужу и была очень рада, что они с Тареком смогли вырваться. ***

Москва.

— Андрей Юрьевич, — позвонил Мещерякову Галкин из телефона-автомата, судя по шуму улицы. — Мы довели сегодня Сальникова до Москвы. Он встретился во дворе дома на Котельнической набережной с человеком по имени Роберт Ильич, разговаривал с ним минут двадцать и что-то мелкое передал, свёрток какой-то. Сильно отсвечивать там было чревато, сами понимаете…

— Так… Роберт Ильич говоришь… Он после встречи в высотку пошёл? — уточнил Мещеряков.

— Так точно.

— Молодцы, — похвалил он своих людей. Конечно, чревато там отсвечивать, КГБ под каждым кустом. И так ребята много зафиксировали.

Положив трубку, Мещеряков задумался. Однозначно, этот Роберт Ильич и есть покровитель и защитник Сальникова. Вряд ли он ему передал кусок сала, скорее всего, это были деньги. Узнать бы, кто это, но это уже не его уровень. Начнёшь вопросы задавать, точно на Лубянке окажешься… Но тогда, получается, что Успенский из генпрокуратуры не при делах вообще. Сейчас ему скажут, чтобы укоротил Сальникова, и только породят лишние вопросы. А, не дай бог, Успенский обидится и разозлится, и начнёт разбираться из принципа, что это за Сальников и кому он помешал?

Мещеряков бросился звонить Захарову.

— Виктор Павлович! Отбой по Успенскому! Это не он, — взволнованно произнёс он в трубку, едва поздоровавшись и представившись.