РЕФЕРЕНС. Часть первая: ‘Карандаш и уголь‘

Глава 9. Принцесса киберпанка

С утра заявился Слон. Оценил внимательным взглядом стати киберженщины Мехры, завтрак, интерьер, постель… В общем, вёл себя типично по-слоновски. Я ему не обрадовался — с хорошими новостями так не приходят. И действительно, после того, как Мехра укатила столик, Слон достал из кармана глушилку и включил её.

— Здесь не слушают, — сказал я. — Калидия сказала, что внутри дома не принято.

— Мало ли кто чего сказал, — отмахнулся он. — В общем, Док, тебе придётся ускориться.

— В чём?

— В отращивании пиписьки этой барышне. Мы не можем тут загорать три месяца. Ситуация начинает подгорать со всех сторон. Нас торопит Контора, но это ещё полбеды. Нас торопят местные обстоятельства. Тут начинает бурлить какое-то говно, у меня на такое нюх. Может оказаться, что мы поставили не на того спикера не той фракции, будет обидно оставить ему тебя заложником.

— И Альку.

— Чего?

— Меня и Альку.

— А, ну да. И эту твою Альку. Ты её трахаешь, что ли?

— Сдурел?

— Вот и я удивился. К тебе же Змеямба таскается.

— А что, если не трахаю, то её можно бросить?

— Док, вот только не начинай, ладно? Никого нельзя бросить. Но если приходится — то есть приоритеты. И закрыли на этом тему. Просто поспеши, ладно?

— Сколько у меня времени?

— Да хрен его маму знает. Недели две точно есть. Хватит?

— Слон, ты ёбнулся? Я в три месяца не знаю, как уложиться!

— Док, я в тебя верю. Ты, конечно, хочешь сделать всё идеально, чтобы и мальчик вышел на загляденье, и девочка не плакала, и папа доволен, и откат не словить. Ценю, уважаю, даже горжусь. Но, сука, когда не получается идеально, надо делать хоть как-нибудь. Наколдуй ей пипиську похуже, не знаю. Пусть она даже не стоит, чёрт с ней. Но быстро, ладно? Тяп-ляп, вот яйца, вот хер, вот усы, зацените, какая жопа волосатая. Поздравляем, папаша, с сыном, цветы и конфеты не пьём. Давайте гонорар, и мы поехали.

— В этом случае он не то, что три месяца, он двух недель не протянет.

— Принесём глубочайшие соболезнования. Издали. Выпьем не чокаясь и будем жить дальше. Главное, чтобы заказчик принял работу, расплатился и тебя выпустил. Ах да, и Альку, конечно. Получит тридцатиметровую гарантию.

— В смысле?

— Отошли на тридцать метров — гарантия закончилась.

— Слон, это конкретная говнямба.

— Докище, нешто я не понимаю? Я бы со всем нашим удовольствием три месяца в потолок плевал, за чужой-то счёт. Но — никак. Ничего не имею против трансгендеров, искренне желаю твоей пациентке здоровья, долгой жизни, волосатых яиц и залупу с кулак, но, если не выходит — ты мне ценнее. Мне даже Алька твоя ценнее, потому что она хоть и стажёр, но наш.

— Так подгорает?

— Сука, с синим дымом, реально.

— Блядь.

— Именно.

— А давай ты меня тут оставишь, а через три месяца за мной вернёшься?

— Док, ты вообще наглухо пизданулся, что ли?

— Пойми, Слон, Креон меня не выпустит. Даже если у его дочки завтра повиснет хрен до колена, он будет держать меня тут, пока та не сможет помахать им на Совете. Чисто на всякий случай. Вдруг отвалится?

— Уверен?

— Он мне прямо сказал.

— Вот падла… А если его, ну… Убедить как-нибудь?

— Очень осторожный. Один раз за руку поздоровался — и то оказалось, что протез. Соображает.

— Хреново, Док. Я ещё подумаю, но ты всё равно поторопись, обстоятельства могут измениться.

Слон вырубил свою глушилку и ушёл, а я взял скетчбук и отправился к пациентке.

***

К моему удивлению, Алька уже тут и вовсю болтает с Калидией. Казалось бы, где принцесса киберпанка и где сирота-наложница, а поди ж ты, трещат, как две подружки. Возможно, им обеим не хватало нормального общения со сверстниками. Так что я тихо присел сбоку и достал блокнот.

— …Не так плохо, как кажется, — говорила Алька, — особенно, когда не знаешь другой жизни. Кормили там, во всяком случае, хорошо, и образование давали приличное. Правда, дисциплина жёсткая — наказывали за любую ерунду.

— Наказывали? — удивилась Калидия. — Детей?

— Ещё как! Бить, правда, не били, берегли товарный вид — у претендентки не должно быть шрамов и вообще дефектов кожи. Прыщи были нашим кошмаром! Но за опоздание на урок — карцер. За шум — карцер. За нарушение режима — карцер.

— Что такое «карцер»?

— Маленькое помещение без окон, такое тесное, что там нельзя сидеть или лежать, только стоять. Как шкаф. А ещё там холодно зимой, жарко летом и не кормят. Как-то раз я там десять часов простояла, думала — умру.

— И за что тебя так?

— За драку. Когда я подросла, меня внесли в основной список претенденток — тех, кого покажут градоправителю, чтобы он выбрал. В список попадали те девочки, кто полностью здоровы и хорошо выглядят — фигура, зубы, кожа. Грудь должна быть не слишком большой, но и не слишком маленькой, волосы густыми и так далее. Надо было хорошо учиться и соблюдать дисциплину. Тех, кто попал в список, ненавидели и старались освободить вакансию. Например, если повредить лицо, располосовав его заточенной ложкой, то девочка не могла уже претендовать на место. Так что приходилось защищаться.

— А что делали с теми, кто в список не попал? — заинтересовалась Калидия.

— Точно не знаю. Слухи среди воспитанниц ходили страшные, но мне кажется, никто не знал правды. Для тех, кто в списке, перспективы были понятны — кого-то из них выберет Родл, остальных разберут его чиновники. Среди городской администрации все подражали главе — «удочеряли падчериц». Среди девочек считалось, что это, конечно, «второй сорт», но не ужас-ужас. Приданое не в пример меньше, но дотерпеть до совершеннолетия можно. Не убьют же. Судьба остальных не озвучивалась. Может быть, специально — чтобы боялись. Но в шестнадцать лет их просто увозили. Никто не знает, куда.

— Жуть какая!

— Да, наверное. Для тебя. Ведь ты росла в богатой семье. А я ничего другого не знала. Единственная возможность вырваться — понравиться Родлу, и для этого можно было сделать что угодно. Вообще всё. Нам рассказывали, что он очень добрый, и что те, кому повезёт, попадут в настоящий рай.

«И держали в аду, чтобы вам этого действительно хотелось», — подумал я, быстро набрасывая скетч за скетчем.

— Ну и как, это оказалось правдой? — спросила Калидия.

— Как сказать… — пожала плечами Алиана. — Еда отличная, одежда красивая, прислуга. Карманные деньги. Учителя, которые не отправляют в карцер за ошибки. При этом ничего особо делать не надо — только сопровождать Родла на всяких мероприятиях, а дома «создавать интерьер» — находиться с ним в одном помещении и быть любезными. Ему нравилось смотреть на красивых девочек, поэтому, пока он работает с документами, мы просто сидим рядом. Самое неприятное — «ночные обязанности», но это не часто и недолго. Он же старый. В общем, после детдома действительно рай.

— Так что же ты сбежала?

— Сама толком не знаю, — вздохнула Алька. — Накатило что-то.

Знаю я, что на неё «накатило». Импринтинг. Побочка от моего воздействия. Я сам толком не понимаю, почему он иногда возникает. Это случается редко и обычно не создаёт проблем — если бы я вовремя заметил, то легко оборвал бы «привязанность». Просто всё случилось неожиданно и быстро.

— Жалеешь? — спросила Калидия.

— Нет. Почему-то не жалею. Глупо, но сейчас мне кажется, что всё сделала правильно. Оно того стоило.

— Что «оно»?

— Другие миры. Другая жизнь. Что мне светило там? Только выйти замуж. Либо за какого-нибудь жирного чиновного старика, который так выразит преданность Родлу, либо за нищего искателя приданого. А я на эти мужские штуки смотреть без отвращения не могу… — призналась Алька и тут же опомнилась. — Ой, извини…

— Ничего, — отмахнулась Калидия. — Я пока что писаю сидя. И у меня они тоже восторга не вызывают. Просто так надо, и всё.

— А если бы ты была мальчиком, я бы тебе понравилась? — спросила Алиана. — Я никогда не общалась с мальчиками, нам было запрещено.

— Наверное, — пожала плечами Калидия. — Ты простоватая, но симпатичная. Как не мальчику ты мне нравишься, но мальчик — это уже буду не я, так ведь, Док?

Я увлёкся рисованием и не прислушивался, так что вопрос застал меня врасплох.

— Что?

— Я же перестану быть? Калидии просто не станет? Будет совсем другой человек?

— Да, — не стал юлить я. — Тот, кто займёт твоё место, будет помнить то, что помнишь ты, то есть в чём-то будет тобой. Но помнить это он будет не так, как ты, то есть, тобой не будет. Можно сказать, что ты умрёшь, а он родится. Но можно сказать, что это ты изменишься и станешь другим человеком. И то, и другое верно.

— Почему-то мне это кажется больше похожим на смерть, — ответила она мрачно. — И как скоро я перестану быть собой?

— Я стараюсь сделать переход как можно плавнее и мягче, — ответил я, — так что точки «отсюда и впредь» просто не будет. Понемногу твоё мышление будет меняться, ты начнёшь смотреть на мир иначе, и когда физиология догонит, ты испытаешь не стресс, а облегчение.

— И как оно будет меняться, моё мышление?

— Не знаю. Моё дело — задать референс, — я помахал очередным наброском, — дальше ты и мир меняетесь сами. Может быть, однажды ты посмотришь на Альку с другим чувством.

«И с новыми ощущениями в штанах», — подумал я, но говорить не стал. Меня куда больше волновал визит Слона, и то, что он меня торопит. Прокрутить три месяца за две недели теоретически можно, но это будет жестоко по отношению к девочке, а уж какой откат словлю я — страшно представить. Надеюсь, Слон что-то придумает, иначе нам всем не поздоровится.

— Можно посмотреть? — Калидия протянула руку за набросками.

Я подал скетчбук.

— Ничего не понимаю, — вздохнула она, — всё расплывчатое и странное.

— Таково твоё сегодняшнее состояние. Ты, некоторым образом, в суперпозиции — одновременно в двух положениях, уходящем и наступающем. Моя задача — сориентировать тебя и мир нужным образом.

— И когда это случится?

— Ты куда-то торопишься?

— Меня бесит неопределённость. Меня бесит то, что я скоро сдохну. И что даже этот последний сраный кусок моей проклятой жизни не могу прожить, как хочу, — она уже кричит, в глазах блестят слезы. — Меня бесите вы с вашими говёнными мутными картинками!

Калидия злобно кинула в меня скетчбуком, встала и быстро вышла из комнаты.

— Простите её, она расстроена, — пискнула Алиана.

— Я знаю. Гормональный сдвиг. Дальше будет хуже. И у неё полно поводов для расстройства. Пойдём пообедаем, что ли.

***

Пообедать не вышло — нас внезапно затребовал к себе Креон.

— К сожалению, вам придётся ускориться, — заявил он.

— Это чрезвычайно опасно, — напомнил я.

— Опасность — сравнительная категория, — ответил спикер. — Мои противники в Совете добиваются экстренного заседания и угрожают импичментом. С высокой вероятностью мне придётся демонстрировать наследника раньше, чем предполагала предварительная договорённость.

— Насколько раньше?

— Скорее всего, у вас не более двух недель.

— Это нереально.

Креон уставился на меня плоским рылом маски. Даже сквозь неё чувствуется тяжесть взгляда.

— Вы говорите неправду, — заявил он. — Я вижу, что вы уже просчитали ситуацию и можете уложиться в срок. Вас беспокоит вред, который вы нанесёте пациентке, ускорив процедуру. Это похвальное качество для врача, но в данном случае вам придётся им пренебречь.

— Фактически это с высокой вероятностью её убьёт.

— Но ведь она и так обречена? Несовместимость с оболочкой смертельна.

— Все обречены. Все однажды умрут. Но это не значит, что жизнь ничего не стоит.

— Я понимаю, что совершать медицинские действия, сокращающие небольшой оставшийся ей срок, для врача неэтично, но…

— У неё нет несовместимости с оболочкой, — невежливо оборвал его я.

— Поясните, — напрягся Креон.

— Проблемы с управляющими имплантами начались, когда начали проводить терапию по смене пола. Из тех поверхностных объяснений, которые я получил, следует, что оболочка идентифицирует человека в момент их… Не знаю, как вы там это называете, когда суёте своих детей в эти жуткие штуки.

— Слияние.

— Вот, его. Ваш экзопаразит присосался успешно, но потом вы начали менять ей пол. Калидия перестала быть тем человеком, на которого настроена оболочка. Начался процесс отторжения — вот и причина дисфункции нервных узлов. Если не менять ей пол, то с высокой вероятностью взаимодействие нормализуется, и она будет жить дальше, полноценно управляя своим телом и оболочкой.

— Это исключено! — отрезал Креон.

— Вы готовы убить дочь ради должности?

— Ваша формулировка оскорбительна, но, разумеется, вы относитесь к тому большинству, которое ставит личное над общественным. Поэтому объяснять вам понятие высшего долга бессмысленно.

«Вот же пафосный мудак, — подумал я. — Достаточно объявить своё личное благо общественным, и ты навсегда в белом пальто один посреди быдла стоишь красивый». Но вслух, разумеется, ничего не сказал. Ему тоже что-нибудь объяснять бессмысленно.

— Вы уже согласились на, как вы утверждаете, «убивающую её» смену пола, — продолжил Креон. — Отчего вдруг изменили мнение?

— За три месяца я бы «помирил» нового человека с оболочкой. Ваша задача была бы решена, и никто бы не умер. За две недели это невозможно.

— Сомневаюсь, что какое-то шаманское целительство способно преодолеть защиту оболочки. Думаю, вы просто набивали себе цену, рассчитывая покинуть наш мир сразу после завершения лечения. Когда отсроченная болезнь вернётся, вас тут просто не будет.

— Теперь мы этого не узнаем, верно? — пожал плечами я.

Если бы я был целителем — может быть. Но референсы работают иначе. Я меняю не только пациента, но и мир вокруг него. В данном случае — на тот, где вместо девочки Калидии живёт мальчик Калид. И оболочка-паразит приняла своим носителем именно его. Была бы сложнейшая задача за всю мою практику, но я бы справился. Жаль, не сложилось.

— Что-то ещё? — спросил раздражённо Креон.

— Да. Меня новые условия не устраивают. Думаю, наши первоначальные договорённости утратили силу, и мне пора покинуть ваш гостеприимный дом. Пришивайте ей пипиську сами.

— В таком случае ваши рекомендатели не получат желаемого.

— Их проблемы.

— Вас не устраивает оплата ваших услуг? Я её увеличу.

— Не существует такой суммы, на которую можно купить десять лет жизни.

— Я не понял вашей аллегории, — сухо сказал Креон.

— Моё, как вы выражаетесь, шаманство, не бесплатное. Я трачу на каждое действие часть себя. Если делать это медленно, накладывая одно мелкое воздействие на другое, потери компенсируются. Если сделать разом — только за свой счёт. Прибегнув к аллегории — неспешно прогуляться под дождём грозит разве что лёгкой простудой, а врезаться в воду, упав со скалы — всё равно, что в бетон. Хотя и то, и то — вода. В данном случае откат будет такой, что никакая сумма его не компенсирует.

— Я предложу вам нечто, стоящее дороже этих десяти лет жизни.

— И что же это?

— Две недели жизни. Но прямо сейчас и для всех, — заявил Креон.

— Теперь я не понял аллегории.

— Если вы будете настаивать на расторжении договора, то я распоряжусь, чтобы вас, вашу ассистентку, вашу любовницу, которая приходила к вам вчера, и вообще всю вашу группу ликвидировали.

— Какое выгодное предложение! — сказал я скептически.

— Именно, — кивнул своей маской Креон. — Любой срок лучше, чем никакого. Так что идите и колдуйте старательно — если Совет не устроит ваша работа, то вас не устроит финал вашей жизни.

«Можно подумать, если Совет всё устроит, ты меня отпустишь. Гандон надутый», — подумал я, но опять ничего не сказал. Молча вышел.

— Чего он хотел? — накинулась на меня Алиана.

— На грош пятаков прикупить, — отмахнулся я, но, в силу разного культурного бэкграунда, был не понят.

Пришлось объяснить. В конце концов, мы с ней в одной лодке.

— Но это же ужасно! — сказала Алька, когда до неё дошло. — Бедная Кали!

Надо же, у имени Калидия есть менее официальная форма. И моя ассистентка его использует. Как интересно.

— Нам тоже не позавидуешь, — напомнил я.

— У нас целая команда, мы что-нибудь придумаем. А она совсем одна.

Мне бы её уверенность в Слоне и прочих. Отчего-то мне кажется, что по нам разве что Змеямба всплакнёт. Если умеет. Никогда не видел её плачущей.

***

Калидия сидит мрачнее жопы.

— Отец мне всё рассказал.

— Всё? — удивился я.

— То, что вы хотели спасти мне жизнь тоже, если вы об этом. Я ценю ваши благие намерения, но делайте то, что должно.

— И то, что слияние прошло успешно, что ты могла бы преспокойно жить дальше, оставаясь женщиной, он тоже сказал? И что то, что он меня заставляет сделать, будет убийством?

— Да. Отец никогда от меня ничего не скрывает.

— Вот мудак.

Она никак не прокомментировала, а как по мне, Креон просто перекладывает на неё ответственность за собственную подлость. Не просто убить свою дочь чужими руками, но и заставить её добровольно согласиться на это. Запредельное какое-то блядство. В жопу наследную аристократию. Где тут ближайшая «Аврора»? Носовое к бою!

Но сел, достал скетчбук, выбрал карандаш поострее.

— Почему ты позволяешь с собой так поступить? На самом деле? — спросил я, набрасывая контур.

— Что значит «на самом деле»? — зло переспросила девушка.

— До сих пор ты объясняла свою готовность тем, что всё равно умираешь. Терять, мол, тебе нечего, какая разница, как прожить последние месяцы. Не самое убедительное объяснение, поверь. Я повидал немало умирающих, и ни одному из них не было наплевать, как пройдёт остаток его дней. Но допустим.

Я быстрыми штрихами рисовал волосы, слегка закрывающие красивое лицо с упрямо поджатыми губами.

— Теперь ты знаешь, что скорая смерть тебе не грозит. Но продолжаешь настаивать, чтобы я принёс тебя в жертву во славу политической карьеры отца. Возникает вопрос — в чём настоящая причина?

— Не ваше дело! — вскинулась она.

— Смирно сиди, — одёрнул я девушку. — Я тут рисую, между прочим!

— Раньше вам это не мешало!

— Раньше у меня было три месяца. Теперь две недели. Не хочешь, кстати, объяснить, почему? Раз уж отец тебе всё рассказывает.

— Его политическим противникам требуется свалить его быстро.

— Отчего такая спешка вдруг?

— А вы как будто не знаете? — усмехнулась Калидия.

Мне эта усмешка не понравилась. Что-то она обо мне нехорошее думает. Не то чтобы обо мне нечего подумать нехорошего, но всё же.

— Нет, не знаю.

Я правда не знаю. Совпадение сроков, к которым меня принуждал Слон и тех, что обозначил Креон, наводит на определённые мысли, конечно, но и только. Мало ли, почему две недели.

— Это же ваша делегация выдвинула ультиматум!

— Какая она, к чёрту, «моя»? Хочешь верь, хочешь нет, но я впервые об этом слышу.

— Ещё скажите, что не знаете, что им нужно!

— Скажу. Понятия не имею. Меня притащили сюда исключительно ради тебя, барышня. На кой чёрт мне что-то рассказывать?

— Почему мне кажется, — неуверенно спросила Калидия, — что вы говорите правду?

— Потому что мне, в общем, плевать, веришь ты мне или нет. Это совершенно ни на что не влияет. И хватит уже вертеться! Я и так весьма слабый художник.

Какое-то время мы сидим молча. Калидия обиженно сопит, Алька сочувственно вздыхает, я скриплю карандашом. Новая задача требует более точной техники и детализованного рисунка, а у меня с этим дела обстоят так себе. Когда таланта нет, обходишься терпением и усидчивостью.

— Знаете что, — сказала вдруг Калидия, вставая. — Идите за мной.

Мы с Алькой переглянулись, пожали плечами и пошли. Потом дорисую. Если через колено натягивать мир на референс, то уже не важно — две недели или два дня. Да хоть две минуты. Когда падаешь с небоскрёба, то начиная этажа этак с десятого, конкретная высота уже пофиг. Соскребать всё равно не тебе.

Мы вышли в коридор и шагали по нему довольно долго. Широко живёт спикер Креон, тут можно полгорода поселить, наверное. Но коридоры безлюдны, двери закрыты, никого не видно. Чисто, ухоженно, красиво — и пусто. Наверное, здешними интерьерами любуются в основном роботы-пылесосы. Есть же тут роботы-пылесосы? Должны быть, вон чистота какая.

Калидия привела нас к лифту. На фоне дизайнерских изысков помещений он выглядит как-то удивительно утилитарно — просто стены, просто пол, просто потолок, просто металл, из которого всё это сделано. Даже покрасить не позаботились. Но просторно — будь мы кавалерией, могли бы въехать сюда прямо на лошадях. Но мы и сами не кавалерия, и она к нам на выручку не прискачет. Так что это просто грузовой лифт. Наверное, мы сейчас узнаем, для каких грузов.

Лифт ухнул вниз и помчался, судя по ощущениям, к центру планеты. Кнопки без подписей, номера этажей не высвечиваются, просто едем и едем. Глубокие, однако, у Креона подвалы.

Встали. Двери раскрылись. Небольшой тамбур, широкий проход, помещение с голыми бетонными стенами и здоровенными стальными воротами самого зловещего вида. Перед ними два… Сказал бы «человека», но… Нечто антропоморфное — да. Две руки, две ноги, голова. Но на людей эти ребята похожи слабо. Что-то настолько вызывающе-кибернетическое, что даже не хочется выяснять, есть ли там где-то внутри мозги, или обошлись баллистическим калькулятором. При нашем появлении они почти не пошевелились, только повернули головы и уставились на Калидию объективами глаз. В руках у обоих пушки такого калибра, что страшно представить отдачу, но им, наверное, безразлично.

— Калидия. Плюс два, — сказала девушка спокойно.

— Допуск подтверждён, — ответил один из киберболванов голосом, который отлично подошёл бы шагающему экскаватору.

Внутри ворот что-то зажужжало, и они начали медленно открываться.

***

Раскрывать ворота во всю ширину ради нас — много чести. Створки разъехались так, чтобы человеку пройти — и только. За ними — коридор из чёрного как ночь матового камня. Это не причуды дизайна — сами стены сложены из массивных каменных блоков, подогнанных удивительно точно. И не только стены — пол и потолок из тех же чёрных каменных параллелепипедов, каждый размером с автомобиль. Свет только из ворот, внутри нет ни отделки, ни светильников. Калидия взяла из стойки у входа два фонаря — мне и Алиане, — сама опустила на глаза очки-экран. Наверное, в них встроен какой-то ПНВ.

Ворота за нами закрылись, и мы, включив яркие фонари, пошли вперёд.

— Что это за место? — не выдержала в конце концов Алька, оглядывая мрачные тёмные стены череды пустых помещений.

— Цитадель Ушедших, — ответила Калидия.

— И куда они ушли? — спросил я.

— Никто не знает. Это было задолго до того, как мои предки нашли здесь капсулы с оболочками и сумели их активировать. Те, кто выжил во время слияния, стали кланом владетелей. Вот, здесь они хранились, смотрите!

Круглое помещение похоже на внутреннюю проекцию револьверного барабана на десять гнёзд — колонна посередине и полуцилиндрические выступы в стенах. Один из них девушка раскрыла, сдвинув тонкую стенку. Пустая камора, патронов в этом барабане нет.

— Оболочки были упакованы в продолговатые коконы, похожие на муравьиные яйца. Никто не знал, что это, пока Мелдар не захотел отнять один из них у Еданта. Едант, защищаясь, разрубил ему шею, кокон залило кровью, и он раскрылся. Так владетели обрели оболочки, — Калидия криво улыбнулась и пояснила, — семейные легенды.

— И много их было? — спросил я.

— Много. Я не помню точного числа, но таких помещений тут десятки.

— Прилично, значит, кровушки пролили.

— Да, — подтвердила девушка, — все они активированы ещё тогда, и с тех пор только меняют хозяев.

— Ты это хотела показать? — спросила Алиана.

— Нет, это просто древняя история. Нам дальше.

Снова коридоры и залы. Здоровенная эта Цитадель Ушедших, однако. Похоже, что особняк Креона построен на ней, как на фундаменте. Надо думать, это что-то означает в местной табели о рангах. Самая большая жаба в местном болоте или типа того.

— Нам сюда, — Калидия нырнула в каменную арку, нащупала в стене узкую щель, вставила туда металлическую пластину с фигурно вырезанным краем и с усилием нажала. Внутри что-то гулко грохнуло, и часть стены отъехала в сторону, открывая проход. За ним узкая винтовая лестница вниз, три витка и новое тёмное помещение. Впрочем, тёмным оно было недолго — девушка потянула вниз массивный рычаг, и некоторые камни в стенах зажглись розоватым закатным светом.

— Световоды наверх, — пояснила она. — Ещё с тех времён. Смотрите, вот это то, что нужно вашим.

— Охренеть, — выдавил я из себя, когда снова смог говорить. — Вот реально охренеть совсем.