Пшеничная вдова

Глава 32. Подарок

– А какие вам нравятся больше? – Эсмер Лонгривер доедала земляничное пирожное, досадливо стряхнув с шелковой ткани несколько крошек на пол. Платье подарила сама королева и ей не хотелось его испортить, – Мне – персиковое, там нет мелких косточек. Улыбка после земляничного портится, и ты выглядишь глупой.

– Наверное, некрасивой? – спросила Исбэль, расстроившись, что сама не съела земляничное пирожное, которое очень любила. Она предпочла отдать его Эсмер, чтобы зажечь ее потухший взгляд. Кто же знал, что есть люди, не любившие землянику?

– Нет, именно глупой, – возразила Эсмер, слишком резво для своего застенчивого характера, – Я улыбаюсь, а все только и думают, как глупо выглядит моя улыбка. В детстве нянюшка говорила мне, что семена земляники прорастают на зубах. Но я уже взрослая, чтобы верить в такие глупости.

Эсмер действительно была не дурна собой, каштановые волосы, спускавшиеся ниже плеч, длинная шейка и невесомое тело – чем-то она напоминала Исбэль, недаром ей подошли почти все ее платья. Ее мать, леди Кастелиана, почти не выходила из своих покоев, ее живот уже начал наливаться, и она боялась, что ее кто-то увидит. Слухи видели и без глаз, но она все равно почему-то прогуливалась только по лоджии. Справившая недавно шестнадцатые именины Эсмер прогуливалась по замку в окружении стражи и была так же одинока, как и Исбэль. Королева взяла ее в свои фрейлины и последние несколько лун они проводили вместе практически все время. Этому союзу больше всего была рада стража Эсмер – та была охотница на прогулки и могла провести на ногах целый день, Исбэль же отпускала рыцарей, когда они были вместе. Киргофа и Ульрика, ходивших за ними по пятам, словно тени, им вдвоем хватало вдоволь. Благо, король оставил без внимания маленькое своеволие Исбэль. В последние луны он мало давал о себе знать, только приходил поздно ночью в покои, когда она уже успевала заснуть.

Исбэль совсем растворилось в детстве, ей нравилась беззаботность. Сегодня утром они с Эсмер пробрались на кухню и стащили пирожные. Повар ничего даже не спросил, только отдал дань почтения, но девушки сделали вид, что не замечают его. Впрочем, спрятаться им все равно бы не удалось – тяжелый лязг лат был слышен еще далеко за дверью. Оказывается, рыцари довольно резво догоняют в доспехах. Исбэль теперь это отлично знала, а Ульрик запретил им убегать. Эсмер сказала, что челюсть его похожа на раскалыватель орехов и она ее пугает. Вряд ли тот станет ее кусать, ответила Исбэль, так что бояться ей точно нечего.

Прыг. Одна ступенька.

– У меня тоже была нянюшка. Она говорила, что ступени – это не просто ступени, – сказала Исбэль, пытаясь удержаться на мраморной ступени на одной ноге, – Это полосочки жизни. Да, именно так она говорила. На той, что раньше, ты уже не будешь. Потому что жизнь ушла вперед, и она теперь совсем другая.

«Неправда!» – смеялась тогда Исбэль, только справившая шестые именины. Она вернулась на предыдущую ступень, – «Смотри, вот же я! Снова на первой».

Конни долго наблюдала, как искрится ее звездочка:

«Ты была на ней, это так, но несколько взмахов крыльев бабочки назад. Она пролетела прямо перед твоим носом. Ее уже не уговоришь вернуться назад».

Исбэль оглянулась по сторонам – действительно, бабочки поблизости не было, она давно улетела. Конни опять нафантазировала, но Исбэль показалось, что она говорит, как мудрая.

Прыг. Вторая ступенька.

Нянюшка, конечно, была права – время не повернуть вспять. Простая истина, жалящая крепче ядовитой змеи. Но самое страшное, что понимала Исбэль – если бы ей и удалось уговорить время оглянуться в прошлое, она не смогла бы ничего изменить.

Прыг. Прыг. Лестница закончилась.

Исбэль оказалась на мраморном полу. Над ухом щебетали райские свирели. Птицы жили в зеленых зарослях летнего сада. Здесь имелся фонтан с огромной чашей, и маленькие струйки журчали с него ручейками. Кустистая зелень прятала фонтан, глядя в безоблачное летнее небо, квадратной прорезью протыкавшее крышу замка. Это место облюбовали попугаи, не в меру говорливые, иногда они просто протяжно кричали на известном только им языке. Но порой от них можно было услышать и другое. Однажды король сильно рассердился, когда те начали выкрикивать непристойные слова. Торговцы с дальних рубежей клялись всеми Богами, что эти попугаи не из тех, кто умеет говорить. Однако, торговец торговца видит насквозь – в глазах же этих Дорвуд прочитал льстивое лукавство.

И все же, прогонять король птиц не стал – они развеивали слухи о его боязни животных, да и товар стоил немалых денег. Последних Дорвуду было жаль больше всего, поэтому он просто запретил королевской страже травить в летнем саду пошлые байки, скрашивающие тягучие жаркие дни. По тому, что сейчас слышала Исбэль, стража отнеслась к этому приказу из рук вон плохо.

«А я ее! Я ее! Стеррррва!» – кричал огромный белый попугай с длинным сине-зеленым хвостом. Он неистово захлопал крыльями, разгоняя влажный теплый воздух. Светило солнце, играя на листве и в отблесках воды.

Девушки жаждали посмотреть на котов. Прошло уже три луны, как пришла весть о том, что из Глаэкора везут шипастых торгарцев.

– Да, их должны привезти именно сегодня, – с нетерпением произнесла Исбэль. – Интересно, насколько они огромны? Говорят, в лесах Глаэкора коты размером с собаку. Или даже волка. А если они встретятся в лесу, подерутся ли?

– Уверена, что нет, – неуверенно возразила Эсмер, – Коты осторожные и хитрые существа. Наверняка они быстро лазают по деревьям. А вот волки этого совсем не умеют.

«Папа бы очень рассердился, – подумала Исбэль, – Он никогда не любил животных. Хотя, что ему сделали коты? Укусила-то его собака. Может, король Реборн разрешит мне взять одного себе? Хочу-хочу».

Киргоф вытянул шею, чтобы рассмотреть одного из попугаев, того, что с синими крыльями, похоже, его одолевала скука.

«Стеррва, стеррррва!»

Их нашел запыхавшийся гонец. Он вручил весть Эсмер прямо в руки – та просияла, письмо было за подписью ее отца, запечатанное фамильной печатью. Другое письмо он вручил жене лорда Лонгривера – Кастелиане. Ульрик с Киргофом знали, что король лично одобрил это еще с вечера, но после проведенной несколько лун назад беседы с начальником королевской стражи языки при королеве предпочли не распускать.

Эсмер нетерпеливо помялась на месте, раздумывая, сможет ли дотерпеть до своей комнаты, но все же плюхнулась обратно на мраморную лавку у фонтана и надломила твердый сургуч. Взгляд жадно поглощал строки, счастливая улыбка на ее лице застыла, словно на глиняной маске, а потом начала опадать. Когда Эсмер дочитала письмо, грудь ее уже взволнованно вздымалась, не способная сдержать горькие рыдания. Девушка расплакалась прямо при страже. Исбэль не могла ее утешить – помолвка с младшим сыном лорда Веласкеса была безвозвратно разорвана. Старый лорд уведомил ее отца лично, ведь Эсмер была уже не невинна, а, значит, не подходила для союза со столь знатным и богатым домом. Эсмер давилась слезами, разрывая на куски ядовитое письмо, а Исбэль до боли сжимала ее плечо. Благородная, воспитанная девушка, истинная леди, Эсмер теперь не сможет назваться невестой ни одного мужчины знатного рода. Даже будь она трижды красавицей…

Сзади послышался лязг латных рыцарей, но Исбэль не обратила на это внимания. С первого дня штурма рыцарей в замке было не сосчитать, будто это не замок, а казарма.

– Ваше Величество, пройдемте с нами, – послышался басистый голос Беккета над головой.

Исбэль оторвала внимание от Эсмер, бегло оглядев Глухое Ведро:

– Куда? В чем дело, Беккет?

– Его Величество приказало отвести вас к гроту.

– К гроту? – Исбэль будто разрывалась между двух огней, у нее даже закружилась голова. Эсмер вот-вот захлебнется слезами, а король посылает к ней рыцарей для неуместной дороги.

– Это может подождать, Беккет?

«Профффурсетка! Ни гррроша! Не дам! Не дам!»

– Никак нет, Ваше Величество… – невозмутимо ответил рыцарь, стойко игнорируя жадных птиц.

Исбэль скрыла лицо за ладонями, тяжко вздохнув, а когда отняла, решительно обернулась к Киргофу с Ульриком:

– Останьтесь с Эсмер и проследите, чтобы леди Лонгривер благополучно добралась до своих покоев.

– Не положено, Ваше Величество, – ответил Ульрик, на ее счастье одетый в открытый шлем без забрала. С каждым днем латы у стражи становились все легче и легче, и они становились похожи на людей.

«Не положено», – от этих слов Исбэль мгновенно начала закипать. Ульрик, похоже, не знал иных слов, с самого рождения научившись выговаривать только эти два.

Она подскочила к нему одним легким шагом, поднявшись на носочки и уткнувшись лицом в его действительно пугающую челюсть:

– Я твоя королева, или ты забыл? Что скажет король, если его заложница вдруг исчезнет? Много пользы будет от мертвой девушки? – Исбэль сама удивилась, откуда у нее взялась такая решимость, в ней будто проснулась дикая кошка, стремившаяся защитить свое потомство. Но она знала, насколько нежная натура Эсмер и боялась, что после таких новостей она не увидит смысла в своей жизни, – Да, заложница! Ты не ослышался, и не нужно делать такие глаза, Ульрик, это всего лишь правда, или на севере уже забыли, что это такое? Ты останешься здесь и проследишь, чтобы леди Эсмер Лонгривер не сбросилась со стен замка. Отведи ее к матери. Киргоф, а ты пойдешь со мной. Пусть король останется спокоен.

Она уходила быстро, чтобы Ульрик не успел подумать и сделать определенные выводы, и чтобы снова не услышать раздражающее «не положено».

Беккет, Киргоф и еще один рыцарь, имени которого Исбэль не знала, спустились по коридору, обрамлявшему фонтанную частыми белыми колоннами. Резные парапеты смахивали на атласные ленты, блестевшие мокрой чешуей.

– Беккет, а что находится у грота? – очнулась от раздумий о несчастной Эсмер Исбэль, когда они покинули замок и вышли на усыпанную крупной галькой дорожку.

– Прибрежная тюрьма, Ваше Величество, – простодушно ответил Беккет, а у Исбэль в одно мгновение ослабели ноги.

Она стала жадно глотать воздух и не могла произнести ни слова. Ее, помимо воли, увлекал железный поток лат… у мотыльков оторвали все крылья, бабочки старой Конни улетели в другие жизни – время, которое уже никогда не вернуть. Интересно, где она сейчас? Может, на небе вместе с Богами?

«Что же я наделала, – думала Исбэль, – Наверное, обида короля была так велика, что он все же передумал, – и к горлу подкатил ком, – Но я же больше так не буду. Совсем-совсем… Я могла жить ещё целых две весны, и не в тюрьме. Может, перед смертью смогла бы родить ребенка. Как же больно… Нет, я бы никогда не смогла оставить дитя. Жаль, на котов не успела взглянуть».

Огромные, лохматые и свирепые, лесные коты Блэквуда считались неоспоримой грозой крыс и мышей. А иногда и животных покрупнее – как раз то, что нужно было сейчас Теллостосу. Отец никогда не покупал их у Блэквудов, хотя остальные государства давно селили их в своих житницах. Дорвуд и Бернад не могли договориться даже в этом вопросе. Там, вдалеке, приставали к гавани смоляные корабли.

«Это коты, это точно коты», – Исбэль была в этом уверена, как никогда. Казалось, бриз доносил до ее слуха отчаянное шипение, лязг клеток и устрашающее завывания животных.

Остатки сил покидали Исбэль с каждым шагом. Вскоре не осталось желания думать ни о котах, ни об отце, и даже о том, что день сегодня выдался на удивление прекрасный и теплый. Какая обманчивая красота… загляни под одеяло солнца, и под ним окажется только мрак и холод, уже много лун тянувшейся с севера.

Они подошли к темнице, но не спустились по длинной винтовой лестнице вниз к гроту. Исбэль узнала это место, здесь она была заточена в самый первый раз. Замок стоял на скале, но подземелья его выходили к морю, и вокруг него насчитывалось несколько гротов. Два больших и несколько поменьше. Тот, куда ее привели, был малым и незаметным. О рваные скалы билось пенистое море и пахло солью, она стачивала и без того крутые лестницы, превращая их в пологие убийцы. Удивительно, но прямо над тюрьмами раскинулись пышные королевские сады, пестревшие цветущими розами, белевшие гладкими статуями с прекрасными девами и кувшинами на покатых плечах. Исбэль решила, что есть в этом какая-то доля справедливости – слишком долго корона закрывала глаза на то, что творилась под ее ногами. Подумалось бы, что и Реборн имел странное чувство юмора, но насколько Исбэль успела узнать своего мужа, он его не имел совсем.

Так же молча поднялись наверх.

Тут Исбэль окончательно одолела слабость. Она остановилась, оперевшись на облупленную каменную стену, давно нуждающуюся в побелке. Пахло сыростью и горячей похлебкой. Слишком сильный запах, он вызывал тошноту. Коридоры были узкими и темными, и многие из них уходили в малые комнаты без дверей, в которые не заглядывало даже море.

– Вам нездоровится, Ваше Величество? – послышался над головой тревожный голос Беккета.

– Все в порядке, – ответила Исбэль, тщетно пытаясь выпрямить спину. Она быстро бросила попытки вернуть себе осанку, гордость ее слишком устала.

– Пришли, – услышала она сквозь туман страха. И впервые оглянулась.

Исбэль стояла посреди обшарпанной комнатушки, судя по обширной печи и чугунной плите – тюремной кухни. Стены были такие же облупленные, с яркой желтизной на крошащейся штукатурке. Из открытого настежь окна пахло морем, но первенство занимали все-таки запахи сырости и еды. На массивных столах возвышалась гора кастрюль, тарелок и лоханей. Мытьём их, видимо, никто не занимался, раз Исбэль не разглядела чистой посуды. За плитой стоял полный повар, взъерошенный, в засаленном сюртуке, без передника и колпака. Повара Исбэль в нем признала из-за комплекции и огромной поварешке, которую он успел вытащить из вместительной бадьи с похлебкой, дымившейся на плите.

В углу, у окна, сидел сгорбившийся Пентри и что-то чистил. С одной стороны у него стоял большой таз с картошкой, с другой, прямо на полу, холмиком возвышалась тонкая грязная кожура.

– Пентри! – завопила королева, напугав не только присутствующих, но и рыцарей позади.

Только успел тот поднять удивленную физиономию, как на него тут же обрушился королевский ураган из объятий.

– Пентри! Это же ты! – Исбэль оглянулась, обнажая улыбку, сиявшую тысячами солнц – Вы же видите его, правда?!

Поварешка застыла над внушительным пузом, истекая каплями жидкой похлёбки. Щекастый, высокий и не в меру дородный повар выпучил удивительно круглые глаза. Наверное, он был просто сильно удивлен.

– Так точно, Ваше Величество… Это определенно Пентри, – только и смог сказать повар, поспешно стряхивая с поварешки капли пахучей похлебки.

– Что же ты тут делаешь? – вцепилась Исбэль в Пентри, стаскивая его с хлюпкого табурета. Тот всем своим видом вызывал жалость – мужчина не страшился женщин, но внезапных королев определенно побаивался.

– Картоплю чищу… – обескураженно ответил тот.

В кухню втиснулся маленький поварёнок, пытаясь удержать в руках бочку с квашеной капустой, она была едва меньше его и от этого он изрядно пыхтел. Повар дал поварешкой ему по лбу, и они вместе вышли, мальчишка даже не поставил бочку на пол.

Стащив с табурета Пентри, Исбэль сомкнула за его спиной пальцы и повисла на шее. Отстранилась она только после отчаянных слов ключника, не смевшего пошевелиться:

– Ваше Величество, мне трудно дышать.

Исбэль взяла его руки в свои. Тогда, в темнице, ей вовсе не показалось. На одной руке у него пальцев было больше, чем нужно – шесть, а на другой меньше – всего четыре. Пентри говорил тогда, что ему нравится, когда на руках его все десять.

– Надо же, действительно все десять, подумать только! – лихорадочному возбуждению Исбэль не было конца и края. – Ну как, Пентри, как ты поживаешь?

– Картоплю… чищу…

Пентри спас ей жизнь. Часто еда, которую он прижимал к телу под полами широкой рубахи пахла не едой, а самим Пентри. Этот запах Исбэль напоминал о надежде. Под пологом темноты мужчина вываливал ей на подол яйца и печеный картофель, была однажды даже куропатка. Делал он это настолько искусно, что даже надзиратели за спиной не замечали ничего – свет факела был слишком тусклый, а руки Пентри слишком умелы.

– Боги, Пентри, у меня нет ничего с собой, чтобы отблагодарить тебя, – радостно верещала Исбэль, – Но вот, посмотри. У меня есть браслет, – девушка отцепила золотую цепочку, усыпанную мелкими рубинами, – Возьми ее. Делай с ней что хочешь, можешь даже продать. Как же я рада тебя видеть!

– Ваше Величество, зачем… Да я и сбыть не знаю, как ее… – говорил Пентри, а руки его сами тянулись к браслету и хватались за него, всеми шестью пальцами. Как сбыть ее Пентри, конечно же, знал, но не хотел раскрывать себя с неприглядной стороны перед королевой, – Но, если вашей светлости угодно… Только ради вас. Какие чистые рубины… Золота с них выйдет немало.

Исбэль наблюдала, как пристально Пентри разглядывает рубины и душа ее пела. В ее груди сейчас порхало столько мотыльков, что они могли унести ее далеко-далеко, к самому солнцу.