Разозленные (ЛП)

ГЛАВА 41

Небольшой престижный городок Акация-Бей расположен в живописном местечке южного Калифорнийского побережья, к северу от Лос-Анджелеса. Преисполненные решимости превратить город в центр искусства, его граждане не пожалели средств на новый оперный театр. Вход в «Гатри-Холл» с арками и колоннадами создавал атмосферу архитектурного творения, подходящего театру с серьезной музыкой. Фойе сияло, как обитая бархатом коробка c драгоценностями.

Грейс стояла с Лютером у одной из стен элегантного зала, наблюдая за любителями оперы, ожидающими начала представления.

— Ты была права, — сказал Лютер, изучая представительного седого мужчину в костюме. — Наверное, гавайская рубашка здесь не к месту. Не уверен, что пиджака с галстуком достаточно. Нужно было взять с собой смокинг.

— У тебя есть смокинг? — спросила Грейс.

— Нет.

— Я так и думала, — улыбнулась она. — Не волнуйся, сейчас в опере можно встретить людей в любой одежде: от джинсов до смокингов, особенно здесь, на Западном побережье.

— Но здесь большинство мужчин в смокингах, и не похоже, что они взяли их на прокат. Да и куча дам в странных платьях и с побрякушками за миллион баксов.

— Люди наряжаются более официально, когда идут на премьеру. Мы прекрасно выглядим. Сам говорил, что главное — не выделяться в толпе. Поверь, никто не обратит на нас внимания.

Она была не совсем честна. Сегодня вечером Грейс не могла оторвать глаз от Лютера. Она впервые увидела его, одетого не в повседневную островную одежду. Еще сильнее ее потрясло, когда он вытащил из сумки отлично сшитый пиджак, свежую белую рубашку, галстук и брюки.

На Гавайях в спортивной рубашке цвета хаки с коротким рукавом и кроссовках Лютер походил на полицейского детектива в отпуске. Точнее на раненого полицейского детектива. Сегодня вечером в пиджаке и галстуке он был похож на раненого полицейского детектива, собирающегося на работу. Одежда может придать некоторым мужчинам привлекательности, но не может повлиять на излучаемую ими ауру силы.

До вылета на материк Грейс прошлась по магазинам в торговом центре «Ала Моана»[63]. Сопровождавший ее Лютер проявлял удивительное терпение, пока она выборочно совершала набеги на различные дизайнерские бутики и высококлассные универмаги. Ее целью были распродажи, поскольку она не желала тратить слишком много на вещи, которые не сможет надеть дважды. Грейс напомнила себе, что одевается для миссии. Но некая ее часть не могла сопротивляться желанию найти платье, которое произвело бы на Лютера впечатление, даже если это означало выставить напоказ больше чувствительной кожи, чем ей бы хотелось.

В конце концов, Грейс вышла из примерочной в «Нейман Маркус»[64], облаченная в элегантное черное платье с широким декольте и узкой юбкой, которая заканчивалась чуть выше колен. Из-за сверхчувствительности Грейс выбрала платье с длинными рукавами.

Лютер слегка прищурился, в его ауре вспыхнули искры, и Грейс поняла, что платье выбрала идеально.

— Пошли, займем свои места, — сказал он.

— Сначала мне нужно в дамскую комнату. Скоро вернусь.

Лютер покорно проводил ее к вращающимся дверям с табличкой «Женская уборная». Грейс вошла внутрь и неожиданно остановилась. Пораженная, она загляделась на бесконечную череду блестящих дверей кабинок.

— Ничего себе, — сказала она, обращаясь к хорошо одетой женщине средних лет, которая мыла руки. — Здесь, должно быть, не меньше пятидесяти кабинок.

— В уборной с другой стороны театра их еще больше, — с довольным видом отозвалась женщина. — Похоже, вы не местная.

— Да, но я была во многих оперных театрах и знаю, что во время антракта кабинок всегда не хватает.

— В Акация-Бей мэр — женщина. Она отказалась поддерживать строительство «Гатри-Холла», если планировщики не обеспечат достаточное количество уборных для женщин.

— Вот это политик! — пылко поддержала Грейс. — Прямо заявила о своих приоритетах. Надеюсь, она будет баллотироваться на пост президента.

Через некоторое время она вышла из уборной и присоединилась к Лютеру.

— Ты выглядишь слишком счастливой, а ведь мы здесь, чтобы опознать убийцу, — заметил он.

— Я обнаружила, что не придется ограничивать себя в жидкости после трех часов дня.

— Что ты имеешь в виду?

— В дамской комнате около пятидесяти кабинок. Я посчитала. И с другой стороны театра есть еще один туалет.

— И что?

— Значит, мне не нужно волноваться о том, что придется стоять в очереди во время антракта.

Лютер нахмурился:

— С тобой все в порядке?

— Не бери в голову, это женские штучки.

— Поверю на слово.

Билетер указал им на места в двенадцатом ряду. Лютер был доволен.

— Достаточно близко, чтобы хорошенько ее разглядеть, — сказал он.

Желудок Грейс вдруг сделал кульбит. Ее чувства беспокойно затрепетали. С тех пор, как Фэллон Джонс дал добро на поездку в Акация-Бей, они с Лютером были заняты приготовлениями, долгим перелетом в Лос-Анджелес и поездкой на побережье. Теперь, как тающие ледники, на нее внезапно обрушились мысли о том, что ей предстоит сделать. Что, если она ошибалась? А что, если она была права?

— Не волнуйся, — сказал Лютер. — Если это не наша певица, ничего страшного. Просто послушаем оперу.

— А если это именно та женщина, которую я видела на Мауи?

— Тогда мы сообщим об этом Фэллону. Он обо всем позаботится. А мы с тобой полетим завтра обратно в Гонолулу и поужинаем с Петрой и Уэйном.

«А что потом? — спросила себя Грейс. Она не живет в Вайкики. Она живет в Эклипс-Бей, в Орегоне. Одна. — Не думай об этом. Живи моментом».

— Какая чушь, — проговорил Лютер.

Вздрогнув, Грейс повернулась к нему:

— Что? Я думала, мы только что решили… — она замолчала, когда поняла, что он читает краткую аннотацию в программке. — А, ты об этом. Никто и не утверждает, что у «Волшебной флейты» захватывающий сюжет. Но это Моцарт, поэтому театралы не придираются к таким мелочам, как отсутствие логики.

— Я это запомню.

— А ты знаешь, эксперты в Обществе уверены, что Моцарт был парапсихологом, — добавила Грейс.

— Серьезно?

— Как еще можно объяснить его паранормальный музыкальный талант?

— Он был членом Общества?

Гейс улыбнулась.

— Думаю, он предпочел стать масоном[65].

— Ясно. Хорошая новость — Сирена появляется в первом акте. — Лютер закрыл программку. — Долго ждать ответа не придется.

Погас свет, и переполненный зал утих. Началась увертюра, купающая аудиторию в великолепной сверкающей энергии. «Музыка — это сила». Как некое странное сочетание морозильника и микроволновки, она поймала и сохранила гениальную энергию давно умершего композитора, согреть и представлять ее снова и снова, поколению за поколением.

Поднялся занавес, открыв вид на древний Египет. История разворачивалась на тщательно продуманной сцене, созданной благодаря новейшим технологиям. Грейс знала, что публика ожидала чрезмерной расточительности, и не только от певцов, но и от декораций и костюмов. Оперный театр Акация-Бей не обманул ожидания.

Это было идеальное место для колоратурного сопрано убийцы. А когда Царица ночи вышла на сцену, все, что могла сделать Грейс, — это сопротивляться желанию спрятаться за стоящее впереди сиденье.

Костюм Царицы был тщательно продуманной композицией из нескольких слоев шелка и бархата ярких оттенков синего. Платье было отделано золотом и расшито блестящими бусинками. Сложный черный парик заставлял переосмыслить понятие начеса. Блестящую корону ловко вплели в башню поддельных кудрей, отчего возник эффект новогодней елки.

Все в Царице ночи зловеще сияло, искрилось и блестело, словно заявляя, кто главный на сцене. И вся эта энергия, включая невероятную силу ее великолепного голоса, сверкала так же сильно, как ее жуткая аура.

Аудитория замерла, когда яркие ноты «O zitt’re nicht»[66] заполнили зал до самого верхнего балкона. Сирена не просто брала невозможно высокое «фа», она пела его во весь голос.

Грейс не смела даже шелохнуться. Она почти перестала дышать, ожидая услышать звук разбитого стекла. В музыкальном фейерверке была парапсихическая сила — для убийства недостаточная, но загипнотизировать аудиторию — в самый раз. Кожу покалывало и пекло. Все чувства Грейс кричали, что рядом находится хищник, сумасшедший хищник.

Она знала, что их с Лютером хорошо скрывала тень; знала, что сильное освещение на сцене делало аудиторию практически невидимой для певцов; знала, что у Сирены нет причин подозревать, что на нее сегодня ведется охота. Но логика не могла успокоить инстинкт выживания. Со сцены лились смерть и безумие.

Грейс не пыталась прошептать об этом Лютеру. В том, что люди вокруг будут страшно раздражены, если кто-то в зале просто кашлянет, не говоря уже о разговоре со спутником, не было сомнений.

Правая рука Лютера стиснула ее левую ладонь. Грейс почувствовала, что ее трясет. Он стиснул еще сильнее, показывая, что ясно понял ее послание. Она знала, что Лютер почувствовал сильную ауры Царицы и даже рассмотрел все оттенки светлого и темного. Наверное, он тоже заметил ее безумие.

Слегка переместившись, Лютер потянул ее за руку, показывая, что им пора уходить. Грейс сопротивлялась, давая понять, что они не могут выйти, пока Царица все еще на сцене — слишком велик риск, что их заметят.

Когда сцена сменилась, они поднялись с мест и направились к выходу. Грейс притворилась, что не замечает неодобрительных взглядов, и с облегчением вздохнула, когда они вышли в фойе.

— Какие все нервные, — заметил Лютер.

— У оперы много условностей. Покинуть зал посреди выступления — значит, вызвать неодобрение.

— Если бы эти люди знали, что может проделать своим голосом Царица ночи, все они в ужасе бросились бы к выходу.

— Я в этом не уверена, — сказала Грейс, стараясь выровнять дыхание. — Это опера. Люди ожидают невероятных исполнителей. И что теперь?

— Теперь, как всегда, звоним Фэллону.

Выйдя наружу, они пересекли улицу и вошли в удобно расположенную рядом с театром крытую парковку. Несмотря на то, что Царица по-прежнему находилась на сцене и пробудет там еще какое-то время, Грейс поняла, что сканирует чувствами каждую тень. Когда они дошли до взятой напрокат машины, Лютер сел за руль и вытащил телефон.

Фэллон ответил после первого же звонка.

— Ну что? — спросил он.

— Грейс ее узнала, — сообщил Лютер. — Сомнений нет.

— Проклятье. — По голосу было слышно, что Фэллон поражен. — Она уверена?

— Знаю, тебе очень тяжело, когда все идет не так, как ты ожидал, — сказал Лютер. — Смирись с этим. Мы вообще сидели в двух шагах от женщины, которая могла убить нас одной колыбельной. Что дальше?

— Гарри Свитуотер сказал, что не может найти среди своих конкурентов того, кто соответствовал бы описанию сирены.

— Может, потому что Грейс все это время была права. Эта женщина не профессиональная убийца. Она профессиональная оперная певица.

— Ерунда какая-то. Какого черта она проделала такой путь до Гавайев, чтобы убить Юбэнкса, если она не профессионал?

— Может быть, Крэйгмор знал о ее таланте и каким-то образом смог убедить ее убрать Юбэнкса. Может, он был ее любовником. Грейс сказала, что у нее их было много. Но главное — она и есть убийца.

— Остается чертовски много вопросов, — настаивал Фэллон. — Отсутствует большая часть головоломки. Нам нужно найти связь между Крэйгмором и оперной певицей. У вашей дивы есть дом в Сан-Франциско. Я пошлю туда кого-нибудь как можно скорее.

Лютер взглянул на часы.

— Сирена еще некоторое время будет занята на сцене. Затем, как говорит Грейс, она проведет с поклонниками за кулисами еще как минимум час. Дальше у нее по расписанию частный прием. Мне хватит времени, чтобы осмотреть номер в отеле, где она остановилась.

Схватившись рукой за спинку сиденья, Грейс резко повернулась к нему. Ее глаза были огромными от беспокойства.

— Нет, — прошептала она.

— Так и сделай, — сказал Фэллон и отключился.

Лютер успокаивающе улыбнулся Грейс.

— Расслабься, — сказал он. — Что со мной может случиться?