Пшеничная вдова

Глава 13. Скоропостижная свадьба

Давно… Целую жизнь назад, хотя и прошло ровно четыре весны, в ту самую пору, когда умер последний муж, Исбэль посетило испившее ее до самого дна отчаянье. Ровно как неделю она сошла с алтаря, в изумительно бордовом, как свежее летнее вино, платье, а теперь облачилась во все черное. Мокрые щеки не высыхали от слез, и принцесса знала, что не высохнут еще очень долго. Раскололась и растаяла, словно лед под палящим солнцем, радость, умерли наивные мечтания девичьей молодости. Ее последние надежды. В этот самый момент ее коснулся Гаскон – рыцарь придворной стражи. Исбэль ясно помнила тот день: она стояли в саду, только-только расцветающем и таком свежем… она никогда не догадывалась о его чувствах. Гаскон решил, что это его единственный шанс. Сквозь пелену слез Исбэль с удивлением внимала, как он становится на одно колено, как берет дрожащей рукой ее ладонь, как просит руки и молит о поцелуе… Кажется, она сразу согласилась. Еще до того, как он окончил свою прерывистую, наполненную волнением речь… А потом раздался крик.

В парке у сада гарцевала дочь троюродной тетки, но лошадь внезапно понесла. Конюх не удержал поводья – всегда послушная, на удивление спокойная кобыла внезапно стала злой и норовистой. Стражник сорвался с места и кинулся наперерез несущей лошади, ему удалось остановить ту у самого обрыва. Девочку сняли с седла, она лишь слегка испугалась – не пострадали даже кружевные оборки ее шелкового платья, а вот кобыла внезапно встала на дыбы. Гаскон полетел с обрыва. Признаться, эта была самая короткая помолвка, которая когда-либо бывала у Исбэль: ее маленькая тайна, ее страшная тайна, в ту весну она потеряла сразу двоих.

Исбэль стояла у зеркала в роскошном, увенчанном прозрачными корундами платье: корунды на декольте, слегка открывающем грудь, корунды на кружевных плечах и подоле. Кружева струились по пышной юбке, превращая Исбэль в огненно-рыжую, винную королеву. На фоне глянцево-жемчужных роз раскаленно-красные локоны смахивали на пламя: одно неловкое движение, и огонь перекинется на платье, опаляя тонкое рубиновое кружево.

Вчера прошла коронация, а сегодня она идет к алтарю. Лорды, леди, приглашенные короли и десницы, набившие вычурный тронный зал, пыжились от важности, склоняли головы и желали достойного, долгого правления. Народ, встречающий ее у порога главного храма, взирал с выжиданием и надеждой… Но сегодня, как только будут произнесены клятвы у алтаря, престол займет король, а она останется не у дел. Никто даже не даст приблизиться к трону – она займет статус консорта. Королева одной луны.

«Пшеничная вдова либо пугает, либо сулит жизнь, но королева одной луны вызывает только смех, – решительность Исбэль набирала силу, – Меня будет вышучивать каждая труппа потешников на больших и малых трактах. И к чему это приведет? Я сильная, пока в меня верят… Вот что, король Бернад, ты сам виноват в своем выборе. Пусть это случится, а потом нас рассудят Боги».

За две недели ей не успели сшить новое свадебное платье: Исбэль облачилась в старое, именно то, в котором шла к алтарю в последний раз. Четыре весны назад она оставила его невредимым, дав себе слово, что сожжет, когда проклятье остановит свой тяжелый маховик. Но сейчас… На площади Реборн разжал хватку на шестом вздохе, вынудив идти острием меча, в чертоге отнял руку на четвертом, но сейчас она точно дойдет до седьмого.

С любовью приглаживая вздыбленные оборки, Исбэль старалась не делать лишних движений – боялась вытряхнуть из-под них проклятье: ей нужно было все, до самой последней капли. Если уж Реборн и полетит вниз со ступенек храма, королева не кинется ему помогать, и даже не позволит схватиться за собственную фату. Траурное платье она тоже сохранила.

В этот день город был на удивление тих. Под восторг коронации рассеялись клубы дыма над домами мятежников, в бодрящем весеннем воздухе растворился запах гари… Ее повезли к храму в окружении роскошного, разодетого в пух и прах конвоя. На доспехах блестело металлическое солнце, на шлемах трепыхались густые страусовые перья. Лоснящиеся вороненые кони, казалось, не шли, а гарцевали, подле их упругих боков мирно покачивались копья с обвитыми вокруг древков лентами. За ними ровно вышагивала дюжина ландскнехтов, все, как один, разноноги: правая оранжевая, левая – темно-синяя. Едва ли из целой дюжины нашелся один со стройными, одетыми в облегающие чулки ногами: кривоватые и толстые, словно бревна, они врастали в коренастое тело. Усугубляли вид широкорукавчатые камзолы. Такие же яркие, как и чулки. Наверное, стража походила бы на паяцев или суровых соблазнителей, если бы не дюжина алебард, ровно по числу ландскнехтов.

Горожане молча провожали взглядом карету Исбэль, молча шли за процессией. Детишки юрко петляли между ног взрослых, а те в свою очередь тянули шеи, пытаясь разглядеть, что же происходит там, на подступах к храму. Любопытство рекой текло по улицам Аострэда, на время вытеснив даже ненависть. Как ни странно, в этот день Исбэль почти никому не была интересна. Все выискивали взглядом Реборна. Народ мигом прозвал предстоящую свадьбу скоропостижной. Да, именно так. Скоропостижная свадьба.

Пошли в ход ставки. Их было множество, но никто не выбирал, останется ли новоиспеченный король жив или все-таки помрет. В смерти захватчика никто не сомневался, спорили только в том, как это случится. Кто-то ставил на мясистые цветы, мол, Реборн на них поскользнется и сломает шею, как первый муж Исбэль. Но после того, как цветы запретили проносить на улицы, интерес к этой теории сильно поугас. Другие предполагали, что пшеничная вдова высосет жизнь из мужа прямо у алтаря, и тот упадет замертво, как ее второй муж. Некоторые напоминали им, что случилась это все-таки на пиру. К тому же, они были уверены, что со здоровьем у Реборна уж точно все в порядке, раз он может носить вороненые доспехи и прекрасно владеет мечом. Так что на слабое сердце надеяться не приходилось. Не шибко азартная часть горожан полагалась все-таки не на свою фантазию, а на волю Высших Богов. Уж они-то точно рассудят справедливо, на какой по счету ступени храма король переломил себе хребет. Или, к примеру, на каком из пляжей утонет в море, как один из женихов королевы, хотя Реборн в этот день подходить к воде не планировал. Впрочем, и на следующий тоже. А лучше всю ближайшую неделю.

Город украсили гирлянды из разноцветных флажков, стены домов расписали коричнево-рыжей хной. Кое-где прошел дождь и краска смылась, начав кровавый путь по влажным камням мостовой. Некоторые посчитали это знаком.

Исбэль стояла у входа в храм, крепко сжимая в руках букет из снопа пшеницы. Интересно, он все еще дышит? Может, душа уже покинула его тело? Хоть бы-хоть бы… Нет, живой. Стоит, ждет ее у алтаря. Как жаль… Королева сделала шаг вперед. Полетели яблоки. Сорт «Сердце Ясеня» собирался еще осенью и полностью поспевал только к следующей весне. На несколько мгновений воздух над головой Исбэль ожил. Под сводами храма выстроился еще один – сочный и краснобокий, и спелыми плодами попадал в толпу простонародья. Благородные лорды и леди аккуратно брали из корзинок символ своей милости и кидали его сквозь пустоту, отделяющую одну часть храма от другой – ровно наполовину, как того требовала традиция. А между ними и над ними – монарх, как обещание мира и процветания.

Одно небрежно брошенное яблоко полетело в Реборна, тот поймал его на подлете, повертел у носа, разглядывая глянцевые бока, и кинул в толпу слева – куда ему и место.

«Следует чтить священную дюжину, но одного Бога больше всех», – мраморная надпись выскакивала полукругом на подступах к верхнему постаменту, венцом накрывая присутствующих внизу.

Неистово горели свечи, сверкал и покачивался хорос под сводчатым куполом. Двенадцать арочных окон, стиснутых железными прутьями, двенадцать статуй Богов пред каждым, свет лился ласковым молоком, огибая каменные тела. Он слепил, не давая рассмотреть лиц, и лишь когда небо хмурилось или наставала ночь, Боги обнажали свои лица в обещание скорого рассвета и отступления тьмы.

Реборн стоял, как обычно, весь в черном, и даже свадьба не заставила покинуть его собственные поминки. Как хорошо, подумала Исбэль, не придется даже менять одеяние, когда он ляжет в гроб. Даже фата у нее была черной, как символ покровительства дома жениха над королевой – цвет Блэквудов. В Глаэкоре черный не считался траурным, но в Теллостосе было все иначе.

«И это тоже знак», – так подумала не только Исбэль.

Она встала на колени – как воплощение покорности, он остался стоять – как символ заботы и покровительства.

«Тюрьма, крысы и помои вместо еды – вот и вся забота», – зло думала Исбэль.

«Какое пышное платье, в нем хорошо прятать кинжалы. Она вонзила бы мне лезвие в шею прямо у алтаря, если бы могла. Хорошо, что ее обыскали», – думал Реборн.

– Великая дюжина, – верховный клирик вытянул сухощавые руки. – Мы собрались пред взором Богов, чтобы заключить священные узы брака. Взгляд Мудрости пронзает душу, Чистота дарит верность, Огонь попаляет недостойное, Прозрение умаляет ошибки пути, Доблесть возвышает честь, – холщовые рукава спрятали иссохшие запястья, открылась золоченая книга, – Любовь скрепляет все воедино! Это храм Огня, а огонь не отбрасывает тени. Да не врастет тень Безумия в судьбы, волею Богов отныне идущие вместе.

Король Бернад взирал на происходящее с постамента, возвышаясь над лордами и леди, простонародьем, молодоженами и даже заветом богов. Широко расставив руки, он уперся о мраморный парапет, врастая в него грубой северной кожей. Взгляд его был холоден и неподвижен. Он, словно тюремщик-надсмотрщик, примораживал им всех, находящихся внизу. Исбэль чувствовала его взгляд и от него шли мурашки по коже.

Старый клирик поднял книгу, слишком большую для его немощного тела, и сделал большой круг вокруг алтаря. Молитвы читались размеренно и вдумчиво, слишком вдумчиво, ибо в какой-то момент босой священнослужитель оступился на ровном месте и выронил книгу. Та плюхнулась на пол, и ветер тихо шуршал священными страницами. Храм ахнул. Затем настала такая тишина, что был слышен хруст откусываемого яблока, а за ним – опрометчивое, но смачное жевание. Реборн наклонился, спокойно взял книгу и с невозмутимым видом подал ее обескураженному священнослужителю. Исбэль напряженно вздохнула. Церемония продолжилась.

Казалось, это длилось целую вечность, но потом Исбэль встала, Реборн положил одну ладонь на ее голову, а другую отдал для ритуального поцелуя.

– Разве не принято вести жену из-под алтаря, взяв за руку? – спросила Исбэль практически вдогонку Реборну, когда тот уже повернулся и начал спускаться со ступенек.

Реборн поднял руку и раскрыл ладонь. Исбэль начала снимать перчатку с правой руки, размеренно, с решительностью оттягивая тонкий шелк. Пальчик за пальчиком. Ткань обнажила кожу и ее ненависть. Хищный взгляд малахитовых глаз мог испугать даже дикого вепря в лесу. Реборна посетили опасения, что слова, нашептываемые ею вслед за клириком, были не клятвы верности, а молитвы за его упокой. Королева мягко вложила свою ладонь в ладонь мужа, и, как только почувствовала его кожу, тут же, до боли, до крови, впилась в нее своими коготками. Реборн вздрогнул.

Первый вздох. Казалось, воздух вокруг мгновенно сгустился. С трудом входил в легкие, и с таким же трудом выходил. Исбэль сбежала со ступеней, будто упала вниз.

Второй вздох. Двери в храм заскрипели. Входники не удержали тяжелую древесину, и та под натиском внезапного порыва ветра оттянула их сильные руки. Раздался оглушительный грохот – дерево ударилось о мрамор.

Третий вздох. Промозглый ветер, надышавшись морской солью, пролетел над скопищем свечей, под его тяжелыми крыльями пламя в последний раз вытянулось, цепляясь за жизнь, и потухло.

Четвертый вздох. Взъерошенные служки кинулись по рядам свечей, вновь зажигая волю Богов. Десятки пар глаз сосредоточились на высокой фигуре в черном праздничном камзоле с королевской печатью на груди. Казалось, они следили даже за тем, как Реборн дышал.

Пятый вздох. По полу поползли мясистые лепестки баорелии – первых цветов по весне. Нежные и розовые, они подчинились воле ветра и кинулись прямо под ноги молодоженам. Реборн стал поднимать ноги выше, шаг его стал более размеренным.

Шестой вздох. Под натиском любопытства стерлись все границы, обычаи и статусы – каждый пытался занять лучшее место для обзора. Коридор за спинами молодоженов замкнулся живой стеной, смешав знать с простонародьем. Фата Исбэль зацепила больше сотни людей и потащила за собой.

Седьмой…

Хватит!

Исбэль одернула руку, сердце ее неистово колотилось: «Ну же… Я выплеснула все, что было. Это должно произойти прямо сейчас».

Словно морская волна, по головам зевак, открывая и закрывая рты, прошелся говорливый шум. Стража теснила простой люд, норовивший подобраться к ступеням храма. После этого дня наверняка найдется пара десятков людей, ходящих с вытянутыми шеями, словно гуси.

Один небрежный шаг, и Реборн качнулся. Подол невесты был слишком широк, а ткань – скользка. Исбэль почувствовала, как что-то ее удерживает, и с силой подалась вперед. Она была готова упасть кубарем со ступенек, лишь бы Реборн полетел вслед за ней. Толпа ахнула, а кто-то даже неосторожно крикнул:

– Началось!

Но Реборн удержал равновесие.

Посмотрев на толпу звериным взглядом из-под густых бровей, он медленно, свирепо прошелся по серьезным и глупым, с открытыми ртами и без, по щербатым и не очень лицам. Потом опустил голову и взглянул на смотрящую под его ноги Исбэль. Та так внимательно глядела, что совсем забыла об осторожности. Словно ошпаренная его взглядом, та резко отвернулась и поджала губы от досады. К горлу подступал ком. Вот-вот, и слезы хлынут из обиженных глаз.

Они уселись в пышную карету без верха, послышался свист хлыста и решительное «но!». Исбэль к нему так и не повернулась. Реборн знал, что на глазах ее совсем не слезы радости, он оставил жену в гордом одиночестве – гадать, что же не так с ее проклятьем.

«Ты не высосешь из меня жизнь, пшеничная вдова, – думал новый король, с холодным спокойствием изучая кровавые отметины на своей ладони, – Потому что я уже мертв».