Пустая шкатулка и нулевая Мария. Книга 1

Я должен положить конец «Комнате удаления» и вернуть обычную жизнь.

Так что может мне помешать? Что станет преградой в худшем случае? Какое такое непреодолимое препятствие? Будет так же трудно, как пройти по канату, натянутому между крышами домов? Надо прожить один и тот же день миллион раз?

Думаю, нет. Тогда бы стало очевидно, с чем имеешь дело. Какая бы трудность ни возникла на пути, у меня сколько угодно времени, чтобы узнать, как с ней справиться.

И поэтому самое худшее — не знать, что за препятствие перед тобой. Ведь если не знаешь, что нужно преодолеть, ты просто не представляешь, что именно надо сделать. Только в «Комнате» время не течет, а значит, утверждение, что времени сколько угодно и решение придет само, тоже неверно.

И вот теперь… кажется, именно тот случай.

— Ты чего, Хосии? Странный, блин, какой-то… — с легкой улыбкой заговорил со мной Харуаки.

Первый урок только закончился, была перемена, но из класса выйти еще никто не успел. Как и всегда, на своем месте сидела Моги… Как и всегда, в классе были все тридцать восемь учеников.

Я пытался понять, почему те, кого вроде бы «удалили», снова здесь, но по какой-то причине забыл почти все из прошлого раза. Мне казалось, мы нашли что-то, но вспомнить, что конкретно, никак не получалось.

Ну и ладно. Это еще нормально.

Если мы в прошлый раз откопали что-то значимое, то наверняка и в этом повторе доберемся до фактов. Конечно, странно, что удаленные одноклассники вернулись, но, по правде говоря, моя задача от этого вообще не меняется.

Проблем быть не должно.

— И все-таки какая сегодня скукотища… Ничего новенького! — выдохнула Коконэ.

Ничего новенького?..

От слов Коконэ что-то разболелось в груди.

Поверить не могу! Нет, не хочу верить! Не хочу принимать. Особенно теперь.

— Дайя, — позвал я старосту в надежде, что хоть он мне поможет, и Дайя повернулся ко мне. — Не слышал, случайно, к нам переводить никого не собираются?

Я надеялся хотя бы на кивок, но…

— А? О чем это ты?

Дайя только нахмурился: похоже, он ничего об этом не знал.

Значит… Ая Отонаси уже «удалена».

И что делать?

Искать виновника. Но как? Нужно достать шкатулку, разбить ее или что?

Я собирался делать все вместе с Марией, но теперь я остался совсем один. На самом деле я всегда целиком и полностью полагался на нее, и, когда Марии не стало, мне даже в голову не шло, что следует предпринять…

— Слушай, а какая разница, обычная это жизнь или в этой самой «Комнате»? — не понял проблемы Харуаки, когда я решил с ним посоветоваться.

Я не знал, что делать, поэтому на большой перемене направился в первую очередь к Харуаки. Стоило мне закончить, как он пришел к этому выводу — недолго думая.

Харуаки я знаю хорошо: он ответил так не потому, что не верил в мою бредовую историю, а…

— Какая, говоришь, разница?..

— Да блин! Типа считаешь, что не верю тебе? Ну лады, давай считать, что мы типа в этой «Комнате». Ну и чё в этом такого? Чем жизнь тут отличается от обычной жизни, которую ты хочешь вернуть?

— Чем отличается? Да они совсем…

— Ваще не отличается, ага? Я же типа тут, хотя ты говоришь, что не-а, мы с ребятами исчезли. Но ваще-то, никакой Аи Отонаси сроду не было в классе. То есть, прикинь, все вернулось на круги своя, так?

Вернулось на круги своя?

Наверное…

Да, если бы не было «Комнаты», я бы не встретился с Марией.

По правде, Марию никто не знает — и это понятно, ведь Ая Отонаси никак не связана с классом «1-6».

Может, тогда все было сном? И Ая Отонаси — лишь моя выдумка?

Не знаю… Но сегодня все еще второе марта.

— Здесь, в «Комнате», бесконечно повторяется второе марта. Ты что, считаешь, это обычная жизнь? — Я был уверен, что Харуаки тут же со мной согласится.

Однако…

— Не, я думал об этом… — помотал головой Харуаки.

То есть ответил так скоро и естественно, что я чуть рот не разинул. Он и сам заметил, какое впечатление произвел, поэтому с неловким видом зачесал затылок и продолжил:

— Не, я понимаю, о чем ты, но ты напрягаешься разве не потому, что сам в курсе повторов? Ну жил ты обычной жизнью, которая, ну, типа состоит из постоянного «одного и того же», все дни — ваще одинаковые. Только ты типа не замечаешь — не? Ну чисто никогда? Я вот — нет. Ниче такого не чувствую. Вот все, что идет как всегда, и есть для меня типа обычная жизнь, даже если это «Комната удаления».

И ведь… так и есть.

Мне тревожно как раз потому, что я знаю о «комнате». А не знал бы — и сам ни о чем бы не думал… Да, не знал бы о «Комнате» — и проблем бы никаких не было. И пусть день повторяется, я все равно буду радоваться ему, как и любому другому дню в своей скучной обычной жизни. Просто проведу его, не вспоминая чью-либо печальную историю. Да, точно проведу — беззаботно и счастливо.

И всего этого я лишился из-за простого высокомерия.

— Кажись, Хоссии, ты вдуплил. И чё теперь будешь делать?

— Ага. И точно знаю, как поступить.

— Серьезно?.. Ну тогда… — Харуаки остановился на полуслове, и я обернулся — позади стояла Моги.

— Что такое? — спросил я.

— Я украду Кадзуки на пару слов? — обменялась с нами взглядами Моги.

— Ну, мы вроде как все порешали, да, Хосии? Если нужен буду — спрашивай.

— Да, Харуаки, спасибо.

— Рад помочь, — попрощался Харуаки и ушел.

Но зачем я понадобился Моги? Кажется, она специально искала меня?

Я повернулся к ней и подумал: какая же она все-таки красивая! Но стоило мне об этом подумать, как я тут же понял, что не могу больше смотреть на нее, и отвел глаза. Некоторое время мы просто стояли и молчали. Я ждал, когда она заговорит, но она все не начинала, а только сердито хмурилась.

— Хочу спросить кое-что. Может, прозвучит странно, но ты ответь. Не задумываясь.

— А… Хорошо, — кивнул я.

Моги напряглась — явно набиралась храбрости, — но довольно быстро решилась и заглянула мне в глаза:

— Я — Касуми Моги?

А?..

Вопрос меня так ошарашил, что я даже не успел хорошенько его обдумать и уставился на нее — наверняка с озадаченным лицом. Видимо, от этого Моги стало неловко, и она отвела глаза.

— Кхм, Моги?.. У тебя что-то с памятью?

— Понимаю, как странно это прозвучало… но все же ответь на вопрос.

— Ну конечно, ты — Касуми Моги… — А вот будь это обычная жизнь, мне бы не пришлось так отвечать.

— Вот как… — пробормотала Моги. Ее голос звучал немного грустно. — Ты, наверное, не поверишь, поэтому приготовься. Я… — Моги, та самая Касуми Моги, в которую я влюбился, вдруг выдала то, что никак не могло уложиться в моей голове: — Ая Отонаси.

— Чего?.. Ая Отонаси?.. Моги, так ты… Мария? Как же так?! — Я совершенно растерялся, но Моги настаивала:

— Да, я — Ая Отонаси, но вы все почему-то зовете меня Касуми Моги. Да, я выгляжу иначе, у меня и голос другой, и вы почти меня убедили, но… но все-таки я точно Ая Отонаси, — произнесла Касуми Моги, глядя мне прямо в глаза.

Да… Ее голос и внешность скорее подходят Ае Отонаси, но…

— Гм… слушай, может, у тебя раздвоение личности, как в манге какой-нибудь? И как раз сейчас в тебе другая личность?

Идея дурацкая, если честно, но хотя бы в рамках здравого смысла.

— Уже думала об этом. Но тогда непонятно, почему ты не заметил, что мой характер изменился и почему я вспомнила имя Аи Отонаси, согласен?

Ну да, я ведь не обращался к ней как к Ае Отонаси.

— Тогда как так получилось, что ты стала Моги?

— Я и не стала, а просто заняла ее место. Как же объяснить?.. Ладно, ты ведь понимаешь, что если я — Ая Отонаси, то в этом двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят шестом повторе Касуми Моги просто нет?

Я кивнул.

— Ее не стало, и место пустует. Я ведь говорила, что раньше становилась новенькой не по своему желанию? Наверное, из-за того, что в этот раз для меня появилось другое свободное место, я и не стала новенькой.

Как-то… спорно.

— Но ведь не только я… Не могли же все одноклассники спутать тебя с Моги?

— И в этом действительно проблема. Впрочем, пока я размышляла об этом, пришла к ответу на другой вопрос. Поскольку владелец пережил все двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят пять повторов, его характер наверняка изменился, но этого никто не заметил.

Наверное, так и есть.

— Думаю, в «Комнате» есть какое-то правило, из-за которого окружающие не замечают перемен во владельце. По крайней мере, перемены никак не влияют на изначальные отношения. Владелицей оказалась Касуми Моги, но она почему-то исчезла, а ее место заняла я. Правило сработало, поэтому никто и не заметил, что у меня и внешность, и характер Аи Отонаси.

Объяснение Моги казалось в целом понятным.

Если эта девушка и правда Мария, то надо радоваться. Наверное. Но правда ли она Мария? Даже не знаю, что и делать. Конечно, если она — Мария, то просто поведет меня за собой.

Вот только…

— Не верю.

Пока что я не готов это принять.

У Моги округлились глаза: так она удивилась, что я возразил ей.

— Понимаю, сложно поверить, но не нужно меня отталкивать.

В ответ я лишь прикусил губу.

— А, вот как… Ты просто не хочешь принять правду. Ни в какую не хочешь признавать, что Моги оказалась владелицей шкатулки. Понимаю. Ты ведь…

— Перестань! — не задумываясь, выкрикнул я.

Да, я не хочу в это верить, но дело не в том, что Моги — владелица. Не могу поверить во все это, потому что…

— Я люблю Моги… — кое-как выдавил из себя я.

— Знаю. — Она приподняла бровь, показывая, что это можно было и не говорить.

— Поэтому… Моги не может быть Марией!..

Я сжал кулаки с такой силой, что у меня задрожали руки. Ложная Моги увидела это и, кажется, наконец-то поняла, что я пытался сказать. Она закрыла рот и широко распахнула глаза.

Я люблю Моги.

Даже теперь это чувство никуда не делось.

Даже когда… Моги стала вести себя как Отонаси.

Допустим, Моги не врет, но тогда, получается, что я просто посмешище — сам не заметил, как изменилась моя возлюбленная. Не заметил, как ее подменили Марией. И дело совсем не в ней, просто я не могу справиться с собственными чувствами.

Говорят, что любовь слепа, но не настолько же!

Моя вот оказалась фальшивкой.

Та самая любовь, которую я пронес через столько повторений, оказалась подделкой.

И поэтому я не могу принять… не могу понять, что девушка передо мной — Ая Отонаси. Стоит мне с этим смириться, и моя любовь исчезнет.

— Я люблю Моги! — выкрикнул я, словно собрался объявить кому-то войну.

Ложная Моги молча опустила глаза.

Признание — просто кошмар. Я ведь и не подумал о чувствах той, что стоит передо мной. Я вообще признался только для того, чтобы и дальше отрицать неприглядную действительность.

Я сжал кулаки крепче, мне оставалось сказать лишь одно:

— Если ты, Моги, — Мария, докажи!

Она не сразу решилась посмотреть на меня, но, собравшись с силами, все-таки подняла глаза.

— Ну хорошо, — ответила ложная Моги, и только от ее решительного тона я заколебался. — Кадзуки, даже если ты сдашься «Комнате», моя цель не изменится. Сначала я думала оставить тебя, но теперь не хочу. Не хочу, чтобы чувства заставили тебя сдаться.

Она взяла меня за руку, и я невольно посмотрел ложной Моги в лицо — она ответила мне долгим взглядом.

— Поэтому сейчас я покажу тебе. Покажу, что я — Ая Отонаси.

Она потянула меня за руку и почти приложила мою ладонь к своей груди.

— Ч-что?..

— Я — шкатулка, — выдохнула ложная Моги. — Так что я не могу быть Моги, ведь она — человек.

— И твое желание до сих пор исполняется, да? С Моги то же самое! Даже если покажешь мне шкатулку, это все равно не доказательство!

Она помотала головой:

— В сказках феи обычно исполняют только одно желание, да? Наверняка, когда слышал подобное, думал: а почему бы не загадать еще больше желаний?

Я кивнул. И правда думал, что именно так можно исполнить бесконечно много желаний.

— Стыдно сказать, но мое желание почти такое же, — с самоиронией продолжила ложная Моги. — Мое желание — исполнять чужие желания. Я стала тем, кто воплощает в жизнь желания других.

— Это…

Все равно что стать шкатулкой.

Дурное желание, откровенно говоря. Если так, то к чему самоирония?

— Но я не смогла всем сердцем поверить в то, что это возможно. Так что шкатулка исполнила мое желание только отчасти. Люди, использовавшие меня как шкатулку, исчезали. А все потому, что шкатулка поймала меня на вере в то, что в жизни желания не могут воплощаться просто так.

Для меня это было ударом. Да сколько шкатулкам нужно испортить судеб?!

— Кадзуки, я дам тебе прикоснуться к своей шкатулке, и ты поймешь, кто я такая. Так ты наконец-то перестанешь спрашивать о всякой бессмыслице.

Она раскрыла мою ладонь и положила себе на грудь.

Я почувствовал… биение сердца.

И в этот миг…

— О…

Я оказался на морском дне. И все-таки там было светло: как будто солнце потонуло вместе со мной. Я завороженно разглядывал глубины вокруг. Красиво. Но холодно. Не могу дышать.

И все кажутся счастливыми. Счастливыми. Счастливыми. Здесь, на самом дне. Они играют с рыбами, задыхаются, раздуваются, леденеют, плющатся от давления и улыбаются. И все здесь бессмысленно. Полный беспорядок. Как в кукольном домике, бумажном театре, комедийном спектакле… Все, все играли трагикомедию.

Там кто-то плакал.

Да, в окружении людей, которые весело смеялись над ним.

«Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!»

Я замотал головой: нет, это все мое воображение. Просто воображение. Я ничего не вижу, нет.

Но тут я кое-что понял. Да, я понял человека, который плакал в толпе, хотя и не мог испытать его чувства.

Там — безнадежное одиночество.

И вот я вернулся с морского дна — ложная Моги отпустила мою руку.

Я медленно отнял ладонь от ее груди и без сил упал на колени.

И в ту же секунду почувствовал на щеках слезы.

Не могу больше! Теперь, когда мне показали все это, остается только признать…

— Это — моя шкатулка, «Поддельное счастье».

…девушка предо мной — Ая Отонаси.

Но ведь у Моги тоже есть шкатулка? Да, есть, но это не причина не признавать Марию. Да и не нужно никаких причин. Ведь я, оказавшись в шкатулке, все и так понял, все ощутил на себе. Я понял, что передо мной Мария.

Наверное, она никому не хотела показывать шкатулку, но все-таки позволила мне прикоснуться.

Чтобы я не сдавался «Комнате удаления».

— Прости, Мария…

В ответ она улыбнулась и покачала головой.

Ненавижу… Ненавижу собственную любовь.

Я понял, понял, что эта девушка — Ая Отонаси, но все равно мои чувства к Касуми Моги не изменились. Я увидел ее улыбку — и она показалась мне бесконечно милой. Моя любовь никуда не исчезала и чертовски сбивала с толку.

Я все плакал. Как сильно я запутался в своих чувствах?

— Кадзуки, — позвала меня Мария.

— А?

И тут она сделала нечто такое, во что даже трудно поверить.

Она обняла меня.

Я все чувствовал, но не мог понять одного: почему?

Совсем на нее не похоже. И объятия какие-то странные, очень неловкие.

— Только ты вспомнил, как меня зовут, — начала Мария, и я ничего не понял из ее слов. — Если б не ты, я бы осталась совсем одна. Не знаю, как это правильно выразить, но ты… всегда поддерживал меня, даже в те разы, когда я считала тебя владельцем, поэтому… — до меня наконец дошло, что она пытается сказать, — сейчас моя очередь помогать тебе.

Мария прижалась еще ближе. Она говорила действительно серьезные, очень сильные вещи, но в ее объятиях силы не чувствовалось — скорее мягкость в каждом жесте.

— Хотя бы теперь, пока ты любишь меня, я буду к тебе добрее.

Я… не знаю.

Не знаю, к кому я испытываю привязанность: то ли к Касуми Моги, то ли к Ае Отонаси, то ли к ним обеим.

Знаю лишь то, что от этого мне хорошо.

— А…

Наверное…

Наверное, Мария совсем не хотела показывать мне шкатулку. Но и не хотела, чтобы я звал ее Касуми Моги. Она ждала, что я приму ее.

Но только я понял это, как решил, что задумываться о таком вообще не стоит, и невольно засмеялся.

— Хосии, так о чем вы с Касуми трепались? — спросил подошедший после уроков Харуаки и с ухмылкой легонько ткнул меня в грудь. — Призналась, ага?

— А… да нет…

Хотя и правда призналась. В том, что она — Ая. Получается, в каком-то смысле Харуаки прав.

— Как-то фигово звучит! Подозрительно! Да ладно, по серьезке, что ли? Блин, аж завидно! Касуми теперь такая милашка…

А, так вот оно что…

Я посмотрел на развеселившегося Харуаки и сразу понял, что делать дальше.

Хорошо, что мы снова встретились с Марией, только неясно, куда теперь двигаться, что делать, ведь владелица, Касуми Моги, пропала.

«Если нарвешься на Кадзуки Хосино, то нарвешься и на меня, бессмертного!»

На ум пришли слова Харуаки — когда-то он вот так пригрозил Марии. Ох и давно же это было, даже не уверен, так ли он вообще сказал.

Ну да, без его помощи не обойтись.

— Харуаки, помнишь, о чем мы недавно говорили? Есть еще кое-что, — вдруг добавил я, и он поначалу удивился, но затем, улыбаясь, кивнул. — В общем, помнишь, я сказал тебе, что понял, как поступить дальше? Так вот, я тогда забыл еще кое-что.

Я посмотрел ему прямо в лицо…

— Я… сражусь с «Комнатой удаления».

Вот так я и объявил войну.

Заявление вышло сильным, и у Харуаки округлились глаза.

— Гм, ну… ты чё, серьезно? Я ж говорил, что даже если это и «Комната», то ты ни фига не узнаешь, разницы же типа нет.

— Да, но я так не могу. Не могу не замечать, что эта «жизнь» не течет, не движется вперед.

— Почему?

— Потому что я… знаю об этом. Прямо сейчас.

Если бы я забыл, что живу в «Комнате», то, наверное, у меня бы и не было никаких проблем.

Но я уже знаю. Уже знаю, что эта жизнь — подделка.

Поэтому не в силах не замечать этого.

Может, это в каком-то смысле высокомерно. Пусть. Думаю, что все равно поступаю правильно, к тому же по-другому никак не могу.

— До конца не вдупляю, но типа есть какая-то причина так напрягаться?.. — неожиданно искренне поинтересовался Харуаки.

Причина?.. Причина, по которой я пытаюсь вернуть настоящую жизнь?

Я задумался. Да, моя привязанность к обычной жизни уж точно… какая-то нездоровая.

— Ну да, вопрос жизни и смерти… — пробормотал Харуаки.

Ага, точно, так и есть. На самом деле ответ очень простой.

— Эта причина… желание жить.

Похоже, Харуаки такого ответа никак не ожидал и широко распахнул глаза.

— Жить? Это как? Чё это значит?

— Сложно сказать… Представь, например, что ты совсем не готовился к проверочной, но все равно получил сто из ста — едва ли ты будешь долго радоваться, так? А если усердно учился, потому что очень хотел нормальную оценку, и в итоге получил сотку… вот тогда-то и обрадуешься по-настоящему, ага?

— Ну типа перед тобой две равноценные вещи, и ты будешь больше ценить ту, ради которой напрягся, а не ту, которая досталась без усилий. Как-то так.

— Так вот, думаю, хотеть чего-то — это и значит жить. Да, вот так, без преувеличений. Все мы когда-нибудь умрем, и наша смерть — результат. И, как по мне, страшно просто стремиться к такому вот результату.

— Да мы ж все когда-нибудь откинем копыта… Это точно.

— Мы сейчас живем в «Комнате удаления». Тут все бессмысленно, и я с этим никогда не смирюсь. Чтобы сохранить причину жить, я должен вернуть обычную жизнь. Вот поэтому я восстану против шкатулки — она уничтожила обычную жизнь.

Похоже, Харуаки и правда с интересом выслушивал мои откровения.

Ну… наверное, можно было обойтись без признаний — он бы все равно выручил.

— Поможешь, Харуаки?

Тот, не задумываясь, вскинул большой палец.

Вдобавок Харуаки предложил рассказать обо всем Коконэ и Дайе. И вот мы собрались впятером, расселись вокруг кровати в гостинице — той самой, куда мы ходили с Марией.

Устроившись, я все как на духу выложил Коконэ и старосте.

Мне думалось, что Мария будет против, заявит, что мы зря тратим время, но та довольно быстро согласилась, и пока я рассказывал, молчала, изредка меня дополняя. Наверное, ей все-таки было интересно услышать пару мыслей со стороны.

— Значит… Касуми на самом деле не Касуми, а Ая Отонаси, а настоящая Касуми — владелица, она и создала «Комнату удаления», а сейчас пропала… И неясно, что теперь делать? Если я правильно тебя поняла… Ничего не понима-аю! Не понима-аю! — Коконэ с громким «пуф!» бросилась на кровать. — Ох, как тут хорошо…

— А есть что сказать не о кровати?

— Да знаю я, что кровать тебя не волнует! — отозвалась Коконэ на мою колкость.

Надо же… Хоть и дурачится, а настроена серьезно.

— Я спрошу кое о чем?.. — подключился Дайя. — В этой «Комнате удаления», если мы и правда в ней, авария происходит в любом случае?

— Скорее всего, — ответила Мария.

Так… Дайя тоже заинтересовался?

— Что за тупое лицо, Кадзу? Что ты, как рыба, губами шлепаешь?

— А, да нет… Просто удивился, что ты так просто поверил в «Комнату».

— Да как в такое вообще можно поверить?

— Кхм?..

— Ладно бы ты один придуривался, но Моги тоже хороша: несет дичь с ну очень уверенным видом. Наверное, на то есть какая-то причина, но мне, честно говоря, думать об этом лень. Так что пока я решил представить, будто принял на веру весь этот рассказ о «Комнате удаления».

Это он так пытается сказать, что поможет нам?

— Ну и чё, Дайян? Да, авария типа снова случится. И чё теперь? — вернул нас к теме Харуаки.

— Да… Если авария произойдет еще раз, кто в ней погибнет? Ведь Моги здесь уже нет?

— Думаю… погибну я. Раз теперь заняла ее место, то, наверное, и в аварию тоже попаду.

— А типа только Касуми попадает под колеса? — спросил Харуаки.

— Нет, еще были те, кто хотел ей помочь. Я, Кадзуки и ты, когда пытался спасти меня. И не раз, кстати, а несколько сотен.

— Ого! Фига-а се! Несколько сотен?! Офигеть! Хотя… а чё бы и нет? Один и тот же человек одинаково порешает одну и ту же задачку.

— А перед этим ты почти всегда признавался мне в любви.

Мария как будто удивилась этим словам.

— Жертва ради возлюбленной… Крутяк! Ну не красавчик ли я?

— Честно говоря, тебе вообще не стоило влезать.

— Эй, не ж-жести!

— А ты поставь себя на мое место. Как думаешь, каково это — смотреть на жертву того, кто в тебя влюблен? На фоне твоего поступка я со своей целью — заполучить шкатулку — казалась себе такой гадиной. Хороший же ты выбрал способ разбить мне сердце.

— Ну да-а… — нахмурился Харуаки.

Но вряд ли он будет жалеть, — в конце концов, он, наверное, поступал правильно.

— Эй, Ая, сколько раз я тебе признался?

— Ровно три тысячи.

— Ух, фига я настойчивый…

— Ага, и все три тысячи раз тебя отшили! Просто немыслимо! Ты же чемпион по обломам! Хару, ты неисправим!

— Завали, Кири!

Весело им.

— Моги… Хотя нет, пока буду звать тебя Отонаси. Отонаси, почему Моги, зная, что авария произойдет, все равно оказывалась на том месте? — спросил Дайя, и Мария поморщилась.

— Видимо, очередное правило «Комнаты». Думаю, Оминэ, ты уже понял: я много раз пыталась не дать аварии случиться, — ответила она.

— Конечно, ты бы вряд ли с самого начала решила пожертвовать собой. Естественно, до тебя дошло только со временем. Хотя я все равно никогда бы на такое не пошел.

— Слушайте, а с чего мы вообще об аварии заговорили? Ведь пока не найдем Касуми, у нас ничего и не выйдет, так? — вклинилась Коконэ и задумчиво склонила голову набок.

После ее замечания Дайя с недовольным видом отвернулся.

— Уж больно биошумогенератор разошелся.

— Ха-ха-ха! Вот бы тебя, Дайя, тысяч двадцать раз грузовик переехал, — лукаво сверкнула глазами Коконэ.

— Ну и как же ты, Кири, собралась Моги искать?

— Ну… не знаю. Но ты, похоже, зна-аешь…

— Не-а.

— Да?.. Тогда кто позволил тебе с такой невинной мордашкой звать меня биошумогенератором? Может, тебе поменять фамилию с Оминэ на Сама-Невинность? Дайя Сама-Невинность — разве не прелесть?

— Но ведь не только я не знаю, остальные — тоже. Верно?

Мы встретились взглядами с Харуаки. Да, похоже на то. Знали бы — давно бы предложили.

— Вот поэтому нужно искать другое решение. Очевидно, что во всех повторах авария занимает особое место, так что стоит остановиться именно на ней. В целом как-то так. Теперь понятнее, госпожа Биочушегенератор?

— Ах ты… — От злости Коконэ заскрипела зубами: на этот раз ее «сделали».

— Если типа остановим аварию, то вроде чё-то и получится, так что надо напрячься, ага, Дайян? Это хотел предложить? — подытожил Харуаки, и Дайя кивнул.

— Да. Хотя если ее никак не избежать, то и пытаться смысла нет.

— Нет, — возразила Мария, — попробовать, наверное, стоит. Пока я была одна, у меня не получалось, но сейчас нас много, так что, может, как-то да выйдет.

— Думаешь, то, что нас много, сыграет роль? Сколько на ноль ни умножай, все равно ноль и останется. Разве можно что-то сделать с тем, что никак не изменить? — заспорил Дайя.

— Понимаю, что ты хочешь сказать, но считаю, что шансы есть, потому что условия поменялись. Ведь раньше я была Аей Отонаси, а теперь стала Касуми Моги. Выходит, теперь мы уже имеем дело не с нулем. А больше людей — выше вероятность успеха. Согласен?

Дайя скрестил руки на груди и на секунду задумался.

— Пожалуй, так, — наконец едва заметно кивнул он.

— Крутяк! Решено! Как-нибудь разберемся с аварией! Кто против? — спросил Харуаки.

Несогласных не нашлось.

Наступило утро. До аварии оставался какой-то час. Мы с зонтиками уже ждали на перекрестке.

Нашей с Харуаки задачей было, если понадобится, спасти Марию. Дело, конечно, опасное, но мы сами вызвались.

Что до Марии, то она собралась разыскать грузовик и сесть за руль. Решила, что так вряд ли попадет в аварию и умрет.

Мы все волновались, ведь понимали, что ошибиться нельзя. Накануне я не мог уснуть: тревога давала о себе знать. Из-за нее я несколько часов болтал по телефону с Марией. К тому же надо было уточнить у нее кое-что.

Я посмотрел на Харуаки — тот стоял близко-близко. В отличие от меня он казался спокойным: выражение лица точно такое же, как и всегда; уже много раз я заставал его таким в «Комнате».

Наверное, в этот раз мы наконец-то уничтожим ее…

И не важно, случится авария или нет.

— Харуаки, раз уж мы все равно ждем, не против поболтать?

— Чё за формальности? Выкладывай давай.

Я прислушался к стуку капель о полотно зонта и невольно поднял взгляд на небо.

— Это связано с Моги.

— С Касуми? Не с Отонаси, а типа с настоящей Моги?

Я кивнул.

— Я не говорил? Моги убила нас с тобой.

— Черт, что за жесть?.. — нахмурился Харуаки.

Я не скрывал этого — просто не мог вспомнить обстоятельства, пока снова не узнал, что Моги — владелица. Стоило вспомнить о ней, как меня осенило: я выудил из памяти весь прошлый повтор.

— И меня, и Марию, и Коконэ, и, наверное, тебя — всех нас убила Моги.

— Касуми? Грохнула нас? Но как?! На фига?

— Чтобы «удалить». Изначально «Комната» была миром, в котором все было бессмысленно. Даже гибель человека ничего не значила. Но если Моги убивала кого-то, он «удалялся». Наверное, она до того устала видеть некоторых из нас, что решила грохнуть.

Харуаки с серьезным видом кивнул. Мы уже рассказали ему и остальным, что такое «удаление» и что об «удаленном» все забывают.

— И это Касуми-то… Просто не верится. Хотя… ну, почти за тридцать тысяч повторов кто угодно свихнется! И Касуми типа тоже. Естественная фигня.

— Да ладно? Естественная? — переспросил я.

— Ну… да? Не, ну как ваще после стольких повторов остаться нормальным?

— Вот и я так думал. Но будет ли ненормальный убивать? Мне кажется, у него такой мысли в принципе не появится.

— Да? Считаешь, что у остальных должно быть такое же мнение?

Может, и нет, но мне все равно как-то не верится. Моги могла «удалять» людей, убивая их, как раз потому, что у нее была совесть. Вряд ли она сама, по своей воле, додумалась до такой жестокости.

— Харуаки, ты ведь три тысячи раз признавался Марии и несколько сотен раз спасал ее от аварии?..

— Ага, типа того. Но теперь уже фиг вспомню, как оно было.

— Да, но в итоге Мария только страдала от этого?

— А… Ну я ж не специально, — криво ухмыльнулся Харуаки.

— Марии стало больно, потому что даже бессмысленное, если повторить много-много раз, однажды начинает что-то да значить. Например, я думаю, что внешне вполне ничего, но если десять тысяч раз сказать мне, что я страшный, наверняка растеряюсь, перестану быть уверенным в себе. Даже если надо мной шутят.

— Ну, типа того.

— Поэтому за те три тысячи раз, что ты ей признавался, Мария точно тебя заметила — она же все-таки Мария. И когда ты потом объявил ее врагом, ей тоже было не все равно.

«Если нарвешься на Кадзуки Хосино, то нарвешься и на меня, бессмертного!»

— А теперь подумай: что, если кто-то посоветовал Моги убивать? В обычной жизни она бы и не подумала о таком, но когда «Комната» уже повлияла на нее, убийство могло показаться единственным выходом.

Харуаки кивнул.

— Ну да, переживать такое тяжко… Ну… почему бы и нет? Раз ничё вокруг не меняется, то убеждения и поступки человека — тоже. И он типа будет повторять одно и то же. Скажет один раз — скажет и тысячу.

— Верно. Но это еще не проблема — ведь это то же, что и несчастный случай, да? Однако… — я наконец перестал разглядывать пасмурное небо, — что, если бы кто-то намеренно словами или поступками загнал Моги в угол? — и перевел взгляд на Харуаки.

Я все смотрел на него, но ему, кажется, было все равно.

— А? А чё, так можно? — Харуаки ничуть не изменился в лице.

— Вполне. Например, такое могли бы провернуть мы с Марией, верно же? С Моги такое мог бы сделать тот, кто притворяется, что ничего не помнит.

Харуаки возражать не стал и промолчал.

— Я всегда думал, что тот, кто помнит, гораздо сильнее остальных. Чем больше знаешь, тем лучше, — очевидно же, да? Только все наоборот. Те, кто помнит, попадают под удар тех, кто забыл, и тех, кто притворяется, что забыл. Те, кто забыл, в безопасном тылу, а мы — на линии фронта, где нас очень легко достать.

Я тоже попадал под удар, когда моя возлюбленная говорила «давай завтра»… Хотя именно она в тылу не была.

— Может, кто-то бил по Моги с тыла? Он понимал, что она будет страдать, что не будет знать, как выпутаться, и тогда он подтолкнет ее к нужному решению — к убийству. И если так…

— Если так, то он типа управлял Касуми и значит ее соучастник, — мгновенно закончил за меня Харуаки.

Он не стал отрицать мои слова.

— Но и не факт, что он остановился только на Моги.

— Это как?..

— Ведь не только Моги была на передовой — еще и мы с Марией. В зависимости от того, чего он пытался добиться, он мог пытаться влиять и на нас. Или нет… Наверное, он и правда влиял на нас.

«Попробуешь меня грохнуть?» — вспомнил я чьи-то слова.

Кажется, я слышал их не раз и не два — они крепко засели в голове, точно какое-то проклятие.

Но и это не все. Еще тот человек пугал меня трупами.

Он признавался Марии, а потом жертвовал собой ради нее, хоть и называл ее врагом.

Вот что я вспомнил. Может, были и другие мелкие ловушки, которых я попросту не заметил.

Он постоянно бил по нам с тыла, при этом ничем не рискуя, а если результат его не устраивал, наносил удары снова и снова.

— Допустим, этот человек в какой-то мере даже управлял нами. Но если так, — я сглотнул, — то все, что происходит прямо сейчас, — его рук дело.

Харуаки не ответил. Из-за зонта я не видел его лица.

Молчание затягивалось. Стук капель уже казался каким-то ненормальным. И вдруг я услышал тихий звук. Я задумался, прислушался и понял, что это едва сдерживаемый смех.

Харуаки чуть повернул зонт, и я наконец увидел его: он смотрел на меня и смеялся.

— О, Хосии… ты чё, прикалываешься? Или это не прикол, а какая-то безумная теория? Да это ж нереально! В самом деле думаешь, что людьми управлять — как не фиг делать? Не, это, конечно, интересно, но, Хосии, ты так серьезно обо всем этом говоришь, — может, я зря поржал? Ох, но это и правда прикольно.

— Вот как. Наверное, стоит сказать конкретнее.

— Конкретнее?.. Ваще не знаю, что такому надо. Но даже если у него и есть цель, он точняк найдет путь попроще, — совершенно искренне сказал Харуаки.

— Да я вот тоже не знаю. Поэтому, думаю, стоит спросить у тебя.

— У меня?..

Скажу это, и пути назад не будет.

— Харуаки…

Но я уже давно решил, что не сдамся.

— …зачем ты загнал нас сюда?

Ответа не последовало.

Харуаки снова скрылся за зонтом.

Он так и не проронил ни слова. Наверное, просто не хотел говорить.

— Я уже не очень хорошо помню, но мы подружились давно, еще когда я только-только поступил в эту школу, а уж потом ты познакомил меня с Коконэ и старостой. Без тебя моя школьная жизнь, наверное, была бы совсем скучной. Я обязан тебе всем, — заговорил я. — Да, мы дружим даже меньше года, но…

— Типа не знаешь, норм или не норм так поступать?

Я покачал головой, но Харуаки, наверное, не увидел.

— Я многого не знаю. Но я точно уверен в одном, ошибки быть не может, — приготовился высказаться я. — Харуаки Усуй никогда бы не загнал нас в ловушку.

Наконец я увидел его: он смотрел на меня во все глаза.

— Поэтому… — Теперь я был готов произнести последние слова.

— Поэтому… признавайся, кто ты такой?

«Как-то фигово звучит! Подозрительно! Да ладно, по серьезке, что ли? Блин, аж завидно! Касуми теперь такая милашка…» — вроде обычные слова.

Но кое-что в них было не так.

В «Комнате» есть такое правило: люди не замечают перемен в Моги. Никто и не заметил, как Моги подменили Аей Отонаси. Но тогда как… как?

С чего бы Харуаки замечать, что Моги «теперь милашка»?

Была и другая странность. Харуаки «удалили» — я его забыл. Но потом все равно вспомнил.

Это лишь предположение, но, может, я не забыл Харуаки насовсем потому, что в нем, кроме него самого, был кто-то еще?

Ну, едва ли хоть что-то из этого доказывает мою теорию.

Но это уже и не важно.

«Загадаешь желание?»

«Это шкатулка, которая исполнит любое желание».

Слова принадлежат тому, кто способен становиться любым. Кто похож на всех — и ни на кого в частности.

— Что тебе нужно?!

И я назвал его имя.

Назвал имя того, кого никак не мог вспомнить. Того, кто дарил шкатулки.

Его зовут…

— О.

И только я его произнес…

— Ха-ха.

…как лицо Харуаки исчезло.

Нет, внешне ничего не поменялось. Но в этой улыбке не было Харуаки — передо мной стояла лишь подделка, похожая на него.

Наконец я увидел того, кто все это время следил за нами.

Увидел О.

— Ну надо же! А ведь этого имени, кроме владельца шкатулки, вспомнить никто не мог. Удивительно…

— Ты был неосторожен.

— Неосторожен? — О, похоже, искренне удивился и улыбнулся. — Да мне и не нужно быть осторожным. Я ни разу и не пытался осторожничать. А вот ты — странный, раз узнал меня по таким вот мелочам.

— Да?

— Ну вот ты видишь, что кто-то ведет себя не так, как обычно, — значит это другой человек. Кто-то вселился в него. Так ты думаешь?

Да нет. Если чье-то поведение не совсем такое, как всегда, ненормально же думать, что это кто-то другой.

— И все-таки ты меня нашел. Значит, ты знал, что причиной всему могу быть я. Хотя даже о моем существовании ты не должен был помнить.

— Но если я не должен был помнить, то как же…

— Кто знает? Настоящее чудо. Может, Ая Отонаси повлияла на тебя? Но даже если ты от нее перенял что-то новое, все равно не должен был меня найти, — радостно произнес О.

Только это меня совсем не волновало.

— А, хочешь узнать, что мне надо?.. Ну хорошо, скрывать не стану. Просто… я наблюдал за тобой.

И после этих слов я почувствовал…

…ох… опять…

…я почувствовал то же, что и во время нашей первой встречи, какую-то странную тревогу.

Но что это? Это чувство… что это?

— Не понимаю!.. Тогда зачем… загонять Моги в ловушку?

— Загонять в ловушку? Владелицу? Я же сказал, что только хотел посмотреть на тебя, но ладно, сейчас объясню попроще, — весело заговорил О. — Мне хотелось увидеть, как ты ощущаешь чужие шкатулки. Когда искаженное желание Касуми Моги стало раз за разом повторяться, я уж было обрадовался, только вот зря. Я ведь думал, что теперь-то подольше понаблюдаю за тобой… Но почти сразу я понял свою ошибку. Мне, конечно, хотелось посмотреть на тебя в разных условиях, но в шкатулке, которую вы прозвали «Комнатой удаления», это было невозможно. Все делали одно и то же, и ты, естественно, вместе с ними. Сколько бы Касуми Моги и Ая Отонаси ни сохраняли память, все равно было скучно, потому что ты, моя цель и главное действующее лицо, все забывал.

Я обхватил себя руками, сжался, стараясь как-то унять странную тревогу.

— Так что я вмешался. С места Харуаки Усуя оказалось очень удобно влиять сразу на троих, поэтому я оставил тебе память и использовал Усуя, Моги и Отонаси, чтобы устроить все вокруг как надо. Наконец я мог целиком насладиться наблюдением за тобой.

— И поэтому ты, наверное, и убедил Моги убить меня?..

— Ага. Захотелось посмотреть, что ты почувствуешь, когда тебя убьет твоя же возлюбленная.

И Моги страдала ради этого?..

— Ну и для этого же я влюбил тебя в нее.

— Ч-чт…

Так моя любовь была лишь частью плана?..

— Так вот оно что… Я уж думал, ты заметил. А, понятно. Ты не хотел замечать, да? Ха-ха… Ради таких мгновений и стоит быть рядом с тобой. На самом деле мне не нужно сидеть в шкатулке, чтобы видеть тебя, но вот такие моменты я бы точно упустил. Заглядывать внутрь шкатулки сложно, это как смотреть откуда-то издалека. Все равно что из космоса в телескоп глядеть: видно-то оно видно, но вот детали упускаешь. Да, как-то так. И теперь я увидел тебя так близко! Усуем я стал не ради этого, но все равно же здорово!

Наконец-то я понял, что же это за непонятная тревога.

Это был… страх.

Конечно, я и раньше боялся всякого, но этот страх был совсем не похож на обычный, поэтому я не догадывался, что именно испытываю.

— Ну, Хосино Кадзуки, и что ты сейчас будешь делать?

У меня просто не было слов.

Теперь, понимая свой страх, я не мог и рта раскрыть.

— Ты сообразил, что перед тобой на самом деле я, а не Харуаки Усуй, так что, наверное, уже придумал, как поступить дальше? Может, выдашь меня полиции? Как убийцу. И все, дело сделано? Что, нет? Ну да, ведь твоя цель — вернуть обычную жизнь? Разговором со мной ты ничего не добьешься.

А он опасен. Опаснее всех, кого я когда-либо встречал.

— Да и я не сильно пытаюсь скрываться, на то есть свои причины. Я забрал у владелицы — Моги — ее шкатулку, сейчас она у меня, даже могу показать тебе, но это не нужно. И я не отдам ее только потому, что ты нашел меня. Забрать ее ты тоже не в силах.

Ему просто интересно, как я поступлю. Я для него всего-то лабораторная крыса — ни больше ни меньше. Поэтому я и понятия не имел, что делать, как мне справиться с тем, кто смотрит на меня свысока.

Так что я…

— Конечно, не в силах, да.

Я никогда не разживусь такой наглостью, чтобы попытаться.

— Сам по себе Кадзуки не в силах.

О посмотрел на меня, силясь понять, откуда идет голос.

Да, правильно — из портфеля.

И тут засигналила машина, взревел двигатель — громадный грузовик несся прямо на нас. О увидел его и едва заметно нахмурился. Этот грузовик… Как же я устал натыкаться на него!

Только в этот раз за рулем была Мария.

— Вот мы и встретились, О, — раздался голос из динамика в моем портфеле.

Грузовик и не думал сбавлять скорость, а мы — сходить с места. Вот взвизгнули тормоза — из-за дождя они работали хуже. Грузовик был все ближе, но О не отошел даже на шаг. Я последовал его примеру и тоже не сдвинулся с места — только невольно закрыл глаза.

И визг тормозов стих.

Я разомкнул ресницы — грузовик застыл прямо перед нами.

— И к чему эта показуха? — О чуть улыбнулся Марии.

— Просто поздороваться. Хотя было бы здорово, окажись ты под колесами вместо Моги, — дважды раздался голос Марии: с водительского сиденья и из телефона.

Наконец Мария вылезла из кабины, сняла гарнитуру, сбросила звонок и встала прямо перед нами, даже не взяв зонта. Она смотрела на О в упор.

— Значит, слышала наш разговор? Вас с самого начала не волновал вчерашний план? А я бы посмотрел, как Кадзуки Хосино разочаруется в результате.

— Когда ты предложил, я отнеслась к твоему плану серьезно, но потом Кадзуки поделился своими мыслями на твой счет, а затем и вовсе вывел тебя на чистую воду.

Вообще, я не собирался это делать, просто не знал, как еще рассказать Марии о догадке. Но выходит, наш разговор с Харуаки все-таки пришелся как нельзя кстати.

— Так что спасибо ему за это. Будь я рядом, ты бы, наверное, и дальше притворялся бы.

— И для этого ты угнала грузовик? Наверное, непросто пришлось. А все-таки почему ты решила, что рядом с тобой я буду притворяться? Думаешь, раз шкатулка, то что-то значишь?

— А ты все еще не догадался? Видимо, я зря старалась. Но все же спрошу: знаешь ведь о «Поддельном счастье»?

— Ага, знаю. Только вот даже с его помощью ты на меня никак не повлияешь.

Мария усмехнулась:

— Ха-ха, тебе, нечеловеку, не понять людей. Сказать иначе? Ну слушай: у меня есть все, чтобы стереть тебя.

В ответ О криво ухмыльнулся:

— Ты же можешь только заталкивать других в свою шкатулку, нет? Ну и как ты сотрешь меня?

— Кажется, ты так и не понял, почему я таскалась за Кадзуки. — Мария вдруг назвала мое имя.

О посмотрел на меня: он глядел по-доброму, но от его взгляда мне почему-то до чертиков стало страшно. Наверное, такой же взгляд повар кидает на мясо, соображая, как лучше его подать.

— Так вот оно что… — улыбнулся О.

— Видимо, наконец дошло. У Кадзуки талант: он умеет обращаться со шкатулками. Может, он и «поддельную шкатулку» использует правильно. Загадает верное желание. А пожелает он, чтобы обычная жизнь шла своим чередом. И чтобы в этой жизни не было ни шкатулок, ни тебя, кто разрушает эту жизнь, — объявила Мария, злобно уставившись на О.

Но эти сильные слова на О, кажется, не произвели никакого впечатления — даже не удивили. Он только с печальным видом опустил глаза.

— Вот как… а ты не меняешься, — заметил он.

Вот так взял и сказал храброй девушке, перенесшей двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят пять повторов.

— А не получится, что следом исчезнет и ослабевшая шкатулка вроде тебя?

— Я все это знаю, — без колебаний ответила Мария.

— Видимо, так и есть.

О по-прежнему казался лишь немного опечаленным. Будто бы его совсем не волновало то, что он может исчезнуть.

— Так и не научилась жить для себя? Все для других. Ничтожество! Мне и правда тебя жаль.

— Свою жалость оставь при себе.

— Поначалу такая редкая черта мне казалась интересной, но за ней ничего не стоит. Люди без желаний — те же машины. Наблюдать за ними все равно что смотреть на пылесос. Как по мне, ты скучнейшее создание.

На слова О Мария заскрипела зубами. Ничего удивительного: он не просто не считает ее противником, а жалеет ее.

— Ну хорошо. Я не хочу исчезать, так что вот тебе сделка: я вам — шкатулку, а вы меня не трогаете. Идет?

— Хм… Уж очень удобные для тебя условия.

— Скажи спасибо, что вообще ответил на твою жалкую угрозу. Неизвестно, использует ли Кадзуки Хосино твою шкатулку. А если все-таки использует, то даже говорить не буду, как мало у вас шансов на то, что я после этого исчезну. Мне совсем не обязательно идти с тобой на мировую, видишь? Это лишь из уважения к Кадзуки, который нашел меня.

— На мировую? Ты же просто отдашь нам ржавую клетку, в которой держал нас. К тому же потом ты можешь понастроить еще клеток. Эта ведь тебе уже надоела и ты хотел новую, так?

— Догадками своими делись с кем-нибудь другим.

— Хм. Кадзуки, и тебя это устраивает?.. — обратилась ко мне Мария.

Я кивнул. Если мы сможем справиться с «комнатой», то этого достаточно.

— Хочешь совет, Кадзуки Хосино? — заговорил О. — Ты из тех, кто не хочет перемен, но многие пользуются шкатулками как раз потому, что жаждут изменений. Одни хотят что-то получить, другие — от чего-то избавиться, третьи — кем-то стать. И они пытаются воплотить эти желания. Поэтому с владельцами тебе не ужиться.

Я не понял, к чему это он, и нахмурился.

— Кадзуки Хосино, тебе не кажется, что ты отличаешься от остальных? — спросил он.

— Я… обычный.

Получив мой ответ, О улыбнулся.

— Вот как? Боюсь тебя огорчить, но все-таки ты другой. Хотя, если тебя это пугает, можешь быть спокоен: долго ты таким не останешься. Таких людей или выталкивают из общества, или они меняются под его гнетом и становятся обычными. Не волнуйся, ты точно из последних, — не прекращая улыбаться, продолжал О. — Поэтому… ты и правда несчастен, — радостно заключил он. — Теперь ты, увы, знаешь, что правила легко нарушить. Каждый раз, когда у тебя случится какая-то беда, ты будешь жалеть: «А вот была бы у меня шкатулка…» И сколько головой ни мотай, шкатулки останутся у тебя в памяти. Да-да, те самые вещицы, исполняющие желания. Шкатулки, которые помогли бы тебе нарушить правила. Шкатулки, о которых ты будешь помнить всегда. И поверь, в жизни обязательно наступит день, когда ты ей воспользуешься. Если она окажется у тебя в руках.

За все время, что он говорил, его улыбка ничуть не изменилась.

Ага, вот оно что…

Я отдал О шкатулку, но в этом не было никакого толку, потому что он давно проклял меня.

— Когда тебе понадобится шкатулка, ты, наверное, уже станешь обычным и вот тогда наверняка не справишься с ней. Но такое едва ли будет интересно, так что порой я буду вмешиваться в твою жизнь и жизни тех, кто рядом. Да-да, чтобы ты заинтересовался шкатулками.

Но что мне сделать, чтобы снять это проклятие?

Наверное, уже ничего…

Я… нет, мы стали бессильны в ту минуту, когда впервые встретили О.

— Конечно, если ты станешь обычным, я все равно дам тебе шкатулку, когда она понадобится, — уж поверь мне. Я бы еще хотел послушать твой звук.

— Звук?..

— Да, мне нравятся все звуки, которые вы, люди, издаете, но только один из них — мой любимый. Как бы я хотел его послушать!.. Если можно. Мм? Что за звук, спрашиваешь? Ах, да ничего особенного, думаю, ты уже знаешь… — улыбнулся он.

— Это скрежет ваших сердец.

С этими словами О, прятавшийся в теле Харуаки Усуя, исчез.

Там, где он стоял, появилась маленькая шкатулка и тут же рухнула вниз. Я потянулся к ней, и она вдруг сама по себе начала расти.

А все вокруг — с грохотом схлопываться, складываться. Я видел стены этого мира, которые рушились; с оглушительными хлопками рассыпались в пыль белые декорации. Ко мне липла какая-то сладость и исчезала, оставляя после себя противное сырое послевкусие. Я потерял равновесие, и все вокруг с безумной скоростью закрутилось. Удар, удар, еще удар… Кто-то будто разлетался на куски под этими ударами. Нас окружало отчаяние, бессильное отчаяние.

Подделка вокруг исчезла, и мы оказались в темной запертой комнате — такой маленькой, что я бы тут и полдня не вынес.

Наверное это все… внутри шкатулки.

И в этой темнице сидела девушка — она прижала колени к себе и опустила на них голову.

Девушка, в которую я когда-то влюбился.

— Моги… — позвал я, и она медленно повернула ко мне голову.

— Ох…

В ее мертвых глазах еще теплился огонек.

— Не верю! Все не может быть так хорошо… Не может!

По ее щекам потекли слезы.

Я снова ощутил страшную тревогу, но сразу понял почему.

— Ты правда пришел спасти меня…

Вот оно что…

Теперь она снова могла плакать.

— Прости, Моги, я собираюсь уничтожить «Комнату».

— Понимаю… — кивнула она, не переставая плакать.

— И ты погибнешь в аварии…

— Д-да… — Моги вытерла слезы. — Разбей шкатулку. И пусть меня не станет. Но только подожди чуть-чуть. Я… хочу сказать тебе кое-что.

После этих слов Моги стала рыться в своей сумке. А когда нашла нужное, спрятала за спиной — я не увидел, что именно.

Мария нахмурилась:

— Моги… Не надо… опять…

Моги не ответила и только подошла ко мне, так и держа руки за спиной.

— Стой, Моги!.. Все уже…

— Мария, все хорошо, — уверил я.

Я не видел, что Моги держит. Да мне и не надо было. Я и так знал.

Мария засомневалась и шагнула за спину Моги, но когда увидела, что та сжимает в руках, лишь горько усмехнулась.

— Кадзу, как думаешь, есть чувства, которые не меняются? — спросила Моги.

Я знал ответ. Но только он не пощадит ее, поэтому я заговорил не сразу.

Может, если бы я не ощутил на себе «комнату», то сказал бы другое, только так не получится. Я уже знаю, что такое «Комната». Моя жизнь в этом мире казалась почти что вечностью, и поэтому я уверен: чувств, которые не меняются…

— Думаю, нет.

Моги приняла мой ответ без тени недовольства и улыбнулась.

— Вот и я думаю, что нет.

Я машинально взглянул ей в глаза, и она, кажется, ждала, когда я на это решусь. Она ждала и улыбалась.

— Мои чувства к тебе тоже сильно изменились. Со временем ты перестал быть мне так дорог, потом стал неприятен, и я возненавидела тебя, решив, что ты для меня помеха. Даже хотела тебя убить. Но знаешь, несмотря на это, я все время полагалась на тебя. Я верила, что ты вытащишь меня отсюда, потому что в глубине души всегда зависела от тебя. Всегда-всегда… Я не могла не рассчитывать на тебя. Я знакома с ним, с этим самым эгоистичным чувством, но, знаешь, я была не в силах что-то изменить. А ты помнишь, как зовется это чувство? Можно думать, что все они со временем меняются. Но поверь: одно чувство не изменится никогда. Все то время, пока я была в «комнате»… — Моги чуть неловко обняла меня, вложила мне в руку то, что хотела отдать, и зашептала на ухо, — я любила тебя, Кадзу.

Ее губы приблизились к моим, кажется, она вот-вот собиралась меня поцеловать, но остановилась. Она задержалась так на секунду и медленно отстранилась.

Почему не стала?.. Я чуть было не спросил, но передумал.

Наконец я раскрыл ладонь и увидел, что она передала мне.

— А…

В руках у меня оказалась причина всего случившегося. Я вдруг понял это и прикусил губу. Да, совсем не это хотелось увидеть.

На ладони лежала пачка умайбо.

Нет, то, что это умайбо, я не сомневался. Просто это была пачка не с моим любимым вкусом кукурузного крем-супа, а… со вкусом бургера и соуса терияки. Мое нелюбимое… Та самая пачка, которую Моги подарила мне в первый раз.

Почему она так неловко обняла меня? Почему не поцеловала?

Просто это было признание не той Касуми Моги, которая уже много-много раз признавалась мне и целовала в «Комнате».

Так впервые призналась та, которая еще звала меня Хосино, та, которая еще не знала, что такое «Комната удаления».

Та, которая захотела заново прожить второе марта. И та, которая об этом жалеет. Именно та Моги.

Тогда и мне… нужно ответить, будто сейчас настоящее второе марта?..

Я посмотрел на Моги. Она улыбалась. Она отлично знала, как я отвечу, и все равно улыбалась.

— Это…

Нет, это уже слишком!

Я не хочу такое произносить!

Я ведь любил Моги. Да, меня в нее влюбил О, но сами чувства были настоящими!

Так почему же я должен делать ей больно?

А, ну да.

Я «удалил» эту шкатулку. Я отбросил желание Моги. И она погибнет в аварии. Нет у меня права ее успокаивать.

Я открыл было рот, но слова все никак не складывались. Я беззвучно открывал и закрывал его, пока не почувствовал что-то соленое на языке.

Сколько ни думай, все равно я могу сказать лишь эти два слова:

— Давай завтра.

Моги с грустным видом опустила глаза.

Конечно, такой ответ ее задел, но она довольно быстро справилась с собой.

— Спасибо, — сказала она.

И улыбнулась… Искренне улыбнулась.

Да… Глядя на ее улыбку, я наконец вспомнил. Вспомнил наш разговор.

Разговор, после которого я влюбился в нее.

Разговор, который я так быстро забыл.

А ведь это по-настоящему дорогое воспоминание!

— Хосино, может, будешь звать меня Касуми?..

— А? Ч-чего это ты так внезапно?

— Может, для тебя и внезапно, но я всегда хотела, чтобы меня так звали.

— Вот… как.

— Ну так… что?

— Д-да…

— А, и еще к-кое-что… Можно звать тебя К-кадзу?

— Ну… Да, конечно.

— Н-ну, попробуешь?

— Касуми…

— Еще раз…

— Касуми.

— Спасибо…

— Эй!.. Ты ч-чего плачешь?!

— А? Я… плачу?

— Д-да…

— Это… потому, что я счастлива, Кадзу.

Касуми вытерла слезы и улыбнулась, причем той самой улыбкой, которой я никогда не видел, — улыбкой неподдельного счастья.

Я впервые осчастливил кого-то, и от этого нового чувства мне тоже стало радостно.

Ведь осчастливить кого-то — уже счастье.

И девушка, которая открыла для меня это радостное чувство, стала особенной.

Может, я и был совсем обычным.

Но та улыбка меня изменила.

А теперь я уничтожу это воспоминание.

Уничтожу это новое для меня чувство.

Нет, такое для меня — это слишком. Думаю, нормально быть неготовым, особенно в самый последний миг. Уничтожать эту память, да еще и своими руками, — слишком жестоко.

Но все уже решено. Давно уже решено.

К тому же «Комната» все равно сотрет это безумное отчаяние, так ведь?

— Мария, сделаешь мне одолжение?

Я колебался, поэтому решил попросить о помощи.

— Выкладывай.

— Ты в курсе, что я сейчас сделаю?

— Ага, потому что знаю тебя дольше, чем кто-либо другой.

— Тогда скажи, что я сейчас сделаю.

Мария с серьезным лицом кивнула. Она точно понимала, почему я ее об этом попросил.

— Ты задушишь чужое искаженное желание ради собственного. И ты сделаешь это, несмотря ни на что.

Да, я верю в то, что это правильно.

— Поэтому прямо сейчас ты… разобьешь шкатулку.

Я кивнул и вытер слезы рукавом:

— Ага, все так.

Я подошел к стене — вся серая, она казалась мне едва ли толще бумаги. Эта шкатулка уже совсем истощилась. В ней остались лишь мои воспоминания, только она все равно сопротивлялась, тянула время, мешала им высвободиться.

Хотелось обернуться и еще раз взглянуть на Касуми, но я чувствовал, что нельзя.

Я вскинул руку для удара.

Вскинул, чтобы уничтожить шкатулку, желание Касуми и свои воспоминания.

— Спасибо, Кадзу, за то, что вытащил меня отсюда.

Перестань!

Меня не за что благодарить. Я просто задушил, задушил твое ошибочное желание!

Прости.

Прости за то, что не смог тебе помочь.

Поэтому я не слышу твоего голоса.

Но спасибо.

Я поверил в себя благодаря твоей последней улыбке.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

И я что есть силы ударил в стену.

Она рассыпалась со звоном стекла…

Вон летит осколок — в нем я рядом с Касуми, и мы вместе весело смеемся. Он падает на пол и рассыпается еще на тысячу других мелких осколков.

Из-за стены показывается яркий луч света и освещает нас. Стены продолжают сыпаться, свет сменяет тьму. Постепенно всюду становится светло, пусто, и ничего не видно.

Свет нас слепит.

Как жестоко, что Касуми до сих пор здесь — настоящая Касуми.

Она, вся в крови, лежит на дороге. На нее больно… нет, страшно смотреть! Волей-неволей хочется отвести взгляд.

Но она улыбается. Улыбается мне из последних сил.

— Прощай, — произносит она.

Мы исчезаем в белоснежном свете. Он проникает внутрь меня, отыскивает пустоты, вгрызается в них и разъедает. От света белеют мои внутренности, кровь, сердце, мозг. Свет окрашивает в белый мои воспоминания — поддельные, но такие важные: то новое чувство, те сказанные слова…

Все белеет и растворяется.

Белеет и растворяется.

Белеет и растворяется…

— Ая Отонаси. Приятно познакомиться, — слегка улыбнулась новенькая.

Девчонки тут же загудели, а парни до того обрадовались, что даже онемели — такой красоткой оказалась новенькая.

Конечно, и я не стал исключением, потому что ни разу не видел настолько миловидной девушки. Тут при всем желании не оторвешься. Вдобавок наши взгляды встретились, и я просто потонул в ее глазах. Новенькая, кажется, уже привыкла к такой реакции и чуть заметно мне улыбнулась.

Ее улыбка вскружила мне голову.

Влюбиться в нее… наверное, невозможно. Мы слишком отличаемся. Как будто из разных миров. Может, я выразился грубовато, но любой бы на моем месте почувствовал то же самое.

— Сразу хочу предупредить вас, — улыбка не сходила с ее лица, — не нужно пытаться… подружиться со мной.

Стоило ей это сказать, как класс тут же умолк.

Одной фразы хватило, чтобы заткнуть всем рты, — волшебство, да и только!

— Но не подумайте ничего плохого. Если бы могла, я бы обязательно подружилась с каждым из вас. Но это невозможно, потому что… — девушка погрустнела, — существование Аи Отонаси должно остаться миражом.

Я сглотнул. Ничего не понял из ее слов.

— Мы не будем вместе, потому что призраки друг для друга. Потому что я — новенькая. Вы не узнаете меня, пока я не представлюсь, но только представляться придется вечно, я постоянно к этому возвращаюсь. И мне придется вечно оставаться той, у кого нет ни друзей, ни знакомых. Поэтому, думаю, можете звать меня призраком. Но пускай я призрак, у меня есть личность. Да, больно об этом думать, но остается только смириться, ведь как только я засомневаюсь, как только у меня не останется сил смиряться, эти поддельные повторы затянут меня с головой.

И снова ничего не ясно. Понял лишь, что настроена девушка серьезно и в обиду себя не даст.

— И чтобы стать призраком, внутри этой шкатулки я отбросила свое настоящее имя. Если я использую настоящее имя, то, чувствую, утяну назад саму себя. А если и меня затянет в эти поддельные повторы, то и вы, наверное, тоже исчезнете.

Она все продолжала. Ее манера речи не оставляла повода для сомнений.

— Поэтому я… должна оставаться призраком, Аей Отонаси.

Вот как. Не совсем понял, но, похоже, новенькая еще не стала Аей Отонаси, а только собирается ею стать.

Видимо, ей и самой этого не очень хочется. Наоборот, она желает чего-то совсем другого.

— Но я не сильная, — с болью произнесла она. — Наверняка мне захочется поплакать. Но после этого я перестану быть Аей Отонаси. И раз потом не смогу, сделаю это сейчас. Мне…

Это случайность.

Просто случайность, но все-таки… в эту секунду девушка посмотрела прямо на меня.

— Мне… нужно, чтобы хоть кто-то был рядом. — Девушка снова улыбнулась. — Ну а теперь поздороваемся еще раз. Я — Ая Отонаси. Вместе мы проведем много времени. Очень приятно познакомиться, — произнесла она так, словно пыталась убедить саму себя.

Ая Отонаси низко поклонилась.

На класс опустилась тишина — никто просто не знал, что делать.

И поэтому я захлопал. Мои аплодисменты эхом разнеслись по классу.

Но вот кто-то ко мне присоединился, затем еще кто-то и еще… Хлопки звучали все громче и громче…

В итоге зааплодировал весь класс, и девушка подняла голову.

Но на ее лице уже не было улыбки.

Она сжала кулак и решительно взглянула вперед.