Раскол

2

За весь обратный путь Кэсси с Адамом не перекинулись и парой слов. Она была потрясена словами Фэй, а он чувствовал это и молча сжимал ее руку. Кэсси включила радио и терзала колесико, пока не нашла песню по душе. Она не помнила названия, но мелодия навевала ностальгию, оживляя в памяти времена, когда жизнь казалось проще. Она жила в Нью-Салеме всего год, а казалось, прошла вечность. Вместо того чтобы любоваться весенней ночью за окном, Кэсси закрыла глаза, позволив музыке увлечь себя в то золотое время, когда можно было позволить себе быть обычной девушкой. Не ведьмой.

Потом Кэсси приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на Адама.

Он был красив. В бледном лунном свете его волосы отливали темно-рыжим, а глаза были темными, словно ночное небо. Как мог этот юноша любить ее и только ее? Прежняя Кэсси никогда бы в это не поверила.

Она взглянула на свое отражение в боковом зеркале. Раньше она была совсем обычной: среднего роста, средней внешности, с обычными шатенистыми волосами. А теперь на лице выделялись бездонные серые глаза. Но всего важнее было то, как расцвела в ней Сила. Сейчас Кэсси верила в себя как никогда.

Когда они доехали до дома номер двенадцать, последнего дома на мысу, Кэсси вспомнила, как в первый раз она испугалась этой полупросевшей крыши, этих старых стен. К добру ли то, что она так привыкла к этому дому, да и ко всем старым домам Вороньей Слободки? Все, что раньше казалось ей странным, теперь стало частью ее жизни.

Адам заглушил двигатель и устремил на Кэсси горящий взгляд.

— Забей. Плюнь на нее.

— На кого?

— Да на Фэй. Не принимай близко к сердцу бред про то, что ты выиграла битву, а она выиграет войну. Она же всегда всем угрожает. Если бы кто-нибудь сделал куклу — Фэй, она бы обязательно выла мерзким голосом: «Ты выиграла бииииитву, а я выиграю войнуууу!»

Кэсси невольно расхохоталась.

Адам, явно довольный, что рассмешил любимую, взял ее руки в свои.

— Ты клево сообразила с Инструментами. Как додумалась?

— Не знаю. Странно получилось. Оно само пришло из ниоткуда.

— Не ниоткуда, а отсюда,— Адам прижал руку к ее сердцу.— Потому тебя и выбрали лидером. Кэсси, ты особенная. Просто привыкни к этому.

Никогда еще Кэсси так не радовалась, что Адам на ее стороне. Конечно, сначала он согласился с Дианой, но в конце концов поддержал ее, Кэсси, и только это имело значение. Она потянулась, чтобы поцеловать любимые губы — уж это ей никогда не приедалось. Адам принял этот прощальный поцелуй слишком близко к сердцу и решительным движением отстегнул ремень безопасности.

— Не сейчас, милый. Свет в доме горит, а значит, на нас может смотреть мама.

Адам сделал глаза котика из «Шрека».

— Любовь моя, однажды тебе станет все равно, что думают окружающие.

Она последний раз поцеловала его в щеку и побежала в дом, боясь передумать.

Мама сидела за массивным столом из красного дерева. Комнату заливал мягкий желтый свет; Кэсси не уставала благодарить покойного деда, сделавшего в доме такое чудесное освещение. Золотистые стены поблекли и потеряли бы половину своего шарма, окажись они под безжалостными лучами современных галогеновых ламп.

Мама подняла голову и улыбнулась. Видимо, она все же не наблюдала за ними из окна.

— А я и не ждала тебя так рано. Ты мне поможешь?

На столе валялись скрученные полоски разноцветной бумаги.

— Что это у тебя?

— Это цветочки. Украшение для весеннего фестиваля. Вызвалась их делать, сама не знаю почему. Теперь вот, смотри, конца и края этому не видно.

После маминой долгой болезни, после бесконечных целебных отваров и притирок от тети Констанс, было приятно видеть маму, окунувшуюся с головой в такую непосильную работу, как изготовление бумажных цветочков. А еще лучше было то, что она потихоньку вливалась в жизнь городка. Кэсси хотелось, чтобы мама чувствовала себя здесь как дома, чтобы у нее появились друзья, особенно теперь, когда бабушки не стало.

— С чего начинать? — Кэсси подсела за стол и принялась мастерить нарциссы из желтой и зеленой бумаги. Монотонно повторяя одни и те же действия, она вдруг подумала: а ведь должен же быть магический способ сделать все это гораздо быстрее. Впрочем, такое счастье, что мама опять рядом! На радостях героиня готова была делать эти несчастные цветы хоть всю ночь.

— Ну а как у нас с Адамом? — лукаво поинтересовалась мама.

Кэсси почувствовала, что краснеет.

— Ничего, нормально.

— А друзья твои как?

— Тоже неплохо.

***

Мама отложила цветочек из серебристой бумаги и заглянула Кэсси в лицо.

— Ты знаешь, я так тобой горжусь! Ты так быстро оправилась от...

— От потрясения?

— Да, от потрясения,— мама попыталась улыбнуться.

Кэсси колебалась лишь мгновение, но это не ускользнуло от материнского ока.

— Что-то ведь не так. Что случилось?

У Кэсси засосало под ложечкой. Вообще-то она наслаждалась тихим вечером и не хотела ничего менять, но мама, казалось, впервые за все время настроилась на откровенный разговор. Наверно, с этого разговора в их отношениях с мамой начнется новый этап. Должно быть, это они и празднуют сегодня. Вот для чего все это бумажное великолепие.

Кэсси глубоко вздохнула и посмотрела матери в глаза:

— Я думала об отце,— сказала она.

Маму словно ударили. На лице ее заиграли желваки, и, чтобы успокоиться, она сделала большой глоток чая. Чашка в ее руках дрожала, и опечаленная героиня немедленно пожалела о том, что подняла эту тему. Однако, когда мама отставила кружку, казалось, она уже справилась с потрясением. Ну или притворилась, что справилась.

— С радостью расскажу тебе все, что знаю,— ее голос звучал мягко и терпеливо.— Спрашивай.

Кэсси мигом расслабилась; только сейчас она поняла, как долго и мучительно сдерживала рвущиеся наружу вопросы.

— Я знаю, что он — в смысле Черный Джон — был плохим. Но он — часть меня, та часть, которую мне обязательно надо понять. Есть ли что-то, что мне необходимо о нем знать?

Ну вот она и сказала это.

Мама скомкала очередной бумажный цветочек.

— Ты абсолютно права,— обронила она, не ответив при этом на вопрос и не посмотрев на дочь.

А та, наоборот, долго не могла оторвать от матери глаз и лишь усилием воли перевела взгляд на серебристый бутон в маминых руках.

— Бумагу стали делать слишком тонкой. Форму не держит.— Мама, казалось, совсем не хотела продолжать разговор, но Кэсси не собиралась отступать, и мать наконец не выдержала ее пристального взгляда.— Ты хочешь что-то узнать прямо сейчас? — неохотно спросила она.

В маминых глазах снова был тот самый страх, что жил там во времена ее болезни. Она страшно побледнела и разом постарела лет на двадцать. Пальцы сами собой вцепились в серебряную бумажку: так утопающий хватается за соломинку.

Кэсси не могла выдержать такого. Мама только стала поправляться, проявлять интерес к жизни. Нельзя все портить своими вопросами. Кэсси боялась за маму в десять раз сильнее, чем за себя.

— Забудь. Потом поговорим. У нас еще вон сколько цветов не сделано.

Кэсси давно свыклась с тем, что они с мамой вечно менялись ролями, и тогда ей приходилось быть взрослее и умнее. И еще — держать при себе свои вопросы, потому что ответы слишком сильно ранили мать. Правда часто бывает болезненной.