Пшеничная вдова

Глава 15. Медоедова смелость

Исбэль проболела несколько дней. С ней всегда так бывало, когда она напивалась вина. Вернон, королевский клирик, говорил, что это от натруженных нервов: во время нежданных расстройств принцесса принимала слишком много душевного лекарства, но именно в это время оно ей было не полезно. Впрочем, Исбэль проверяла – не полезно оно было и в любое другое время. На место веселья и беспечной отважности приходила жуткая боль, так что Исбэль не могла и голову поднять с подушки. Благо, в последние дни ее никто не беспокоил, кроме служанок и нового лекаря. Тот, видимо, не знал ничего кроме своей холодящей мази, потому как снова вымазал ею Исбэль: травяные чаи не помогали, а рецепта чудодейственного отвара Вернона он не нашел.

В то утро, как только первые лучи солнца лизнули заспанный горизонт, в опочивальню явились названные свидетели. Запечатлев акт свершившегося брака, они понесли простыню по улочкам города, а клирик читал молитвы. Разлепив на мгновение глаза, Исбэль почувствовала, как ее тащат с кровати, видела, как забирают простыню… Но свинцовый сон вновь сморил ее на рассвете. Реборн ждал практически до самого обеда пока она соизволит очнуться, но так и не дождался.

«Я должна быть сильной», – повторяла и повторяла себе Исбэль, казалось, в голове растаяли все мысли, кроме этой одной.

Солнце уже стояло в зените, прожигая синеву моря палящими лучами. Скоро теплота воздуха заставит расцвести поля и пашни, даря Теллостосу изобилие на целых полгода. Но не нужно было ждать полгода, чтобы дождаться осени. В груди Исбэль сердце кровоточило уже несколько недель кряду. Девушке не дали выдержать траур – как только она просыпалась, на кровати лежало новое платье, и без единой черной стяжки. Будто не было всех этих смертей…

– Орел охотится, нет острее глаза чем у орла, – говорила ей нянюшка целую вечность назад, когда она была еще совсем девченкой. Касс запретил сестре таскаться за собой и она проводила дни у кузницы рядом с огромным муравейником. Луны напролет она следила, как маленькие насекомые тащат в свой дом ветки и осколки леденцов, когда она подкладывала им сладости на пути. Муравьи почему-то очень любили их, Исбэль казалось, что они несказанно радовались, когда она кидала на дорожку сахарные осколки. Когда ей надоело наблюдать за муравьями, она начала караулить у норок кротов, – Кроты роют землю, у них и глаз нет, смотри, ты видишь глаза?

– Нет, – кудри зашевелились, когда Исбэль мотала головой, – Наверное, они жмурятся. Под землей очень темно и страшно.

– Кроты не умеют зажмуриваться, – ответила нянюшка, отпуская крота обратно в нору.

– А почему?

– Потому что у них нет глаз.

– А почему у орлов есть глаза, а у кротов нет?

– Просто под землей им не нужны глаза.

– А почему?

– Потому что они знают землю и роют ее лучше всех. Они делают это настолько хорошо, что потеряли зрение.

Позже у одного сапожника Исбэль встретила бобра. Одинокий мужчина спас раненого малыша в лесу, хотя товарищи по цеху советовали ему съесть его. Поначалу он лечил и откармливал его именно с этой целью, так он говорил, но потом стал жить с бобром в одном доме. Исбэль приходилось переступать порог, заваленный огромным количеством кожи, сапог, утвари и плотного шерстяного одеяла – не зная отца и мать, бобер строил плотину у входа в дом. Сапожник утверждал, чтобы внутрь не проникли его голодные до бобрятины товарищи.

«Боги каждому даровали какое-то особенное умение», – тогда Исбэль это поняла уже совершенно точно. Но что же человек умеет делать лучше всего? Исбэль не находила в себе ни исключительной храбрости, ни терпения, ни железной выдержки, даже голодать она не могла дольше, чем полдня. Если, конечно, от нее не прятали еду… А о плотинах она и вовсе ничего не знала. Наверное, она не тот человек, который умеет что-то лучше всего. Поэтому решила учиться сразу у животных.

С утра ожидалась аудиенция с королем Бернадом и Исбэль подбирала, какие животные ей понадобятся для этого. Определенно, ей потребуется храбрость льва. Но льва она никогда не видала… зато видала медоеда, обратившего в бегство кабана во время охоты, на которую Касс уговорил отца взять и сестренку. Поймать медоеда не осмелились даже охотничьи псы, а рыцари сказали, что эта тварь слишком вертлява в своей шкуре, чтобы сойти за достойную добычу. Определенно, сегодня храбрость медоеда будет необходима. А еще мудрость совы и быстрота оленя, убегающего от хищника. Тренировалась она с самого вечера. Рычала в зеркало, шипела и клацала зубами, а потом гордо молчала, задрав подбородок. Все-таки рычать на людей было не совсем прилично. Хотя, на короля Бернада она бы порычала. Перед тем, как вырвать ему глотку. Правда, для этого понадобилось бы гораздо больше, чем просто медоедова смелость.

Перед отходом ко сну Исбэль поняла, что вовсе не нужно изображать повадки животного, чтобы уловить их суть. Проваливаясь в глубокое, беспробудное забытье, принцесса никому не подражала – удавалось ей это всегда легко.

– Я бы сказал доброе утро, но уже давно день! – король Бернад выплюнул упрек, даже не шуршавший оберткой вежливости. Наверняка, подумала Исбэль, если бы она очнулась к рассвету, он и тогда не утрудил себя приветсвием, – Стоило бы воздержать себя от хмеля. Вы каждый день почиваете до обеда, или только когда напиваетесь?

Говорят, что самые спокойные животные – это удавы. А еще говорят, что корширский удав сдавливает шею жертвы так сильно, что не разжимает своих тисков даже когда ему отрубают голову. Шея у Бернада была толстая и в силу возраста сделалась одутловата, так что на нее могло понадобиться и два удава.

– Только когда напиваюсь.

Помни, Исбэль, страх достигает самого сердца и убивает его. Нет в нем никакой пользы. Но как же трудно помнить об этом все время… Король Бернад прошелся по Исбэль холодом ледяных глаз, с головы до ног: от самой макушки огненных волос и до острых носочков бежевых туфель, ушками лисы выглядывающих из-под длинной юбки простенького зеленого платья. Жаль, на талии не было оборок, за которые можно было схватиться, поэтому королева просто сплела пальцы рук. И выпрямила спину.

– Мы собрались здесь не за тем, чтобы обсуждать пристрастия королевы, – Реборн стоял, расставив ноги на ширине плеч и сцепив руки за спиной, и вглядывался вдаль. Когда Исбэль вошла, он даже не обернулся.

У Исбэль не нашлось слов. За те дни, что она провела в незаслуженных муках, ее уже успели наречь пьянчугой.

– Уж лучше бы вы жили как все остальные леди! Зачем вам было вообще колесить по королевству? – король Бернад вовсе не обладал деликатностью лебедя.

– У меня была хорошая мотивация, – сдержанно ответила Исбэль.

– А как же так получилось, что король Дорвуд это одобрил?

– У него была хорошая мотивация.

Он сидел на том самом месте – во главе резного стола из красного дерева. Любимое место отца… Может, чувствовал внутренним чутьем? Словно хищник, желающий пометить свою территорию. Стереть любое напоминание о правящей крови, будто небрежно пролитое на этот самый стол вино.

– Мне не нравится, как вы мне отвечаете, молодая леди, – Бернад был прям, как клинок, и остр ровно так же. Снисходительность к собеседнику была явно не из тех блюд, что он привык пробовать на собственном столе. Бернад поднял руку и проткнул пальцем воздух прямо перед собой, – Думал, что в этой рыжей головке хватит мозгов, чтобы понять, кто сидит перед вами.

– Прошу меня простить. У меня нет намерения оскорбить вас или вызвать гнев словами, недостойными благочестивой леди, – учтиво ответила Исбэль, подумав, что гнев Бернада вызывают вовсе не слова, а сам факт ее существования, – Но никто из нас не в силах взрастить себе новое сердце. Оно дается нам от рождения, и из него льются все слова. Как орел прирожден летать, змея ползать, а рыба…

– А рыба – молчать! – рявкнул Бернад, – Хорошо сказали! Рыба! – он громко хохотнул, – Советую вам почаще брать пример с рыб. Те плавают целыми косяками, сколько пользы без всяких слов!

«А потом их вылавливают сетями и всем косяком солят в бочках», – подумала Исбэль, но вслух, конечно же, не сказала.

Сузив глаза, Бернад превратил взгляд голубых глаз в лезвие. Глупая девчонка давно бы вздернула носик и начала дерзить, ошибочно воспринимая свое королевское положение, трусливая – тряслась бы, как ноги новорожденного ягненка. А эта рыжая ведьма была сдержана и учтива, как вино, сделанное из винограда лучшего сорта, которому дать настояться, и оно потеснит все вина в погребе. «Дорвудова кровь, отравленная, сколько бы золота за себя не просила».

А отблески Агатового моря заглядывали в зал, играя на темно-бордовой древесине, на дюжине разноцветных бутылок, на слишком низко висящей люстре, оставляли пятна света на колоннах… Это была вечная загадка – как такое далекое море умудрялось пересечь прибрежные скалы, небо и мрамор, чтобы обласкать взгляд и согреть застывшее зимой сердце. Зал был прекрасен и свеж, словно цветущая мята в летний зной.

– В чем ваша польза, а? Вот ответьте мне! – сдвинул кустистые брови Бернад, – Выстроить порты в нужном месте, чтобы драть пошлины и перепродавать одно на другое – вот и вся ваша заслуга! Называете себя сердцем всех королевств? Слишком много чести для паразитов. Торгаши ничего не производят, только наживаются на чужом труде. Вы пробовали сделать вино, выдоить хоть одну корову? Торчали целыми днями на рудниках, чтобы легкие превратились в кровавое месиво? – гнев покидал Бернада, колким морозом разрезая воздух, – Нет! Столица жиреет, не запачкав своих белых ручек! Но вы, молодая леди, пошли дальше всех. Вы умудрились купить любовь подданных. Ушлая, хитрая торговка!

Исбэль до боли стиснула пальцы:

– Любовь покупают в борделях, а пшеница спасает жизни.

Тяжелая ладонь, мигом превратившаяся в кулак, с силой опустилась на гладкую поверхность стола. Послышался треск. Исбэль вздрогнула, впившись коготками в ладонь. Король Бернад взглянул исподлобья, словно готовясь накинуться и разодрать ей шею. Реборн обернулся.

– Ха! Единственная жизнь, которую вы спасли, это ваша собственная. Когда согласились на брак. Все!

– Правда? – удивилась Исбэль, надолго ли она спасла себе жизнь? – В играх господ проигрывает всегда простой народ. Свадьба сделала так, чтобы он не играл вовсе.

– Если бы вы отказались, вас бы потащили к алтарю с завязанными руками. И ртом заодно! – Бернад сжал кулаки. Исбэль вовсе не ожидала от него такого гнева. Сколько же ненависти скопилось в его душе… Исбэль явно уже не хватало медоедовой смелости, – Передо мной можете не изображать святую невинность. Мою любовь вам не купить – оставьте это для безмозглого отребья.

– Покупает она ее или нет, сейчас это не важно, – спокойно сказал Реборн, подойдя ближе. Он отодвинул стул от стола и развернул его к Исбэль, чтобы та присела. Исбэль не двинулась с места, словно ноги ее приморозило к полу, – Но сейчас королева должна сделать то же, что и всегда, чтобы успокоить мятежный народ.

– Что именно? – с непониманием спросила Исбэль.

– Отправиться в пшеничный поход.

– Когда? – только и смогла выдавить из себя Исбэль.

– Завтра, – ответил Реборн.

– Но со свадьбы прошло все пара лун…

– Прошло уже пять лун! – казалось, с каждым разом Бернад кричит сильнее, все больше и больше походя на разъярённого медведя. Встав во весь свой исполинский рост, он вышел из-за стола и поравнялся с сыном, – Но для пьяниц время течет иначе, так? Ты засунешь в котомку свое высокое величество и отправишься колесить по Теллостосу. А когда вернешься, вся страна должна знать, что пшеничная вдова счастлива и пребывает в добром здравии.

Отец и сын практически сравнялись в росте. Только ноги у Бернада были косолапы, Исбэль готова была поклясться, что если их выпрямить, он обгонит своего сына по росту почти на голову. А еще она знала, что медведи только кажутся неуклюжими, когда дело доходит до охоты – они быстры и свирепы. Реборн поднял руку и положил ладонь на плечо отца.

– Мы выезжаем завтра утром, – с неизменным спокойствием сказал Реборн, не отнимая руки с черного бархата, а под ним кипел гнев, сдерживаемый только его ладонью.

– Мы? – удивленно спросила Исбэль.

– Это раньше вы были принцессой, а теперь вы королева, – почти бесстрастно пробасил Бернад. Еще накануне он попросил сына попридержать его, иначе он свернет шею королеве сразу, как только увидит ее. Рассудительность сына он ценил, частенько она охлаждала его горячую голову. Иначе многие в Глаэкоре не досчитались бы рук, ног, языков и частенько жизней, как это бывало раньше. Порой, это мешало дипломатии. Что и говорить, Бернад в ней был весьма плох, – Я не отпущу вас одну, в окружении стражи. Пусть в пути вас сопровождает муж.

– Но… кто же тогда останется в столице? – спросила Исбэль и сразу пожалела о своем вопросе.

Десница не назначен, поэтому на правах отца короля Бернад временно возьмет роль наблюдающего за страной. Более прозрачного намека на смену власти было и не придумать.

– До завтра со сборами не успеть, – Исбэль опустила голову.

– Какие еще вам нужны сборы? – изумился Бернад, – Карета, стража да ваше милое личико, вот и все!

– Чтобы собрать мешки с пшеницей, нужно как минимум семь лун.

– Никаких мешков с пшеницей. Вы поедите налегке.

– Я никогда не прихожу с пустыми руками.

– Вы не поняли, молодая леди. Это не обсуждается, пшеница нужна для столицы.

– Люди ждут пшеничную вдову не для того, чтобы оценить богатство ее одежд, – собрав остатки медоедовой смелости, подняла перепуганное лицо Исбэль, – Они ждут помощи… Я никогда не прихожу с пустыми руками.

– Вы очень расточительны, – на удивление мягко упрекнул ее Реборн.

– Вовсе нет. Мы с отцом всегда подсчитывали расходы. За семь весен, что я езжу по стране, Теллостос беднее не стал, – стараясь держать голос ровным, ответила Исбэль, – Просто раньше столицу не осаждали сотни солдат.

Густые брови Борнада разлетелись, словно разводные мосты Коршира.

– И чем же вы прикажете кормить гарнизоны? – удивленно спросил он.

– Рыбой.

– Вы, наверное, безумная или очень глупая леди. Рыбаки не смогут прокормить столько голодных солдат.

– На севере знают свое море, а мы свое. После праздника пшеницы начинается нерест вересковой макрели. Смотрите, море уже начало отбрасывать первые отблески, – Исбэль обернула свой взор туда, где плескалось море, – Через пару-тройку лун оно оживет от кишащей рыбы. Это будет продолжаться больше месяца. За это время вы успеете наполнить соляные бочки. Макрель жирная и питательная, – Исбэль не побоялась посмотреть Бернаду прямо в глаза, – Хлеб не исчезнет совсем, если его станет меньше. Ваши солдаты не пострадают.

– Какое чудо! И это случится через семь лун, ровно столько, сколько вам нужно на сборы, – захохотал Борнад.

– Боги ведают больше, чем нам дано знать.

– Думаю, вполне сносное решение, – Реборн отнял руку от плеча отца и положил на спинку стула, на который Исбэль сесть так и не решилась, – Действительно, какой прок глазеть на королеву, если в животах пусто?

– Ладно, – махнул рукой Бернад, с досады оттянув полы камзола, – Королева получит свою пшеницу. Но только если через семь лун Боги дадут нам рыбу.

– И перед отъездом нужно будет отпраздновать хлебный день.

– Хлебный день? – с изумлением покосился Бернад, гадая, что еще потребует эта несносная женщина.

– Да. А когда начнется нерест, разрешить горожанам рыбачить в море.

– То, что вы просите такая наглость, что я даже хочу дослушать. Продолжайте.

– Макрели будет настолько много, что она начнет выбрасываться на берег. А потом гнить. Аоэстред может задохнуться в запахе разложения. Скоро жара, станет совсем невыносимо.

– Куда еще невыносимей?! Полуденное солнце уже плавит нашу сталь!

– Таков юг… – ответила Исбэль, – Мы оставляем столицу на короля Блэквуда. Горожан нужно задобрить. Люди будут накормлены рыбой, излишки не будут валяться на пляжах. Уверяю, так вашей армии будет намного легче. Аострэд не должен чувствовать себя обделенным и покинутым. В бедные кварталы поедут телеги со свежим хлебом. Так было всегда…

– А не пожелаете ли вы луну с неба?!

– Мне не нужна луна. Пары мешков муки будет вполне достаточно.

Повисла напряженная тишина. Реборн стоял рядом с отцом, широко расставив ноги, точь в точь как он. Они походили бы на близнецов, если бы не бросающаяся в глаза разница в возрасте. Даже рост у них был практически одинаковый – высокий, и похожие черные одежды.

– Пусть будет так, отец. Лучше не досчитаться пары мешков в житницах, чем пары сотен солдат на улицах, – холодное спокойствие Реборна начало давать трещину, – Через семь лун выезжаем и покончим с этим.

Бернад напряженно молчал, недовольный тем, что Теллостос диктует ему свои условия. Дело было вовсе не в наглой королеве – он прекрасно это знал. Прежде чем они усмирят эту бешеную землю, ему еще не раз придется прогнуть свое железо. Раскрыть рот и согласиться Бернад заставить все же себя не смог, поэтому это сделал за него сын:

– Решено, – сказал он, а потом повернулся к Исбэль: – Разве леди не нужно принять расслабляющую ванну после долгого недомогания? Вы растрепаны. У вас усталый вид.

Исбэль легонько кивнула и быстро направилась к выходу. Уже у дверей она внезапно остановилась. Мой уход похож на побег, подумала она, такому не бывать. А потом разомкнула губы, будто что-то припоминая. Мужчины напряглись.

– И пусть ваши солдаты готовят свои кошельки. Макрель – природный афродизиак, – бросила она им вдогонку и мышкой юркнула в открывшуюся прорезь двери.

Исбэль шла в свои покои так быстро, что за ней не поспевала стража. Руки ее дрожали, тело ее дрожало, сердце ее дрожало… Ладошки вспотели, на них отпечатались красные отметины. А дальше – быть вновь запертой в комнате и украдкой узнавать новости от служанок. Будто Бернад боялся, что она куда-то сбежит… Может быть, все изменится, когда оживет море?

Когда дверь захлопнулась, мужчины еще какое-то время стояли, задумчиво пялясь на коричневую древесину. Вдруг раздался тяжелый вздох Реборна:

– Думаю, я все-таки запру ее в башне.

На плечо легла ладонь отца, похлопавшего сына в знак одобрения.