Рандом (СИ)

Глава 6. Сусанин

Сусанин

Распятой морской звездой она лежала подо мной и пыталась дышать. Я догадывался, насколько ей тяжело удерживать вес моего тела, но подниматься не спешил. Практически двухчасовой марафон подошел к концу. Мне всегда трудно кончить спьяну – стоит как волчий хвост. Как там было у Херакла? Удовлетворить семьдесят пять девственниц? Сильно сомневаюсь, что он при этом еще и закладывал за воротник. Или мы с ним одного поля ягоды.

Тая едва дышала. В ее взгляде, блуждающем по лепнине на потолке, отсутствовал смысл. Наверняка, ей тоже казалось, что тяжесть, давившая ей на грудь, вытесняла из нутра ту другую, что жила с нами постоянно. Мне не стало ее жаль, мне стало неудобно лежать. Вот поэтому я заворочался и скатился вбок, едва не ломая ей кости. Она сдержала стон, просто шумно перевела дыхание, с наслаждением втягивая воздух - он нехотя заполнил ее легкие, он отвык блуждать в потемках миллиардов глоток, жаждущих втянуть его в себя. Ему осточертело отдавать все лучшее, выбираясь наружу дохлым углекислым газом.

Тяжело дышала Тая. Ее дыхание вклинивалось в паузы окружающего пространства, напоминающего о себе треском поленьев в камине. Получившая от жизни все, что ей хотелось в данный момент, девушка потянулась за пачкой сигарет, лежащей на прикроватном столике, а я сжал в руке стакан с коньяком.

- Ты знаешь, та девочка, Алиса… Она запала на тебя, Сусанин, - вдруг сказала Тая.

Я пил коньяк. Я не нашелся с ответом. Знаете, как бывает в пин-болле? Шлемы, экипировка – хрен разберешь что. А рядом «бойцы» - просто соратники, просто противники. Ты до последнего не знаешь, кто окажется таким ловким, чтобы оставить на твоей груди красное пятно. К чему это я? Они – все. Те, кого я видел в последнее время – соратники. Бесполые, одинаковые. В одном заезде со мной, они рвут поводья, чтобы оказаться ближе к единой для всех цели – найти забвение в пропасти, без труда поглотившей миллиарды душ. И хрен ли я не прав, если она сортировала их на праведных и неправедных!

Коньяк растворился во мне, вызвав устойчивое желание продолжить. Я не стал сопротивляться. Встал, в чем мать родила подошел к окну. Поздний питерский вечер тоже попытался взглянуть на меня, но ему мешали занавески. Созданные для защиты личного пространства от постороннего взгляда, они и теперь неплохо справлялись с обязанностями – отгораживали от того, что мы принять оказались не в состоянии.

Тая поднялась с кровати, подошла, прижалась к моей спине липким, жарким телом, не остывшим после секса.

- Я классно тебя подстригла. И эта эспаньолка – прям твое. Надо еще сегодня подравнять. И вообще, на собрании ты был неотразим, - тихо сказала она, смягчая хрипотцу в голосе. Если она хотела сделать мне комплимент, то добилась противоположного эффекта: они всплыли перед глазами – смирившиеся, готовые приспосабливаться к обстоятельствам люди. Внутри меня, на старых дрожжах зацвела буйным цветом зависть. Как же? Они смирились. Более того, я прочел в десятках пар глаз стойкое желание продолжать жить.

Делать то, чего я делать не мог.

Не хотел.

Я попытался успокоиться, представляя Дашкино лицо и фигуру. Только жалость способна убить холодное бешенство, засевшее в моей груди. И вдруг, почти на излете, память швырнула мне в лицо образ этой чертовой беременной бабы Султана.

…Он говорил, старательно избегая восточных штампов. Но стоило ему увлечься, как яростная жестикуляция под звуки рокочущего «др-р-руг, ты меня понимаешь» вырывалась из него как лава из кратера вулкана.

Он говорил - надо сплотиться, потому что высшая цель в наступающем на пятки мире – сколотить общину, в которой каждый человек будет на своем месте. Что ушло время, когда можно было жевать сопли. Что ни город, ни оставшихся в условных живых близких не спасти. Что остается? Дать им уйти.

Слова сыпались из Султана как из рога изобилия. И трудно было не согласиться с прописными истинами, до которых давно дошел каждый. Да, город умирает. И в перспективе будет некрасиво разлагаться как мертвец, оставшийся без погребения.

Султан был убедителен. Он долбил и долбил в одно место как дятел. Но ковырять червей, засевших внутри, в его планы не входило. Единственное, чего ему хотелось - добраться до мягкой, податливой сердцевины. Султан выбрал в союзники то, с чем спорить невозможно. Время. Умело жонглируя цифрами «год-другой», он подвел собравшихся к мысли, что через пару лет собирать из выпавших закромов родины будет нечего. Он предлагал постараться собрать то, что уцелело и обосноваться там, где нашла приют его семья.

Его новая семья.

В рекламном ходе, способном тронуть сердца, из тумана неопределенности проявилась цитадель на Гражданке, огороженная каменным забором. Эдем, в котором отыщется место для каждого. Если другого выхода нет, надо делать то, чем испокон веков занималось человечество.

Вы-жить. Вы-живать.

Я хотел жить.

Султан говорил правильные вещи. И таки да – мог повести за собой массы. Практически перефразируя меня раннего, он отходил от первоисточника, пожалуй, только в одном. Хитрожопый взгляд выдавал его с головой. Напрасно Софья Николаевна кивала головой как старая заезженная лошадь перед честно заслуженной кормушкой, напрасно одобрительно хмыкал Василий Федорович, словно гвозди забивал головой после каждого воззвания – менее всего их видел прекрасном далёко Султан. Молодежь, девятка ведомых мужиков, крепкие бабенки неопределенного возраста – вот те, кому предстояло пронести знамя вольности и светлого труда вплоть до…

Ближайшей подворотни. А потом кумачовые полотна заменят портреты самого мудрого и справедливого правителя всех времен. И еще хорошо, если замена пройдет мирным путем. Потому что… Ох не зря Султан пробовал скорешиться с Даниилом, Гопником, Яровцом да Верзилой – вполне даже рабочей гвардией. Только не получилось у него ничего.

Эти? Да хрен пойдут за ним реальные пацаны. Даньку для душевного разговора нужно было искать по Питеру днями напролет. Вольный ветер. И такой же сквозняк в голове. Гопник? Хитрый, скользкий тип. Взгляд с прищуром, движения без точки в конце – суета, суета. Есть понты, а что за ними? Быдлоносец считает себя самым умным и крутым, а на самом деле все написано на крысиной морде. Такому дай власть – всех баб посадит под замок, чтобы кормить да трахать. Не удивлюсь, если он заходит к шизикам женского рода да и парит их по полной. Наверняка, заморочки Борюсика с бывшей женой сахаром покажутся, если тронуть этот сраный тихий омут.

Внимательные, напряженные, члены новейшего кооператива «Конец света» под девизом «Не за начало - за конец, держись, дружок, а то пи...», обступили Султана со всех сторон. Потянулась к живительному источнику Натаха – всем телом, всеми своими губами-глазами-грудями. Стояла, покачивая головой, печальными чмоками отмечала особо удачливые пируэты оратора. Блестела серебряная чешуя на новой кофте, взлетали и опадали окольцованные золотом запястья. Серая мышь по имени Людмила, чей возраст я затруднился определить, застряв в интервале между тридцатником и полтинником, тщетно пыталась пробиться сквозь плотный круг последователей нового мессии. Фыркал себе под нос Сан Саныч, его слова превращались в междометия, тонули в словесном потоке Султана.

Султан успевал отсыпать толику внимания страждущим. Его взгляд флагманом королевского флота скользил по залу, отыскивая новых адептов. Вскользь отмечал неразлучную шайку-лейку во главе с мужеподобной Любой-Любашей, сплотившей возле себя парочку неуверенных прыщавых переростков лет двадцати, и неизменно натыкался на Таю. Я видел, как похоть на мгновенье туманила ясный взор Султана. Красивая блондинка расположилась несколько в стороне, небрежно бросив локоть на колено правой ноги, стоящей на бархатном сидении. О ее безучастность как о неприступный риф разбивался корабль Султана, идущий на полных парусах. Непотопляемый, он тут же устремлялся в новое плаванье, к новым берегам, едва покрытым молодой порослью. Однако и тут пристать не удавалось – тройка во главе с бескомпромиссной, не по годам мудрой Владой, не спешила ловить швартовы. Туда же одиноким мысом лепился бритый под ноль Даниил.

Каменистым утесом, аккурат между Султаном и подростками застрял Гопник, прилежно делающий вид, что ему все по.

У него не получалось. Хотя…

Я слушал Султана, машинально отмечая практически дословно воспроизведенные сентенции из моих прошлых речей. Забытые в страшно далеком июле, они перестали меня волновать.

Борюсик с Головастиком не соизволили почтить своим присутствием собрание. На долгий неопределенный временем миг я успел им позавидовать. В отличие от целенаправленности Султана, мой взгляд скользил маятником между группой возбужденных адептов и раскованной позой Таи. Временами я цеплялся за препятствие. Оно… Вернее, она сидела напротив меня, выставив в проход умопомрачительно долгие ноги в туфлях на шпильках. Распахнутое на груди манто пушистым мехом обнимало глубокое декольте, в котором искрами вспыхивали бриллианты. Блондинка не отрывала от меня откровенного взгляда. Ей не сиделось на месте: непослушные, отбившиеся от хозяйки ноги все время норовили поменять диспозицию. То и дело они выскальзывали из-под опеки короткой юбки. Да так, что я отчетливо видел кружевные ободки ее черных чулок. И полоску белого тела.

- Султан, - кокетничала Натаха, надувая запачканные яркой помадой губы. – Вы же знаете, я не могу оставить сына. Он – все, что у меня осталось.

- Насколько я помню, не так давно ты похоронила мать, - Султан сделал паузу, пережидая шумный Натахин вздох. – Поверь мне, сладкая, здесь ты не найдешь людей, у которых не погибли бы близкие. Все мы скорбим. Но тем дороже те – я бы сказал, бесценней те, кто остался в здравом уме и твердой памяти. Я обращаюсь к твоему сердцу – загляни в него. Я вижу то, чего не видишь ты: такие женщины как ты достойны продолжения рода. Нам, всем вместе, предстоит возродить человечество. И если единственное, что тебя держит – сын, я обещаю, что перевезу его в целости и сохранности.

- Они не выживают на новых местах, - едва слышно выступила Людмила. – Они умирают. Я пробовала…

- Людочка, дорогая моя, - Султан решительно продвинулся, коснулся рукой сведенных в болезненном переплетении ладоней. – Все мы хотим быть рядом с близкими. Каждый из нас боролся до последнего. Но, к сожалению, исход един. Все вы знаете, как тяжело я пережил смерть детей и жены. Как долго я не хотел их отпускать… Как мучительно принимал волю всевышнего и чего мне стоило смириться. Правда всегда на его стороне. Надо приложить усилия, чтобы понять то, что он хочет нам сказать.

- Ты прав, Султан, - крякнул Саныч. Давно не стриженные серо-седые кудри закрыли лоб. – Пора уже бросить все и продолжать жить. И вообще. Я с тобой согласен: хватит цепляться за прошлое. Раз мы выжили, значит, должны оправдать надежду...

- Всевышнего, - вставил Султан. – Если ему угодно было оставить нас в живых, значит, он счел нас достойными. Продолжать путь. Род людской.

- Правильно, - воодушевилась Софья Николаевна. – Все в руках Господа. И если на сей раз в Ноевом ковчеге оказались мы, значит для чего-то избраны. Мы должны принять волю Господа, смириться и набраться сил, чтобы достойно выдержать испытание. И кто сказал, что оно последнее из тех, что нам предстоит пройти?

- Круги ада, - веско бросил Василий Федорович.

- Что? – нахмурила нарисованные брови Софья Николаевна.

- Не испытания ни хрена. Все круги ада – вот что нам предстоит пройти. И ни хрена не удивлюсь, если выяснится, что мы еще в самом начале пути.

- Во-во, - хмыкнул согнутый в три погибели лысый Илья Павлович. – Если мы и избраны, ёптить, так только для того, чтобы дольше помучиться.

- Мы должны сплотиться, стать одной семьей. А в хорошей семье принято помогать друг другу. Как обещал, я перевезу твоего сына. – Султан обнял потерявшуюся от внезапной ласки Натаху и увлек в сторону от набиравшей силу дискуссии старперцев. В цели флагмана не входило завоевание замшелых островов, почти погрузившихся в пучину.

Забытая всеми, повернутая внутрь собственного тела, сосредоточенно сложившая на круглом животе усталые, натруженные руки, в стороне от баталий сидела Вера.

Мне тоже ничего не отвешивалось на этом празднике жизни.

- Хватит молоть чушь! – вывалился из общего гула старческий фальцет Семеныча. – Избранные, избранные… Херня потому что полная. Мы просто отстали от своих! Отстали от своей стаи! Забыли о нас – вот что. Я атеист по жизни, и поэтому не собираюсь полагаться на каких-то там ваших богов. Хоть всех, хоть каждого в отдельности. Такова эволюция. Все это было уже не раз, и будет еще столько же. Может - все так и кончалось всегда, а только на этот раз нам не повезло и мы случайно выпали из обоймы.

- Чепуха! – второй голос бубнил практически в унисон с Семенычем – я не повернул головы, чтобы опознать говорившего. – Законы физики действительны для всех. И, к примеру, при минусовой температуре вода станет льдом. И никак иначе! Закон природы - да назови это как хочешь – вывел бы из строя всех. Зачем мы?.. Зачем мы остались в живых? Такие разные люди…

- Божественный промысел! – возопила Елена Николаевна.

- Именно! Я склонен рассматривать влияние божественных сил, высшего разума! Если вам всем трудно признать, то я признаю это легко – в нас нашлось то, чего не было в остальных!..

Старички разошлись. Они готовы были идти - неважно под какими знаменами – лишь бы вперед. За кем-то. Куда-то. Они созрели.

А я?

Я стух. На задворках сознания, там, где была запатентована совесть, шевельнулось нечто, похожее на укор. Выступить, воспылать, повести за собой оставшихся – хоть и не кондит, отвергнутый Султаном. Выйти на баррикады, увлекая за собой индифферентную пока молодежь…

Мой усталый взгляд оттолкнулся от разведенных в стороны «спешали фо ю» коленей Алисы, поплыл дальше. Светом маяка прямо по курсу многообещающе улыбалась Тая.

Теперь стало привычней, а поначалу секс с ней напоминал военные действия на территории противника. От одного неверного действия запросто могло сорвать не только крышу, но и чердак - не фига это не сравнение.

Я помню еще многолюдный июль. Жаркую духоту полдня, обещание дождя на неподвижном небе – где-то в серости присосавшихся к горизонту туч. На набережную Фонтанки меня вытолкнула не ярость – я оставил ее в объятьях Дашки, когда снова пытался втолкнуть в нее жизнь. Я очнулся, когда понял, что сжимаю ей шею. Что держу ее за горло, в то время, когда она тянется ко мне губами.

Лишенный надежды, с почти пустой бутылкой виски, я стоял на проезжей части. Все вокруг - и обгорелый остов Рендж Ровера, омытый дождями, уткнувшийся в помятый бок туристического автобуса, и пустая перспектива Невского, желтоглазо мигающей змеей ползущая к Адмиралтейству, и колонны дворцов, до неприличия четкие в прозрачном воздухе – с легким налетом паранойи. Мимо меня сновали тени. Нерешительно, словно пытаясь перейти вброд незнакомый водоем, они с трудом обходили препятствие. Путаясь в собственных ногах, неуклюже вливались в колею закольцованной программы, продолжали путь. Дальше, по кругу, по кругу.

Я стоял, пьяный в лоскуты. Щедро омытая спиртным реальность внутри меня почти вписывала меня в окружающее пространство. Сжимая в руках бутылку, я раздумывал: выпить еще или разбить ее о решетку, огораживающую набережную.

- Что, Сусанин, заблудился? – Женский голоc наплыл на меня, окутал, развернул.

Свежая, сбитая - отколовшийся кусок прежнего мира, Тая стояла передо мной. Конечно, шутила. Они все – каждый из них – считали обязательным пройтись по поводу моей фамилии. Тая не улыбалась. В ее взгляде отражалась безнадега. И еще – желание зацепиться за что-нибудь.

Кого-нибудь.

Мимо нас, по тротуару, сметая на своем пути бесхозную детскую коляску, на роликах покатился худой парень. В обрывках разорванной на груди футболки алели свежие царапины.

Дверь в кафе открылась. Вышли двое: девушка в светлом, испачканном платье и парень, по пояс голый. Его безволосая грудь из-за многочисленных ссадин походила на полотно безумного художника, практикующегося на палитре в диапазоне от фиолетовой до желтой.

- И тут мне она такая заявляет, - вяло, растеряв энтузиазм на многочисленных повторах, заговорила девушка. – А ты знаешь, что на корпоративе твой бывший целовался с Леркой? Прикинь?

Ее спутник не одолел пары ступеней. Потоптавшись на месте, словно собираясь танцевать ламбаду, он не справился с очередным па. Оступившись, тяжело рухнул на колено. Бросил руки вдоль тела и затих. Его губы двигались.

- Скажешь тоже! Ну, подумай сам – какое мне дело до того, с кем трахается мой бывший?.. А причем здесь это? Я не удаляю статус, потому что…

Девушка перешла Невский по лихорадочно мигающему желтым светофору, потом повернулась в сторону Аничкова моста. Она продолжала делиться наболевшим с молодым человеком. Он так и не поднялся с колен. Честно соблюдая регламент, он шевелил губами, заполняя паузы в речи своей спутницы. Девушка шла дальше. Ее светлые грязные волосы ворошил ветер. Секунда – и девушку поглотила тень, упавшая от Клодтовских коней, пожевала самую малость и вытолкнула ее, спотыкающуюся в солнечный день. Едва удержавшись на ногах, блондинка припала к решетке, огораживающей мост. Она продолжала говорить, пожимая плечами. Сверху на нее, насмешкой гениального скульптора, вылепившего гениталии жеребца в форме человеческого лица, пялился, увековеченный в бронзе, то ли один из недоброжелателей Клодта, то ли сам Наполеон.

Из дверей кафе выходили люди, неловко толкая с двух сторон стоявшего на коленях молодого человека. Восточная женщина с низко посаженной задницей, вбивала что-то резкое в мертвый айфон, прижатый к уху. Чудом разминувшись с ней, из-за поворота вынырнула зрелая шатенка.

- Закрой рот, - скрипуче выговаривала она. – Я с тобой больше никуда не пойду, пока ты не научишься себя нормально вести. Сколько раз тебе говорила…

Она шла, конвульсивно дергая рукой. Ребенка рядом с ней не было. Наверное, он давно потерялся. В лучшем случае, не в силах одолеть препятствие, топчется где-нибудь в одиночестве, размазывая по щекам слезы, пока его сердитая мать ведет за руку пустоту. Ее словам внимали лишь пара трупов пожилых людей. Они сидели, привалившись к решетке моста. Слепо таращились, уже зная ответы на все вопросы. По их лицам ползал рой мух, а над ними, такой же застрявший во времени, бил копытами воздух с трудом удерживаемый под уздцы бронзовый жеребец.

Я отвернулся. Почти пустая бутыль с виски взлетела на уровень моих глаз и снова я не смог решиться – то ли допить, то ли разбить ее.

Мир перешел на сторону на шизофрении, и я, по неизвестным мне причинам - один из немногих, не прошедших таможенный контроль - мог быть только свидетелем.

- Я подвезу тебя, Сусанин, - хрипло сказал Тая. Она шагнула, оказавшись в поле моего зрения. Майка защитного цвета туго обтягивала тяжелую грудь без лифчика. Шорты на ней были такими короткими, что я вообще не сразу обнаружил их наличие. Прищурившись, она разглядывала меня, настраиваясь на отказ. Ослепительно белые на солнце колюче топорщились короткие волосы.

- Куда? – спросил я у бутылки.

- А куда ты хочешь? – вместо бутылки отозвалась Тая.

- Домой.

- Поехали, - девушка пожала плечами. Она сделала это так буднично, как будто ей было по плечу завести свой байк и перенести нас через… время? Эпидемию? Апокалипсис? Усадить меня на заднее сидение, форсировать двигатель, рвануть по Невскому, заполняя уши города рокотом.

И вернуться туда, к началу.

Или наоборот, пропустив все, вкатиться сразу в печальный конец.

Мне было все равно.

Шугая голубей и собак, мы промчались по Дворцовому, повернули направо, виртуозно вписавшись в узкое пространство между двух перегораживающих проезжую часть туристических автобусов. У спуска на набережную толпилась стайка китайцев. Высохшие как щепки, они, тем не менее, весело переговаривались.

Я старался не смотреть по сторонам. Я не мог больше видеть их – застрявших в майском субботнем дне. Довольных, улыбающихся, со смехом спотыкающихся об умирающих и трупы. Грязных, в ссадинах, с лицами, залитыми кровью, прижимающих к ушам темные экраны гаджетов, дергающихся в такт звенящей в наушниках тишины.

Тая остановила байк у одного из элитных отелей на набережной. Не говоря ни слова, она направилась к дверям, не спеша, давая мне возможность оценить две упругие полужопицы, оголенные шортами, на мой взгляд, практически неотличимые от трусов. У входа девушка оглянулась.

«Идешь?» - гордость не позволила ей задать мысленный вопрос.

Я не стал испытывать ее терпение. Подошел, распахнул дверь. Сделал приглашающий жест. «Прошу», - из меня даже вывалились остатки галантности.

В холле, заставленном красивой мебелью, было прохладно. За стойкой стояла блондинка – администратор. Мы появились во внеурочное время, поэтому девушка нам не улыбалась. На испачканном потекшей тушью лице застыло деловое выражение. Ее пальцы порхали по клавиатуре, в который раз выбивая на темном экране послание, которое некому было получать… Да и отправлять, по сути, тоже.

Мы поднялись на последний этаж, в номер-люкс. Круглая кровать занимала почти всю комнату, заполняя пространство между стеклянным потолком и окнами от пола до потолка. Вид открывался впечатляющий. Отсюда все выглядело по-прежнему. Нева, подгоняемая усилившимся ветром, катилась к Балтийскому морю, на противоположном берегу радостно вздымал в посеревшее небо зеленые колонны Зимний дворец.

Тая прижалась к моей спине, порывисто, страстно, практически не оставив зазора между нашими телами. Впервые за долгое время, я почувствовал себя спокойней.

- Ты здесь обитаешь? – спросил я, не шевелясь. Боясь потревожить не девушку, а свое состояние покоя.

- Я обитаю везде. Пить будешь?

Я не знал ответа на этот вопрос. Тая выскользнула из-за моей спины, заслонив мне вид из окна.

- Так будешь?- повторила она. Открытый взгляд ее серых глаз мазнул меня по лицу, задержался на губах, скользнул по шее и нырнул в отвороты рубахи. Тонкие руки вспорхнули и опустились на мою талию. Я потянулся к ней губами, но она мягко отстранилась.

- Пойдем, Макс. – Она взяла меня за руку и повела в ванную комнату – огромную, с заполненной водой джакузи, стоявшей в центре. По пути я пытался перехватить инициативу, но Тая настойчиво пресекла мою попытку.

- Не надо ничего делать, - шепнула она. Потом, спохватившись, добавила: - Пожалуйста.

Тая остановилась. Расстегнула пуговицы на моей рубашке, неторопливо сняла ее. Та же участь постигла и мои шорты. С той лишь разницей, что мне пришлось задрать одну ногу за другой. Не скрою, вид коленопреклоненной блондинки задел меня за живое. Она подвела меня к краю джакузи, встроенной в пол. Тонкие и сильные пальцы зацепились за резинку последнего предмета одежды, оставленного на мне. Тая задержалась, вопросительно заглянув мне в глаза. Я промолчал, чувствуя, как медленно ползут по ногам мои плавки.

Теплая бурлящая вода безропотно приняла меня, разгоряченного, в свои объятия. На берегу, на мой взгляд, не вкладывая ничего эротического в свои движения, раздевалась Тая. Хорошая фигура, выдающаяся грудь с непропорционально маленькими сосками, чисто выбритый лобок. Ее тело покрывал ровный загар – то ли уже умудрилась перехватить солнца, то ли оно досталось ей в наследство от прежних времен.

Не знаю. Вполне возможно, она собиралась продолжать свои игры. Но я уже шагнул к горизонту, где имело значение только настоящее. Девушка не успела войти в воду, когда я одним движением ухватил ее за затылок, притянул, подмял под себя, залепив рот долгим, болезненным поцелуем…

… - Послушайте же меня! Все это было не раз! Науке, по крайней мере, известны пять случаев! Вдумайтесь! Пять! Пять случаев, когда вымирал господствующий вид! Сначала беспозвоночные…

- Нинка, ты, что ли, избранная? Да с такими избранными я срать рядом не сяду!

- А я говорю: у чёрта! Готова поклясться, что та задница, где мы все с вами сидим, и есть те самые кулички!

- Пока не упокоимся в могиле. Все! В одной общей могиле! А Колюня сверху ковшом, экскаватором…

Дискуссия в концертном зале отеля «Санкт-Петербург» рисковала скатиться к примитивной драке. У Семеныча на красном носу блестел пот, Сан Саныч брызгал слюной, как щитом прикрываясь научными гипотезами. Василий Федорович грудью напирал на Софью Михайловну, щедро субсидируя свою речь матюгами. В углу, наблюдая за баталией старичья, веселилась молодежь. Предусмотрительно отвел подальше свою паству Султан. Только Вера по-прежнему далекая, сидела в углу, слушая лишь то, что упиралось в ладони, скрещенные на животе.

И было явление Христа в народе – в боковом проходе возник Колюня. Замер, подслеповато разглядывая собравшуюся публику. Худой, с острым носом и ввалившимися в лысый череп глазами, он посмотрел на меня и кивнул в сторону выхода.

Я двигался навстречу Колюне между рядами, когда ко мне решительно подался Гопник.

- Ты, это, Сусанин, - сквозь зубы выдавил он, приглаживая волосы, собранные в хвост. – Разговор есть.

- Сейчас? – удивился я. На моей памяти Гопник не обращался ко мне никогда.

- Ну, как бы, да.

- Пять минут тема подождет?

- Пять подождет, - согласился он и отчего-то насупился.

- Хорошо. Я сейчас подойду. Поговорим.

У выхода в неяркий осенний день меня поджидал Колюня.

- Там это, Сусанин, - без предисловий начал он, - что-то не так с этими покойниками. Посмотришь? Сил моих больше нет.