Путь к свободе

Глава 10. Посвященные

Над головой сияли и перемигивались молочно-белые звезды. Темное небо щедро усыпано ими, наверное, даже сами боги не знают их точного количества. В городе такого не увидишь…

Я дернулась и взвыла. Похоже, застряла намертво. Угораздило же — волосы зацепились за ветки.

А как хорошо всё начиналось! Затолкав страх поглубже, я влезла в таверну и прихватила с собой пару «трофеев» — моток полусгнившей веревки и факел. С помощью «огненной воды», особого зелья, от капли которого могло загореться почти что угодно, зажечь факел труда не составило и поход в лес посреди ночи перестал казаться самоубийством.

Спустя два часа блужданий я вышла к небольшой запруде. Рыхлая почва и пологий склон меня не смутили, жажда буквально толкнула вниз. И вот он, результат — нога подвернулась, и я плюхнулась прямо на дно оврага.

Нет, бесспорно, вид отсюда волшебный, но выбираться всё же нужно.

Я выхватила кинжал, потянулась к затылку, взмах — и хватка исчезла. Уже через минуту я сидела на берегу и слепо шарила ладонями по траве.

Где этот проклятый факел? Уронила, когда падала? Потрясающее везение, ничего не скажешь!

Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Ежась от прохладного ветра, я сняла рубашку, отрезала кинжалом оставшиеся сухими рукава и верх. Намотала ткань на палку, пролила несколько капель «огненной воды» и осторожно покрутила самодельный факел.

Ну, могло и хуже получиться. Главное, что не придется брести в кромешной темноте.

Не понимаю, какие идиоты построили деревню в подобном месте: метрах в тридцати от домов земля начала ощутимо проминаться под ногами, а через полкилометра и вовсе превратилась в сплошное болото. Не хочу загадывать, но думаю, спустя лет сорок тут всё уйдет под воду.

От любого шороха я вздрагивала и тянулась к мечу. Обычно лес полон звуков даже ночью: хищники выходят на охоту, стрекочут насекомые. Тишина же этого леса оглушала.

Ориентируясь исключительно на слух, я вскоре вышла к быстрому ручью. Пока в чаши набиралась вода, с помощью меча я вырезала несколько кусков коры и долго ровняла их. Затем положила кору на одну чашу и поставила сверху вторую.

Тяжеловато, конечно, зато левая рука свободна. Остается надеяться, что обратный путь будет без приключений.

Старейшина всегда говорил: нередко жизнь спасает не сила, а предусмотрительность. Пока шла, через каждые три метра я отмечала кинжалом знаки на низко свисающих ветках и сейчас всматривалась в черточки на шероховатой коре, собираясь повернуть вправо или влево.

Как ни странно, обратно я пришла гораздо быстрее. В деревне ничего не изменилось — так же кружились зеленые огоньки, мертвецы бродили меж домов как сонные мухи, только в разбитом храмовом окне горел свет.

Поход за водой отобрал последние силы. Молча потушив факел и поставив перед растерянным фаратом чаши, я растянулась на холодном полу и прикрыла глаза всего на миг.

Спать, как же хочется спать!

Кажется, я что-то говорила, перед тем как свернуться клубочком в мокрой одежде и уснуть.

Мне снился город, по улицам которого ходили счастливые люди. Никто не работал, не стоял в вечных очередях. Ни одного недовольного лица, кругом лишь улыбки. Я прекрасно видела улицы и людей, однако не стояла среди них — всё я видела с высокого холма за краем города.

Просыпалась медленно, то открывая глаза, то закрывая их и вновь проваливаясь в сон. Наконец я, зевая, приподнялась на локтях и огляделась.

Фрид сидел неподалеку и что-то помешивал в небольшой чашке. Терпко пахло травами, на алтарном камне сушилась помятая карта, одежда на мне была абсолютно сухая, а с плеч от движения сполз плащ.

— Долго спала? — спросила я, зевая и усаживаясь напротив парня, — Вроде я говорила во сне, нет?

— Не больше двух часов, — Фрид протянул мне кубок с водой, — Ничего важного не разболтала, просто послала меня подальше, когда я попросил поискать ещё посуды. Отдохнула немного?

— Если только немного. Я с удовольствием ещё бы поспала…

И поела бы. При мыслях о еде рот наполнился слюной. Вся наша еда осталась во второй сумке, ушедшей на речное дно. Лес вокруг мертвее обитателей деревни, не знаю сколько придется идти, чтобы наткнуться на хоть какую-нибудь дичь. Да и охотник из меня…

Чтобы отвлечься от мыслей о еде, я умылась и тщательно вымыла руки в чаше, на которую указал фарат. В отражении увидела помятое расцарапанное лицо и новую стрижку — захотелось плюнуть.

— Пока ты спала, я не только приготовил мазь, но и вспомнил легенду, — Фрид вернулся к методичному помешиванию светло-салатовой смеси, — В ней говорится о людях, которые поклонялись Амриэль многие годы, но однажды отказались от веры. Разгневанная богиня тоже отказалась от них и после смерти они не смогли уйти в её царство. Так и остались бродить по земле, и нет им места ни в мире живых, ни в мире мертвых.

— А за нами они почему гонялись?

— Они нападают на тех, кто их боится, — парень выразительно посмотрел на меня, — И на раненых. То ли их привлекает запах крови, то ли возмущает близость раненого к царству богини.

— То есть, если я без страха и без каких-либо ран пройду мимо, мне ничего не будет?

— Не будет. Тогда они гнались за мной. Возможно, все они были посвященными. Иначе такой поступок Амриэль я не могу объяснить.

Посвященные Амриэль. Сегодня редко можно встретить человека, посвященного богине смерти. Дурная примета и всё такое… Наверное, в те годы к этому иначе относились.

Родители, которые приводят детей на обряд посвящения, выбирают им не только бога-покровителя, но и дальнейшую судьбу. После обряда ребенок получает медальон со знаком своего бога и с этого момента посвященный должен жить по установленным правилам, взамен получая покровительство и помощь. Правила у каждого свои — например, посвященным богини Лии нельзя брать в руки оружие.

— Давай помогу, — сказала я, забирая у парня чашку, — Только объясни, как наносить.

— Как обычно. На лицо и на руки. Только в глаза не попади.

Я фыркнула, зачерпнула немного мази кончиками пальцев и провела по кисти.

На кожу смотреть больно: вся красная, покрытая волдырями. Фрид запрокинул голову, зажмурился. По прокушенной губе потекла капелька крови.

Не потребовалось много времени, чтобы полностью сосредоточиться на обрабатывании ран. Ожоги покрывали руки до предплечий, фарат никак не помогал и, пытаясь покрыть лекарством каждый сантиметр обожженной кожи, я двигалась всё ближе и ближе.

В любой момент я была готова выхватить кинжал и отбить внезапную атаку, однако случилось непредвиденное. Я устала ждать удара каждую минуту.

Фрид столько раз спасал меня, стремясь заслужить признательность… Я должна доверять ему. И, увы, я уже ему доверяю — приходится заставлять себя следить за каждым движением, раньше это происходило само собой. Теперь же стоит фарату повернуться или дернуться, и я не хватаюсь за оружие. Это плохо, очень плохо.

Давно пора понять: он зависит от меня больше, чем я от него. Я всё ещё могу бросить его в деревне и уйти. Интересно, он именно об этом постоянно думает? Если я мысленно проигрываю сцену с ударом в самый неподходящий момент, то он, наверное, представляет как остается один.

Что ж… Я выдохнула и подцепила пальцами новую порцию мази. Фрид доказал, что я нуждаюсь в его помощи. И без меня фарат не доберется до Бепаса. Сейчас я для него — опора. Он для меня — щит. Недоверие может привести к смерти одного из нас.

Пальцы касались высоких скул, лба — высушенная покрасневшая кожа обжигала. Когда коснулась подбородка, Фрид вздрогнул, зашипел сквозь сжатые зубы, я подалась вперед и осторожно подула на рану.

В этот момент между нами проскочила маленькая молния.

И что это за…? Я протянула руку и, не встретив сопротивления, поднесла к свету медальон на длинной цепочке, что висел на груди парня.

Заметила я его давно, но не придала особого значения — кому ещё из богов может быть посвящен фарат как не богине войны?

Вот только символ был другой.

Понятно, из-за чего от медальонов летят искры — нет в мире ненависти сильнее, чем ненависть наших богов к друг другу.

Искусство и война. Эгва и Лереас.

— Но почему?

— Я не хочу это обсуждать.

— Поэтому тебя выгнали из Дроума? — не сдавалась я.

— Да.

Он — посвященный Лереаса! Насколько мне известно, за одно упоминание имени этого бога фараты должны были казнить Фрида. Или его не выгнали, а он сам сбежал, спасаясь от смерти?

— Чтобы быстрее зажили раны, мне нельзя двигать руками часов десять. И нагревать кожу тоже нельзя, поэтому можешь забрать плащ, — парень кивнул сначала на плащ, затем на серебряный кубок, — Там зелье от простуды, но не совсем обычное. Простому человеку я бы не дал такое.

— Побочные эффекты?

— Нет, просто слишком концентрированный состав. Большая нагрузка на сердце. Но это зелье может вытаскивать с того света самых безнадежных. Проблема лишь в том, что на него ушли почти все наши запасы.

— А тебе такое поможет?

— Хуже не сделает. Полностью, конечно, не излечит, зато может ускорить регенерацию.

Я сделала два глотка мерзейшей на вкус жидкости и протянула наполовину пустой кубок фарату.

— Тогда пей.

Фрид посмотрел на меня как-то странно, однако спокойно позволил влить себе в рот остатки зелья. Поерзал, устраиваясь. Когда я повернулась в следующий раз, он уже спал.

Мне же внезапно стало зябко. Закутавшись в плащ до подбородка, я легла возле алтаря и уставилась на дрожащее пламя.

Противное зелье по ощущениям застряло где-то в глотке и не могло никак провалиться дальше. Мышцы против воли расслабились, напади на меня сейчас наемник и он встретит не достойный отпор, а поток ругани, ибо на большее моих сил не хватит.

Проигрывать ненавижу. Правда, когда пришел сон, противиться я не стала и сдалась без боя.