Пустая шкатулка и нулевая Мария. Книга 1

…мое тело стремительно заполняет холодная пустота, она поглощает меня всего, без остатка…

Но я просыпаюсь. Все еще очень холодно, поэтому я, лежа в кровати, сворачиваюсь в клубок и дрожу.

Меня убили.

Вот уже неизвестно в который раз наступает второе марта.

Да, я погиб, но в «Комнате удаления» ничего не поменялось. Как только я это понял, внутри меня опять разрослась пустота, и холод ее не отступал.

Но оставаться дома с этим чувством было бы слишком тошно, поэтому я, кое-как позавтракав, пошел в школу.

На улице привычно пасмурно, а завтра, как и всегда, польет дождь. Интересно, когда в последний раз показывалось солнце?

В классе пусто — ну да, я ведь пришел на час раньше.

И тут я задумался: а зачем вообще пришел? И сколько уже раз «Комната» повторялась (и повторяется опять), так, может, надо в принципе не ходить и так противостоять повторам?

Но нет… я все-таки хожу. Да, хожу. Если не болею, обязательно иду в школу — это часть моей обычной жизни. Мне и в голову не придет что-то в ней менять. Буду беречь свою обычную жизнь, чего бы мне это ни стоило. В этом я более чем уверен.

А, теперь ясно: наверное, именно поэтому я все еще здесь. Не знаю, почему я так решил, буквально ни с чего, но чувствую, что прав.

Я вышел на середину класса и в обуви залез на чью-то парту. Прости за это, кто бы ты ни был. Теперь я не помню ни твоего имени, ни твоей внешности, но прости. Правда прости.

Забравшись на парту, я огляделся, хотя не особо надеялся, что с высоты что-нибудь замечу и вообще что-то изменится. В полумраке класса по-прежнему никого не было.

В классе пусто.

Никого.

— Как холодно…

Я обхватил себя руками.

Вдруг заскрипела дверь — вошедший увидел, как я, скукожившись, стою на парте, и застыл.

— Ты чего творишь, Кадзу?.. — Дайя смотрел на меня испуганно.

Теперь я мог выдохнуть.

— А, да так, расслабься… — пробормотал я и слез с парты.

Дайя не сводил с меня напряженного взгляда.

— Да ладно, Дайя, как тебя увидел — сразу полегчало.

— Ну здорово…

— Ведь ты настоящий Дайя.

— Гм, Кадзу… ты меня пугаешь…

— Но хоть ты и настоящий, вся эта жизнь — подделка. Мне нечего тебе сказать, ведь следующий Дайя не будет знать меня нынешнего. Ты как будто внутри телевизора: я тебя знаю, а ты меня — нет. А если так, может, ты здесь и вовсе отсутствуешь?

Поэтому класс такой пустой.

Точно никого?

— А…

Нет, неверное…

Кое-кто здесь все-таки есть.

Кое-кто все-таки найдет, что мне сказать. И она будет со мной, пока я помню.

Ну да, точно. В «Комнате удаления» нас всегда двое. Все то время в «Комнате», похожей на камеру, стены которой давят со всех сторон и откуда нет выхода — да мы его и не искали, — есть только мы двое. Все это время мы провели вместе. Я этого не замечал, поскольку она всегда считала меня своим врагом, но теперь ясно вижу…

Я сяду на свое место.

А она сядет рядом.

С ума сойти… Стоит только представить, как она садится рядом, так сразу становится легче. Да и какая разница, что она меня убила?

…ну и что?

Что? Что теперь? Не знаю. Не понимаю, что чувствую. Мне опять холодно, очень холодно. Я замерзаю изнутри, температура тела опускается до нуля, я леденею. Больно. Не могу пошевелиться…

— Ая Отонаси. Приятно познакомиться.

Новенькая и правда вела себя как новенькая, даже смущенно улыбнулась.

— Это еще что?..

Я не мог сообразить.

Хотя нет, кажется, понял…

«Не сказать, что не действует, — еще как действует. Если бы я сдалась, прекратила вспоминать, „Комната“ затянула бы и меня. Я бы постоянно повторяла одно и то же, как и все остальные. Вспоминать каждый раз сложно — все равно что держать на голове кружку с водой», — прозвучало у меня в голове.

Наверное, когда-то я от нее это слышал.

Я поднял взгляд на девушку, стоявшую за кафедрой. Да, это ее черты, но это не она.

Разве она — Ая Отонаси?

Нет, быть не может! Ведь Отонаси бы не сдалась.

Даже спустя двадцать тысяч «переходов в школу», даже узнав, что я невиновен и что все ее попытки вывести меня на чистую воду были зря, — не сдалась бы! Нет! Никогда!

Сдаваться… просто не про нее.

Хотя половину моих одноклассников уже удалили, новенькую все равно забросали вопросами, и она отвечала просто, коротко, но точно. От обычного ее безразличия не осталось и следа.

Она вела себя как обычная новенькая.

Но такого просто не быть может… Это ложь. Ложь. Все вокруг ложь, вы все — подделки. Ну а Отонаси… тоже фальшивка?

Но так…

Так…

— …нельзя!

Пусть остальные решат, что можно, но я говорю: нельзя!

Я не дам Отонаси превратиться в подделку!

— Что такое, Хосино?.. — спросил учитель Кокубо.

Что такое, спрашиваете? А, ну да, я же внезапно вскочил с места.

Я повернулся к Моги — она вместе с остальными смотрела на меня во все глаза, боясь шелохнуться. Как и всегда, по ней было совершенно непонятно, о чем она думала.

Даже если бы я спросил у нее: «Как считаешь, что я делаю?» — она бы не ответила, а ведь мы провели вместе столько времени. Однако наши отношения ни на йоту не изменились.

Потому что измениться они могут, только когда наступит завтрашний день.

Но Моги здесь нет.

Здесь вообще никого нет.

Поэтому… хватит с меня!

Плевать на одноклассников — все равно они забудут.

Я видел перед собой только Отонаси, которая до сих пор стояла за кафедрой. Немного поколебавшись, я направился прямо к ней.

Естественно, я шел против своей природы, буквально наступил на горло собственной песне, — точно так же я боролся с собой, прежде чем признаться Моги в любви.

Отонаси стояла неподвижно и не сводила с меня глаз, словно видела меня впервые. Бесит! Как же она бесит!

— Мм, Хосино, что-то случилось? — спокойным тоном снова спросил учитель, но я прекрасно знал: еще чуть-чуть, и его голос задрожит. Еще немного, и одноклассники, вторя ему, засыплют меня вопросами.

Но к тому моменту я уже встал на колено перед Отонаси, преклонил голову и протянул ей руку.

— Что ты делаешь? — Я впервые слышал, чтобы Отонаси говорила так спокойно.

— Приветствую вас, — ответил я.

— Ч-чего?..

— Приветствую вас, принцесса Мария. Я — Хасавэй, тот, кто поклялся предать всех и вся, сражаться против всех и вся, лишь бы только защитить вас.

Удивительно, но все вдруг стихли. И хорошо — сначала следовало показать Отонаси, что никого, кроме нас, не существует, а потом она и сама все поймет.

Я вновь опустил голову и протянул ей руку. Если Отонаси примет мое приглашение, мы закружимся в танце.

Но нет, этому не бывать.

Отонаси не подала мне руку.

А я упал и глухо ударился головой о пол.

— Мерзость…

Понять, что произошло, получилось, только когда я поднял глаза: оказывается, Отонаси двинула мне в бок правым коленом.

Ну да, конечно! С чего это я решил, будто Отонаси подаст мне руку?

— Ха-ха…

Точно… ведь она никогда бы не ухватилась за протянутую руку помощи. Получается… а что, если она и правда Отонаси?..

— Ха-ха-ха-ха! — Не в силах больше сдержаться, она рассмеялась.

Она смеялась от всего сердца. За все двадцать тысяч раз я ни разу не видел ее такой веселой.

Голова еще болела, но мне стало так легко… Я ощутил, как с моего лица сошла гримаса напряжения.

— Как долго я ждала тебя, возлюбленный мой Хасавэй! Как посмел ты заставить хрупкую девушку, неспособную поднять ничего тяжелее ложки, томиться у окна ожиданием? Оставить меня одну на поле брани на двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят три повтора — просто немыслимо!

Отонаси наклонилась и подала мне руку. Я ухватился за тонкое запястье, и она с силой потянула меня, чтобы поставить на ноги.

Да, точно. Это и правда Отонаси.

— Зато вы стали сильной.

Отонаси в удивлении распахнула глаза:

— Как изящно ты стал выражаться, Хасавэй.

Отонаси потащила меня за собой, и мы вышли из кабинета. И плевать на классный час, плевать на учителя, на одноклассников — плевать на все! Я оставил их позади, в том кабинете, отбросил сомнения и просто ушел.

Не выдав мне никакого шлема, Отонаси усадила меня на заднее сиденье громадного мотоцикла, сама прыгнула на переднее, завела мотор и погнала вперед с пугающей скоростью — на такой я никогда раньше не ездил. Под рукой я чувствовал удивительно тонкую талию — хотя хрупкость Отонаси, конечно, была видна невооруженным глазом, — но это не помешало мне ухватиться за нее покрепче, чтобы удержаться и не упасть.

— А у тебя же есть права? — дрожащим голосом спросил я.

— Нет, конечно, — спокойно ответила она. — Но за все те «переходы в школу» я многому научилась. Пригодится, наверное.

Ну да, водит она хорошо.

Я спросил, что еще она умеет делать. Оказалось, что Отонаси — в принципе это было ожидаемо — водит машину, занимается спортом, владеет боевыми искусствами, знает несколько языков, играет на разных инструментах и вообще умеет много всего другого — даже может сдать экзамен в университет почти на сто из ста. Короче, за время бесконечных повторов Отонаси попробовала себя во всем.

— Точнее, где-то десятую часть всего, что умею, я выучила во время «переходов», а остальное и так знала.

Видимо, Отонаси от природы очень талантливая, но все-таки… Лишний повод задуматься, как много времени отняли эти двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят четыре повтора, едва ли выйдет подсчитать. Даже если приравнять каждый из них к одному дню, вместе они займут семьдесят шесть лет — целую жизнь. Безумно много времени.

— А мы ведь ровесники? — От таких мыслей мне стало интересно, сколько ей лет.

— Не-а.

— Нет? Тогда сколько тебе?

— Да какая разница?.. — немного раздраженно ответила Отонаси.

Не понравился вопрос? Хотя я слышал, что у девушек неприлично спрашивать, сколько им лет… Выходит, она как раз в том возрасте, когда это задевает?

А вообще, если подумать, она ведет себя совсем по-взрослому, так что вряд ли она на самом деле моя сверстница. Скорее ее внешний вид — удобная маскировка, чтобы пробраться в «комнату удаления». Может, в ее возрасте форму вообще надевают разве что для косплея?

— Хосино, если я решу, что ты думаешь о чем-то неприличном, скину тебя на дорогу.

И ведь даже не посмотрела на меня!

— Кстати, а мотоцикл ты водить научилась тоже во время «переходов»? Ну, это ведь не твой, да? Отцовский?

Я в мотоциклах не разбираюсь, но этот для девушки явно не подходил.

— Не знаю.

— А?..

— Просто глупо оставлять такой прямо перед домом да еще с ключами зажигания, так?

Наверное… но что она хочет этим сказать?..

— И противоугонный замок был так себе. За все разы так и не поменяли. Ну, оно и понятно.

Пожалуй, не буду дальше расспрашивать. Если что, я вообще не в курсе, не-а.

— Думаешь, если потеряешь память, то забудешь, как водить? И все остальное тоже?

Было бы обидно.

Отонаси промолчала.

— Отонаси?

Снова «нет» ответила. Неужели…

— Тоже думаешь, что было бы обидно?

Наверное, своей учебой она не просто убивала время… Скорее всего, ей было бы жалко потерять все то, чему она научилась и что узнала, и поэтому Отонаси так боялась забыть повторы.

Кажется, она специально училась многим вещам: хотела вырастить в себе страх забыть.

Кстати, вот буквально утром…

Зачем она прикинулась, что ничего не помнит?

Мы оказались у гостиницы, не пятизвездочной, но все-таки самой престижной в этом районе. Короче говоря, парочке школьников она была не по карману, но почему-то Отонаси спокойно зарегистрировалась, словно снимала номер уже множество раз, отказалась от помощи местного служащего и направилась в номер.

Когда мы зашли, Отонаси тут же уселась на диван, а я — на кровать. При этом я изо всех сил старался скрыть восхищение: да это же круто вот так вдруг оказаться в дорогущей гостинице! Может, в другой раз я бы даже волновался — все-таки в номер я попал вместе с девушкой, то есть остался с ней наедине… но я чувствовал удивительное спокойствие, видимо, потому, что этой девушкой была Отонаси. Такое впечатление, что все происходящее было как бы нереально…

— А ты, похоже, при деньгах. Ну, то есть мне так кажется.

— Да какая разница? Все равно в следующий раз они вернутся.

— Точно… Значит, я могу скупить все умайбо в супермаркете? Круто!

— Как хочешь. Но мы же пришли сюда не просто так трепаться?

— Н-ну да. О чем ты хотела поговорить?

— О переменах. Оказалось, что ты невиновен, и моя теория рухнула…

— Как жаль… прости.

— Пошути тут еще.

И не подумаю.

— Если так, наверное, стоит поискать настоящего виновника? Да, понимаю, будет непросто, но теперь ты хотя бы меня не подозреваешь, что уже хорошо.

— Хосино, я уже двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят четыре раза «переходила в школу», ты помнишь об этом?

— И что?

— Я же тебе рассказывала, да? Ты считался виновником, но я подозревала и других. Допускала, что ты ни при чем, и общалась с ними тоже. Но все-таки ничего не заметила.

— И никто, кроме меня, не показался тебе подозрительным?

— Ага. Владелец шкатулки до сих пор не выдал себя — за все двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят четыре раза.

— Ну, зато ты вела себя довольно заметно — он наверняка начал что-то подозревать.

— Но нельзя же скрываться так долго, все ведь повторялось двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят четыре раза! Думаешь, у владельца хватило бы ума и терпения? Впрочем, я его так и не нашла… И правда… владелец должен быть среди тех, кто заходит в класс, так почему…

— Погоди, говоришь, виновник обязательно из нашего класса? Наш одноклассник, серьезно?

Действительно, Отонаси как-то говорила, что подозреваемых мало.

— Нет, не обязательно — есть еще учителя и ученики, которые заходят в наш класс, они тоже подозреваемые. «Комната удаления» ограничена только классом «1-6», поэтому и называется «комнатой». В эти повторения второго и третьего марта затянуло только тех, кто заходит в наш кабинет.

Чего?.. Но ведь и снаружи тоже каждый раз полно людей.

— Ты, похоже, не понимаешь. Скажи для начала, веришь ли ты в то, что время можно отмотать?

— А?..

Отмотать? Но если нельзя, то и все эти теории насчет повторов окажутся чушью?

— А шкатулка способна на такое?

— Верно, способна. Но сам-то что думаешь? Можно ли вернуть время, отмотать назад?

Честно говоря, я не понимал, чего она добивается.

— Думаю… — мне не хотелось ломать голову, и я сразу сдался, — сделанного не воротишь.

Раньше я частенько размышлял в духе «вот бы вернуть все назад». Но если бы существовала машина времени, честно говоря, я бы все равно не поверил в путешествия, например, в прошлое. Да и вообще, окажись сам в прошлом, и тогда бы не поверил — разве что после каких-нибудь неопровержимых доказательств. Хотя, может, и тогда бы не поверил…

Не знаю, правильный я дал ответ или нет, но Отонаси кивнула и удовлетворенно хмыкнула.

— И это вполне объяснимо. Вот и создатель «Комнаты» тоже так думает.

— Почему ты так уверена?..

— Шкатулка в точности исполняет желание. В абсолютной точности. Иначе говоря, если не особо веришь, что время можно повернуть вспять, это тоже сыграет роль. Понимаешь?

— Ну…

«Я хочу вернуться в прошлое, но не верю, что это возможно». Наверное, желание сильно исказилось из-за такого противоречия. Это понятно.

— А все-таки ты ведь оказывалась в прошлом?

— Но разве я хоть раз говорила, что меня «отправляют в прошлое»?

Откуда мне знать? Я же почти ничего не помню об Ае Отонаси.

— Все просто: если «Комната удаления» появилась из-за желания повернуть время вспять, то получилась она очень и очень неудачной. Испорченной.

— Но тебе все равно пришлось прожить больше двадцати тысяч повторов.

— Да, но разве это как раз не доказывает того, что «Комната» не работает как надо? Если бы она и правда отматывала время назад, я бы все забывала. Да и потом, действуй она как надо, я бы с самого начала не смогла влезть сюда как «новенькая», — бросила на меня косой взгляд Отонаси. — Хотя ты, наверное, решил про себя что-нибудь вроде «ей все под силу» и этим ограничился.

Я промолчал — Отонаси была права.

— Но правильнее сказать, что я всего-то пролезла в шкатулку. А вот уже «новенькой» я, например, не сама решила стать — мне это место выделил виновник. Просто раз «Комната удаления» — это класс «1-6», то и я должна была легко вписаться в образ новенькой, потому что почти одного с вами возраста. Короче, виновник играет по правилам, поэтому в «Комнате» все кажется вполне естественным.

Я не ответил — слова Отонаси были для меня что пустой звук. «Кажется вполне естественным»? Почему это вдруг важно?

— Тебе что, мозгов не хватает понять? Ладно… В общем… «Комната» — это фильм, а виновник — его режиссер. Все отсняли, осталось только смонтировать. Но вдруг по каким-то неизвестным причинам появляется еще один актер, которого тоже нужно отснять. Роли уже распределили, все при деле, и новый актер, естественно, не может весь фильм простоять без дела — так не снимают. Поэтому сценарий меняют: включают в него новую роль. И эта роль новенькой — моя, она вполне себе вписывается.

— Короче, виновник просто не смог помешать тебе влезть в «Комнату», и поэтому, чтобы не рушить обычный порядок, сделал тебя новенькой, которая второго марта переводится в наш класс?

— Верно. И даже от этого становится не по себе, да? Не буду углубляться, сразу скажу, к чему пришла. То, что происходит вокруг нас, — никакая не реальность. Вообще-то, это даже не повторы. Это просто маленькое закрытое пространство, чье-то глупое желание, которое исполняется раз за разом, а виновник думает, что это временная петля.

— А… Поэтому, значит, это и не назвать повторами?..

— Да. Виновник сам не верит, что один и тот же промежуток можно постоянно повторять, но и не дает времени идти вперед. Удаляет то, что должно быть дальше. Сам себя обманывает.

— И поэтому мы все помним?

— Наверняка. Хотя память мы, скорее всего, сохраняем по разным причинам, но, так или иначе, это из-за бреши в «Комнате».

Но кое-чего я так и не понял.

— Кто ты, Отонаси?

Она тут же скривилась: видимо, этот вопрос ей хотелось услышать меньше всего.

— А, ну… не хочешь — не отвечай…

Отонаси так и не бросила хмуриться, но все-таки заговорила:

— Сложно сказать… Я просто школьница. Вернее, была ею год назад. Кто я?.. Не думаю, что есть точное слово, но да… иначе и не скажешь. Я, — лицо Отонаси исказила гримаса отвращения, — шкатулка.

— Шкатулка? Это как? — бездумно повторил я, и Отонаси снова нахмурилась.

— Вот так. Начну рассказывать — опять запутаешься.

Наверное, у меня на лице было написано, что такой ответ меня не устраивает, поэтому Отонаси продолжила:

— Ладно, попытаюсь объяснить. Год назад мне тоже дали шкатулку и я загадала желание.

— Чего?!

— И это желание до сих пор исполняется.

Значит, и у Отонаси была шкатулка?

— Тебе, наверное, интересно, зачем же мне тогда шкатулка? Я скажу. Да, мое желание исполнилось, но вместе с ним я потеряла все. И всех.

— Всех?..

— Родителей, родственников, друзей, знакомых, одноклассников, учителей, соседей… Всех, всех их не стало. Всех, кто хоть как-то знал меня.

Я потерял дар речи.

— Прямо… буквально?

— Да. Но не может быть, чтобы навсегда. И поэтому я действую.

Получается, Отонаси уже больше нечего и некого терять, поэтому, наверное, она так часто бесстрашно прет напролом.

Но тогда выходит, что она сама захотела оказаться там, где она сейчас. Но что у нее было за желание?

— А нельзя разбить шкатулку? Тогда ведь и желания не станет?

— Хосино, — на мой вполне естественный вопрос Отонаси вдруг начала отвечать страшным голосом, — шкатулка и сейчас исполняет мое желание, понимаешь? Вот и все, не будем больше об этом.

Точно. Отонаси, конечно, уже думала об этом. Значит, дела обстоят так: шкатулка забрала у нее все, но отменять свое желание Отонаси до сих пор не хочет.

Я промолчал, и Отонаси заговорила снова:

— Мое желание и желание создателя «комнаты» не уживаются — так уж устроены шкатулки. Поэтому стоило мне попасть сюда, как они начали отталкивать друг друга, и потому «Комната» не влияет на меня так сильно, но все же как-то влияет. Иными словами, от ее воздействия мне не уйти. И насколько оно сильно, я тоже не знаю. Если бы я поддалась, то «Комната» поглотила бы меня целиком… Я ведь что-то подобное тебе рассказывала, да? Уже давно.

Если все и впрямь так, как сказала Отонаси, то очень интересно, что о ней думает владелец? Едва ли он рад встрече…

— Кажется, теперь ты разобрался. По крайней мере, отчасти. Давай вернемся к главному. Скорее всего, если достать «Комнату удаления», использовать ее повторно не выйдет — из этой шкатулки владелец уже выжал максимум. Нам остается лишь положить «Комнате» конец, и все.

— Но как?

— Из владельца шкатулку мы не достанем. Думаю, можно уничтожить владельца… Или можно найти того, кто дал владельцу шкатулку. Он наверняка знает, что еще можно сделать, но вряд ли торчит тут, поэтому вариант так себе.

Это она о том, кто дал шкатулку?

Я уже собрался спросить о нем… но почему-то не стал.

Наверное, я встречал его, но не совсем помню, как это было. Честно говоря, и не хочу вспоминать.

— В любом случае, пока мы не найдем виновника, все без толку, так?

— А? Все без толку? Говоришь, мы зря потратили сейчас уйму времени? Ну и наглость!

— Д-да нет же! Просто уточняю!

— Хм, значит, раз я одна ни до чего не додумалась, то уж ты, умник, подкинешь нам вариантов, так? Ведь ты бы не говорил такого, не будь у тебя дельных мыслей?

— Ну… — промычал я.

Какие уж тут мысли…

— Знала бы как, наверняка бы нашла виновника, вот только… Если владелец погибнет в «комнате», то все — конец. Например, я уже сколько раз тут погибала, но все равно стою прямо перед тобой. Да и шкатулка до сих пор у меня.

— Но с владельцем будет по-другому?

— Да, верно. Владелец связан со своей шкатулкой. Погибнет владелец, и шкатулка тут же разобьется. Это я уж точно знаю, по опыту. Владелец умрет, шкатулка разобьется, и правила «комнаты» прекратят действовать. Тогда смерти станут настоящими.

— И все снова будут умирать насовсем?..

— Ага.

— Получается, я точно не виновник. И ты тоже нет.

— Ну да.

И Моги тоже — она ведь, как и мы, попадала в аварию.

— Слушай, а ты заметила, что несколько ребят исчезли? Думаешь, они тоже погибли?

— Не уверена, но, скорее всего, нет… Не знаю, как так получилось. Наверное, очередная аномалия «Комнаты».

Погоди-ка!

Меня осенило: вот он, простейший способ выследить виновника!

И кровь тут же отлила от моего лица. И о чем я только думал? Нет, это уже слишком, хотя… все-таки…

Отонаси бы с этим справилась.

Нет, я не мог ей сказать прямо. Но почему она сама не догадалась? Должна была ведь додуматься, нет? А если додумалась, почему не попробовала? Почему? Почему?..

— Хосино, — позвала Отонаси, и я от неожиданности чуть не соскочил с места, — о чем задумался? Сообразил, как найти владельца?

Я снова дернулся.

— Так сообразил?

— А, да нет…

— Не пытайся обмануть — знал бы, как долго я тут с тобой торчу. Я ведь постоянно гонялась за тобой. Хотя и без всякого желания.

Знаю. Знаю. Отонаси понимала, что я лгу.

Но и сказать так просто не получалось.

— Хосино, ты ведь в курсе, что я нетерпеливый человек?

Попробую соврать — все равно не поверит. Даже если буду уходить от ответа, в конце концов проболтаюсь.

Но все-таки…

— Хосино!

Отонаси схватила меня за воротник. Неприятное чувство. Да уж, настрой у нее серьезный… Хотя оно и понятно — она ведь ради шкатулки пережила двадцать тысяч повторов.

— Скажи! Скажи, что за способ!

Скажу — и точно пожалею. Но могу ли я промолчать?

— Нужно убить всех в классе… — ответил я.

И всего-то. Исключить тех, кто уже хоть раз погибал, а остальных поубивать. Такой вот простой, хоть и грязный способ. Все равно погибшие вернутся, так что и волноваться не о чем. Я, конечно, так не смогу, но вот Отонаси — вполне.

Она ведь уже убивала, чтобы сохранить память.

Неужели она и правда не додумалась? Так можно одновременно и найти виновника, и сохранить память — и Отонаси не догадалась? А если догадалась, почему не стала действовать? Она бы повторов за сорок все закончила.

Но Отонаси не ответила. Ни слова.

Я решился заглянуть ей в лицо.

Отонаси отпустила воротник и уставилась на меня немигающим взглядом.

— Нет… — Отонаси убрала руки от воротника, — не пойдет.

— А?..

— Это все равно что ставить на людях опыты: конечно, ты получишь лучшие результаты, но нельзя же так, — не сводя с меня глаз и проговаривая каждое слово, шептала Отонаси. — Почему? Это же очевидно. Люди не поступают подобным образом. А поступишь иначе — утратишь человечность. А, ну да, я же шкатулка… И поэтому… поэтому ты…

Ее глаза вспыхнули.

— Поэтому за человека ты меня не считаешь!

А, вот как она все поняла. Тогда ясно, чего так завелась. Ну да, стоило следить за языком.

Хотя кое-чего я до сих пор не понимал.

— Но ведь ты убивала других, чтобы сохранить память, так почему же теперь…

— Ч-чего?.. — Мой вопрос будто уколол Отонаси, и она прожгла меня взглядом.

— Н-ну, чтобы сохранить память, тебе ведь нужно было каждый раз испытывать сильные чувства? Видеть чью-то смерть, например?

— Ты что, издеваешься надо мной?! Я ведь объяснила уже! Я — шкатулка, поэтому и могу противиться «Комнате»!

А, ну точно. Вся та история с убийствами была просто догадкой Дайи.

И все равно кое-что не вяжется.

— Что это за взгляд?! Есть что сказать — говори! — Отонаси снова схватила меня за воротник и недобро сверкнула глазами — я ответил ей тем же.

Да я… сам от себя не ожидал. И подумать не мог, что вот так отреагирую, — это было на меня не похоже.

Она видела меня насквозь, но, даже понимая это…

— Тогда зачем ты убила меня?! — выпалил я, и все рухнуло.

Между нами разверзлась пропасть, и никакими словами случившееся было не исправить.

Так я разрушил все, чего мы достигли, и исправить это уже было нельзя.

Отонаси тогда стояла передо мной, ее лицо казалось мне абсолютно пустым. Совсем. Вряд ли я мог что-то сделать, как-то исправить дело. Мне ничего другого не оставалось, кроме как уйти.

После этого я бесцельно слонялся у гостиницы — просто убивал время. Жаль, что так вышло. В один из кругов я бросил взгляд на мотоцикл, который угнала Отонаси, после чего убрался оттуда. Притащился в продуктовый, взял бутылку чая и медленно выпил. Как только проглотил все, тут же забыл, что вообще пил.

Наверное, это конец.

Я не Отонаси, поэтому не знаю, вспомню ли все, о чем мы говорили, в следующий раз. Если стану ей не нужен, то все сразу забуду, а потом и «Комната» от меня избавится. Избавится так же, как и от других.

На улице стояла полная тишина — буквально ни звука. Фонарей тоже не было. Все казалось бесцветным.

Похоже, создатель этого места не особенно заморачивался с деталями.

Я приложил пустую бутылку к губам. Внутри меня разгоралось странное чувство, будто, если не стану прикидываться, это место меня сожрет. Почему?.. Не знаю.

Вдруг тишину улицы прервала какая-то музыка… Да это же мой любимый исполнитель! Чего? А, ну да, у меня эта песня на звонке стоит. На звонке?.. Мне кто-то звонит? Точно. Точно! Хотя не помню… Не помню, чтобы давал Отонаси свой номер, хотя не исключено, что когда-то давал.

Я достал телефон из кармана, и на экране высветилось имя Коконэ Кирино.

Подняв глаза к небу, я подумал, что глупо ожидать, будто мир подстроится под нас. И все равно мы каждый раз надеемся, да?..

Я вздохнул и ответил.

— Да, алло… Кадзу? — В голосе Кирино не слышалось ее вечного задора.

Погодите, может, она всегда так по телефону говорит? Мы ведь с ней почти никогда не созванивались, хотя и были близкими друзьями.

— Ну, в общем… — Такое чувство, что я уже это слышал…

Точно слышал, просто не мог вспомнить.

— Можешь сейчас подойти?

Да? А что там дальше было-то?..

— Надо поговорить.

Мне и правда нравятся умайбо, причем любые, но только не со вкусом бургера и соуса терияки… Нет, такое не по мне.

Мы с ней стоим у фонтана в пустынном парке, прямо перед ее домом, и я жую умайбо — она меня угостила.

— Ну, что думаешь?..

— Ну… как бы сказать… нормальный вкус.

— Я… не про умайбо.

Я-то понимаю, что не про умайбо, но не знаю, как отвечать на этот вопрос.

— Так что… будем встречаться?

Сложно оставаться спокойным, когда тебе говорят такое, тем более впервые в жизни.

Хотя и девушка передо мной, моя одноклассница, наверное, чувствует то же самое — такой я ее вижу впервые.

Ее глаза кажутся просто огромными… Хотя, может, все дело в туши — еще утром она рассказывала о ней, а теперь вот смотрит огромными накрашенными глазами прямо в упор. Я не выдерживаю и отворачиваюсь.

Не знаю, что ответить, но сказать что-то надо, поэтому и спрашиваю:

— Значит… любишь меня?

Она краснеет:

— На… верное…

— Наверное? — бездумно повторяю за ней.

— Зачем переспрашиваешь? Я же ответила! Или хочешь сно… снова услышать?

— Ой!.. — Я и не заметил, как поставил ее в глупое положение, поэтому спешу извиниться. — Прос… ти…

Она стоит потупившись и не решается поднять на меня глаза.

— Люблю… — бормочет она.

Но потом… собирается с силами, поднимает голову, смотрит мне прямо в лицо и повторяет:

— Люблю!..

В ту секунду она кажется мне такой милой, что я невольно отвожу взгляд. И одного признания хватило, чтобы мое сердце дрогнуло.

Да, она симпатичная. И добрая. Вокруг нее всегда много ребят. Ей уже признавались, но она отказывала. Да, с ней было бы здорово встречаться.

Но…

— Извини, — все-таки выдаю я и даже сам удивляюсь, как у меня хватает смелости.

Знаю, она, пожалуй, слишком хороша для меня. Но дело не в этом. А в том, что я просто не в состоянии представить нас вместе. Этому не бывать.

Тут же из ее глаз исчезает надежда, и они наполняются слезами. Понимаю, я сам виноват, но сил на нее смотреть у меня попросту нет.

Мы стоим и молчим. И будем молчать, потому что, кроме «извини», все равно говорить нечего.

— Но ты задумался, да?.. — бормочет она, и я киваю. — А ты, значит, любишь умайбо?

К чему это она? И все-таки я снова киваю.

— Но со вкусом бургера и соуса терияки тебе нравится меньше всего?

— Ну да…

— А какой тогда любимый?

— Ну… наверное, с кукурузным крем-супом… — смущаясь, отвечаю я, хотя до сих пор не понимаю, зачем она об этом спрашивает.

— Ага, понятно-понятно… — кивает она. — Ха-ха… ошиблась, значит.

Вполне обычный ответ, но… почему? Почему-то мне кажется, что ее словно заклинило. Будто весь разговор был записан на старую пленку.

— А если бы я призналась как-то иначе, ты бы тоже по-другому ответил? — потупившись, спрашивает она.

Не знаю. Я ведь и в этот раз задумался… Хотя нет, на самом деле я знаю.

Я бы все равно ответил «нет».

Пока я остаюсь прежним, пока все вокруг меня остается прежним, ответ не изменится.

Сегодня я даже представить не могу, как мы будем встречаться, поэтому и отказал.

— А ты ведь задумался, — повторяет она, хотя я не отвечаю. Но это и не нужно. Похоже, она приняла мое молчание за «да». — Значит, надо и дальше признаваться, пока ты не согласишься?

Наверное. Так мне хотя бы будет стыдно за то, что я отверг ее чувства.

Но все-таки… это должно случиться завтра.

Сначала мы поругались с Отонаси, потом еще и Коконэ вдруг позвонила… Я страшно устал. Хотя нет, я просто искал себе оправдание.

Потому что я совсем забыл.

Забыл об аварии.

Подходя к перекрестку, я сразу вспомнил все, что мне в той аварии пришлось пережить. Сам я вне опасности, за меня можно не беспокоиться.

Но проблема в другом: в аварии обязательно будет жертва.

А я совсем об этом забыл, поэтому никак не смогу помочь. Я знал, что грузовик переедет кого-то, и ничего не сделал, чтобы предотвратить аварию. Забыл — не оправдание.

Так страшно! Кто-то обязательно погибнет. Погибнет так же, как и я.

На перекрестке стояла Моги.

Девушка, которую я люблю.

На нее несся грузовик.

Но я был слишком далеко от нее, чтобы помочь. Как бы я ни бежал, успеть бы мне не удалось.

Я понимал, что из-за моего бездействия у меня руки в крови, причем в крови моей возлюбленной. Из-за меня она погибнет. Из-за вечного легкомыслия я постоянно забывал о долге, и моя возлюбленная опять и опять погибала.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Я бежал наперерез грузовику. Чтобы спасти Моги? Нет, вовсе нет. Просто притворялся, что бегу и таким образом пытаюсь сделать хоть что-то. Не для нее — для себя, чтобы совесть не сожрала меня живьем.

Жалкий, какой же я жалкий!

И тут я увидел…

— А?..

Моги, которую было уже никак не спасти, оттолкнули в сторону.

И это сделал не я — я бы не успел.

Оставался лишь один человек, способный на подобное.

Это была та, кто неустанно сражается, даже если я ничего не помню или прикидываюсь незнающим.

Только она не успевала, никак не успевала спастись сама…

И все же она, Ая Отонаси… прыгнула вперед.

Да, точно, вспомнил!

Сколько раз я уже видел эту картину.

Ведь все в очередной раз повторится, и вообще не важно, спасется кто-то или нет. Останется только память о предсмертной боли. Страх перед смертью. Отчаяние оттого, что как ни крути, а этот день наступит снова.

Несмотря на это, Отонаси прыгнула под грузовик, чтобы спасти другого человека от смерти.

И она поступала так много-много, десятки тысяч раз…

Да, поступала.

И как я мог забыть?..

Оглушительный удар — и грузовик с грохотом влетел в стену. Ужасный гул накрыл меня с головой, но я, несмотря ни на что, бросился к Отонаси. Рядом с ней лежала Моги. Избежав смерти, она даже не дрогнула, не шевельнулась. На ее лице застыла ничего не выражающая гримаса. Похоже, у Моги был шок.

Я перевел взгляд на Отонаси: ту бросило в холодный пот, левая нога оказалась вывернута под неестественным углом. Стоило Отонаси меня заметить, как ее лицо приняло стоическое выражение. Как будто она не чувствовала предсмертной агонии.

— В прошлый раз я и правда убила тебя, — сквозь боль ясно заговорила она. — Думала, убью владельца — и все закончится. Я не хотела, но тогда верила, что из «Комнаты» иначе не выбраться. И утратила человечность. Поверить не могу! Мне казалось, что попытка того стоит. Думала, сбегу из «Комнаты» и опять стану человеком.

Наконец-то я все понял. Понял, почему Отонаси притворилась, что ничего не помнит.

Она просто не могла себя простить.

Простить убийцу.

Совесть так терзала ее, что она готова была оставить шкатулку и сдаться «Комнате».

«Тогда зачем ты убила меня?!»

Ей просто нечего было ответить.

Какие жестокие слова…

И какие лживые.

В тот раз я погиб потому, что кинулся спасать Моги, а потом ни с того ни с сего решил, что это Отонаси каждый раз ее убивает. Затем пришел к выводу, что в моей смерти виновата опять же она, вот и заявил Отонаси об этом. А ведь должен был заметить неувязку, когда услышал, что убийство — не вариант. На самом деле Отонаси просто меня не спасла.

Аварию не предотвратить — кто-то все равно попадет под колеса. Просто так получилось, что этим «кем-то» оказался я.

— Да, только смеяться и остается. Даже если я забуду, случившееся будет на моей совести. «Комната» на месте, а мне теперь нужно как-то жить дальше. Жить с тем, что меня больше нельзя считать человеком. Вот она, моя кара, — договорила Отонаси и сплюнула кровь.

— Не говори, тебе станет только хуже…

— А сможем ли мы еще поговорить? Я уже привыкла к боли, это ничего. Ты только подумай: эта боль временна, с ней куда легче, чем с какой-нибудь неизлечимой болезнью.

Но к боли не привыкают.

— Я не смогла ни память потерять, ни из «комнаты» выбраться. Ха-ха… Хотя я знала, знала, что из «Комнаты» мне просто не сбежать.

— Откуда?..

— А не очевидно? Я всегда знала: моя одержимость меня не отпустит.

Отонаси неуверенно приподнялась — левая нога ее не слушалась. Наверное, лежа на асфальте, она в принципе с трудом говорила. Поэтому, закашлявшись и сплюнув кровь, оперлась на каменную стену и встала, после чего посмотрела мне в лицо.

Из-за того что Отонаси встала, Моги тоже пришла в себя, приподнялась, задрожала и пугливо повернулась ко мне.

— Ты в порядке?

— А!.. — вдруг вскрикнула она. — Вы о чем с-сейчас?.. Нет, не только сейчас. Вы и вчера… Вы вообще что?..

Чего?.. На кого ты смотришь? И с таким испугом?..

Но я знаю… На меня.

Я не мог оставить ее, перепуганную, одну, и невольно потянулся к ней.

— Нет, не трогай меня!

А, вот оно что… Что я вообще делаю? Я же напугал ее, а теперь тянусь помочь… Думал ее успокоить? Да могу ли я вообще ее успокоить? Нет…

— Что… что… ты?..

Я сжал кулак. Не могу объяснить, нельзя. Остается лишь молча на нее смотреть.

Как же хочется взять и все объяснить! Может, она бы меня поняла…

Но… нельзя.

Потому что я должен сражаться. Сражаться против «Комнаты удаления».

По этой же причине я должен отказаться от той «обычной» жизни, которая существует в «Комнате».

Я принял это решение в момент, когда протянул Отонаси руку. Я отказался от всего: от редкой улыбки Моги, от ее порозовевших в смущении щек, от ее коленей, на которых когда-то лежала моя голова. От всего отказался.

Я так ничего и не объяснил, и Моги оставила попытки понять происходящее. Она, вся дрожа, с трудом встала и, не сводя с нас глаз, попятилась. В ее взгляде читалась мольба: только бы мы за ней не погнались! На плохо гнущихся ногах, готовая, кажется, в любой момент упасть, она наконец повернулась к нам спиной и бросилась бежать.

А я все это время смотрел на нее. Ни на секунду не отводил взгляд.

Наверное, мне именно этого и хотелось.

— Вижу, настроен ты серьезно… — подала голос Отонаси, которая так и стояла у стены, она видела всю картину. — Я тоже все решила. Ради большей цели я перестану охотиться за шкатулкой.

— Чего?..

А вот это теперь проблема. Серьезная проблема. Без Отонаси я просто не справлюсь. Я уже собрался отговорить ее, но тут…

— Теперь я буду помогать тебе.

— Что?..

Вот такого я никак не ожидал.

Будет помогать? Отонаси будет помогать? Мне?

— Ну что за мина… Чего рот раскрыл? Помогать буду, говорю. Со слухом проблемы?

Вот это да… Все равно что если бы солнце встало на западе, а зашло на востоке. Просто невозможно.

— Я потерялась. Ты правильно тогда сказал: я убила тебя и перестала быть человеком. Но я не смогла признать это и решила оставить все попытки убежать, то есть предала собственную идею. Сдалась «Комнате». Вот так и потерялась — решила, что побежденная шкатулка вроде меня уже ни на что не годится.

Да, она презирала себя, но живой огонек в ее глазах никуда не делся, и от этого мне стало легче.

— Но нельзя бросать начатое. Да, я совершила ужасный поступок, но это еще не повод убиваться. Нет смысла жалеть о содеянном. И поэтому я больше не буду прятаться от себя. Вина целиком лежит на мне, так что веди меня, я помогу всем, чем смогу. И еще… — Отонаси на секунду умолкла. Видимо, то, что девушка хотела сказать, давалось ей с трудом, но под моим строгим взглядом она не могла смолчать. — Прости меня.

А, вот оно что… теперь понял.

Вся эта странная речь, оказывается, была извинением.

Но это все чушь.

— Не могу, — без колебаний ответил я, и Отонаси на миг удивилась, но скоро пришла в себя и посерьезнела.

— Вот как. Ну да, едва ли можно простить своего убийцу… Понимаю.

— Неверно. — Отонаси так и застыла. — Просто… Я не знаю, за что должен тебя прощать.

Потому что нельзя простить того, кого не за что прощать. Нельзя простить невиновного.

— О чем ты, Хосино? Я ведь…

— Убила меня?

— Да…

— Как так? — невольно улыбнулся я. — Я же сейчас здесь.

Что это, если не доказательство?

— Я здесь, Отонаси.

Сколько бы она ни считала себя виновной, все можно вернуть назад.

Я не могу понять, почему Отонаси вообще решила, что это ее вина. Ведь не она создала «Комнату». Отонаси — всего лишь одна из тех, кого «Комната»… Нет, все не так.

Отонаси не жертва. Она — наш предводитель, который наизусть знает наши характеры, знает, как мы себя поведем. Знает, как разойдутся круги, если в реку бросить камень. Знает не хуже создателя этой самой «Комнаты», а то и лучше.

Как раз из-за своих знаний Отонаси чувствует большую ответственность за все, что здесь происходит. Думает, если действовать правильно, можно все изменить.

Поэтому для нее чья-то гибель равносильна убийству. В противном случае выходит, что она в очередной раз не смогла кого-то защитить.

Вот только она ведь сама говорила, что в «Комнате удаления» смерть ничего не значит.

— Для меня моя смерть не важна. Хотя если тебе настолько не по себе, достаточно и одного «прости».

Какое-то время после сказанного Отонаси не шевелилась — на ее лице по-прежнему читалось напряжение. Но тут она дрогнула и опустила глаза.

— Ха-ха… — Ее плечи затряслись.

А? Что? Чего это с ней? Я испуганно заглянул ей в лицо.

— Хи-хи… Ха-ха-ха… Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Она рассмеялась! Громко, от души!

— П-погоди! Ты чего смеешься?! Не понимаю!

На мои возгласы Отонаси не обратила никакого внимания: как смеялась, так и смеялась.

Блин… да что это такое?! Я ведь выдал такую крутую фразу, аж сам себе удивился, а ей смешно!

Наконец Отонаси отсмеялась, и ее лицо приняло привычное стоическое выражение.

— Я уже двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят четыре раза «переходила в школу», — с некоторой обидой начала она.

— Знаю…

— Думала, что давно выучила все твои привычки… но того, что ты только что сказал, я никак не ожидала услышать. Знал бы, какая это радость — выловить что-то новенькое из моря однообразных фраз!

Я так и не понял, чему Отонаси радуется, поэтому в недоумении наклонил голову набок и задумался.

— Хосино, ты и правда особенный. Таких, как ты, я еще не встречала. Ты кажешься обычным человеком без особых привязанностей, но на самом деле кое к чему ты привязан всей душой — к обычной жизни. И поэтому ты видишь, что этот мир фальшивка, замечаешь даже лучше меня.

Лучше Отонаси?

— Да нет, я не отличаю правду от фальшивки. Знаю, что в следующий раз все будет по новой, и все равно каждый раз пугаюсь, когда вижу эту аварию.

— И это понятно, но я о другом. Ведь когда ты читаешь рассказ или смотришь фильм, тоже сопереживаешь героям по-настоящему.

Правда, что ли? Не уверен.

— Хосино…

— Что?

— Извини, пожалуйста. — Улыбка сошла с ее лица, и Отонаси посерьезнела.

Чего это она? Так внезапно…

— Мне правда жаль, что я не смогла помочь. Извини, пожалуйста.

— Да н-ничего…

Я был совершенно не готов к такому искреннему извинению от той, кто во всех смыслах превосходит меня, поэтому замямлил что-то в ответ, будто это я перед ней виноват. Какой же я жалкий…

— Так тебе достаточно обычной вежливости? Тогда я постараюсь еще лучше узнать тебя, понять и направить. Ведь и ты этого хочешь?

— Н-ну да…

— Конечно, извиниться стоило, хотя я уже, кажется, несколько десятков лет ни у кого не просила прощения.

Да, наверное, так и есть…

— Ну, пора.

— Пора?

— Кончается двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят четвертый «переход в школу», наступает семьсот пятьдесят пятый.

— А, вот оно что. — Я на удивление спокойно смирился с этим сумасшествием.

После чего огляделся: привлеченные аварией, вокруг нас толпились зеваки. Неудивительно, что они собрались. Были и ребята в форме нашей школы: например, Коконэ, которая стояла рядом и не сводила с нас глаз. Но мы с Отонаси — а она до сих пор была вся в крови — не обратили на зевак никакого внимания и болтали как ни в чем не бывало. Да уж, странная картина. Теперь понятно, почему Моги так перепугалась.

Я подал руку Отонаси, и она (в отличие от другой моей одноклассницы) приняла ее.

Еще секунда…

…и что-то с безумной силой сжимает сердце. Небо и земля схлопываются, как будто их застегивают на молнию. Мир вокруг белеет. Белеет. Белеет. Асфальт уходит из-под ног, и земля становится сладкой-сладкой — я чувствую этот вкус не языком, но всем телом. С этим не то что мерзким, но неприятным чувством наконец-то заканчивается двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят четвертый повтор.

Нас окутывает белоснежное и мягкое, такое сладкое отчаяние…