Пустая шкатулка и нулевая Мария. Книга 1

— Ая Отонаси. Приятно познакомиться, — слегка улыбнулась новенькая.

— Ая Отонаси. Очень приятно… — без всякого интереса пробормотала новенькая.

— Ая Отонаси, — с явной скукой, не глядя на нас, буркнула новенькая.

За кафедрой стояла Ая Отонаси, новенькая. Я не должен был знать ее имя.

— Ая Отонаси, — повернувшись к классу, представилась она так тихо, словно ей в принципе было все равно, услышат ее или нет, тем не менее говорила она очень четко.

Но почему-то я знал, как ее зовут. Знал, хотя видел впервые.

Все так и затаили дыхание. Нет, совсем не потому, что она так кратко представилась, и вообще, разве это можно считать представлением? Просто девушка перед нами была невероятно красивой.

Мы ждали, скажет ли она что-то еще, и тогда… новенькая вдруг произнесла:

— Кадзуки Хосино.

— А?..

Почему-то она назвала мое имя, и весь класс тут же уставился на меня. Вот ведь! Да пяльтесь сколько влезет, я и сам не знаю, почему она обратилась именно ко мне.

— Я здесь, чтобы тебя уничтожить! — выпалила Ая Отонаси. — Я перевожусь в эту школу в тринадцать тысяч сто восемнадцатый раз, и меня это все уже бесит. Нужно хоть как-то отвлечься… Так что я объявляю тебе войну!

Класс замер от удивления, однако новенькая этого даже не заметила и продолжила говорить, все так же глядя на меня:

— Кадзуки Хосино, тебе придется сдаться! Я заберу у тебя то, что дороже всего на свете, и чем быстрее, тем лучше. Сопротивление бессмысленно. Почему? Все очень просто, — улыбнулась Ая Отонаси. — Да потому, что я всегда буду рядом с тобой, сколько бы времени ни прошло.

Второе марта. Сегодня точно второе марта.

Интересно, почему я сомневаюсь?

Потому что вот он, март, а на улице постоянно пасмурно? Наверное. В последние дни небо совсем скрылось за тучами — прямо тоска. Когда теперь прояснится?..

Занятия еще не начались, а я уже бессмысленно пялился в окно. Наверное, такие мрачные мысли лезли в голову потому, что самочувствие было неважное. То есть нет, чувствовал я себя, как обычно, нормально, но какая-то тяжесть не давала мне покоя. Сложно ее описать. Как будто обернулся и вдруг заметил, что перестал отбрасывать тень. Примерно так.

Очень странно… Понять бы почему. Вчера ведь ничего особенного не произошло, да и сегодня тоже все как всегда: позавтракал, наткнулся на ежедневный гороскоп, который передавали по телику, — мне не обещали ни хорошего, ни плохого, — в поезде послушал новый альбом любимого музыканта…

Так ничего и не решив, я принялся за кукурузные палочки умайбо. На этот раз взял со вкусом свинины с кимчи. Откусил… Да, такое никогда не приестся.

— Опять умайбо… И не надоело?.. Будешь каждый день их лопать — сам станешь цвета умайбо.

— Кхм… и что это за цвет такой?

— А я откуда знаю?

Вот так мы обычно и говорим с одноклассницей Коконэ Кирино. Сегодня она собрала свои темные волосы в высокий хвост. Еще чуть-чуть, и можно будет назвать их очень длинными. Коконэ вечно заплетается по-разному, но такая прическа, видимо, ей нравится больше всего: в последнее время только так и ходит. Коконэ уселась на соседний стул, достала голубое зеркальце и начала краситься, выуживая из косметички то одну, то другую непонятную штуковину. Занимайся она всеми делами с таким же старанием, было бы вообще отлично.

— У тебя так много голубых вещичек…

— Ну да, мне нравится голубой… Кстати! Сегодня я попробовала кое-что новенькое. Ну? Ничего не заметил? А, Кадзу? — вдруг повернулась ко мне Коконэ. В ее глазах запрыгали искорки.

— Кхм?

Она спросила ни с того ни с сего. Ну мне-то откуда знать?

— Тогда подсказка! Что во мне самое прекрасное? Вот на это и надо обратить внимание.

— Да?.. — Я тут же машинально уставился на ее грудь.

— Эй! Ты на что пялишься?!

А ведь сама вечно хвастается, что у нее «четверка»…

— Самое прекрасное во мне — это большие глаза! Думаешь, грудь может резко вырасти? Или тебе только одного и хочется?! Животное! Вот ведь извращенец!

— Прости… — извинился я, хоть и впервые слышал о том, что в Коконэ было «самым прекрасным».

— Ну так… как тебе?.. — Она все еще выжидающе смотрела на меня.

«Да, у нее и правда большие глаза», — подумал я, и мне почему-то стало немного неловко.

— Как и всегда?.. — Никаких изменений я не заметил.

— А? Чего-чего? Я такая же милая, как и всегда?

— Ну, я не совсем то…

— Отвечай!

Да она буквально выжимает из меня похвалу!

— Ладно уж, скажу: сегодня я нанесла тушь. Ну так как тебе? А?

По мне, ничего не поменялось. Со вчерашнего дня уж точно.

— Ну, насчет этого… даже не знаю. — Я попытался быть честным, но это, конечно, было ошибкой.

— Что значит «не знаю»?! — Она тут же меня стукнула.

— Ай…

— Зану-у-да! Тьфу на тебя!

И вот чего это она? А, наверное, разозлилась, что я отвечал ей на полном серьезе…

Коконэ сделала вид, будто плюнула, встала и ушла хвастаться своей тушью в другой конец класса.

— О-ох… — выдохнул я.

Коконэ, конечно, классная, но в такие моменты просто невыносима.

— Что, голубки опять поссорились?

Я повернулся на голос, и первое, что увидел, — три сережки в ухе. Во всей старшей школе так ходил только один человек.

— Никакие мы не голубки, Дайя, с чего ты вообще взял?

В ответ мой друг лишь мерзопакостно посмеялся. Как и всегда, тот еще придурок… Хотя странно ждать хотя бы элементарной вежливости от того, кто даже своим внешним видом нарушает все школьные правила.

— Погоди, так ты и правда не заметил тушь? Я и то увидел… Хотя Коконэ мне вообще неинтересна.

— Да?..

Дайя и Коконэ живут по соседству и дружат с детского сада, поэтому, думаю, он врет, будто она ему вообще неинтересна. А все равно странно проглядеть то, что заметил даже Дайя: вечно он никого в упор не замечает.

Но я почти уверен, что Коконэ и вчера красилась этой же тушью…

— Хотя знаешь…

— А, точно. Я все понял. Ты просто взял и мягко отшил деваху, ну, чисто из жалости. Я бы на твоем месте не церемонился, а сразу послал ее прямым текстом.

— Я, вообще-то, все слышу, придурок! Тоже мне староста!

Дайя не обратил на подругу никакого внимания и продолжил:

— Ладно, Кадзу, хватит о ней. К нам переводится новенькая. Знаешь?

— Новенькая?

Сегодня же второе марта, да? Чего это она решила поменять школу, да еще и посреди года?

— Новенькая?! Правда?! — вскричала Коконэ, очевидно услышав и это.

— Кири, захлопнись. Орешь на весь класс… Господи, да не надо сюда идти… Вижу твое разукрашенное лицо — аж дурно становится…

— Ч-чего?! Слышь, Дайя, пора бы уже повзрослеть! Может, вздернуть тебя вверх тормашками, часов так на сорок шесть? Глядишь, кровь доберется до твоей дурной башки и ты наконец-то начнешь за языком следить!

Им бы только пособачиться…

— Новенькая, говоришь?.. Вроде что-то такое слышал, — ответил я чуть громче, чтобы эти двое прекратили ругаться.

План сработал: Дайя умолк и повернулся ко мне.

— Слышал? От кого это? — серьезно спросил он.

— Мм? А что?

— Ты не отвечай вопросом на вопрос.

— Ну… От кого-то слышал. Не от тебя ли, случаем?

— Это вряд ли. Я и сам вот только узнал, когда в учительскую шел. Как бы я тебе успел рассказать?

— Да?..

— Значит, слухи уже поползли. Хотя даже Кири, судя по всему, не знала… А она та еще сплетница.

Похоже на то. Кажется, вообще весь класс впервые слышит о новенькой.

— Видимо, учителя не распространялись о переводе… Но тогда… откуда же ты узнал?

— Я… я…

Вот правда, откуда?

— Ну да ладно. Тебе не кажется странным, что она переводится так вдруг и в такое время? Думаю, на то есть причины. Может, она трудный ребенок? Дочь какого-нибудь чинуши, а из прежней школы турнули? Это бы объяснило, почему про нее ничего не известно.

— Не надо так, Дайя, а то как начнут сплетничать… Все ведь подслушивают…

Стоило это сказать, как несколько одноклассников виновато мне улыбнулись.

— Да? А я-то тут при чем?

— О-ох… — невольно вздохнул я. Ну не эгоист ли?

Прозвенел звонок, школьники начали неспешно рассаживаться за парты. Все, кроме Коконэ: она не стала занимать свое место у двери, а вдруг толкнула эту самую дверь и выглянула в коридор. Наверное, хотела увидеть новенькую первой.

— О!.. — удивилась Коконэ, тут же с застывшим лицом отпрыгнула обратно и села за свою парту. От ее задора не осталось и следа.

Чего это она?..

— Круто! — снова ни с того ни с сего встрепенулась Коконэ.

Похоже, не только я — каждый в классе рвался спросить, как выглядит новенькая, но никто не успел: вошел учитель Кокубо. За его спиной, прямо за дверью, стояла девушка, но разглядеть можно было только ее силуэт. Значит, это она и есть. Учитель обвел класс глазами, понял, что всем уже не терпится познакомиться с новой одноклассницей, поколебался секунду и наконец пригласил девушку войти.

Дверь открылась… и тут я увидел ее. В это же мгновение…

Неудержимая лавина воспоминаний обрушилась на меня и куда-то отбросила; скрежет накрыл меня с головой…

…ужасный скрежет рвет пространство вокруг. Меня швыряет из одного места в другое, и все они похожи друг на друга. Сознание рвется прочь, но его возвращают, силой заталкивают в маленькую металлическую шкатулку и запирают. Это уже было, уже было, уже было…

— Я Ая Отонаси.

— Ая Отонаси.

— Ая Отонаси…

Я это слышал, слышал, слышал!

В меня пихают обрывки воспоминаний — еще и еще! Я отбиваюсь… Нет, подождите, я столько не вынесу! Голова вот-вот взорвется! Я не способен столько понять!..

— Ох…

Я… а что я?

Так и не понял, что происходит. И оставил попытки понять. Просто… вернулся к тому же самому.

А? Я снова о чем-то задумался? Ничего не помню…

Я повернул голову и увидел перед собой девушку. Это новенькая, Ая Отонаси. Ее имени еще никто не знал.

— Ая Отонаси, — пробурчала новенькая так тихо, словно ей было вообще все равно, услышат ее или нет.

Она шагнула с кафедры, и класс тут же зашептался: все удивились столь короткому приветствию. Не обращая внимания на опешивших ребят, новенькая направилась прямо ко мне. Она не сводила с меня глаз.

Отонаси подошла, села за соседнюю парту — пустую, словно специально для нее и приготовленную, — после чего снова испытующе уставилась на меня. Я молча смотрел в ответ.

Наверное, надо было что-то сказать…

— Кхм… Приятно познакомиться…

Ноль эмоций.

— И все?

— Кхм?..

— Спрашиваю: это все?

А что еще-то? На ум ничего не шло. Мы же едва встретились. Наверное, стоило что-то добавить…

— Н-ну… на тебе… форма старой школы? — кое-как выдавил я из себя.

Она ничего не ответила, но пялиться так и не перестала.

— Ну ч-что?..

Отонаси заметила мое смущение и улыбнулась — так, будто увидела, как всегда послушный ребенок вдруг напакостил.

— Скажу тебе кое-что интересное, Хосино…

А?.. Откуда она знает мое имя?

Но это были только цветочки, удивляться даже не следовало. А вот от того, что она произнесла после, я секунд на пять застыл с открытым ртом.

— Сегодня Касуми Моги в голубом белье.

На физкультуру Касуми Моги никогда не переодевается, а ходит в школьной форме. Сегодня она, как обычно, тихо сидела в сторонке и без всякого интереса смотрела, как ребята играют в футбол. Моги вытянула бледные ноги — такие тонкие, что, кажется, вот-вот переломятся. А я устроил голову у нее на коленях.

Да-да, я и сам не понял, как так получилось. Но какая разница? Это ли не счастье? Хотя толком насладиться своим положением не вышло: из носа текла кровь и мне приходилось то и дело прижимать к ноздрям платок. Как ни крути, а кровотечение нужно было остановить.

Устроившись у Моги, я не сразу вспомнил, как травмировался. Но во всем точно была виновата Отонаси: из-за нее я не смог сосредоточиться, а потому поймал мяч лицом — так и разбил нос. Моги почему-то сильно разволновалась и положила мою голову себе на колени.

Не скажу, что лежать было удобно, скорее, наоборот, жестковато. И с чего она вообще так забеспокоилась? Стараясь догадаться, я обратил на нее взгляд, но лицо Моги по-прежнему ничего не выражало.

И все-таки я был счастлив.

Да, счастлив.

На ум пришли слова Отонаси о белье Моги. Да уж… сказать, что я тогда крепко удивился, значит ничего не сказать. И ведь Отонаси подала это как «кое-что интересное», она знала, что я буду рад услышать какую-нибудь мелочь о Моги. Но ведь никому не было известно о том, что она мне нравится… Ни Дайе, ни Коконэ… Я никому не говорил. Не могла же Отонаси знать заранее? Мы ведь только сегодня познакомились, однако она все равно сказала о Моги…

— Слушай, Моги…

— Что такое? — тихонько прощебетала та. Ее тонкий птичий голосок чудесно дополнял хрупкое телосложение.

— Уже общалась с Отонаси?

— С новенькой?.. Нет…

— То есть вы с ней еще не знакомы?

Моги помотала головой, и ее красивые волосы чуть всколыхнулись.

— И все-таки… вы с ней никогда не пересекались?

Моги задумалась, но снова ответила отрицательно.

— А что такое?.. — Она с вопросительным видом склонила голову набок.

— Мм… Да так, ничего.

Я перевел взгляд на поле. Там, прямо по центру, в какой-то картинной позе стояла Отонаси и, кажется, не обращала ни малейшего внимания на девчонок-сокомандниц, толпой носившихся за мячом. Вдруг мяч попал ей под ноги, и Отонаси пнула его в сторону… прямо сопернику!

— Хмм…

Не могла же она прочесть мои мысли?.. Наверное, я просто зря накручиваю себя. Это все ее внешность, ее манеры… Конечно, после таких слов невольно начнешь искать подтекст. Да и кто бы не искал?

И вообще… почему я не верю в собственное объяснение?

Отонаси зачем-то повернулась и посмотрела на меня. Какое-то время она не сводила с меня глаз и нагло ухмылялась.

Урок еще не кончился, когда новенькая сорвалась с места и бодро направилась прямиком ко мне. Ух, аж в дрожь бросило! Буквально. Новенькую заметила и Моги, и на лице ее появилась тревога. Мы оба встали.

По-прежнему скалясь, Отонаси вдруг указала на меня… нет, на Моги! И тут откуда ни возьмись налетел порыв ветра и задрал ее юбку. Вот буквально через секунду.

— Ой!..

Естественно, Моги тут же схватилась за подол, прижала его к ногам, но я ведь стоял совсем рядом… Едва порыв стих, она обернулась ко мне. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало, но чуть покраснело. Моги беззвучно, одними губами, спросила: «Видел?»

Наверняка она сказала это вслух, но так тихо, что даже я не услышал.

Я что есть силы замотал головой. Хотя, наверное, мое отпирательство говорило само за себя… Моги ничего не ответила и опустила глаза.

Отонаси со странной гримасой на лице внезапно подскочила прямо ко мне.

— Ох…

Наконец я понял, почему меня трясло. Ее лицо выражало то, чего сам я никогда не испытывал…

Ненависть.

Но почему? Чем я провинился?

Отонаси некоторое время торчала рядом и с ухмылкой пялилась на меня, после чего, недолго думая, оперлась рукой на мое плечо и наклонилась близко-близко к уху.

— В голубом же?

Она знала. Знала о моей симпатии к Моги, знала, что налетит ветер, знала, что я увижу ее белье… Она все знала.

Значит, Отонаси тогда не шутила. Она знала меня, понимала, давила еще тогда. Это был не просто намек — угроза.

— Ну, Хосино, теперь вспомнил? — Отонаси пристально поглядела на меня, а я не мог не то что ответить — даже пошевелиться.

Но тут новенькая отвела взгляд и вздохнула.

— Даже так не выходит… Сегодня ты еще тупее, — проворчала она. — Раз уж забыл, попробуй вспомнить: меня зовут Мария.

— Мария? Нет, но ведь… ты же Ая Отонаси? Это… ну… типа псевдоним?

— Нет. — Она и не пыталась скрыть раздражение. — Ладно, все равно ничего не выйдет. Раз так, буду делать по-своему, — отвернулась Отонаси.

— Кхм… Постой!.. — позвал я, и она, нахмурившись, неохотно обернулась — я невольно вздрогнул.

Нет, точно, конечно, не скажешь, но вроде бы… судя по ее поведению…

— Мы уже встречались?

Отонаси снова ухмыльнулась:

— Да, в прошлой жизни мы были парой. О Хасавэй[1], возлюбленный мой, как же низко ты пал! В былые времена ты, когда похитил меня, вражескую принцессу, казался умнее…

— Кхм… чего?..

Я так и застыл с раскрытым ртом. Отонаси, видимо, осталась довольна выходкой и впервые за день улыбнулась:

— Да шучу я.

На следующий день… я увидел ее мертвой.

В ответ на мой вопрос Моги с печальным выражением лица уходит в свои мысли, но в итоге говорит, с трудом скрывая свою боль:

— Давай завтра.

— Ая Отонаси, — пробормотала новенькая.

— Супер! Крутяк! — вдруг посреди второго урока завопил Харуаки Усуй — мой друг, который к тому же сидит рядом со мной, — и со всей дури хлопнул меня по спине.

Больно, вообще-то! А еще из-за его выходки на нас тут же начали пялиться. Но Харуаки, не обратив на это внимания, сразу отвернулся и уставился на новенькую, Аю Отонаси.

— Не, ну ты видел? Мы встретились глазами!

— Конечно, ты ведь сам к ней повернулся.

— Нет в тебе романтики, Хосии!

Какой еще романтики?..

— Она офигенно красивая! Как произведение искусства, бриллиант… Ну все, больше не могу… Она похитила мое сердце!.. Щас признаюсь ей.

Быстро же он!

Прозвенел звонок, и Харуаки, даже не садясь после поклона, направился прямиком к Отонаси.

— Ая Отонаси! Это любовь с первого взгляда… Я люблю тебя!

О боже… Он и правда ей признался…

Я не расслышал, что именно она ответила, но все понял по лицу Харуаки. Впрочем, на него можно было и не смотреть — все и так было ясно.

Харуаки вернулся на место.

— Вот, блин, дурак… Отшила.

Он что, серьезно воображал, что получится?.. Такая наивность даже пугает…

— Ну еще бы. Едва ли кто-то обрадуется, если так внезапно признаться. Вот и результат.

— Эх… ну, типа да. Тогда потом еще попробую, но уже без внезапностей. И она точно ответит на мои чувства.

Да уж, такому настрою можно лишь позавидовать. Хотя лично мне его даром не надо.

— О чем таком веселом болтаете? Я-то на вас без смеха смотреть не могу, но девчонки как на врагов уставились, — сказал подошедший к нам Дайя.

— В каком смысле «на вас»? Пусть только на Харуаки так смотрят!

— А досталось обоим. Девчонкам разницы никакой, вы для них одного поля ягоды.

— О, одного поля ягоды, да?.. Так это ж круто, так ведь, Хосии?

Ну, это уже ни в какие ворота…

— Кстати, Дайян, ты бы тоже к ней подкатил, скажи? — толкнул друга Харуаки. Они с Дайей дружили с детства, так что в таких тычках не было ничего особенного. А может, Харуаки просто в принципе сначала делает, а потом думает.

— Не-а, — вздохнув, ответил Дайя.

— Да ладно! Какой же красоты должна быть девчонка, чтобы твое сердце все-таки дрогнуло?

— Не в красоте дело. Отонаси правда симпатичная, но подкатывать к ней я не хочу.

— Чё?..

— Вообще ничего не понял, а, Харуаки? Хотя ты весь на инстинктах, от обезьяны недалеко ушел. Будешь прыгать вокруг любой, лишь бы оказалась симпатичной. Так что откуда тебе знать?

— Чего-о-о?! При чем тут ваще инстинкты?!

— При том, что тебя инстинктивно влечет к красивым девушкам, потому что они могут родить здоровых и красивых детей.

— О-о-о… — в два голоса удивились мы с Харуаки, после чего нашему невежеству удивился уже Дайя.

Нет, ну откуда нам такое знать?

— А, понял! Короче, Ая для тебя слишком красивая и замутить с ней у тебя ваще не получится! Никак! Ага? Ты как лиса, которой не достать до винограда и она решает: ладно, по фиг, все равно кислый. Это оправдание, Дайян! Это не круто, Дайян, не круто.

— Ты меня вообще слушал?.. Хотя в первом твоем утверждении было зерно истины. Но вот за последнее я бы тебя прибил.

— Ха, выходит, я прав!

Дайя с кулаками бросился на довольного Харуаки — долго же староста терпел!

— Не то чтобы я не мог к ней подкатить… Просто она мне не подходит.

— Ого, сильно сказано! Хосии, тебе тоже кажется, что кое-кто тут больно зазнался из-за смазливого личика? — без задней мысли обратился ко мне Харуаки.

На ошибках он точно не учился…

— Я вовсе не думаю, что слишком крут для нее. Въезжаешь? Хотя, может, и правда слишком крут… Да только Отонаси в любом случае до этого дела нет.

— Смотрите, каким крутым стал!

— В смысле, она так не считает потому, что в принципе мыслит по-другому. Мы ей вообще неинтересны, но не потому, что она смотрит на нас свысока. Как для нас насекомые — просто насекомые, так и мы для Отонаси всего лишь люди. Как-то так. Она не смотрит на то, что я, например, красивый, а Харуаки — страшный, она вообще нас не различает… примерно так же, как и мы не можем отличить одного таракана от другого. Ну и как к ней такой подкатывать?

Харуаки из этой обличительной речи, видимо, почти ничего не понял, поэтому с ответом не нашелся.

— Зато ты, Дайя, кажется, наоборот, очень интересуешься Отонаси, — предположил я.

На секунду он лишился дара речи. Ого, такое нечасто увидишь! Но ведь так оно и есть. Не просто ведь ни того ни с сего у старосты сложилось об Отонаси особое мнение. Значит, он уже присматривался к ней.

— Ха, совсем нет!

— Да ладно, тут нечего стесняться!

— Слышь, Кадзу, ты ходишь по тонкому льду. Любишь зеленый лук? Так вот: я этим луком с тобой такое сделаю, что ты при одном только его виде будешь сыпью покрываться и в панику впадать.

Дайя, судя по всему, не на шутку разозлился, и я неловко засмеялся.

Но что бы староста ни говорил, он все равно давно понял: с Отонаси ему не сладить.

— Даже вы, тупицы, скоро заметите, что она не от мира сего, — добавил Дайя.

Прозвучало это, конечно, как очередная отмазка.

Но я ошибся.

Потому что все было в точности так, как он и сказал.

Под конец классного часа Ая Отонаси вдруг подняла руку и, не дожидаясь разрешения учителя, встала.

— Я хочу всех кое о чем попросить. — Не обращая внимания на наше удивление, Отонаси продолжила: — Всего пять минут. Не проблема же?

Вновь не став дожидаться ответа, она вывела учителя Кокубо из класса и заняла его место за кафедрой. Странно, но все происходящее почему-то не казалось мне чем-то из ряда вон выходящим. Я оглядел остальных: похоже, мои одноклассники тоже не видели в действиях новенькой ничего необычного. Никто не сказал ничего поперек, и в кабинете повисла мертвая тишина.

— Нужно кое-что написать, — глядя прямо перед собой, объявила Отонаси.

Она спустилась с кафедры и что-то положила на первые парты. Как оказалось, небольшие квадратные листки бумаги, примерно десять на десять сантиметров. Ребята с первых парт стали передавать их дальше, назад.

— Как закончите писать, сдайте их мне. И на этом все.

— А что писать-то? — Коконэ задала вопрос, который вертелся на языке у всех.

— Мое имя.

Тишину сменил гомон. Оно и понятно: зачем нам вообще писать ее имя? Все и так его помнят, она же только утром представилась, сказав «Ая Отонаси».

— Что за тупость?! — возмутился кто-то. Конечно, сказать такое мог только один из нас — Дайя.

Весь класс затаил дыхание. Каждый знал, что со старостой лучше не ругаться.

— Тебя ведь зовут Ая Отонаси, так зачем это писать? Хочешь, чтобы быстрее запомнилось?

Отонаси промолчала.

— Я бы написал «Ая Отонаси», но и так уже это сказал. Надо теперь писать?

— Не-а.

От этого односложного ответа Дайя совершенно растерялся и не придумал, что еще добавить. Вместо этого он с шумом разорвал листок и вышел из класса.

— Ну? Может, напишете побыстрее?

Но никто не спешил исполнять ее просьбу, и неудивительно. Отонаси, наверное, и не осознала, что как-то переговорила старосту, однако весь класс застыл в удивлении. Уж кому, как не нам, знать, что случилось невозможное, поэтому мы сидели, не смея пошевелиться. Но вот по классу эхом разнесся скрип первого карандаша, и вскоре за этим звуком последовали другие.

Кажется, никто так и не понял, чего добивается Отонаси. И единственное, что нам оставалось, — просто записать ее имя.

Имя Аи Отонаси.

Первым листок отдал Харуаки, остальные потянулись следом за ним. Отонаси просматривала каждую бумажку, но выражение ее лица никак не менялось.

Может быть, потому, что она ожидала чего-то… другого?

— Харуаки, — позвал я друга, который теперь болтал с Моги.

— Чё такое, Хосии?

— Что написал?

— А? Ну, «Ая Отонаси»… Хотя сначала чуть не забыл «я», — ответил Харуаки и почему-то погрустнел.

— Хм, наверное, только это и остается…

— Ну так пиши.

— Она что, правда хочет, чтобы мы написали ее имя?

Бессмыслица какая-то.

— Да нет, ваще-то, — мгновенно ответил Харуаки.

— Да?.. Но ты написал «Ая Отонаси»?..

— Ага… Дайя вот весь из себя умник, бесит прямо, что ни фига не смешно. Правда, характер у него тот еще… И это тоже ваще не прикольно, — вдруг сменил тему Харуаки, и я вопросительно склонил голову набок. — В общем, если даже он решил, что напишет «Ая Отонаси», ну, значит ничего лучше в голову не пришло, а мне и подавно. Раз не додумался, чё делать тогда? Только имя и писать.

— Раз не додумался… только имя и писать…

— Ага-ага. Так что все это не про нас.

И ведь правда… Харуаки попал в яблочко.

Выходит, Отонаси нет дела до того, что напишут большинство одноклассников. Ей важен только тот, кто подумает о чем-то другом. Поэтому Харуаки и погрустнел: он ведь влюбился в Отонаси с первого взгляда. Да, придуривается иногда, но по нему сразу видно, что он еще ни разу не признавался в любви. Харуаки пошел и сказал потому, что настроился серьезно. Вот только Отонаси все равно — ее не заботит даже сам факт его существования… Все как и говорил Дайя.

— Удивительно умные слова…

— Чего это «удивительно»?!

Да, получилось грубовато. Я виновато улыбнулся, и Харуаки криво ухмыльнулся в ответ:

— Ладно, я погнал, а то сэмпаи меня прибьют, без шуток.

— Ага, удачи.

Суровые у нас бейсболисты, однако.

Я перевел взгляд на пустой лист бумаги. Конечно, можно было просто написать «Ая Отонаси», но почему-то не хотелось. Я посмотрел на Отонаси: она до сих пор принимала листки от одноклассников; выражение ее лица так и не поменялось. Наверное, все продолжали писать «Ая Отонаси».

«Раз не додумался, чё делать тогда? Только имя и писать».

Как же мне поступить?

Я пораскинул мозгами. В памяти всплыло какое-то странное имя — Мария.

Мария? Как оно вообще пришло мне в голову? Хотя чего тут вообще размышлять? Пришло и пришло. Это же просто случайность. Вот напишу «Мария», отдам Отонаси, а она взревет: «Это что еще за шутки?!»

А все-таки… вдруг она ждет именно его?..

Подумав немного, я взял карандаш и написал «Мария», а когда встал, чтобы подойти к Отонаси, очереди из сдающих уже не было: похоже, я оказался последним. Немного поколебавшись, я отдал листок Отонаси, и та молча его взяла.

Она прочла написанное и тут же изменилась в лице:

— А?..

Отонаси уставилась на меня, широко распахнув глаза, — так, как не смотрела ни на кого другого: ни на учителя, ни на Дайю.

— Ха-ха-ха… — ни с того ни с сего рассмеялась она. — Хосино!

— О, ты запомнила мое имя.

Но я тут же пожалел о своей выходке. Отонаси больше не смеялась, а пялилась на меня как на кровного врага.

— Ах ты, шутник чертов! — прорычала она.

Кажется, она пыталась сдержать гнев, но по ее голосу было понятно: Отонаси готова убить меня на месте. Новенькая, конечно, права, я сыграл с ней плохую шутку, пусть и подумать не мог, что она так разозлится:

Отонаси вдруг схватила меня за воротник.

— Кхм! П-прости! Я н-не думал над тобой прикалываться…

— Да? То есть ты всерьез считаешь, что меня так зовут?

— Э-эм, ну-у, да-а… Хотя нет, это все же просто неудачная шутка…

И тут терпение Отонаси лопнуло. И она поволокла меня на задний двор, не выпуская из пальцев мой воротник.

— Смеешься надо мной? — Отонаси прижала меня к стене и теперь сверлила взглядом. — Мои задумки чаще заканчиваются ничем, и я это прекрасно знаю. Вот и эта была идиотской, все равно что заорать: «Где же ты, виновник?!» Да не план это вообще! Но ты попался! А ведь я так делаю уже второй раз! В первый ты и бровью не повел!

Отонаси отпустила меня, но под ее взглядом я не мог и пальцем шевельнуть. Она заметила это, прикусила губу и вздохнула:

— Просто я наконец-то нашла тебя, но совершенно не чувствую удовлетворения, вот и слетела с катушек. Наверное, мне бы радоваться…

— Да, точно… Радоваться, ха-ха-ха…

Увидев мою вымученную улыбку, Отонаси снова состроила страшную рожу и вперилась в меня взглядом. Лучше бы молчал…

— Черт… Я думала, ты сдался под моим напором… Тогда что это за беззаботная морда?

Я ничего не понял из ее слов.

— Две тысячи шестьсот раз тебе было просто плевать. Мне-то без разницы, даже если это будет повторяться до бесконечности, все равно не сдамся. Но даже я устаю! И ты… ты тоже должен был от этого устать!

Тоже должен был устать?.. От чего? Вообще непонятно.

Но тут Отонаси, судя по всему, трезво оценила ситуацию и с сомнением посмотрела на меня:

— Может, у тебя все же нет сознания?..

— Сознания? Какого еще сознания?

— Ладно… Притворяешься ты или нет, объяснить тебе лишним не будет. Если вкратце, я уже в две тысячи шестьсот первый раз перехожу в эту школу.

Я так и застыл на месте. От шока.

— А все-таки у тебя отлично получается прикидываться. Хотя если ты и правда ничего не знал, то вряд ли стоило ждать чего-то, кроме этой тупой рожи. Ну да ладно, объясню тебе, как сама это вижу. В общем… сегодня второе марта, так?

Я кивнул.

— Считай, что второе марта повторяется уже в две тысячи шестьсот первый раз, но это не совсем так. Сложно подобрать правильное слово, поэтому я просто называю это «переходом в школу».

— О-о-о…

— И вот уже в две тысячи шестьсот первый раз я возвращаюсь во второе марта, в шесть двадцать семь утра.

Я не знал, что и ответить.

— Хотя слово «возвращаюсь» все же не совсем верное. «Переход в школу» — ближе всего к истине.

Отонаси увидела, что я слушаю ее с открытым ртом, и почесала затылок.

— Черт, долго еще тупить будешь?! После шести двадцати семи произошло что-то неприятное, и ты это «удалил»! — закричала Отонаси, совсем потеряв терпение.

Стойте… стойте… Как тут перестать тупить? Разве такое вообще можно переварить?..

— Я не до конца понял, но получается, что один и тот же промежуток времени постоянно повторяется?..

Стоило мне это произнести, как…

— О-ох…

Что это? Что за чувство?

Меня охватила страшная тревога, и я схватился за лацкан пиджака. Нет, погодите, это не тревога, а что-то намного хуже… Как бы это описать… Смутное подозрение, будто весь твой город подменили другим, но никто, кроме тебя, этого не заметил.

Нет, ко мне не вернулась какая-нибудь потерянная память или что-то вроде того. Я просто не мог ничего вспомнить, но почему-то ясно ощутил, что такое уже случалось в прошлом. Отонаси говорила правду, и с этим ничего нельзя было сделать.

— Понял наконец?

— П-погоди…

Значит, второе марта наступает уже в две тысячи шестьсот первый раз. Вот это… да… Но Отонаси, кроме этого, сказала еще кое-что.

— И все из-за меня?..

— Ага, — без раздумий согласилась она.

— Но п-почему я это делаю?

— А мне почем знать?

— Я тут ни при чем!

— Значит, сознание к тебе так и не вернулось?

«Почему именно я?» — вот что захотелось мне спросить в первую очередь, но тут я понял кое-что еще. Отонаси обратила на меня внимание лишь по одной причине: я написал на листке «Мария».

— И ты, пока у тебя не было сознания, и вообще все, кто тут застрял, просто не способны вспомнить то, что было раньше. Поэтому никто из класса, кроме виновника, не мог бы вспомнить имя Мария, хотя раньше я его называла.

Но я вспомнил. То самое имя — Мария — просто ни с того ни с сего всплыло в моей памяти. Даже не верится…

— Я и раньше не знала, будет от этого толк или нет. Но все равно пыталась сделать хоть что-нибудь, лишь бы запомниться остальным. И ждала, когда виновник наконец ошибется, — он ведь тоже наверняка все помнит. Но особых надежд не питала.

— И когда ты заподозрила меня? Ты ведь именно ко мне обратилась…

— Вообще, я особо не подозревала безобидных ребят вроде тебя.

— Так что?..

— Ну, времени у меня было полно, поэтому я решила передавить всех вшей по одной: назвала свое имя каждому.

«Времени полно…»

Вряд ли она задавалась: Отонаси действительно уже потратила кучу времени.

Вот оно как… Раз ее время нескончаемо, то, оказавшись здесь в очередной раз, она решила заставить весь класс написать свое имя — ну и дурость! Отонаси надеялась, что кто-то все-таки напишет «Мария»… Нет, вряд ли надеялась… К две тысячи шестьсот первому «переходу в школу» она уже испробовала все стоящие идеи и теперь просто убивала время, придумывая новый план. Но и такая попытка лучше, чем ничего, — от этого ей наверняка жилось спокойнее. Все равно времени у нее полным-полно…

И как раз поэтому она разозлилась, когда план сработал. Это как когда сталкиваешься с сильным противником в компьютерной игре и тратишь уйму времени на прокачку, а потом оказывается, что нужно было всего лишь использовать определенный предмет, чтобы сразу пройти дальше. Цели ты, конечно, достигаешь, но потраченных сил не вернуть.

— Ладно, я отвлеклась, хотя мы еще ничего не решили…

— Да?..

— Да. Или думаешь, что все закончилось? Что «Комнате удаления» настал конец?

«Комната удаления»? Наверное, она решила так назвать эту фигню с повторениями.

Но все-таки кое-что меня настораживало…

— Слушай, кажется, ты считаешь меня виновником из-за того, что я вспомнил имя Мария, так? Но на тебя-то почему не действует эта «Комната удаления»?

— Не сказать, что не действует, — еще как действует. Если бы я сдалась, прекратила вспоминать, «Комната» затянула бы и меня. Я бы постоянно повторяла одно и то же, как и все остальные. Вспоминать каждый раз сложно — все равно что держать на голове кружку с водой. Стоит пролить хоть каплю, и я вместе с остальными навсегда застряну в этом дне, который ты вечно повторяешь.

— Только забудешь, и затянет навсегда?

— Сам подумай: никто вокруг не замечает этих повторов. Даже ты не видишь, хотя сам их запустил. Просто растерял сознание и больше ничего не замечаешь.

Наверное, так и есть, раз это уже две тысячи шестьсот первый повтор…

— Конечно, куда проще забыть, но только не в моем случае. Я не забуду.

— Никогда?

— Никогда. Я не сдамся. Мне все равно, сколько будет повторов: хоть две тысячи, хоть двадцать, хоть двести миллионов. В любом случае я заполучу то, что мне нужно.

Снова это число — две тысячи. Почему-то в жизни мы часто с ним сталкиваемся. Но что, если взглянуть на эту цифру иначе? Например, в году триста шестьдесят пять дней, значит пять лет будут равняться тысяче восьмистам двадцати пяти дням. Получается, две тысячи повторов заняли даже больше пяти лет. Именно столько Отонаси провела здесь, взаперти…

— Хосино, ты правда не знаешь, почему создал «Комнату удаления»?

— А? Нет…

— Ха, вот, значит, как. Хотел уйти от вопроса и прикинулся, будто ничего не знаешь? Вполне понятно. Притворяться у тебя хорошо получается.

— Да не притворяюсь я!

— Тогда спрошу вот что, — мягко улыбнулась Отонаси. — Встречал?..

Встречал? Кого?..

Я снова застыл на месте, поскольку подобного вопроса никак не ожидал. С кем я должен был встретиться? Не знаю, не помню…

Но тут же все понял.

Да, я встречал его.

Не знаю когда и где — не помню. Но точно знаю, что встречал.

Я попытался вытянуть что-нибудь из памяти, но тут перед глазами будто опустился занавес, мне будто объявили: «Внимание-внимание, вход разрешен только персоналу».

— Ха-ха-ха, значит, все-таки встречал, — захихикала Отонаси.

Она все поняла, а затем понял и я.

Все-таки именно я, Кадзуки Хосино, породил эти повторы.

— Он должен был передать тебе кое-что… Шкатулку, которая исполнит любое желание.

Шкатулку? Видимо, она и стала причиной появления «Комнаты удаления».

— Да. И пожалуй, самое время поведать тебе о том, зачем я здесь. — Отонаси ни с того ни с сего расхохоталась, но затем продолжила: — Мне нужна эта шкатулка. — Больше смеяться она не собиралась.

Кажется, Отонаси считала, что шкатулка у меня, поэтому и пронзила ледяным взглядом.

— Ну, отдавай ее! — распорядилась девушка.

Получается, шкатулка все-таки у меня.

Но стоит ли отдавать вещь, способную исполнить любое желание? Из-за шкатулки Отонаси переживала один и тот же день уже две тысячи шестьсот один раз. Ради одного-единственного желания! Она готова наплевать и на мое «хочу», лишь бы сбылось ее. Вот оно что…

Это уже расстройство, одержимость.

Да, одержимость. Отонаси — одержимая.

— Я не знаю как…

И это правда. Но такой ответ означает и то, что я не готов так просто сдаться.

— Вот как. Значит, отдашь, когда вспомнишь?

— Ну…

— На самом деле, ты знаешь, просто забыл. Это как кататься на велике — не научишься, пока сам не сообразишь, как держать равновесие. Сложно описать, но ты поймешь.

— А можно как-то прекратить повторы, не отдавая шкатулку?

Отонаси снова наградила меня ледяным взглядом:

— Хочешь сказать, что не собираешься ее отдавать?

— Н-ну, не то чтобы…

Отонаси увидела мое откровенное замешательство и едва заметно вздохнула:

— Ладно. Вообще, из «Комнаты удаления» можно выбраться, если уничтожить владельца вместе с его шкатулкой.

— Уничтожить владельца?..

Владельцем она, видимо, называет обладателя шкатулки, короче говоря меня. Значит, уничтожить меня?.. То есть…

— Если ты погибнешь, то «Комнаты удаления» не станет, — потеряв ко мне всякий интерес, добавила Отонаси.

Значит, этой причины достаточно, чтобы *****?

Хочешь сказать, что то же самое будет и со мной? Что такой страшный поступок — единственный выход? Тогда не заставляй меня ждать — чем быстрее, тем лучше.

Утро третьего марта. Дождь, перекресток, закрытый поворот.

Я вижу ****, и зонтик выпадает у меня из рук. Вдруг все вокруг исчезает, все, кроме въехавшего в стену грузовика и крови на асфальте, которую сразу же смывают струи дождя. Я не сразу замечаю, что здесь, совсем рядом, стоит Отонаси.

Пробитая насквозь голова, разбросанные ошметки моз**… Это **уп, труп. Труп. Труп. Труп, труп… Труп. Труп. Труп, труп, труп… Труп. Труп. Труп!

Труп Харуаки.

— О-ох…

Я узнаю тело, и меня выворачивает.

А потом я замечаю Аю Отонаси — она неотрывно смотрит на меня.

— Харуаки…

Нет, Харуаки, не волнуйся, все будет хорошо!

Потому что все повторится.

Всего этого не станет. Все будет хорошо.

А?.. Может, его смерть и есть та причина, по которой я создал «Комнату удаления»?..

— Ая Отонаси.

— Ох…

В ту же секунду перед глазами возникает алая картина. Но погодите, я же только что ее видел! Видел и уже успел запрятать в самый дальний угол памяти. За ней потянулась длинная цепочка других воспоминаний о двух тысячах шестистах одном повторе…

Я невольно вскрикнул.

— А? Хосии, ты чего? Ударился? Все в порядке? — заволновался Харуаки.

Мой друг, которого только что сбил грузовик, улыбался мне с соседней парты.

Меня снедала неотступная тревога, к горлу подкатывала тошнота… Обрывки памяти все накапливались и накапливались, сплетались друг с другом и будто бы желали меня сожрать… Я тонул в них. А их было все больше и больше, больше и больше… Так много, что не справиться, становится дурно. Я видел нить, связывающую прошлое и настоящее… Так четко и ясно!

— Какая же Ая милашка… Признаюсь ей!

А причина — труп Харуаки.

Того самого Харуаки, который снова с первого взгляда влюбился в Аю Отонаси.

В ту же секунду мы встретились с ней взглядами — новенькая пялилась прямо на меня.

Так тот труп был нужен, чтобы запугать меня? Чтобы я отдал шкатулку?

Если так, ничего не скажешь — сработало! Наверное, этим взглядом она пыталась мне намекнуть: «Тебя ждет то же самое». Когда я увидел Харуаки мертвым, во мне проснулась вина. Нет, винить себя, конечно, не стоило, ведь это Отонаси делает все, что вздумается. Однако после того, как на моих глазах умер друг, я уже не мог мыслить здраво. Легко же меня сломить, оказывается!

Если бы я знал, как можно отдать шкатулку, — вернул бы без вопросов, но, к счастью, я понятия не имел. К счастью?.. Правда, что ли? Отонаси ведь и дальше будет убивать других.

Я этого просто не вынесу.

Отонаси спустилась с кафедры и направилась прямиком ко мне, глядя перед собой.

— Похоже, ты вспомнил… — пробормотала она, так и не взглянув на меня.

Если все продолжится в том же духе, от меня ничего не останется.

Я знал, что вряд ли это поможет, но все-таки прикинулся, будто ничего не понял, и сбежал от нее.

Нужно было придумать, как дать ей отпор.

Поэтому я…

— Это весь сюжет, Кадзу?

…решил обратиться за советом к Дайе Оминэ, самому умному из всех моих друзей и знакомых.

Мы с ним зависли в школьном коридоре: Дайя облокотился на стену и всем своим видом показывал откровенное недовольство. Наверное, потому, что я потратил на рассказ почти всю перемену между вторым и третьим уроком.

— Так и что? Ты выдал мне идею для рассказа, а от меня чего хочешь?

Я пересказал Дайе то, что в прошлый раз попыталась донести до меня Отонаси, причем очень подробно, во всех деталях. Но детали деталям рознь — едва ли скептик вроде Дайи поверил бы в подобное, — так что я представил все факты как материал для будущего рассказа.

— Я вот думаю, как поступить главному герою…

— Сражаться с новенькой, наверное.

Главным героем, конечно же, был я, а новенькой — Отонаси.

Поскольку я рассказал все как есть, Дайя сразу сообразил, что новенькая — это Отонаси, но лишь ухмыльнулся и заметил: «Значит, от ее образа ты отталкивался…» Все-таки поверил, что это выдумка.

— Хотя не думаю, что он сможет как-то от нее отбиться.

— Сейчас — да.

Противник — Отонаси. Ради шкатулки она две тысячи шестьсот два раза совершила «переход в школу» и, похоже, готова даже убить. Не думаю, что у меня есть хоть призрачная надежда на успех.

— Но когда-нибудь герой сможет быть с ней наравне, — не задумываясь, добавил Дайя.

— А?..

Конечно, я решил посоветоваться с ним, потому что сам не знал, как поступить, однако мне и в голову не приходило, что староста выдаст нечто отдаленно напоминающее реальный план действий, — без абсурдных идей и отчаянных мер.

— Чего удивляешься? Ну ладно, слушай. Почему новенькая сильнее нашего героя?

— Хм? Ну…

— Ай, ладно, молчи лучше. А то еще ляпнешь что-нибудь настолько глупое, что доведешь меня до белого каления. Я тебя, дурака, знаю.

А мне злиться на такое можно?..

— Разница между героем и новенькой — в знаниях. Причем это не какой-то крошечный разрыв, а настоящая пропасть. Поэтому новенькая легко крутит героем как хочет. Рассказывает ему только то, что ей выгодно рассказать.

И ведь… так и есть. Пока я ничего не помню, Отонаси может делать со мной все, что захочет.

— Короче, нужно как-то уменьшить разрыв в знаниях, и тогда новенькая потеряет преимущество.

— Но разве это прокатит? — пробормотал я, Дайя в ответ рассмеялся.

— Смотри, ты сказал, будто герой уже как-то вспоминал, что было в прошлый раз.

— Да.

— Значит, если он может вспомнить, как все было в прошлый раз, то способен вспомнить и то, что случалось в позапрошлый?

— Ну… наверное.

— А если вспомнит, как все было в позапрошлый раз, то вспомнит и позапозапрошлый. Вспомнит позапозапрошлый — вспомнит и раз до него.

— И что? Новенькая ведь за это время узнает новое, верно? Разницу не покрыть. Отонаси… то есть новенькая уже накопила знаний за две тысячи шестьсот один раз, так? Что с того, что главный герой вспомнит два-три раза?..

— Тогда ему нужны сто тысяч повторов.

— А?..

— Да, отставание в две тысячи шестьсот один раз уже не сократить, но можно свести на нет его значимость. Ведь между ста двумя тысячами шестьсот одним разом и ста тысячами всего два процента разницы — они не сыграют особой роли. И тогда главный герой и новенькая окажутся на равных. А потом ему — с помощью этих знаний — нужно будет измотать противника, ослабить, заставить ошибиться и забыть все, что было в прошлые разы.

— Но…

Выходит, мне надо все это провернуть?

— Но герой ведь не знает, как у него получилось вспомнить…

Именно. В этот раз я увидел предыдущие повторы по чистой случайности.

— Ты говорил, что главный герой все вспомнил после того, как наткнулся на труп и испугался?

— Наверное, но…

Да, это единственная причина. Похоже, так оно и есть. Я все вспомнил, потому что наткнулся на тело Харуаки.

— Тогда все просто, — беспечно продолжил Дайя. — Нашему герою нужно убивать. Собственными руками.

— Ч-чего?! — Я потерял дар речи. — Да я т-таким…

— Ну слушай, убивать, конечно, нельзя — читателю не понравится такой герой. Я скорее о том, что нужно создавать ситуации наподобие той, с трупом. Нужно нечто, что произведет на героя сильное впечатление.

— Да, точно…

— Короче, надо сделать так, чтобы герой стал одержим шкатулкой даже больше, чем новенькая.

Прозвенел звонок, и Дайя отвернулся, всем видом показывая, что разговор окончен.

— Я в класс, и ты тоже поторопись.

— Ага…

Дайя ушел, притворившись, что не заметил, какое впечатление произвели на меня его слова. Возвращаться совсем не хотелось, и я просто остался в коридоре.

— Похоже, способ вспомнить все-таки существует, но…

Прожить сто тысяч повторов?.. В теории, конечно, можно, но на практике — едва ли. Человек физически такого не выдержит. Все равно что создать автомобиль, который можно разогнать до двадцати тысяч километров в час или около того, и попросить кого-нибудь прокатиться. Да, машина скорость наберет, но водителя от перегрузки просто расплющит. Сто тысяч раз… Нет, я точно свихнусь. Любой свихнется.

Хотя Отонаси бы вынесла, но она — совсем другое дело. Сравняться с чудовищем вроде нее… о таком и думать не стоит.

Погодите, но иначе ведь ее не победить? Так стоит ли вообще пытаться? Может, лучше просто сдаться без боя?

Даже с этим не могу определиться… Вздохнув, я уже засобирался в класс, как вдруг поднял голову и увидел…

— Ой! — невольно вскрикнул я. — Харуаки…

Он что, слышал наш разговор? Лицо у него было серьезное, значит наверняка слышал, хотя старосте я подал свою историю как выдумку. Ну почти.

— Скажу как есть: мы, ваще-то, друзья, и мне обидно, что ты берешь и оставляешь меня за бортом. Я никогда-никогда не подслушиваю, но тут само как-то вышло. Ничего же? — шутливым тоном принялся оправдываться Харуаки, только вид у него был по-прежнему серьезный. — Ну так чё, Хосии… — Харуаки почесал затылок и вдруг выдал: — Попробуешь меня грохнуть?

У меня аж дыхание перехватило.

К чему это он?

Харуаки не сводил с меня глаз. Его слова меня так ошарашили, что я уставился на него в ответ и даже забыл о том, что нужно моргать, хотя бы иногда. Но тут Харуаки снова открыл рот… и залился смехом.

— Ах ты… придурок, вот ты кто! Не шути так!

— Ха-ха-ха! Я такой рожи еще никогда не видел! Вот ведь умора! Какой ты все-таки ржачный, Хосии! Да я просто прикололся же, и все!

Ну да… Кто вообще поверит в то, что весь этот бардак с повторами — не выдумка?

— Ну да, точно… Прикололся…

— А то! Грохнуть меня — оборжаться ведь!

Но в его словах чувствовалась какая-то тревога.

— Харуаки?..

— Да? Тебе чем помочь? — Харуаки снова посерьезнел.

«Помочь»? О чем это он?

— Хотя в следующем мире я все, на фиг, забуду, так что на многое не рассчитывай…

А, вот оно что…

Харуаки поверил в «Комнату удаления»

— Харуаки…

— Да, Хосии?

— Ну… В общем, тот мой рассказ… он ведь просто выдумка…

— Ха-ха-ха! — вдруг рассмеялся Харуаки. — Выдумка, да?

— Ну-у…

Но как? Как он догадался? Я и не знал, что сказать, — слова так и застряли в горле. Сам бы я никогда не поверил в этот бред, даже если бы меня упрашивали.

— Ха-ха-ха! Что, офигел, как я, движимый бескорыстной дружбой, вот так легко повелся?

— Ага… — Я кивнул, и Харуаки почему-то смутился.

— А… а вот не надо такое ляпать! Я ж стесняюсь… — Харуаки слегка покраснел и почесал кончик носа. — Но ваще… ну о том разговоре… Дайян так-то и сам повелся на твою историю…

— А?.. Да ну тебя! Он же скептик.

Хотя, если вспомнить наш разговор… Дайя и правда был на себя не похож. К тому же специально выбрал место подальше от всех, потратил перемену… Если бы он действительно решил, что я собираю материал для рассказа, то, скорее всего, напрямую бы сказал что-то вроде: «Не пиши эту чушь». Такой уж он человек.

— Короче, может, он-то не особо повелся, ну точно верит не так, как ты сам, но вдуплил, что ты типа сейчас в такой ситуации… Я чё-то такое и сам чувствую.

Тем более идеи Дайи не особо подходили для рассказа. Он старательно подбирал советы, которые помогли бы конкретно мне.

— Плюс еще неувязка: ты ж писал героиню с Аи, а она перешла к нам только сегодня, ага? А Дайяна ты позвал прям после первого урока, так что времени насочинять у тебя ваще не было.

— А…

И то верно.

— Поэтому я и догнал, что никакая это не выдумка.

— Но почему?..

— Слишком все складно, а у тебя, Хосии, с воображением фигово.

— Что, решил рубануть с плеча?..

— Ну даже пусть ты все выдумал за один урок, я все равно поверю в эту историю.

— Почему?..

— Потому что мы друзья.

О-о, да что ж ты говоришь, зараза эдакая…

И как мне теперь быть, когда он ко мне вот так? Черт, как неловко…

Харуаки нахмурился и закинул в рот очередную полоску картофеля фри.

— Вот блин… Значит, Ая… не… Ая Отонаси, походу, убила меня…

По плану Харуаки, мы, сославшись на плохое самочувствие, сбежали с уроков и засели в «Макдоналдсе». А теперь представьте: разгар рабочего дня, два школьника и… «Макдоналдс». Я так и ловил на себе косые взгляды, от которых хотелось удрать куда подальше.

— А вот Отонаси, наверное, было бы плевать на окружающих…

— Ну, конкретно Ае Отонаси — да. — Харуаки, который с утра влюбился в новенькую с первого взгляда, теперь выплюнул ее имя с ненавистью.

Ну еще бы: она же его убила.

— За две тысячи повторов ее уже ничем не удивишь…

Отонаси давно привыкла ко всем этим «удалениям» и поэтому наверняка не испытывает никаких чувств — ни к кому и ни к чему в «Комнате».

Да, Отонаси привыкла к этому сумасшествию… Не исключено, что и сама слетела с катушек, ведь сказала же, что может убить меня…

— Думал убежать? — раздалось у меня из-за спины.

У меня аж сердце екнуло.

Это был голос той, о ком я сейчас размышлял. Одна только фраза тут же пригвоздила меня к месту: тело так задеревенело, что я не мог обернуться к новенькой.

Но как она здесь оказалась? Я ведь и Дайе не говорил…

Отонаси обошла меня и встала прямо напротив. От ее взгляда я не мог не то что подняться — даже пошевелиться.

— Скажу тебе вот какую радостную новость, Хосино, — чуть улыбнулась она, — я уже две тысячи шестьсот второй раз проживаю это второе марта. И за все эти разы мои новые одноклассники совсем не поменялись — они ведь ничего не помнят!

Бледная рука Отонаси вдруг опустилась на стол — я напрягся еще сильнее.

— Люди меняются. Меняются их идеалы… Поэтому их поступки сложно предугадать. Но если вы стоите на одном месте, то остаетесь прежними и вас очень легко прочесть. Не говоря уже о том, что каждый день — второе марта. Я даже знаю, что и когда вы скажете. Знаю и то, Хосино, что лентяй вроде тебя попытается сделать.

Я наконец понял, о каком разрыве в знаниях говорил Дайя. Сам я поначалу думал, что речь идет о «Комнате удаления» и шкатулке, но все оказалось иначе. Куда важнее то, что Ая Отонаси знает обо мне — Кадзуки Хосино. Значит, мне нужно узнать побольше о ней — Ае Отонаси. Вот о чем на самом деле говорил Дайя, причем с самого начала: если за каждый повтор узнавать что-то новое, то разрыва просто не станет.

— Понял, Хосино? Некуда бежать. Ты у меня в руках, и я запросто могу тебя уничтожить. Меня останавливает только шкатулка внутри тебя. Так что лучше не зли меня, ясно? — Отонаси схватила меня за руку. — А теперь заткнись и иди со мной. И делай, что говорю.

В ее хватке совсем не чувствовалось силы, я бы без проблем стряхнул руку, но… мог ли? На самом деле? Конечно же нет… Я давно сдался Отонаси, признал ее превосходство. Да, это жалко, но я просто не знал, как ей ответить. Просто не знал.

Не знал, но все равно вдруг освободился от ее хватки.

— Чего творишь? — злобно спросила Отонаси.

Сам бы я не решился стряхнуть ее руку, поэтому новенькая обратилась не ко мне.

— Чего творю? Ха-ха-ха! — Это Харуаки выручил меня. — Я не отдам тебе Хосии! Совсем не вдупляешь? Дура, что ли?

Конечно, храбрость его была напускная. То, как Харуаки на самом деле напрягся, было видно невооруженным глазом. Как и то, что поступать подобным образом он не привык. Отонаси это сразу просекла.

— Я о другом спрашиваю. Усуй, ты что, с ума сошел? Это бесполезно. Все, что ты делаешь, — бессмысленно. Решил спасти Хосино? Ты забудешь об этом, как забудешь и о том, что решил бороться со мной. В другой раз снова прибежишь признаваться мне в любви, ведь все пройдет, как очередной сон.

Этого хватило, чтобы уверенность Харуаки пошатнулась. Оно и понятно — в следующий раз он вообще не вспомнит о нашем разговоре. Сколько бы злобы ни читалось в его глазах, в другой раз он опять влюбится в Отонаси и признается ей. Харуаки проклят навечно оставаться таким же.

Но, даже столкнувшись с этой правдой, Харуаки крепко сжал кулак.

— Да это ты на голову долбанутая, Отонаси! Ну да, в следующий раз я все, на фиг, забуду, ничего не выловлю из памяти. Да, я не такой умный, как Дайя, но положиться на себя точно могу!

— И что с того? Не понимаю.

— Типа говоришь, что я не поменяюсь?

— Да, потому ты и бессилен.

— Ха-ха! Ваще не так! Если я не меняюсь, то могу положиться на себя следующего — я же буду такой же! И каждый раз, когда Хосии попросит у меня помощи, я поверю и помогу. Чего тут вдуплять?! Я не кину Хосии ни в одном из миров! Уясни, Отонаси, — Харуаки ткнул в ее сторону пальцем, — если нарвешься на Кадзуки Хосино, то нарвешься и на меня, бессмертного!

На самом деле он совсем не казался уверенным: в его словах читалась неестественность, руки дрожали — было видно, как он напуган. Да и на вечно беззаботного Харуаки это совсем не походило: такие речи совсем не в его стиле.

Но от слов друга на душе потеплело.

Харуаки нисколько не сомневался в своем решении, не преувеличивал. Он говорил так, словно подобное само собой разумеется.

Отонаси не сразу нашлась с ответом: конечно, неуверенная поза Харуаки ее не смутила, но и возражать она не стала. Правда, давящая тишина тянулась недолго, спустя несколько секунд Отонаси ответила:

— Не делай из меня злодейку. Ты застрял здесь по воле Хосино. — Каждое ее слово резало Харуаки не хуже ножа, но…

— И без тебя разберусь, кто мне друг, а кто враг, — гнул свое Харуаки. Ему было страшно, однако он смотрел Отонаси прямо в глаза.

Да уж, ситуация не из легких. Все-таки против него Отонаси. К тому же то, что Харуаки объявил ее врагом, новенькую ничуть не заботило, а вот его — очень даже. Ведь раз за разом он будет пытаться сблизиться с Отонаси, а в ответ получать от ворот поворот и не понимать почему. Каждое второе марта. Харуаки будет страдать вечно.

Сама Отонаси вряд ли что-то чувствует — нападки Харуаки ее, кажется, никак не задели, поэтому…

— Мне все равно, — выдала она и отвернулась. — Что бы вы ни придумали, все бессмысленно.

А потом просто ушла.

Наверное, ее последние слова могли показаться ответом проигравшего, но только не мне. Отонаси действительно не считала, что уступила Харуаки, — скорее всего, ей и правда было на все плевать.

Она вообще ничего к нам не чувствовала: мы не вызывали у нее ни злобы, ни презрения, ни, уж конечно, страха. Но почему?..

Хотя нет, знаю. Может, мне просто показалось, может, я не так понял и ошибаюсь, но все-таки на секунду, всего на секунду… в ее глазах промелькнула печаль.

— Эй… Хосии… — позвал Харуаки, который до сих пор пялился на двери, через которые вышла Отонаси. — Думаешь, она меня грохнет?..

«Нет, этому не бывать!» — хотел ответить я, но вдруг понял, что, скорее всего, все так и будет, поэтому… промолчал.

Две тысячи шестьсот вторым утром третьего марта, как и всегда, полил дождь. В этот раз, чтобы не попасться Отонаси, я вышел из дома пораньше и обошел перекресток, где должна была случиться авария. А может, дело и не в Отонаси — просто не хотелось снова видеть весь этот ужас.

В классе уже сидел Дайя — стоило войти, как он решительно направился ко мне.

— Что такое, Дайя?

Он почему-то ответил мне долгим взглядом. Обычно у него здорово получалось скрывать чувства, но не в этот раз.

— Ну… о том рассказе… — начал Дайя делано безразличным тоном.

Захотел вдруг поговорить о рассказе? Или, другими словами, о том, что — как мне кажется — теперь творится вокруг…

— В общем, я тут подумал, и у меня возник вопрос: почему главный герой теряет память, а новенькая — нет?

Я не знал, что и ответить, и в принципе не понимал, к чему он клонит.

— Герой ведь сам создал «Комнату удаления», но даже он все забывает, а у новенькой, выходит, есть какая-то особая сила, которая помогает помнить. Очень удобно, да? Поэтому герой должен уметь вспоминать так же, как это делает новенькая.

— Да, наверное… — согласился я, не особо вслушиваясь в слова старосты.

Может, я пропускал его догадки мимо ушей из-за того, что Дайя говорил как будто о сюжете рассказа и было непонятно, к чему все это.

— Герой вспомнил прошлые разы, потому что увидел тело погибшего, так?

— Думаю, да…

— А человек погиб в аварии, верно? И новенькая точно о ней знала, прошло ведь две тысячи шестьсот повторов. Более того, она могла подстроить аварию, и наверняка у нее были на то причины. Ты еще вчера сказал, что друга главного героя именно убили.

Я кивнул.

— Но здесь вот какая проблема…

— То есть? Разве что-то не так?

— Нет, не то чтобы… Аварией можно запугать героя, если он запомнит событие, но запугивание потеряет всякий смысл, если герой каждый раз будет все забывать.

— Не совсем понимаю, что ты хочешь сказать…

— Цель новенькой — отобрать у героя шкатулку, да?

— Да.

— Поставь себя на ее место: ты наконец обнаружил владельца шкатулки, но вместо того, чтобы вести себя скрытно, выдаешь герою все, что сам знаешь. А теперь скажи, у кого проще забрать шкатулку: у осторожного противника или все-таки у того, кто ничего знать не знает? Конечно же у второго. И тем не менее новенькая вроде как объясняет герою происходящее. Почему, как думаешь?

— Ну… потому, что он все равно забудет?

— Именно. Она решила, что ситуация не изменится, даже если герой все узнает, и рассказала, чтобы развлечься. По собственной глупости.

— И все-таки подстроила аварию? Если не для того, чтобы запугать меня, то зачем еще?

— Да, подстроила. Но что, если мы посмотрим на ситуацию иначе? Новенькая просто не думала, что герой увидит труп.

Выходит, Отонаси подстроила аварию с другой целью? Я еще поразмыслил над словами Дайи.

— Нет… — Я огляделся: новенькая, то есть Отонаси, пока не пришла. Скорее всего, осталась на месте аварии. — Нет, быть не может… Да нужно быть психом, чтобы пойти на такое!

— Точно. Человек, который пережил две тысячи шестьсот два повтора, едва ли останется в своем уме.

Отонаси убила кого-то, но вовсе не для того, чтобы запугать меня, а чтобы сохранить свою память.

Я вспомнил. Не хотел вспоминать, но все равно вспомнил. Отонаси подстроила аварию не только на две тысячи шестьсот первый раз — она делала это все две тысячи шестьсот раз!

Значит, в каждый «переход в школу» Отонаси кого-то убивает?

А я должен молча на это смотреть?

И в этот раз она снова убьет Харуаки?

— Харуаки!

— А? Чё такое, Хосии? — донеслось из-за дверного проема.

Это был Харуаки!

Но как? Значит, жертвой был не мой друг? Верно… Ведь не обязательно погибать конкретно ему.

— Кроме рассказа, есть еще кое-что важное, Кадзу. — Дайя не обратил внимания на Харуаки и продолжил: — Недавно случилась авария. — Староста на секунду замолк и вновь заговорил. — Отонаси сбил грузовик.

Но как?..

А, нет. Все понятно.

Отонаси же без разницы, чей будет труп — пусть хоть ее собственный.

— Харуаки сбил грузовик.

— Касуми Моги сбил грузовик.

На физкультуре ребята играли в футбол и случайно разбили мне нос мячом, поэтому я лежал на коленях у Моги.

Вдруг я подумал: а почему Моги вообще позволила полежать у нее на коленях? Может, хотела, чтобы я обратил на нее внимание? Но ее лицо, как и всегда, ничего не выражало, так что нельзя было даже предположить, о чем она думает.

— Моги…

— Да?

— О чем ты сейчас думаешь?

— А? — Та с недоумением склонила голову набок, но так и не ответила.

Я задумался. Если чужие чувства так тяжело понять, то почему любовь со временем только крепнет?

И как меня угораздило влюбиться в девушку, чьи эмоции никак не прочитать?

Да и вообще, когда я полюбил Моги?

Я попытался вспомнить…

— А?.. — вдруг вскрикнул я.

— Что случилось? — спросила Моги.

— Да н-нет… ничего.

Хотя по мне, наверное, было понятно, что все-таки что-то случилось, — Моги это заметила. Она бы, наверное, в другой раз попыталась расспросить, но тут, видимо, не знала, как подступиться, поэтому просто промолчала.

Я сам не понял, как вдруг встал:

— Ну… кровь вроде бы не идет.

— Ага…

На этом наш разговор и кончился.

Почему я сам решил встать? Едва ли мне потом так повезет.

Но я просто не мог…

Сколько бы ни пытался, я не мог вспомнить.

Не мог вспомнить. Не мог. Не мог! Не мог вспомнить, когда влюбился в Моги!

Почему я полюбил ее? Что же между нами произошло? Как я в нее влюбился? Или не было ничего особенного и я полюбил просто так?

Я точно должен был знать, ведь такое не забывается, но вспомнить никак не получалось.

Это не была любовь с первого взгляда. И встречались мы с ней только в классе, так почему же я ее полюбил? Не мог ведь я вот так внезапно влюбиться…

— Быть того не может…

Да ну? Все равно ничего другого в голову так и не пришло. Значит, я все-таки влюбился вот так вдруг.

— Что такое? Ты точно в порядке? Может, пойдем в медпункт? — заволновалась Моги, хотя ее голос был, как всегда, спокоен.

На душе стало тепло от ее слов. Очень приятно, что она печется обо мне. И это чувство было правильным, настоящим!

— Да нет, все хорошо, просто задумался немного…

Я настойчиво допытывался у себя самого, а правда ли я что-то испытываю к ней, но только больше убеждался: мои чувства не фальшивые.

Но раньше до Моги мне не было никакого дела…

Ровно до вчерашнего дня.

— А, вот оно что…

Посреди поля стояла Ая Отонаси, новенькая.

Когда же меня потянуло к Моги? Ответ очень простой. Нет, не вчера и точно не сегодня, ведь я уже люблю Моги. Значит, тогда?

В промежутке между «вчера» и «сегодня».

За время всех тех двух с лишним тысяч повторений, в «Комнате удаления».

Теперь я вспомнил. Это лишь часть того, что я забыл. Хотя все же лучше, чем ничего. Но ведь остальное я растерял…

Растерял самое важное, что у меня было, — как я полюбил Моги — и продолжу терять дальше. Скоро мне будет нечего ей сказать, а время будет идти и идти, любовь к Моги — крепнуть и крепнуть, но я ничего не смогу сделать.

Нет, есть и другая сторона: если «Комната удаления» исчезнет, вместе с ней пройдет и моя любовь, потому что существует она только в «Комнате».

Странно, очень странно… Потому что мои чувства кажутся настоящими.

И все же они — подделка?

Под конец урока внезапный сквозняк задрал юбку Моги. Мне кажется или я уже видел это ее голубое белье?

Да, видел.

И я знал, что сегодня она будет именно в голубом.

А еще я знал: для того чтобы сохранить память, Отонаси чаще всего убивает именно Моги.

Поэтому я решил… защищать «Комнату удаления».

В этот раз Отонаси даже не обратила на меня внимания.

Хотя нет, не только в этот раз — в прошлый тоже. Я плохо помню, но, кажется, так было во все последние повторы.

На обеде Отонаси сидела одна и со скучающим видом жевала булку. Подойти к ней никто не решался: она как будто выстроила вокруг себя стену, которая становилась непреодолимым препятствием для каждого, кто пытался к ней приблизиться.

И все-таки я осмелился подойти. С каждым шагом мое сердце билось все чаще и чаще, и под конец мне даже стало тяжело переставлять ноги.

— Отонаси, — наконец позвал я новенькую.

Но та не повернула ко мне головы, хотя, конечно, прекрасно все слышала. Решила делать вид, что не замечает?

— Разговор к тебе есть.

— А у меня к тебе — нет, — отрезала она.

— Отонаси.

И опять ничего. Отонаси все с такой же недовольной миной жевала булку.

Значит, отказывается обращать на меня внимание? Ладно! Сделаю все, чтобы игнорировать меня было просто невозможно. Я задумался, как бы это провернуть, и вдруг меня осенило.

— Мария!

Отонаси прекратила жевать.

— Есть разговор.

Она все равно не повернулась ко мне и по-прежнему молчала.

Класс тоже притих — ребята не сводили с нас глаз.

В итоге Отонаси уступила моему напору и со вздохом ответила:

— Раньше ты не вспоминал это имя. Видимо, в этот раз ты и правда много помнишь.

— Ага, поэтому…

— Нам все равно не о чем говорить. — Добавив это, она вновь принялась за булку.

— Да почему?! — невольно вскрикнул я, чем опять привлек внимание класса. — Почему?! Ты все равно здесь только из-за меня! И даже выслушать не хочешь?!

— Почему? — презрительно усмехнулась Отонаси. — Правда не понимаешь? Вот оно что… Ха-ха! Ты что, совсем тупой? И правда ведь! Никогда же не думаешь своей головой. Почему я вообще должна с тобой говорить?

— Иногда я серьезно не понимаю, что делаю не так…

— Иногда? Вот дурень-то! Ты и в этот раз такой же тупой. Как, впрочем, и всегда…

— Да с чего ты взяла?! Может, я помочь хочу…

— Не нужна мне твоя помощь, — отрезала Отонаси.

Я хотел было возразить, но тут она заговорила сама, и я лишился дара речи.

— Потому что ты лезешь со своей помощью уже не второй и даже не третий раз.

— Чего?..

Наверняка после этой фразы я скорчил до смешного дурацкую рожу, так что Отонаси даже скривилась и убрала недоеденную булку.

— Ладно, все равно мы уже кучу времени потеряли. Пошли, объясню еще раз. — Она встала и вышла из класса.

Мне ничего не оставалось, кроме как молча следовать за ней.

Отонаси, как всегда, направилась на задний двор школы, где уже привычно облокотилась на стену.

— Только для начала уясни: тебя, придурка, я выслушивать не намерена. Так что вникай в то, что я говорю.

— Это я уж сам решу, — возразил я, и Отонаси одарила меня ледяным взглядом.

— Хосино, ты хоть знаешь, который это раз? Вряд ли. Уже двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят третий.

Ничего себе…

— Специально считаешь?..

— Да, стоит лишь раз пропустить, и потеряю счет. А если потеряю счет, то забуду, где я сейчас. Вот и считаю.

Да, пожалуй, если считать шаги до цели, и правда будет спокойнее.

— Вот уже в который раз все повторяется, хотя как только я ни пыталась к тебе подступиться. Даже ничего нового в голову больше не приходит.

— И поэтому нам не о чем говорить?

— Ага.

— И поэтому же не попытаешься убедить отдать тебе шкатулку?

— Давно оставила все попытки.

— Но почему? Наверняка в каких-то повторах со мной можно было договориться.

— Да, верно. Иногда ты относился ко мне с неприязнью, иногда соглашался помочь, но это все не важно, потому что ты ни разу не отдал шкатулку.

Выходит, даже желая помочь, шкатулку я не отдавал? Хотя… если задуматься, оно и понятно: будь шкатулка у Отонаси, вот это «настоящее» просто не настало бы.

— Но ты уверена, что она у меня?

— Я постоянно в этом сомневаюсь, но каждый раз прихожу к одному и тому же выводу: владелец именно ты.

— Почему ты так уверена?

— Подозреваемых не так много. Не буду подробно объяснять почему — это долго. Дело в том, что владелец просто не смог бы обманывать меня все эти двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят три раза, поэтому им можешь быть только ты. Да и потом, на тебя ведь указывает еще кое-что…

Верно, я ведь встречал его. Человека, который и отдал мне шкатулку.

— Я решила, что ты владелец, еще двадцать тысяч повторов назад. Но шкатулку ты мне так и не отдал — наверное, просто не можешь.

— Значит, ты сдалась?

Отонаси, готовая на все ради шкатулки, сдалась?

— Нет. Просто не знаю, как ее достать. Представь, что ты положил в кошелек монету в сто иен, но теперь никак не можешь ее найти. Ты обшариваешь каждый уголок кошелька — это ведь совсем не сложно, — но все равно не находишь эти сто иен. Тебе остается только согласиться с тем, что ста иен больше нет. Так же и я за все эти двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят три повтора решила, что шкатулку из тебя никак не достать.

Отонаси на секунду задержала на мне взгляд и отвернулась.

— Ну все, концерт окончен. Есть еще что сказать?

— Да, есть. Поэтому я и хотел с тобой поговорить.

Я должен был ей сообщить.

Ведь я решил… что защищу «Комнату удаления».

Поэтому я объявляю Отонаси, которая вот уже сотни раз убивала Моги…

— Отонаси… Нет, Ая Отонаси, я объявляю тебя…

— Своим врагом, да?

— А?!

Мне таких сил стоило решиться сказать прямо, ведь обратной дороги нет, а она!.. Взяла и опередила меня. Да еще и сказала с такой скукой, даже не глядя мне в лицо…

Я так и замер, а Отонаси, снова взглянув на меня, вздохнула с таким видом, словно у нее и выбора нет, и уже всем телом повернулась ко мне.

— Ты так ничего и не понял, Хосино? Я уже черт знает сколько времени с тобой, придурком, общаюсь. Меня тошнит от этих повторений. Я же тебя насквозь вижу.

— Н-но…

Выходит, я далеко не в первый раз решался защищать «Комнату»?

И всегда отказывался от этой идеи?

— Скажу вот что: тебе, наверное, больших усилий стоит называть меня врагом, но это не важно. Потому что, сколько бы ты ни старался сохранить память, все равно все забудешь.

— Да н-никогда!..

Но если все так, значит я принимаю гибель Моги? Решаю забыть о своих чувствах к ней?

— Не веришь? Тогда давай скажу, почему ты так делаешь. Ты мне миллион раз об этом говорил.

В ожидании я прикусил губу.

Но Отонаси отвернулась от меня, будто стараясь показать, что на этом разговор окончен.

— За все эти двадцать с лишним тысяч раз ты совсем не изменился — тут надо отдать тебе должное.

От неожиданности я поднял взгляд.

Сама Отонаси сказала, что отдает мне должное?

— Погоди!

Мне надо было спросить еще кое-что.

Она посмотрела на меня через плечо.

— Говоришь, оставила попытки достать из меня шкатулку?

— Ну да, вроде так и сказала.

— Тогда что собираешься делать?

Отонаси не изменилась в лице и только неотрывно смотрела на меня. А я смотрел на нее в ответ, пока, поддавшись какому-то чувству, не отвернулся.

— А…

Она так ничего и не сказала — просто ушла. Не дала мне никакого ответа.

Я вернулся в класс, но Отонаси там не оказалось.

Шел пятый урок, математика. Я все никак не мог понять формулу, хотя слушал объяснение, наверное, раз в двадцатитысячный. Оставив все попытки вникнуть, я перевел взгляд на Моги.

Неужели я и правда забывал о ней? Отказывался от своих чувств?

Нет, быть не может. И не важно, о чем я думал в те прошлые повторы.

Теперь я не оставлю Моги, ни за что!

Прозвенел звонок — пятый урок закончился. Я сразу же направился к Моги. Заметив меня, она широко распахнула глаза, и мне хватило всего лишь этого ее взгляда: с каждым шагом тело деревенело все больше, сердце билось быстрее и быстрее… Я знал, что скажу сейчас нечто особенное.

Скажу то, что никогда бы не сказал в обычной жизни.

Но у меня просто нет выбора — а как иначе сберечь память о ней?

Делать нечего: надо признаться Моги в своих чувствах.

— Моги…

Наверное, я состроил ужасно неестественную гримасу, но Моги, склонив голову, внимательно смотрела на меня.

— Ну, я хотел сказать кое…

— Давай завтра…

— О-ох…

…и все тут же проваливается во тьму. Я слышу только голос, и он твердит одно и то же… Твердит так ясно и четко, что становится больно. Этот голос везде: в ушах, глазах, мозге, он впивается в них тысячами осколков. Что-то в груди бьется сильно-сильно, и кажется, будто по ней стучат молотком…

Нет, нет!..

Не хочу вспоминать! Не хочу! Это было уже тысячи раз! Я пытаюсь забыть, но не выходит. Я могу забыть все, что угодно, но только не это!

Да, точно, точно…

Я уже признавался Моги, еще давным-давно.

— Что-то случилось?

— Нет, ничего, прости…

Наконец я отошел от Моги — она нахмурилась, но расспрашивать не стала, а я вернулся к своему стулу и рухнул на парту.

— Ну да…

Так все и должно было обернуться, ведь это повторяется более двадцати тысяч раз. Я признавался Моги и забывал об этом, снова признавался и снова забывал. Пытался сопротивляться «Комнате удаления» и поэтому, против своей же воли, признавался Моги в любви — снова и снова, снова и снова — и все равно забывал об этом.

И каждый раз получал ответ, которого боялся больше всего на свете.

Всегда один и тот же ответ — наихудший из всех возможных. И он не изменится, ведь Моги тоже ничего не помнит. Ответ не изменится никогда.

«Давай завтра».

И правда, хуже не скажешь. Потому что завтра не наступит никогда.

В кои-то веки я решился сделать первый шаг, набрался смелости — а ее у меня в принципе немного, — собрался с силами и все-таки произнес заветные слова, а они просто сгинули, как будто и не было. И после всего этого мне приходится снова видеть Моги — ту, которая забыла мое признание.

Вот оно что… Мои слова даже не сгинули. Их и правда не было.

Да и всего этого мира не было еще с самого начала. Это мир несбывшегося, здесь все бессмысленно. Красивый ты или уродливый, знать ты или чернь, любишь или ненавидишь — в этом мире все одно и все бессмысленно.

Потому что здесь ничего нет. Пусто.

«Комната удаления» — пустота, и этого не изменить.

Мне стало тошно… тошно дышать. Хотелось избавиться от всего накопившегося. Если бы я только мог… меня бы здесь давно не было. Без воздуха все живое умирает, а я, хоть и живой, вбирал пустоту до тех пор, пока она не наполнила меня доверху… Я впитывал ее, зная, что скоро стану совсем пустым… Или, может, выжатым, словно губка.

Или… или я уже стал пустотой?

— Кадзу, что такое? Ты в порядке? — спросил знакомый голос.

Я медленно приподнялся с парты, перед глазами замаячила нахмуренная Коконэ.

— Ой, тебе ж на физкультуре нос разбили? Может, поэтому тебе плохо? Пойдем в медкабинет?

— Зря переживаешь, Кири. Дело не в том, что ему разбили нос, а в том, что после этого кое-кто его голову себе на колени положил, — вдруг заговорил непонятно откуда взявшийся Дайя.

— На колени положил?.. Ага-а! Вот как! Вот это да! Значит, обычная любовная лихорадка? — захихикала Коконэ и принялась похлопывать меня по плечу. — Ну! Ну ты! Ах ты, Казанова! Не рановато ли тебе влюбляться? Ты же еще совсе-е-ем крошка!

— Так легко попался на ее уловку… Ясно все с тобой.

— Да н-нет же! Мне Моги всегда нра…

Я оборвал себя на середине слова, потому что говорить о ней — что угодно — казалось мне неправильным, причем по многим причинам. Так бы я, что ли, признал свои чувства к Моги, к тому же…

— А? Разве еще вчера ты не относился к ней как обычно?

…к тому же я бы соврал.

Поскольку в действительности я полюбил ее сегодня, точнее, так это видели Дайя с Коконэ. Им моя влюбленность показалось совсем внезапной. А, ну конечно… По этой же причине никто не знал о моих чувствах к Моги, хоть я их и не скрывал.

— Ну ты глянь, Дайя, он же только что признался в любви к Касуми! Хи-хи-хи. — Коконэ стала тыкать старосту локтем в бок.

— Ага, если любовная драма затянется, то еще будет развлечение.

— Хе-хе-хе, всегда прикольно подсматривать за чужими чувствами! Но ты не переживай, сестренка обязательно тебе поможет, посоветует, утешит! Хотя если у вас все получится и ты станешь сильно надоедать, я тебя побью.

— Не волнуйся, если они сойдутся, я уведу у него Моги.

— Ха! Класс! Раздоры, любовные треугольники! Круто!

Да они и правда не заметили, как мне плохо…

Хорошо еще, что его тут нет — он бы наверняка не упустил возможность выдать какую-нибудь чушь…

— А?..

— Хм? Что такое, Кадзу?

— Да так… Подумал просто, куда этот… как его?.. подевался. Может, прогуливает?

— Ты это о ком? — задумчиво спросил Дайя.

Как странно… он как будто не может понять…

— Ну как же? Я о…

О ком?..

А? Погодите-ка! Я пытался произнести его имя… но не смог даже вспомнить, как он выглядит. Но почему?

— Кадзу, ты точно в порядке? О ком это ты?

Меня одолело мерзкое чувство: как будто в глотке засел слизняк и шевелится, да так надоедливо, что хочется вскрыть себе горло… Но это отвратительное ощущение все равно лучше, чем пытаться проглотить или выплюнуть эту слизь, — да, станет легче, но только тогда этот человек словно бы навсегда исчезнет.

— Э-эй, Кадзу…

Все хорошо, я вспомню. Это мерзкое чувство не даст мне забыть.

— Харуаки.

Вот оно, имя моего друга. Моего вечного союзника.

Еще секунду я надеялся… Неужели только я не забыл Харуаки? Все остальные что, растеряли о нем память? Или это я идиот?..

Я надеялся…

— Эм, Кадзу, что за Харуаки?

Все зря.

Я с трудом держался, а Дайя с Коконэ только хмурились.

Они забыли, а ведь дружили с ним с детства, знали его так долго…

Но в этом мире Харуаки больше нет.

— Я… домой.

Мысль о том, как все просто обернулось, резала по сердцу.

Я встал, забрал сумку и вышел из класса. Больше я не мог там находиться.

Почему Харуаки вдруг не стало?

Я понял, знаю. Его «удалили».

Кто «удалил»? Это тоже ясно: сам главный герой, из-за которого и появилась «комната».

Я ошибался. Думал, что «комната удаления» появилась, потому что я хотел, чтобы моя обычная жизнь шла своим чередом… Какая же глупость, как я ошибался… Обычная жизнь и зовется обычной как раз потому, что она должна идти своим чередом. Если перекрыть реку, то она перестанет течь и в ней соберется вся грязь. Так же и с жизнью: без перемен она превращается в болото.

А, ну да… Я уже много раз приходил к этому выводу. Я понимал это в конце каждого повтора, потому и решал, что не буду бороться с Отонаси.

Отонаси уничтожит «Комнату удаления».

Зачем вообще мне ее останавливать?

Прозвенел звонок, и почти все собрались в классе. Перед тем как уйти, я оглянулся: пустое место, пустое место, тоже пустое место, и там еще одно… Да, теперь я понимал, почему никому нет дела до того, что класс полупустой.

Я и правда понял. Просто не хотел признавать, поэтому и не думал об этом.

Отонаси решила, что не может достать из меня шкатулку.

Но ведь если она знает виновника, получается, легко сможет устранить «Комнату удаления». Тем более все те двадцать тысяч повторов она уже пыталась забрать у меня шкатулку, и ничего не вышло.

Ну и… как она поступит в этот раз?

И так понятно.

Удар — и меня подбрасывает вверх, отрывает конечности… Вон моя правая нога — валяется далеко в стороне. Так нелепо, что даже смешно.

— На этом и закончим, да?..

Меня убили. Я дал себя убить.

— Двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят три повтора, и все без толку. Столько времени впустую! Конечно… конечно, я тоже устала…

Вообще-то, я еще оставался жив, но валялся в луже собственной крови, поэтому прекрасно понимал: я умру. Меня не спасти, и меня только что убила Ая Отонаси.

— Черт! Потратила кучу времени, а что в итоге? Терпеть не могу свою беспомощность! — бормотала она с искренним сожалением. — Ладно, нужно думать дальше… Здесь шкатулки уже нет, придется искать другую…

Отонаси даже не смотрела на меня. Никогда не смотрела. Хотя… нет, порой все-таки разглядывала…

С первой нашей встречи и до самого конца Отонаси видела во мне только шкатулку.

Интересно, теперь все вокруг «удалится»? Нет, не так… Шкатулка, которая называется «Комнатой удаления», внутри меня, и с моей смертью она просто разобьется. С моей гибелью под колесами грузовика не станет и шкатулки.

Больше никаких повторов.

Вот это ирония… Если смерть — единственный способ покончить с «Комнатой», то мне изначально требовалось умереть. Здесь все действительно пусто, бессмысленно. Но этот мир… он продолжит существовать и после моей смерти.

Вот и конец нашей битве.

Битве, в которой сражалась лишь ты одна. Битве, итог которой был предрешен… Да, ты ведь так и думала, Отонаси?

Теперь этой битве конец.

Соболезную. Мне и правда жаль тебя.

Так вышло, потому что ты не принимала меня всерьез. Иначе все бы закончилось очень скоро — моей смертью, и ты бы не потратила кучу времени впустую.

«Слушай, Отонаси, если подумать, на самом же деле все очень просто: обычные люди вроде меня не становятся главными героями», — хотел было сказать я на прощание, но уже не мог не то что говорить, а даже рта раскрыть.

Я терял сознание. Умирал и вот-вот бы умер.

Но… все началось заново.

Во сне, который скоро опять забудется… я взял у него шкатулку.

— Не волнуйся, никакой опасности нет: ты не лишишься чего-то важного, не отдашь никому душу. Если она кому-то и принесла несчастья, так не по своей воле, виноват был сам человек. Используешь шкатулку правильно, и твое желание исполнится.

«Используешь шкатулку правильно…»

Вот так просто? Понятия не имею. Да, понятия не имею. Но пусть в ней таится какая-то опасность, она — ничто по сравнению с результатом: это все равно что сыграть в беспроигрышную лотерею. Да, от больших денег человек может свихнуться, но разве кому-то есть до этого дело?

Найдется ли человек, способный отказаться от такой шкатулки?

— Но почему?..

Найдется. Он протягивал ее обратно.

— Не уверен в себе? Или не веришь мне? Или… боишься меня?

Ну да, все и сразу.

Но дело не только в этом: просто мне не нужна шкатулка.

Потому что моя мечта — чтобы обычная жизнь текла своим чередом, а для этого никакая шкатулка не нужна: все и так сбудется. Миллиардер же не станет из кожи вон лезть, чтобы заполучить еще сто тысяч. Я, конечно, понимаю, что шкатулка — вещь ценная. Так стоит ли брать ее у подозрительного незнакомца?

Поэтому я вернул шкатулку.

Выходит, никаким виновником я не был. Мне не надо было повторять раз за разом один и тот же день, чтобы вечно жить своей обычной жизнью.