В дверь стукнули — три коротких удара. Найдер всегда стучал единожды, будто только для вида, Джо входила без предупреждения. Три — так делал Раз.
— Да, — откликнулась Рена.
Парень застыл на пороге. Девушка не повернулась к нему, продолжая расчёсывать волосы.
— Куда ты собираешься? — и снова голос друга прозвучал непонятно. Недостаточно жёстко, чтобы показать недовольство, и недостаточно мягко для волнения.
Рена сделала ещё несколько движений гребнем, не отвечая. Она уже виделась с Найдером и Разом, но не смогла им сказать ничего важного, ведь сама не знала, что оказалось правдой, а что — игрой Лаэрта. Было ясно одно: с ним нужно встретиться вновь и расставить всё по своим местам. Она не стала медлить и на следующий день отправила к учёному мальчишку с письмом. Адван охотно продолжил свою игру и назначил встречу на тот же вечер.
— К Лаэрту, — ответила Рена. — Он сказал слишком мало, мне нужно попробовать снова.
— Я пойду следом. Ему не стоит верить.
— Нет! — решительно воскликнула Рена. — Ничего не случится. Я могу за себя постоять. Даже против тебя.
В голосе прозвучал вызов, который она не собиралась вкладывать, но Раз держался с невозмутимым спокойствием, как всегда.
— Я не хотел, правда. Знаю, эти слова звучат жалко, но я не мог допустить, чтобы угрожали кому-то из вас.
Рена отвела взгляд от зеркального Раза и начала забирать волосы в пучок. А понимал ли друг, что сам стал угрозой? В него хотелось верить, как всегда: яро, изо всех сил, с непоколебимой уверенностью, — но снова и снова он загонял себя в плен, грубо отмахивался от свободы, и верить становилось всё сложнее.
— Я знаю, Раз, знаю. Но я обещала тебе, что больше буду говорить о твоём выборе, поэтому мне нечего ответить.
— Спасибо. Я слышал, что сказал Найдер. Я больше не поддамся. Ты можешь быть со мной спокойна.
— Спокойна! — с горечью повторила Рена и повернулась к Разу. — С этим делом вообще нельзя быть спокойной, оно всё переворачивает! Я не боюсь тебя, Раз, я боюсь того, что будет дальше. Вы оба: и ты, и Найдер лишь махать кулаками да стрелять готовы. Ни один из вас по-настоящему не подумал о том, кто такой Кантор Ризар, кто такой Лаэрт Адван — кто прячется за всеми слухами? Вы ничего не знаете и даже не хотите узнать. У одного на уме только деньги, у другого — месть. Чего это будет нам стоить? Мало крушения поезда и пары десятков трупов? Я не оставлю вас, конечно не оставлю, но в деле слишком много чувств, причём самых неправильных, и я боюсь, что это нас погубит.
Раз кивнул — со знакомым ледяным взглядом и бесстрастным лицом.
— Я тебя понял. Ты права. Я поговорю с Найдером.
Друг вышел, закрыв за собой дверь. Рена вздохнула и слегка растрепала пучок, придавая ему более небрежный вид. Поговорит? А о чём Раз поговорит с Найдером? Рена вовсе не была уверена, что эти бедовые мальчишки придут к правильному выводу. Впрочем, она и сама не знала, какой вывод правильный.
Наверное, Лаэрт любил искусство. А может, специально выбрал людное место, в котором легче затеряться.
Они встретились в картинной галерее на открытии выставки. В помещении с необычной шестиугольной формой собралось огромное количество тех, кто гордо называл себя «знатоками» и «ценителями», газетчиков, других художников. Это была пёстрая шумная толпа, которая то собиралась в кучки перед одной из картин, то расходилась, а между делом постоянно подходила к столикам с шампанским и вином.
— Как вы относитесь к живописи, Рена? — с лёгкой улыбкой спросил Лаэрт.
Это больше походило на издевательство — он ведь прекрасно знал, что девушка пришла не на картины смотреть, а узнать правду. «Никак», — хотелось грубо ответить. Ладно. Этот сюжет был хорошо знаком: она нашла того, кто владел информацией, а тот не спешил делиться — у неё заготовлены разные тактики. Впрочем, не оставалось времени пробовать их — нужно выбрать одну и ударить метко.
— Я рада вашему приглашению, Лаэрт, мне интересно современное искусство.
Рена с сомнением посмотрела на ряд картин в тонких рамах. Это было что-то новое и непривычное для неё. Выставленные художники не стремились передать мир как можно достовернее, нет, они изображали его по-своему — более ярким, а вместе с тем — расплывчатым, что ли.
У фигур на картинах не было чётких контуров, они состояли из контрастных мазков, образно изображающих тела. Голубые, фиолетовые, зелёные, красные, оранжевые и жёлтые пятна смешивались и словно лезли вперёд друг друга.
Лаэрт, посмотрев на лицо спутницы, рассмеялся.
— Оно и видно! Это импрессионизм — вам знакомо слово?
Учёный подошёл поближе к картине: две девушки замерли напротив друг друга в танце. Их лица искажал яркий свет, и изображение казалось неустойчивым, мерцающим. Даже небо и поляна были размытыми, а контуры деревьев едва угадывались. Вроде красиво. А вроде и нет.
— Отчасти, — Рена улыбнулась. — Расскажите, Лаэрт, пока мы не дошли до тех историй, ради которых встретились.
Наверное, ей всё же интересна живопись. В какой-то другой жизни она могла бы знать больше и понимать задумки художников. В другой, не в этой, где ей оставалось только врать и притворяться, чтобы узнать необходимое.
Лаэрт шепнул на ухо, будто доверял тайну:
— Я и сам мало что понимаю, моё — это наука, а не искусство, — выпрямившись, он легко улыбнулся. — Импрессионизм появился как вызов в ответ на привычный академизм. Молодое поколение сочло его устаревшим, лишённым свободы и начало экспериментировать — родилось новое направление. Таков был ответ революционного Киона. Первую выставку даже назвали «мятежной».
— Это красиво, — решила Рена. — И свет так необычно изображён, кажется, что по ту сторону другой, лучший мир. В нём хочется оказаться.
Учёный улыбнулся, и было в этой улыбке что-то по-доброму снисходительное.
— Что вы задумали, Лаэрт? — торопливо спросила Рена. — Обсудим кондукторов и поезда?
Юркий мужчина в нелепом фиолетовом костюме подскочил к ним и на одном дыхании выдал:
— Дан Адван, я представляю журнал «Кионский обозреватель», позвольте задать вам несколько вопросов, — он заинтересованным взглядом скользнул по Рене. — Правда ли, что на Дне прогресса вы выступите самостоятельно, без поддержки гильдии? Над чем вы сейчас работаете? Наши читатели…
Лаэрт остановил его повелительным взмахом руки.
— Вам лучше подойти позднее.
Мужчина, скривив лицо, испарился также быстро, как появился.
— Кондукторов и поезда, — повторил Лаэрт. — Это был мой вопрос к вам.
Рена почувствовала, что лямка платья сползла, оголив плечо и, смущённо оглядевшись, быстрым движением поправила её. Вот поэтому она обычно и не носила такое! Но вечер того требовал. Девушки и женщины, точно забыв, что на улице зима, выбрали тонкие платья, которые смело приоткрывали руки, ноги или спину или показывали контуры их тел. Мужчины в костюмах были им под стать, а некоторые, выбрав необычные яркие цвета для рубашек или пиджаков, могли перещеголять даже тропических птиц.
— Хорошо, — Лаэрт кивнул с усталым вздохом. — Я больше не буду играть с вами в загадки. Если говорить честно, это были самые ужасные пять дней. Я три года считал, что мой брат мёртв и винил себя. Но это не так. Думаете, я бы не узнал его голос? Его рыжие волосы? — Адван провёл рукой по голове. — У нас же в семье ни у кого таких не было!
Лаэрт отвернулся от картины, изображающий пикник у озера, и посмотрел на Рену.
— Но что-то произошло, и Кираз оказался не на той стороне. И вы вместе с ним. Думаете, я не заметил, как вы пялились на меня в поезде? Или как несколько дней подряд следили? Вы всё знаете, Рена, так расскажите мне.
К ним направился ещё один газетчик, но Лаэрт так зыркнул на него глазами, что тот, буркнув себе под нос, быстро развернулся и подошёл к двум беседующим мужчинам в одинаковых жилетках с серебряным шитьём.
Рена пристально посмотрела на учёного. И это кто ещё из них начал игру! Она чувствовала себя перед Адваном совсем ребёнком — наивной девчонкой, которая смела поверить, что сможет перехитрить взрослого.
Она подошла к следующей картине — девушке в лодке, плывущая среди кувшинок, — чтобы не смотреть на учёного. Он встал за её спиной. Не оборачиваясь, Рена спросила:
— А что знаете вы? Что вам нужно, Лаэрт?
— Мой брат. Я хочу поговорить с ним. Но раз он не пришёл ко мне раньше, этого не хочет он. Расскажите мне, Рена, что с ним произошло, — Адван сделал паузу и встал ещё ближе, так, что девушка ощутила его дыхание на шее. — Вы плохо следили за мной и не видели, как я встречался с Гайлатом Шидаром. Да, его не было, когда больница сгорела, но он знает, кто устроил поджог. Знает, с кем был Кираз. А теперь знаю и я.
Рена чувствовала сильное желание повернуться и посмотреть на Лаэрта, но она знала, что сразу отведёт взгляд, а этого показывать не хотелось. Никакие уроки, как вести себя сдержанно, достойно, уже не помогали. Девушка сжала кулаки, то ли от злости, то ли от бессилия.
— Что же, видимо, мне нужно ещё несколько уроков по слежке, — Рена попыталась говорить спокойно, но голос всё равно подрагивал. — Почему тогда, в поезде, вы исчезли? Почему дали мне подойти к вам? Почему сами не пришли к брату?
Ответа не последовало. Рена обернулась и увидела, что учёный уже отошёл к следующей картине и, встав рядом с какой-то девушкой, заговорил с ней.
И кто был невыносимее, Раз или Лаэрт? Чертовы братья — Найдер сказал бы про них так и оказался прав.
— Я так ясно вижу себя там, — услышала Рена лёгкий смех незнакомки, сделав шаг к разговаривающим. — только запаха моря нет.
— Это для того, чтобы вы захотели оказаться… — Лаэрт посмотрел на белую табличку под картиной. — На берегу Белого залива. Долг художника или писателя — показать, каким бывает мир, если выйти за порог, а долг смотрящих и читающих — сделать шаг.
Девушка снова рассмеялась, но глаза остались серьёзными — она посмотрела на Рену, остановившуюся рядом, как на соперницу.
— Дан Адван, вы не в ту сторону сделали свой шаг. Позвольте, мы продолжим наш разговор, — Рена улыбнулась незнакомке и, взяв Лаэрта под руку, потянула его дальше. — Вы хотите встретиться с братом, но решили убежать от меня?
Она выпустила руку учёного и встала напротив. Предательская лямка на платье снова начала потихоньку съезжать. Адван пожал плечами:
— Я взял паузу, прежде чем ответить. В мире нет правила, которое велит отвечать сразу же. Хорошо, — Лаэрт кивнул. — Почему я не пришёл к Киразу? Я уже говорил: я понимаю, что он не хочет говорить со мной, и у него есть поводы не встречаться. Что было бы со мной, если бы я появился на пороге его дома? Я знаю, как Кираз может быть опасен, — последние слова прозвучали невыносимо печально, и сам Лаэрт разом поник, точно вспомнил что-то ужасное.
Наверное, он говорил о поезде, но Рене показалось, между братьями было что-то ещё, о чём она не знала. Что же произошло, почему Лаэрт называл Раза опасным? Тот ни словом не обмолвился — только о своей наивной вере и предательстве. Может, Феб всё-таки прав, и у каждой истории действительно есть две стороны? И нельзя верить одной, не узнав другую?
— Поэтому я поспешил исчезнуть в поезде — как бы ни хотелось мне увидеть Кираза, прежде чем слепо бросаться вперёд, нужно вооружиться фактами. Дайте мне их, Рена. Почему вы следили за мной? По поручению Кираза? Чего он хочет? А ещё — чего хотите вы, Рена?
Девушка перевела взгляд на картину. Когда кто-то спрашивал о её желаниях? Память никак не могла вспомнить — то был вопрос не дней и месяцев, а лет.
— Почему я должна отвечать? Это вы хотите встретиться с братом, так дайте ответы первым. Как вы могли начать свои опыты на нём? Неужели вам мало его жертвы, теперь вы хотите всем дать свой «дар»?
— Вы не знаете, о чём говорите, — раздражённо ответил Лаэрт, дёрнув рукой.
Он не закончил — к нему опять подскочил газетчик.
— Дан Адван, разрешите представиться, я…
Оттолкнув его локтем, второй поспешно произнёс:
— Издание «Научное зеркало», — он пригладил тонкие усики, словно этот жест должен был подчеркнуть статус газеты. — Позвольте задать вам несколько вопросов.
Первый газетчик выглянул из-за его спины и с любопытством уставился на Рену.
— Задавайте, — устало откликнулся Лаэрт.
Вопроса ещё не прозвучало, но первый уже начал что-то строчить в блокноте.
Рена посмотрела налево, направо. Это интервью было очень некстати — лучше ей не показываться рядом с Адваном. Но думать об этом стоило раньше, когда она соглашалась идти с ним в людное место, а не сейчас, когда скрыться уже было негде.
— Правда ли, что вас выдвигают на должность в научном совете?
— Нет, куда мне, — Лаэрт закатил глаза.
— Хотите ли вы сказать этим, что научный совет не поддерживает вас?
— Три моих проекта финансирует совет — о нет, его поддержки мне хватает.
— А то, что вы собираетесь представить министрам на Дне прогресса?..
К ним подскочила девушка в строгом, наподобие мужского, костюме. Даже не оторвав взгляда от блокнота, она спросила, глотая окончания:
— Дан Адван, кажется ли вам, что вас обделяют вниманием? Как вам известно, Кион в равной степени считают столицей и наук, и искусств. Чувствуете ли вы, что кионцам интереснее искусство, а не наука?
Подскочила ещё одна девушка с таким же блокнотом в руках — наверное, из того же издания — и поддержала вопросом:
— Считаете ли вы, что в искусстве нет необходимости, и Кион должен идти по пути развития мысли?
Лямка опять сползла вниз, оголяя плечо. Рена вспомнила наставления матери: та бы мигом сказала, что это непозволительно, у приличной девушки такое просто не может случиться. В Кионе были совсем иные нормы приличия — даже скорее они отсутствовали вовсе. И всё же нравоучения, которые в неё вбивали годами, заставили сейчас смутиться.
Наверное, Лаэрт заметил смущение девушки — он сделал небольшой шаг в сторону, спиной закрывая её от газетчиков и разведя руки, шутливо произнёс:
— Наука делает кионцев богами, а искусство — людьми. Я свой путь выбрал, как вы знаете.
Раздалось несколько смешков.
— Вы хотите сказать, что считаете себя сродни богу? — послышался цепкий голос строгой женщины в очках, неожиданно появившейся сбоку.
Рена быстрым движением поправила лямку и встала рядом с Лаэртом. Хотелось скосить глаза и посмотреть на него долгим, внимательным взглядом. На ум приходил один вопрос: это она слишком глупа, чтобы понять, что Адван из себя представляет, или он слишком сложен, чтобы дать отгадку?
— Ну что вы, мне нужен ещё десяток лет для этого, — учёный самодовольно улыбнулся.
— Чем вы занимаетесь сейчас? — спросил газетчик, появившийся первым.
— Девять дней, и вы всё узнаете.
— Почему вы держите свою работу в тайне? Опасаетесь конкуренции? Научного совета?
Сбоку влезла девушка в ярко-жёлтом, как оперение канарейки, платье. Тоненьким голоском она спросила:
— Дан Адван, расскажите о вашей спутнице, что вас связывает?
Газетчики тут же уставились на Рену жадными взглядами. Двое или трое что-то поспешно записали.
— Ничего, — Лаэрт ослепительно улыбнулся. — Это чужая мне девушка. Но сегодня я забираю её.
Он схватил Рену за локоть и потянул в сторону. Газетчики стайкой двинулись следом, засыпая вопросами, но Адван только отмахнулся от них, торопливо взял верхнюю одежду и выскочил на улицу.
Посмотрев в обе стороны шумного проспекта, он спросил:
— Знаете, Рена, как бы я назвал свою жизнь?
Девушка мотнула головой, продолжая застёгивать пальто.
— Какой-то сраный цирк. Именно так, все три слова должны быть вместе и именно такие грубые. Я просто хочу работать, но каждый день превращается в идиотское шоу — то устроенное гильдией, то газетчиками.
— Разве нельзя это прекратить?
Вместо ответа Лаэрт спросил:
— Рена, как насчёт поужинать? В двух улицах отсюда открылся новый ресторан, там подают вино со всех уголков Арлии.
— Нет, — решительно ответила девушка.
Никаких ресторанов. Никакого вина. Она и так была кроликом, который встретил удава.
— Давайте пройдёмся, Лаэрт. Сами знаете, я видела, что вы умеете гулять.
— Это были не прогулки, а путь до назначенного места, — Адван рассмеялся. — Хорошо, идём. Полюбуемся Кионом, ведь что может быть прекраснее серого города с кашей из растаявшего снега?
— Просто нужно знать, куда смотреть, — Рена, улыбнувшись, завернула за галерею.
Улицы Арионта были прямыми, как стрелы, и на первый взгляд это казалось унылым. В центре не был тайных переулков, дворов-колодцев, но многие дома сохранили старую лепнину, красивые карнизы или узоры на башенках. Во дворах можно было увидеть фонтаны и скульптуры, а кое-где даже проглядывались руины старого Киона.
Отстав на один шаг, Лаэрт начал:
— Нет, это нельзя прекратить. Учёный может стать затворником, чтобы научный совет вызывал его к себе всего раз в год, а газетчики перестали топтаться под окнами. Но сначала нужно помелькать в свете, создать себе имя. Без него не будет финансирования, каким бы умным ты ни был. Про учёную гильдию верно говорят, что в ней, как на сцене — деньги дают не за способности, а за умение торговать собой и лицемерить.
— Но ведь вы были вне гильдии и смогли представить своё изобретение без её поддержки, — Рена обернулась на Лаэрта.
Он брёл, понурив голову и опустив плечи, и выглядел на несколько лет старше, чем был. Этим он снова напомнил Раза, каким тот казался по утрам, когда таблетки ослабевали.
— Был, смог, — Лаэрт поднял взгляд и печально улыбнулся. — Быть учёным — это дорого. Можно найти другую работу, но… Если ты хочешь добиться успеха, ты посвящаешь выбранному делу всего себя, не отвлекаясь на повседневные дела, на любовь, на… Да ни на что. Ты просто знаешь, что должен это делать, даже больным или усталым. Не для чего-то, а вопреки, и если все вокруг говорят, что ты не способен. Ладно, — Лаэрт улыбнулся. — Я отвлёкся. Для работы всегда нужны деньги, вопрос лишь в том, кому ты хочешь продать себя — покровителям вне гильдии или другим учёным. Да, я достаточно напродавался первым, чтобы не поддаваться вторым, но недостаточно, чтобы обрести настоящую свободу. Теперь я пытаюсь стать независимым от всех, но для этого нужно сделать имя. Продаться самому городу, скажем так.
— Что значит продать себя? — осторожно спросила девушка, поравнявшись с Лаэртом. Ей казалось, она спрашивает что-то совсем личное.
— Ответьте себе что-то сами, Рена. Можете вспомнить слухи об учёных или пофантазировать, если очень хочется. Давайте вернёмся к делу и поговорим начистоту. Что произошло с Киразом?
Рена завернула за живую изгородь, сохранившую густоту и насыщенный зелёный цвет, несмотря на холодное время года. В углах были сделаны углубления, в которых на постаментах высились мраморные статуи старых богов.
— Он действительно сбежал из больницы и все эти три года прожил в Кионе.
Рена отметила про себя, что уже который раз Лаэрт говорил про брата и всего единожды спросил, почему она следила за ним. Что бы ни лежало в прошлом, Адван действительно хотел поговорить. Но разговор мог стоить задуманного дела, а ещё — жизни самого учёного. И как тут подобрать верные слова?
— Лаэрт, что произошло? Тогда, с магией, это действительно было случайностью?
Адван медленно провёл рукой по лицу и выдохнул.
— Да. Я не мог тянуть на себе Кираза, дом, учёбу, работу. Я не справлялся, у меня было столько долгов! Я просто вспылил, когда он опять пристал со своими расспросами. Я не думал, что Кираз действительно выпьет жидкость.
— Но зачем было продолжать? Он ведь не подопытная крыса!
Лаэрт посмотрел на Рену взглядом, который напомнил ей взгляд бродячих собак — жалостливый и в то же время озлобленный, не знаешь, пожалеть их и приласкать или лучше бежать, пока не набросились.
Они поравнялись с узорчатыми воротами, напоминавшими кружево. Во дворе исторического музея было шумно и оживлённо. Здание походило на маленький аккуратный дворец, но настоящее богатство таилось внутри. Рена решила, что после окончания дела обязательно посетит музей. Она перевела взгляд на Лаэрта — вопрос лишь, когда оно кончится.
— Я не мог оставить Кираза, я должен был понять, как на нём сказалось моё лекарство. Но… Он сам хотел большего. Я рассказал, над чем работаю, и для него стало важным довести дело до конца. Он мог бы стать отличным учёным, — губы Лаэрта тронула грустная улыбка. — Да, я дал Киразу ещё одну дозу, а затем мы изучали его силу. Но когда всё началось, я стал искать способ избавиться от магии.
— Что началось? — обеспокоенно спросила Рена, остановившись.
Казалось, вот оно — то, чего не знал даже Раз, но что могло стать ключом к пониманию.
Лаэрт только махнул рукой:
— Для меня стало важным довести работу до конца, чтобы жертва Кираза не была напрасной — вот итог. Я уже говорил это, Рена, и это правда. Мне нужно поговорить с братом, о многом. Так что с ним?
Рена молчала. Что сказать, чтобы не предать друга? Это ведь не её история и не ей стоило решать как, когда, какую правду преподнести.
— Наверное, он хочет меня убить? — голос Адвана прозвучал холодно.
Рена посмотрела в его серые глаза и не смогла сказать «да». Хотелось, чтобы в истории братьев действительно была правда, способная оправдать Лаэрта, смягчить Раза и снова сделать их семьёй. Но, наверное, не существовало истории, способной стереть три года в больнице — никаким словам это было не под силу.
— Раз хочет знать правду.
— Раз? Так вы его называете, Рена?
— Он сам так назвал себя. Новое имя — новая жизнь, знаете ли.
— И что же, у него получилось начать новую жизнь?
— Нет.
— Через три дня состоится приём в Южном дворце. Я вас звал, помните? Моё предложение в силе — и прошу, приведите Кираза.
Рена в молчании пошла дальше по улице.
— Почему тогда, не раньше?
— Не знаю, каким стал Кираз, но я догадываюсь, что ему понадобится время, он захочет понаблюдать за мной. На приёме он легко затеряется в толпе, если поймёт, что не готов.
Сначала они услышали музыку, затем, повернув от музея к ряду темнеющих башенок, увидели между ними паренька, играющего на скрипке. На юноше не было ни куртки, ни пальто — только пиджак, казавшийся старым и потёртым, не способным согреть, но холод будто совсем его не беспокоил. Он играл с таким вдохновлённым лицом, что его музыка казалось по-настоящему прекрасной, хотя на самом деле это была очень простая мелодия. Редкие прохожие бросали ему линиры, но юноша не замечал и этого.
Лаэрт пошевелил рукой в такт музыке. Раз всегда делал также и частенько бросал музыкантам пару монет. Адван повторил и это, и Рена не смогла не сказать:
— Я всё расскажу, если он захочет — придёт, но это решать ему.
Перед глазами возник Найдер, говорящий «Мои миллионы». А ведь если она расскажет другу про встречу с Лаэртом, это может рассорить его с оша, всех их троих или стоить загаданных желаний.
— Хорошо. Я задам последний вопрос: если раньше Кираз не хотел меня знать, что изменилось сейчас? Это ведь не братские чувства, я ни за что не поверю, как бы ни хотелось. Меня не раз пытались убить, а ещё больше — похитить мои разработки. Так что ему нужно?
Ещё слышалась красивая музыка скрипки, и она так не подходила этому напряжённому моменту. Рена, чтобы скрыть смущение и растерянность, задала ответный вопрос, остановившись перед учёным:
— Вы успели скрыться в поезде, заметили мою слежку, обошли попытки убийства и ограблений. Что это за силы, Лаэрт?
Она хотела спросить в шутку, но с последним словом пришла неожиданная мысль — а мог ли сам Адван владеть магией? Если он считал, что нашёл лекарство, почему бы ему самому не принять его? И что тогда мог учёный?
Рена попыталась разглядеть магические нити, чтобы понять, сколько их вокруг учёного, но так, чтобы он не заметил её проверки.
— Хотите поиграть в «Вопрос на вопрос», Рена? — Лаэрт приподнял одну бровь.
— Хочу знать правду. Вы владеете магией?
— Вас наняли убить меня? Похитить моё открытие? Насколько легко или тяжело Киразу было согласиться?
Рена почувствовала усталость — наверное, от разговора она ещё никогда так не уставала. Девушка не понимала, что это было, что за «кошки-мышки» затеял Лаэрт. Он вроде бы постепенно давал ответы, но вопросов от этого не становилось меньше. Она уже не справлялась, стоило признать. Казалось, просто не существовало стратегии, как разговорить Адвана — учёный сам решал, когда сказать правду и какую. Да было ли это вообще правдой?
А ведь одна её ошибка могла стоить дела и миллионов, жизней друзей, возможности Разу обрести брата.
— До скорой встречи, дан Адван. Вы правы, нет правила, которое велит отвечать сразу. Я беру паузу.
Девушка круто развернулась. Вслед послышался мягкий голос:
— Спасибо, что пришла, что слушала и что дала надежду, — и сразу он сделался жёстким и ехидным. — Не следи больше за мной, Рена, так будет лучше для тебя.
Сделав несколько шагов в сторону, она обернулась и громко спросила:
— Кто ты, Лаэрт?
Учёный улыбнулся самыми кончиками губами.
— Тот, кто всегда хотел как лучше, но делал только хуже. Надеюсь, хотя бы одно «хуже» ты поможешь мне исправить.
Рена поспешно двинулась по улице, засунув руки в карманы пальто.
Что лучше для одного, то хуже для другого, и как тут выбрать? Она никак не могла правильно распределить вес. С одной стороны — дело, миллионы, свобода. Она смогла бы завести Лаэрта в ловушку, чтобы они похитили учёного, его разработки и передали Кантору Ризару. С другой стороны — покой для Раза и Лаэрта, доверие, семья. На первую чашу весов ещё следовало добавить гирьку с напоминаем, что Раз мог просто не захотеть, не понять такой «помощи».
Но решать это ему и только ему, он должен узнать. Даже с учётом того, что Раз мог принять решение ценой в несколько миллионов. Всё-таки они друзья, и стоило оставаться честной, какой бы ни была цена правды.