Разозленные (ЛП)

ГЛАВА 39

На следующий день Лютер предложил закрыть ресторан на несколько дней. Петра с Уэйном не возражали.

— Можем взять отпуск, — сказал Уэйн. — Некоторые туристы уже начали меня раздражать. Думаю, я утратил гостеприимный дух острова.

— Та же история, — согласилась Петра. — Давненько мы не брали отпуск.

Шел четвертый час — временное затишье после обеда. Все они собрались на кухне «Радуги». Грейс смотрела на эту троицу и вдруг почувствовала необъяснимый импульс.

— Думаю, я нашла сегодня кое-что важное в секретных архивах «Джонс и Джонс», — сказала она. — Это длинная история. Может, поужинаем сегодня вечером, и я все вам расскажу. Хотелось бы услышать ваше мнение до того, как я свяжусь с Фэллоном Джонсом.

Петра улыбнулась и похлопала Лютера по плечу.

— Похоже, у тебя вечером свидание.

— Нет, — сказала Грейс. — У всех нас. Дома у Лютера. Готовить буду я. Что-то вроде семейного ужина.

Позаимствовав необходимую посуду на кухне «Радуги», Грейс отвезла ее на джипе домой к Лютеру. Она сделала вегетарианскую лазанью с сыром фета и шпинатом и подала ее вместе с большой миской салата «Цезарь» и свежеиспеченным хлебом.

Свирепая чудо-псина Бруно объявил о прибытии Петры и Уэйна. Лютер открыл парадную дверь, чтобы впустить их, и раздал по бутылке пива.

Они пили пиво и поддерживали легкую беседу, отложив серьезный разговор на конец ужина. Благоухающий ночной воздух был теплым и успокаивал кожу Грейс. Слабый ветерок качал великолепные зеленые листья баньяна.

Когда Грейс принесла большое блюдо с лазаньей, Лютер, Петра и Уэйн уставились на него, будто это был святой Грааль[60]. Грейс использовала лопаточку, чтобы разрезать лазанью на щедрые порции.

— Не могу вспомнить, когда в последний раз ела лазанью, — с благоговением произнесла Петра. — Моя мама часто готовила ее, когда я была маленькой.

Все взглянули на нее.

— Что? — спросила она.

— Сложно представить тебя маленькой, — ответил Лютер. — С настоящей мамой.

Вилкой Петра отрезала себе большой кусочек лазаньи.

— У всех есть мама.

— А где она сейчас? — спросила Грейс.

— Умерла, когда мне было шестнадцать. Рак.

— Простите, — сказала Грейс. — Я не должна была спрашивать.

— Не волнуйся. Это было давно. После ее смерти я стала жить с отцом и его второй женой, но мы не ужились. Он выгнал меня, когда мне было семнадцать. Не стоит его винить. На его месте я бы сделала то же самое. Я не была хорошей девочкой. Он сказал, что я плохо влияю на других его детей, от второго брака.

— У меня тоже была мама, — сказал Уэйн с полным ртом хлеба. — Но она много не готовила, больше предпочитала мартини и таблетки. Говорила, они поднимают ей настроение. Прятала по всему дому бутылки, чтобы отец их не нашел.

— Должно быть, вам было нелегко, — отозвалась Грейс. Она потянулась за щипцами для салата, обещая себе не задавать больше вопросов.

— Отец знал о таблетках и выпивке, — сказал Уэйн. — Несколько лет спустя он рассказал мне, что именно поэтому и сбежал со своей секретаршей, когда мне было одиннадцать.

— Ты больше не должен называть их секретаршами, — авторитетно заявила ему Петра. — Они — административные помощники или что-то в этом роде.

— Знаю, — сказал Уэйн.

Грейс подумала, что надо сменить тему, но не удержалась и задала еще один вопрос:

— Что случилось с вашей матерью, Уэйн?

— То, чего и следовало ожидать. — Он пожал плечами. — Через несколько месяцев после того, как сбежал отец, она приняла много таблеток и запила большой порцией мартини. На следующее утро я нашел ее мертвой на диване.

Никто ничего не сказал. Петра и Лютер сосредоточились на тарелках с лазаньей. «Они все знают о прошлом друг друга», — поняла Грейс. А теперь и она тоже знает. И это была одна из тех ниточек, что связывали их друг с другом.

Поддавшись порыву, она отложила щипцы в сторону и тихо проговорила:

— Мне так жаль, что именно вы ее нашли.

— Как сказала Петра, это было давным-давно.

Грейс поняла, что все они перестали есть и уставились на татуированное предплечье Уэйна. Она тоже взглянула и увидела, что ее ладонь лежит на его теплой коже в утешительном жесте, закрывая часть черепа и скрещенных костей.

— Почему я могу прикасаться к вам? — спросила она, медленно подняв руку и поднеся ее к лицу. — Почему я могу прикасаться ко всем вам и не испытывать боли? После инцидента с горничной еще неделю или около того я не должна ни к кому прикасаться.

Лицо Петры выражало понимание.

— Когда ты в первый раз почувствовала жжение?

Грейс хотела было сказать, что она не хочет говорить о прошлом. Но они рассказали ей о себе и имели право знать; она хотела, чтобы они знали.

— В приемной семье, — сказала она, машинально спрятав руки под стол. — На меня… напали. Когда ублюдок прикоснулся ко мне, я как бы… прикоснулась к нему в ответ. Он умер.

Петра спокойно кивнула. Уэйн тоже выглядел беззаботно. Он съел еще один кусочек лазаньи. Лютер сделал глоток пива и молча ждал.

— Сколько тебе было, когда ты сделала того парня? — спросила Петра.

— Четырнадцать, — ответила Грейс, слегка поморщившись от выражения «сделала парня».

— Ты только начала осознавать свой талант, — заметила Петра. — Мозгоправы Общества считают, что травма, полученная в этот период, может серьезно повлиять на твои чувства, а иногда и на всю жизнь. По-моему, шок от нападения и психического толчка, который ты получила, ударив пытавшуюся тебя изнасиловать сволочь, обострил твою чувствительность к прикосновениям.

Лютер посмотрел на Петру.

— Ты разговаривала с психологом Общества?

— После увольнения из агентства мы с Уэйном некоторое время ходили к психологу, — ответила Петра. — У нас были трудности со сном и некоторые другие проблемы. Док многое нам объяснила.

— Точно, — подтвердил Уэйн. — Она сказала, что многие наши проблемы из-за несчастного детства и той работы, что мы делали для агентства. Сказала, что не может нас вылечить, но не даст дойти до самоубийства.

Петра обратилась к Грейс:

— Наверное, у тебя те же проблемы. Из-за приемных семей и событий с парапсихическими штучками.

Грейс сжала руки на коленях.

— События с парапсихическими штучками? Я убила двух человек своей аурой.

— Ну а я использовал винтовку, — сказал Уэйн, отломив еще один кусочек хлеба и потянувшись за ножом для масла. — Не важно, как ты это сделала. Рано или поздно придется платить в плане психики. Похоже, в твоем случае, это невозможность прикасаться к людям.

Грейс замерла.

— Тогда почему я могу дотронуться до Лютера, вас и Петры, не испытывая боли?

Петра улыбнулась. Сверкнула золотая сережка в ее ухе.

— Я не эксперт, но думаю, это потому, что с нами тебе спокойно. Ты знаешь нас, а мы — тебя.

— Выжившие, — вставил Лютер.

— Да, точно, — кивнул Уэйн. — Так или иначе, мы все выжившие. Мы понимаем друг друга. Когда мы вместе, не нужно скрывать правду. Не нужно притворяться, будто у тебя все в порядке.

— Не нужно бояться, — добавил Лютер, наблюдая за Грейс.

Внезапный прилив слез удивил ее. Она моргнула, чтобы не расплакаться, и проговорила:

— Семья.

— Да, — согласилась Петра. — Семья. Можно мне еще кусочек лазаньи?

Грейс улыбнулась ей сквозь слезы.

— Да, — сказала она. — Ешьте, сколько угодно.

— Не говори ей об этом, — быстро сказал Уэйн. — Она съест все подчистую. Нам с Лютером ничего не достанется.

— Хватит ныть, — заявила Петра. — А что если нам включить лазанью в меню «Радуги»? Я чувствую, постоянным клиентам она понравится. Не жареное, конечно, но вкусно.