Глава 8. Сусанин
Сусанин
Они лежали рядком. Истощенные, в немыслимых позах. В тряпках, чуть прикрывающих высохшие тела. С гримасами – в спазмах эмоций, впечатанных в бледные лица напоследок. Мужчины, женщины, дети. Бывшие. Теперь просто трупы.
Спокойно, без суеты, Колюня укладывал мертвецов в свежевырытую яму. Высокий, нескладный, деревянно-ломкий в суставах, могильщик мало чем отличался от тех, кого отправлял в последнее путешествие. Толстовка на пару размеров больше болталась на худом теле, в растянутые рукава попадала земля. Колюня не обращал внимания на неудобства. Он трудился. Мертвецы безропотно принимали помощь, ложились себе рядами, насколько возможно плотно занимая свободное пространство. Страшный пазл складывался с трудом. Под трупами оседала земля, они шевелились, отчего казалось, что они пытаются устроиться удобнее.
Я стоял неподалеку, надвинув на голову капюшон, засунув руки в карманы куртки. От предложенной помощи Колюня отказался. Из неясного бормотания вычленилось несколько слов про «свой крест». Настаивать я, естественно, не стал. Моя совесть, облегченно зевнув, заснула сном праведника. Я смотрел на то, как старательно Колюня накрывает мертвецов каким-то полотном, как осторожно ступает между ними, стараясь не задеть конечности. Как чуть позже, по-прежнему бормоча себе под нос – на этот раз я четко расслышал « в лоно свое» - идет к экскаватору. Комы земли засыпали укрытые трупы. Кое-где ткань сбивалась, обнажая обращенные к небу лицу.
В моей голове царила неразбериха. Единственное желание, с которым я отчаянно боролся – желание выпить. Мне приходилось держать данное Колюне слово.
- Ты, это, - с упреком сказал он мне утром, - не пей. Ты мне трезвым нужен. Чтобы потом не говорил.
Среди оголенных ветвей берез висело низкое солнце. Вполне угадываемое за легкой облачностью. Временами оно подглядывало за тем, что творилось на кладбище. Медленно светлело, потом снова все становилось серым.
Мне хотелось выпить. И чем дальше, тем сильнее. Я едва дождался, пока, удовлетворясь содеянным, Колюня спрыгнул с подножки экскаватора.
- Ну, это, - простужено сказал он, - все. Пойдем теперь в часовню. Ждать, того, недолго.
Чего именно собирался Колюня ждать, он толком не объяснил. Все, что я понял из его сбивчивой речи после собрания: с мертвецами происходит что-то не то, но лучше один раз увидеть, чем… Вот-вот. Через несколько часов после наступления темноты я вспомнил Колюнено «увидеть». Конечно, выяснится, что он так не говорил. Вообще с моей точки зрения, последнее дело пытаться выяснять кто и что сказал. Это не срабатывает даже через пару минут, ибо каждый пытается перетянуть одеяло на себя, меняя слова, вкладывая свой смысл в междометия. А уж делать это на следующий день – стопроцентный повод к скандалу.
Более чем скромное кирпичное здание с окнами, выходящими на обновленный свежим холмом ландшафт, часовенка, казалось, застряла между двумя толстыми стволами берез. Колюня потянул на себя деревянную дверь, плотно засевшую в грязно-сером ковре из листьев. На удивление, та отворилась без скрипа, впустив в жалкую комнатенку хозяина и гостя. Внутри все обстояло аскетично, как и представлялось снаружи. Пара стульев, койка, стол, да шкаф, забитый иконами.
- Садись, что ли, там, - Колюня кивнул на один из стульев у окна. – Теперь подождем.
Я не стал уточнять сколько у нас осталось времени до намеченного часа Хэ. Я двинулся легким путем – лучше потратить одну из ночей своей страшно занятой жизни, чем слушать сбивчивый монолог, кроме сарказма и недоверия не вызывающий в моей голове ничего.
- Вот, сейчас свет зажгем, - бормотал Колюня, возясь со старинной лампой. – Да, зажгем. А куда денемся? Не сидеть же в темноте. А со светом все уютней. Жизненней как-то. Скоро все пройдет… Постой, как там Соломон сказал? И это пройдет? Ну да, как-то так. А огонь, он что же? Он был до нас и останется после. Не ты, не я ему не судья. Это он нам, скорее, судья… Где тут у нас керосин? Долить в лампу надо. Не хватит, так-то, керосина надолго…
У Колюни обнаружилась привычка обсуждать каждое свое действие. Обычно меня это бесило, но сейчас мне было не до того. Категорически мне хотелось лишь одного – выпить. Ни о чем другом я думать не мог. Чтобы отвлечься, я вспомнил позавчерашний разговор с Гопником, сразу после собрания.
Тогда, в отеле «Санкт-Петербург» даже не пытаясь разобраться в бреднях Колюни, битый час пытавшегося донести до меня мысль о том, что мертвецы перестали вести себя по понятиям, я добрался до местного бара. Бутылки, стоящие в ряд, вселили в меня уверенность в завтрашнем дне.
Так. Стоп.
Короче, хлебнув вискаря, я прихватил бутылку с собой. Спускаясь по лестнице, мимоходом вспомнил о том, что от меня чего-то хотел Гопник. Честно говоря, я не горел желанием с ним общаться. Да и что такого важного могло созреть в увенчанной бычьими рогами башке?
Он нашел меня сам - сидящего в холле напротив окон, выходящих на набережную. Распогодилось настолько, что больно было смотреть на солнечную канитель. Нестерпимо яркая, гордо терлась стальными боками к гранитному берегу «Аврора». С набережной сдуло мусор, да и противоположный берег вполне себе живописно перемигивался отраженным в окнах светом. Вид портило заброшенное в небо крыло Троицкого моста, вносившее диссонанс в стройную гармонию солнечного дня. Об этом я и думал, прикладываясь к бутылке.
- Это, Сусанин, разговор есть.
Не поворачивая головы, я кивнул, подтверждая, что слышу. Гопник плюхнулся в кресло напротив. В отвороте кожаной косухи мелькнула золотая цепь такой толщины, что я засомневался – только ли для украшения она использовалась. Гопник скосил глаза на мою бутыль, но я был далек от желания делиться.
- Короче, мне одному не справиться, - без обиняков, с какой-то одному ему известной середины, начал он. – Будешь? – В его руке с обстриженными под корень ногтями возникла пачка сигарет. После моего отказа, он вытянул одну, воткнул в рот и прикурил.
Мне некуда было торопиться, поэтому я молчал.
- Ты, типа, в курсе, что кто-то отстреливает наших? – Он сделал основательную паузу, дожидаясь моей реакции.
- В курсе.
- Чё думаешь?
- Не только наших. Шизиков тоже. Думаю, кто-то из киллеров. Продолжает работать по профилю.
- В разных местах?
Я пожал плечами.
- Город большой. Уголовники тоже имелись в избытке.
- А вот что я тебе скажу, - Гопник подался вперед. – Это работает не шизик. Это свой брат. Из живых. А то, что попадал в шизиков – так, пристреливался.
- С чего решил?
- Я гнался за ним. И чуть не поймал, – добавил он напористей, натолкнувшись на мой недоверчивый взгляд. – Я тебе говорю! Я его загнал с Чайковского на Восстания. И поймал бы! Но он, сука, быстрый. Отель там, на Чайковского, знаешь? Там недалеко двор проходной. Этот гад на чердак ломанулся, видно пути отхода там у него были.
- Да ладно, не гони.
- Зуб даю! Я видел его, вот как тебя!
- Ну и? Описать можешь? Как он выглядел?
Гопник смутился.
- Темно было. Я держал его на мушке, – сказал он и тут же выпалил, оправдывая неуверенный тон. – Говорю же, тварь еще та! Чего мне врать? По-твоему, Валерик с дыркой в башке на своей хате, Марьиванна… Работа шизика? Да ни хрена!
Я задумался. Мне не приходило в голову серьезно отнестись к вопросу. С недавних пор смерть для меня стала такой же будничной составляющей как… дождь. Имело ли смысл скулить, провожая каждую отдельную каплю после потоков воды? У непредсказуемости стихии имелась лишь одна болевая точка, о которой я рассуждать не хотел. Дашка. Пока она в безопасности, все остальное меня не касалось. Но… Что будет с ней, если не станет меня? Неприятная мысль настолько задела меня, что я посмотрел Гопнику прямо в глаза. То, что всякая апокалиптическая хрень пролетала мимо, не задевая меня – разве не повод увериться в собственной неуязвимости? Я не верил Гопнику в историю с преследованием киллера, но Валерик, убитый в логове на Театральной… Было над чем пораскинуть мозгами. И еще: да, я не доверял Гопнику – тому было, что скрывать или он говорил не все. Однако, несомненно одно. Он боялся. Кого? Чего?
- Что ты хочешь? – спросил я.
- Надо организовать охоту. Говорю же, одному не справиться, уж очень неуловимая тварь. Глупо будет пережить всю эту хрень и откинуть копыта…
Что же. Резонно. Я отвинтил крышку, сделал один вдумчивый глоток.
- Может, ты и прав, - наконец, резюмировал я.
- А то! - обрадовался Гопник. – Договоримся, обсудим. Оружия до хрена, вот только, я тут подумал. Сусанин, нам без приманки не обойтись.
А пацан-то не так прост, как я решил. Хотя, чему я удивляюсь. Этот? Этот положит всех на тернистом пути псевдо-выживания.
- Надо подумать, - выдохнул я.
- Дело. – Гопник поднялся. – Вечерком в Октябрьском, норм?
- Не сегодня.
- Завтра?
- И не завтра, - я вспомнил уговор с Колюней. – Послезавтра.
Гопник дернулся лицом, но сдержался. Видать, парень любой день расценивает как угрозу для жизни.
- Добро, - нехотя сказал он. – Бывай.
Гопник исчез, оставив меня наедине с самой приятной собеседницей. Но сюрпризы еще не закончились. Причем, прятала их в рукаве не моя стеклянная подружка. Я успел приложиться в горлышку пару раз и уже стоял на грани решения. Меня со страшной силой тянуло домой. Не туда – в обустроенный быт, с камином, работающим генератором, сорокоградусной армией, лучезарно ждущей своего часа. Словом, не в берлогу, идеально подготовленную для зимней спячки. Нестерпимо захотелось к Дашке. Нырнуть под одеяло, дождаться, после душа (моими стараниями), мокрая, придет она. Кутаясь в мою старую футболку, любимая девочка прижмется ко мне, уткнется в плечо, смешно чмокая губами.
Снова будет покой.
Раньше я забывался до утра. Теперь меня хватало на пару минут. Но даже ради этих минут, я готов был свернуть горы.
- Макс, занят?
Сиплый голос проплыл надо мной и я поднял голову. Нашел в пространстве небритое лицо Яровца. На общем фоне постаревших, похудевших людей, Кеша выделялся – он сильно прибавил в весе. То ли питался одним дерьмом вроде чипсов, то ли наоборот – я знал, что ему в наследство достались жена и дети. Субботний ужин. Мы никогда не говорили на эту тему, но по всему видать, парня угораздило застрять в каком-то удачном дне. Только взгляд больных, на выкате, Кешиных глаз выдавал его с головой. Там жила не безнадега – обрыдлость, за которой кроме привычки жить, ничего не осталось.
- Будешь? – Я протянул ему бутыль, призывно обдавшую бока янтарным пойлом.
- Не сейчас, - он мотнул патлатой головой. Сел на то же место, где сидел Гопник. Облокотился на стол и с ожиданием посмотрел на меня. Словно я, а не он был инициатором разговора.
- Как знаешь, - я вернул бутылку себе. Однако выпить мне не дали.
- Леха прав, - услышал я.
- Какой Леха?
- А ты как его называешь? Вы только что разговаривали. Алексей Мельников.
- А… ну да. Подслушивал, Кеша?
- Ты выражения выбирай, Сусанин, - набычился Яровец. – Я слышал. Хотели бы перекинуться без свидетелей, что - другого места не нашли?
- Ладно, Кеша, проехали, - я примирительно кивнул.
- И я не вижу смысла тут ничего скрывать. Все уже знают. Только кто как относится – это разные вещи. Я считаю, что нужно перед каждым поставить вопрос. И получить ответ. Кто-то отстреливает живых…
- Живых… Вот я называю оставшихся шизиками. А ты как? Мертвецами?
- Какая нахрен разница, Макс? – отмахнулся Яровец. – Факт остается фактом. И как бы на одном из собраний наши ряды не прорядились настолько, что некого станет агитировать.
- А может, ну это все к хренищам? Может, настало время присоединиться к остальным?
- Не пори чушь. Я не собираюсь дохнуть. Особенно, если мне выпал шанс. Один. Из миллиона.
- Решил принять бой?
- А ты? – после паузы спросил Яровец. – Решил сдохнуть?
- Пожалуй, нет.
- Вот именно. Верзила тоже с нами. Так что – вчетвером реальный шанс избавиться от проблемы.
- Верзила думает также?
Кеша кивнул.
- А тебе не кажется, что если киллер задумал положить нас всех, проще было бы сделать это здесь, - сказал я. – Пара тройка гранат или что посерьезней – и от нашего сборища осталось бы одно воспоминание.
- Я думал над этим. Валерик, - он стал загибать толстые сарделичные пальцы. – Марьиванна кассирша, Тамара Мироновна, Живодер. Это только те, кого мы знали. Вполне возможно, что мертвы те, кто пока к нам не присоединялся. Живые. Но уже ликвидированные.
- Мы об этом уже не узнаем.
- Верно. Но у нас есть шанс остановить беспредел.
Да, вполне возможно справиться с местечковым беспределом – подумал я. Потому что приложить руку к катаклизму всемирного масштаба мы не в состоянии.
- И, это, - помолчав, тихо добавил Яровец, - Леха еще в одном прав.
Я вопросительно вскинул брови.
- Разговор не для чужих ушей. Вы на завтра договорились?
- На послезавтра. Завтра у меня дела.
- Ну-ну. Мы с Верзилой подойдем. И еще, это, можно позвать еще одного парня. Хороший парень, с головой. А это уже команда.
Команда. Ага. Кто сможет поручиться за то, что отстрельщиком не окажется один из членов «команды»? Никто. Я подумал еще: только одно то, что они будут у меня на глазах, так сказать, под присмотром, стоило многого. И поэтому я согласился.
… - Эй, Макс! Проснись!
Я открыл глаза. Из яркого сна – успело присниться что-то прежнее – шагнул в кромешную тьму. Тут же подхватился, вскочил, не понимая, где нахожусь. И шальная мысль мелькнула на задворках: уж не успел ли меня Колюня похоронить вместе со всеми?
- Да не дергайся ты! – Руки Колюни подхватили меня на взлете, усадили на место.
- Блин, Колюня, - прохрипел я. – Где свет? Лампа погасла?
- Нет. Я выключил. Так надо, Макс. Иначе ничего не получится. Я пробовал.
- На хренище я вертел твои пробы, - не сдержался я, мокрый от пережитого страха. – Включи свет!
- Да говорю же тебе – успокойся. Сейчас глаза привыкнут. Тут не темно. Вон, луна какая, будто специально.
- Не видно ни зги. Мог бы хоть предупредить…
- Так ё... Я ж тебя предупреждал. Ты даже промычал мне в ответ.
- Промычал. Вырубился, наверное. Не знаю.
- Точно вырубился. Минут на двадцать, не больше.
Долго еще ждать твоих чудес?
Колюня тяжко вздохнул.
- Кто ж знает. Недолго уже. Наверное. Если все пойдет как надо.
- Кому надо?
- Ну, как обычно, я хотел сказать.
- О! Оно уже проходит по расписанию?
- Что ты прицепился, Макс? Недолго уж нам всем осталось.
- Чего осталось?
- Всего этого – стеба… Жизни. Как оказалось, для людей разумных без разума жизни нет. Не смогли они приспособиться выживать, как животные. Мы их называем шизиками. А какие ж они шизики? Все прежние паранойи и шизофрении – это ж просто отклонения. Ведь они ж оставались разумными. А сейчас? И ни люди, и ни животные…
- Колюня, - я сморщился. – Харе философствовать.
- Так ты ж со мной вроде согласился.
- С чем согласился?
- С моей теорией. Которую я тебе битый час излагал.
- Видно, плохо излагал, раз я прослушал.
- Жаль.
- Чего тебе жаль, Колюня? Время есть. Повтори.
- Если сам напросился, - Колюня пожал плечами. – Я ж говорю: разум – это волна. Космическая – она накрыла нашу землю, текла много веков, тысячелетий… А потом все. Кончилась волна. Укатилась дальше, к иным планетам. И унесла разум с собой. Мир есть – и ничего не изменилось. Земля осталась прежней. Только без разума. А мы? Что ж, жалкие остаточные явления. Еще немного, и мы станем такими же, как остальные. Ага, как в старой песне: кто был никем, тот стал ничем. Постой, - он вдруг перебил сам себя, - началось.
Колюня поднялся. Смутно угадываемый в темноте, подошел ко мне. Потянулся к окну и распахнул его.
Свежий ветер ворвался в затхлую комнатенку часовни – хотел бы сказать я. Но стало не так. Я представлял, как может пахнуть разрытая земля, но реальность превзошла мои ожидания. Запах удушал. Воздух, которым я тщетно пытался забить легкие, не приносил мне облегчения. Я задышал как паровоз. Широко открыв рот, я накачивал себя кислородом и все равно задыхался. Но было еще кое-что пострашнее внезапного удушья. Все пространство вокруг заполнили голоса. Множество. Сначала тихие – полушепот, полувсхлипы, смешки. Взрослые, детские. Мужские, женские. Шум разрастался, распадался на отдельные слова, потом собрался воедино, подобрался ко мне, чтобы накинуть мне на шею удавку.
Я вскочил, разрывая на груди футболку. Рванулся, споткнулся обо что-то. И упал, полетел куда-то в темноту.
- Включи свет! – орал я, используя последний воздух, со свистом вырвавшийся из груди. И мой крик тонул в десятках, сотнях других. Таких же отчаянных, пронзительных, последних.
Не слыша себя, я метался по комнате, сшибая все на своем пути. Я не мог дышать. Я почти умер, когда в углу вспыхнул огонь: мертвенно бледный Колюня сидел на стуле. Его губы беззвучно хлопали. До меня не доносилось ни звука. Не сразу я понял, что снова могу дышать – кислород живительной волной заполнял мои легкие. Грудь вздымалась, причиняя легкую боль от царапин, что я оставил, пытаясь сорвать одежду. Сквозь звенящую в ушах тишину ко мне пробились слова Колюни.
- … почти каждую ночь после захоронения. Я же предупреждал тебя. Но вы все за одно. Думаете, Колюня свихнулся. Раз с мертвецами работает – значит, обязательно сошел с ума. А что в них страшного – в мертвецах? То, что происходит – вообще не их рук дело. Если можно так сказать.
Постепенно я успокоился. Занял прежнее место у окна. Даже желание выпить пропало. Мне не хотелось объяснять случившиеся. Одно дело, какой-то вирус, убивающий разум и превращающий людей в безобидных шизиков, и совсем другое дело – восставшие мертвецы.
- Нам только зомби тут и не хватало, - буркнул я.
- Кто говорил про зомби? Нет тут никаких зомби. Стоит включить свет, все и пропадает.
- Так может, массовые галлюцинации? Область неизученная, - предложил я.
Не знаю почему, но теперь, при свете, все произошедшее показалось мне несерьезным. Киллер, например, отстреливающий выживших – кое-что посущественней звуков и удушья.
- Может, это какая-нибудь акустическая аномалия, - выдвинул я еще одну версию. – Вполне возможно, что выжили те, кто остался в метро. Мы же и не пытались туда пробиться. Да и невозможно это – обследовать все завалы после взрывов.
- Ты здравомыслящий человек, - тихо сказал Колюня. – Именно поэтому я тебя и выбрал. Все твои версии имеют право на существование. Но как быть со всем остальным? С покойниками?
- В смысле? А что с ними не так?
- Так… Я не зря хотел, чтобы ты присутствовал при похоронах. Пойдем, я тебе покажу. Их просто нет в могилах.