Рандом (СИ)

Весна. Глава единственная. Влада.

Часть третья

Весна

Влада

«Будешь смеяться, делай это громко. Смех у тебя однозначно неприятный. Мне будет не так обидно».

Кому-нибудь. Кто сможет читать.

- И все это ты мне говоришь теперь? Именно теперь?

- Лада...

- Ты не набрался смелости сказать мне все это почти три месяца назад? Когда, по сути, я принимала роды?

- Лада, послушай меня. Только спокойно, пожалуйста...

- Ты молчал, когда кровь лилась по моим рукам, а из Дашки вываливались какие-то внутренности? Когда я одной рукой держала Костика, а другой пыталась запихнуть в нее какую-то кровавую хрень — даже не зная, нужна была она ей? А в это время что делал ты? Репетировал свою речь, когда потерял сознание и грохнулся рядом? Хочешь знать, что в это время делала я? А в это время я как шальная металась по квартире, искала эти проклятые ножницы, потому что иначе они никак не разделялись — умирающая мать и орущий младенец!

- Владислава! Послушай же меня, наконец! - Макс, пытаясь вклиниться в мой монолог, вознамерился схватить меня за руку, но промахнулся. Я сделала очередной виток вокруг кроватки, на которой мирно спал Костик. Его не будили громкие звуки. И не потому, что младенцы мало что воспринимают в свои считанные месяцы - так ему было предписано вести себя в единственный день, отпущенный на всю жизнь.

- Я искала долбаный алкоголь, чтобы обработать всю эту текущую хрень, резала этот сизый кожаный шнур, забитый кровью, перевязывала пупок какой-то подвернувшейся фигней! Я делала то, что слышала мельком — где-то в кино, читала в каких-то забытых книгах!.. А единственный взрослый человек, который мог бы что-то мне подсказать — хотя бы, потому что на подхвате должна была быть я!! - что делал ты?! Валялся на полу!!

- Лада, замолчи!! Я слышал это сотню раз! И сотню раз просил прощения! Я безумно тебе благодарен! Но! Так получилось! - он втянулся в общий ор.

- Почему ты мне не сказал этого сразу? Когда очнулся и увидел меня, залитую кровью — Дашкиной кровью, которая вытекла из нее за пять минут. А я не знала, что делать и попросту заткнула ее подушкой! Что мне оставалось делать? Я не знала, как не дать ей умереть!! И вот ты пришел в себя, увидел меня, блин, такую — кровавую мадонну с младенцем на руках — и ничего мне не сказал!! Я понимаю, трудно собраться с мыслями, когда видишь такое. Ладно, я готова простить и то, что было после — пока я занималась младенцем, мыла его и кутала во что придется, ты страдал над телом Дашки...

- Владислава!

- Не ори на меня!! Мы уходили оттуда через день. Целый день у тебя был на то, чтобы посвятить меня в дальнейшие планы. Но! Похоронив Дашку и забрав орущего Костика, мы поехали сюда, оборудовать быт... Я что-то не так говорю?

Макс выдохся. Сидел у стола, тиская в руках рожок, и рассматривал пухлую рожицу младенца.

- Почему ты не сказал мне все в первое время? - уже тише продолжала я, хотя в моей душе продолжало все клокотать. - Ты успокоился, все вошло в обычную колею - кормежка, мытье, памперсы. Почему ты не решился тогда?

Он молчал, не глядя на меня. Я подошла к нему, подвинула ближе стул и села. Мне было важно поймать его взгляд, но он ускользал, концентрируясь на младенце. По расписанию, тот должен был вот-вот открыть глаза.

- Не надо мне в очередной раз отмазываться тем, что тогда ты еще ничего не решил. Я тебе не верю, - устало сказала я своим рукам. - Ты все решил сразу. Просто ты слишком нуждался в моей помощи первое время.

- Может, и так, - вдруг впервые за последний день я услышала правду, и силы разом оставили меня.

- Зато честно, - голос мой дрогнул.

- Ты была мне очень нужна. Я много раз тебе говорил, что без тебя...

- Теперь я тебе не нужна, - сказала не потому, что фраза с легкостью вылетела из меня. Я хотела быть уверенной до конца, хотела поставить точку. Или провести ту линию, под которой остаются цифры - сухой остаток. Без крови, без боли, без слез.

- Ладушка, - его мутило от честных слов. Он всегда предпочитал дерьмо в красивой обертке. То, которое и пытался мне сейчас всучить. - Мне тяжело тебе это говорить, но уехать просто так, не сказав ни слова — еще хуже. Хотя, проще. К тому же, я рассчитываю вернуться сюда через некоторое время...

Я хмыкнула, не удержалась. Сквозь предательски текущие слезы. Горькие, как желчь.

- Прости, что позаимствовал у тебя пару месяцев свободной от обязанностей жизни, нагрузил своими проблемами.

- Макс, это жестоко.

- Выслушай, пожалуйста, до конца! - он слегка повысил голос, конфетная обертка развернулась, показывая дурнопахнущее нутро. - Да, я принял решение уехать с Костиком без тебя. Без никого. Как только стало известно, что он... не один из нас. Но я не могу по-другому. Он мой сын. Все, что у меня осталось.

- А я? - шмыгнув сопливым носом, вставила я. Макс меня не услышал. Или не захотел услышать.

- Я его не брошу.

- Но их нельзя отрывать от места «прописки», ты же знаешь!

- Я думал об этом. Нет у него еще этого места. Все будет нормально. Он будет расти. В дороге. Я буду ухаживать за ним. Пока смогу.

- Зачем нужно обязательно уезжать? Не понимаю. Младенец может заболеть в дороге, а тут все есть, все можно достать. А дорога это...

- Да знаю я все! - Он бросил ладонь на стол. - Но не могу здесь оставаться! Мне осточертели все эти ваши охи-ахи, взгляды, шепот! Все ваши соболезнования!

- Хочешь, мы все уедем отсюда, Макс! - крикнула я. - Оставим тебя в покое!

- Ерунда.

- Тогда давай найдем тебе другое место! Для тебя и Костика! И никто не будет знать, где вы!

- Даже ты? - усмехнулся он.

Мне стало жутко, но я вытолкнула правду.

- Даже я, - сказала тихо, не глядя ему в глаза.

- Да пойми ты, Влада! Костик — мой личный и пожизненный крест!

- Так почему мы не можем нести твой крест вместе?

- Воспользоваться твоей добротой? Превратить твою жизнь в ад? Ничего себе благодарность...

- А сейчас как-будто моя жизнь...

- Сейчас это твоя жизнь. И ты никому и ничего не должна.

- Давай еще, начни меня грузить, что пройдет время и я встречу того, единственного, с которым рука об руку... Выбор у нас тут охрененный.

- И все равно, я не возьму на себя ответственность за двух детей...

- Ага. Вот как ты заговорил. Спать, значит, со мной можно. Доверять мне принимать роды — тоже...

- И я про это! - он внезапно сорвался. - А вдруг это опять случится? И что тогда?!

- Вот что тебя пугает? Да перестань. Есть же всякие средства...

- Я хочу уехать отсюда. Так понятней? Осточертело мне все вокруг. Все и вся. Уехать, найти новое. Создать новое! Создать! На меня действительно произвело впечатление то, что мы видели у Германа. Хочу больше об этом разузнать. Двинусь в том направлении, возможно, у нас найдутся точки соприкосновения.

- Макс! - Я бросилась к нему, но натолкнулась на крест сведенных на груди рук. - Почему нельзя все это делать вместе?

- Я объяснял тебе это тысячу раз, - и он пошел на тысячу первый. Его слова поплыли спокойно в одном и том же проверенном русле, плавно огибая берега, стремясь поскорее добраться до безмятежного океана под названием «Святая Ложь».

- Ложь, - сказала я.

- Что? - он оторвался от путешествия в страну грез.

- Ты слышал. Все твои слова ложь. Хочешь разведать — так гораздо удобней поехать одному. Поезжай. Устрой. Я побуду с Костиком. Уж ты знаешь, что мне можно его доверить. Мы тебя подождем.

Его глаза заметались с предмета на предмет — река вышла из привычного русла и пришлось срочно искать другое. Я почти слышала этот водораздел под слово «заложник», которое вертелось у него на языке.

- Нашла выход, - наконец, выдавил он. - Я и так проявил себя не лучшим образом, а тут ты вообще предлагаешь мне свалить.

- Не лги себе, - я всегда была честнее его, поэтому отправила свой выстрел прямо ему в сердце, пробив толщи лживой брони. - Весь вопрос в том, что ты меня не любишь. И я тебе больше не нужна. Все просто.

Он растерялся. Мне стало не по себе разглядывать его, пойманного на месте преступления.

- Когда собираешься выехать? - почти равнодушно осведомилась я.

- Ну... Дня через три, четыре. - И от этих слов смердело. Такую откровенную ложь распознал бы даже Костик, будучи нормальным младенцем.

- Скажешь когда. Я хочу тебя проводить, - я бросила последний камень в тухлое болото.

- Да, конечно, Влада. - И пошли кругами мерзкие волны таких же виноватых улыбок.

Ответ услышала моя спина. В отличие от щек, она не краснела от стыда.

Я вышла на улицу. Стоял март — теплый, праздничный. Даже удивительно, как быстро растаял снег. А может, весна вышла такой же лживой, как слова Макса? И на днях снова запуржит, заметелит. Недалеко от парадной стоял большой трейлер, готовый для дальней поездки. За те два дня, что мы с Максом препирались — вернее, я уговаривала его взять меня с тобой, а он отбивался, чем мог, - машина словно сама собой заполнилась под завязку. Будущий дальнобойщик врал про отъезд «на днях», так же, как врал про мнимое возвращение. Скорее всего, он рассчитывал, не прощаясь, сорваться с места сегодня поутру. Почему? Интуиция, если хотите.

Макс принял свое решение. Я тоже приняла свое. Заканчивая играть по его правилам, я оставила на столе записку: «Раздумала прощаться. Не хочу тебя видеть. Так будет лучше и для меня, и для тебя. Надеюсь, ты найдешь, что хочешь».

А потом я стала играть по своим. Правилам. У меня было не так много времени, но я рассчитывала все успеть. В отличие от Макса, я не нуждалась в тоннах груза. Все, что могло мне понадобиться в первое время: бутылка воды, печенье, шоколадка, вполне уместятся в небольшой спортивной сумке. И дорогие сердцу мелочи, вроде шкатулки, подаренной мамой и фотографий, также не займут много места.

Ни с кем не пересекаясь, я дошла до «Англетера», поднялась на третий этаж в свою тайную комнату. У запертого на ключ шкафа, в котором хранились мои «драгоценности», клубилась пыль. Я не подходила к нему месяца два и мои следы должны были запылиться, но было не так. Кто-то бродил здесь в мое отсутствие. Что ж — я пожала плечами, мне нечем было удивить любопытного. Оставалось проверить, добрался ли он до моих заветных вещиц.

Открыв дверь, я проверила все свои нехитрые тайнички — перышки и нитки — все было на месте. Никто не притрагивался к значимым для меня вещам. Ничего интересного для чужих глаз моя коллекция не представляла, но однозначно бы напрягло. А кому понравится?

Я боялась зависнуть в сувенирно-игрушечном отделе, поэтому сразу открыла большой ящик с надписью «Самое дорогое». Я сама написала это ярким маркером, чтоб пореже заглядывать. Слишком больно. Слишком.

И сейчас я пережидала, пока мое сердце разожмут цепкие болезненные тиски. От ожидания увидеть то, что там находилось, слезы выступили у меня на глазах. Но то, что я там увидела...

«Это точно не может быть моим», - первая мысль посетила меня минут через десять. Я даже не заметила как за время мозгового молчания, мои руки умудрились собрать из прекрасных тяжелых деталей настоящую машину смерти, одноглазо разглядывающую пространство с определенной целью. Убивать. Я трогала ящик с патронами — они просились в теплые гнезда обоймы, я нюхала пропахшие смазкой перчатки с обрезанными пальцами, надевала и снимала черную шапку с удобными прорезями. И... странное виденье хлестнуло по моим глазам — Леха, отталкивающий в сторону свою шизоидную подружку.

Все это принадлежать мне не может. Пусть подходило по размеру вплоть до маленьких берцев и куртки с уплотнением на груди — но ко мне отношения все равно не имело. Мне все подкинули, каким-то образом взломав мою ниточно-перьевую оборону!

...Или нет! Логично предположить, что у каждого из тех, остался в живых, скрывается в шкафах такое вот смертельное оружие. И когда наступает другое время суток, не то, которое укладывается в двадцать четыре часа, каждый из нас начинает охоту. Друг на друга. Верка — яркий пример. Одна из тех неудачниц, кто попался.

Потому что, так или иначе Земля должна быть чистой. И когда умрет последний представитель нашего племени, включиться иное время, отмотает за пару дней пяток тысячелетий и все, что останется — благодатная почва для новых экспериментов. О, как их безгранично много для того, кто планирует эволюцию для каждого живого организма!

Вот о чем думала я, когда перепрыгивая через две ступени, выскочила на Исаакиевскую площадь. Со мной прыгала сумка только с самым необходимым, да, пожалуй, еще несколько любимых вещей оттягивали мое плечо. То странное, найденное мной оружие, лупоглазо целилось теперь в черноту закрытого ящика в шкафу и выстрелить мне в спину не могло.

Ведь так?

Эпилог

Бомба в моей голове разорвалась.

Ночью я без происшествий забралась в багажное отделение открытого трейлера и даже успела соорудить себе настоящее гнездышко из пачек памперсов. Я оказалась права — ближе к утру мотор загудел и машина тронулась с места. Постепенно меня укачало. Мы ехали, я слушала шум дороги. Временами мы останавливались, иногда Макс выходил, с матюгами разгребал невидимые мне завалы, пробивая дорогу в новый мир. Мяукал в положенное время Костик, требуя по расписанию кормежку, либо новый памперс.

Я не планировала обнаружить себя в первые сутки. Вообще, чем дальше мы будем от Питера, тем лучше. На дороге Макс меня не бросит — это факт. А повернуть назад... Духу не хватит, я была уверена.

Я победила, я знаю. Эта мысль баюкала меня, толкала в объятия сна.

И вот тогда в моем мозгу разорвалась первая бомба. Вдруг, из кладбищенского тумана ко мне выдвинулось худое лицо Колюни.

- Ты права, Влада, - шептали синие губы. - Ты мудрее нас всех. Если бы тебе нужен был оруженосец, я готов...

- Ты? Зачем? - странные вопросы сыпались из странного парня, прижимающего к мертвой груди кровавые руки.

- Никогда бы на тебя не подумала… Черт-черт, как обидно. Ты… чтоб ты… – Белые зубы до крови кусали губы, а короткие белые волосы трепетали, как снежные перья на ветру.

Память холодной влажной змеей потекла вверх по позвоночнику, с каждым движением к ней что-то липло. Она двигалась, обрастая новым, все более неподъемным мусором.

А потом начался настоящий артобстрел из старческих «доченька, не надо», гопницких «только не ты, мля, только не ты». И много вопросов — разных, одинаковых, много молчаний — просящих, понимающих. Всплывали десятки мертвых лиц, которых я видеть не могла. И еще одно, почти детское, спокойно принимающее пулю из случайно дрогнувшего ствола.

Я не спала. Мокрая от пота я нашарила в сумке бутылку с водой и долго пила, обливаясь, чувствуя струи, ползущие за пазуху. Кошмар. Только кошмар. Я повторила слова двести миллионов раз, пока не успокоилась. Я собиралась пристроить бутылку на место, когда моя рука наткнулась на холодный металл. Деталь сама собой прыгнула мне в руку, потом еще одна и еще. Согретые теплом, они собрались в одну — смертоносную одноглазую стерву. Я усмехнулась, сжав ее в руках. Она ответила мне тем же, подмигнув единственным глазом.

Смех душил меня. Я пыталась с ним справиться, но он никак не хотел оставить меня в покое. Все лез и лез из меня, высыпаясь на ямах или на спинах лежачих полицейских.

Я смирилась. Я больше не пыталась зажать себе рукой рот. Под умиротворяющий шум дороги я смеялась.

Я смеялась.

Конец