Провинциальная история

Глава 44 О выборе и удивительных идеях, что порой посещают девичьи головы

Мажик не отходил.

Баська сперва опасалась, что все ж отойдет, пусть бы ведьма над ним и заговор читала, и воду лила, и проклятье из груди тянула. Баська-то никогда прежде не видывала, чтобы от так… нет, как-то от в дом знахарку одну кликнули, для Франьки рябой, у которой с женихами никак не ладилось, пусть бы она самой ключнице двоюродною племянницей доводилася. И та бабка над Франькиной головой яишко куриное катала, а потом еще воском лила на самую макушку.

Баська подглядела.

Любопытственно было.

И не она одна. А там потом страсть была страшная, когда яйцо разбили и в нем кубло волос конских вышло. Правда, Франьке не помогло, замуж её все одно еще год не звали, но уже не с проклятья, а потому как была она рябой и косила левым глазом.

Но там другое.

Туточки… у Баськи прям сердце из грудей мало что не выскочило. А может и вовсе выскочило бы, когда б не Маланька, руку стиснувшая.

Ей тоже страшно было.

И еще тогда подумалось, что точно мажик отойдет. Ну, то есть тогда Баська не знала, что мужик этот в наряде смешном мажик, хотя могла бы догадаться. Кто ж еще бабьи чулки носить станет? И порты срамные, на которые девке незамужней глядеть неможно? Зато с бантами.

Банты были хорошими.

И порты тоже.

Бархат ганзейский, папенька такой одного раза возил, да после перестал, потому как в Канопене не берут. Мол, дорого больно. Зато от какой, плотный, гладкий, сносу не знает. Разве что на кафтанчике потерся, ну так то почистить можно или золотой канителью расшить, чтоб не видно было.

Ну да… кафтанчик теперь вовсе порченый.

Бархат повыжгло.

И рубаха измаралась. Но мажик ничего, особенно, когда волосья чужие с макушки сняли и морду Баська протерла. А то ишь… образ создают.

Придумают.

Небось, морды малюют только девки непотребные и скоморохи. А тут маг… правда тот, другой, который с батюшкою приезжал, он был немалеванным. Значится, не обязательно?

— Живой? — Маланька заглянула в комнату, куда отнесли мага. Комната была большою, а еще с кроватью. И кровать эта Баське жуть до чего глянулась, еще когда она порядок в комнате наводила.

Даже подумывала, не поселиться ли тут самой.

Но для мага не жалко.

— Живой, — Баська руку пощупала, удивившись тому, до чего она леденющая.

Может, кого из ведьм кликнуть? Да только страшно… еще когда мага отнесли, то старшая сказала, мол, побеседовать надобно. И ту, простоволосую, которая подле остаться желала, с собою утянула.

Кинула так на Баську:

— Присмотрят.

Вот Баська и смотрит.

— Точно? — Маланька в комнату вошла бочком.

— Вроде…

Вспомнилось, что нянька одна баила, будто дед, который за овином приглядывал, взял да помер во сне и лежал, как живой. Даже и не сразу поняли, что помер.

Маланька шею вытянула.

— Не дышит… — протянула она с печалью.

— Дышит!

Баська поглядела и нахмурилась. А вдруг да… ведьма осерчает за недогляд. Та, которая тутошняя, Баську больше не пугала. Нормальная она, хотя и ведьма, то ли дело иные…

Точно осерчают.

И как быть?

Баська попыталась нащупать на ледяной руке жилу. Но та не нащупывалась. Поглядела на грудь. Та вроде вздымалась, а вроде и нет. Вона, у Полушки, которая прежде при Баське спала, так грудь ходуном ходила. Правда, и была такой… такой, которой у мага при всем желании не вырастет, но поди ж ты… а он лежит себе тихонечко.

— Не дышит, — вздохнула Маланька и осенила себя знамением.

— Дышит! — Баська решилась и ухом приникла к этой вот невздымающейся груди. Ежели сердце бьется, стало быть живой… а оно билось.

Постукивало этак, неспешно, но все же…

— Живой! — сказала она с немалым удовлетворением. И на Маланьку глянула сверху вниз, чтоб та не зазнавалась. Ишь, выдумывает, будто маг под Баськиным приглядом помрет. — Только холодный…

— Надо ведьму звать.

— Надо, да… — Баска почесала макушку, в которой что-то свербелось. Баська лишь надеялась, что это мысля, а не звери платяные. Небось, намаешься выводить и с зачарованным гребнем. — Зови?

— А чего я? — Маланька аж попятилась, но недалече. — Это тебе велено!

— Сидеть велено, а не звать, — возразила Баська и вновь к груди приникла ухом. Заодно и рубаху пощупала. Хорошее полотно, тонкое, небось, голландское, наши погрубей делают. А что пожелтело, так это с недогляду.

Небось, неженатый. Вот и отдавал стирать, кому ни попадя, а то и вовсе девкам дворовым, которым все одно, что наши холстины, что тонкое сукно.

Мага даже стало жаль. Не потому, что помирает, все-таки Баська в ведьму свою верила, но из-за бестолковости его и житейской неустроенности, от которой он — иначе и не объяснишь — и стал рядиться этаким чучелом.

— Согреть его надобно, — решила Баська и одеяло поправила.

Поглядела задумчиво.

Помнится, батюшка сказывал, как одного разу зимою в бурю попал да такую лютую, что ни земли, ни неба не видать. Обоз замело, кони полегли, позанесло их снегом, люди же, чтоб не померзнуть, друг дружку грели.

Мысль была…

— Еще одеяло принесть? — поинтересовалась Маланька и вошла-таки, дверь за собой притворивши. Оно и правильно, а то был дом приличный, но понаехало тут люду всякоразного.

И приглядеть бы, да…

— Не поможет, — Баська руки мажеские пощупала, все более убеждаясь в собственной правоте. — В егоном теле своего тепла не осталось, поди. Надобно…

— Грелку?

Баська решительно одеяло откинула.

Оно, конечно, нехорошо… совсем даже нехорошо… и буде тут холопки какие, она б их послала, но холопок не было, одни лишь ведьмы.

Ведьмы же…

— Ты чего удумала?! — Маланькины глаза сделались круглы.

— Спасать буду, — Баська мысленно помолилась всем богам. — А то ж заледенеет вовсе… что тогда ведьмы скажут?

— Ты… ты… это же ж…

— Тихо, — велела Баська громким шепотом, укладываясь подле мага. Юбки оправила, чтоб ноги прикрывали, а то и вправду срам… если кто увидит, то говорить станут.

— Ты… ой, мамоньки… — Маланька прижала ладони к щекам. — Ой, что будет…

— Ничего не будет, — проворчала Баська, руки на груди скрестивши. Лежать она решила на спине, потому как тогда можно разглядывать потолок, а не мага. — Лезь, давай…

— Я?!

— А кто? Я ж на две стороны не разорвуся, — и эта мысль показалась донельзя удачною. И вправду, что получается? С левого боку мажика Баська греет, а правый, стало быть, холодным останется?

И выйдет, что она его наполовину отогреет?

А если этой половины мало, чтоб мажик отжил? Или, паче того, он вовсе наполовину очнется, как кухарка, которую удар разбил. Правда, Баська так и не поняла, кто и зачем бил её, да и как вовсе удалось, потому как была кухарка бабою серьезной, вширь едва ль не больше, чем ввысь, и руку имела тяжелую.

Её все во дворе боялись.

А потом одна рука отнялась, нога тоже. И с лица перекосило.

Она поглядела на мажика.

— Да не бойся, — сказала Маланьке на правах человека опытного, которому уже случилось полежать в постели мужиком. — Он тихий… лежит себе.

— Вот пусть и лежит, — Маланька решила заупрямиться. И тоже руки на грудях скрестила. — А то ведь вдруг да отомрет?

— Не… ведьмы его того, крепенько… мы только чутка, чтоб согреть. А после под одеяло…

— Может, сразу под одеяло?

Баська пощупала магикову руку, которая вроде стала чутка теплее.

— Неа, если так, то помрет. Ведьмы озлятся. Видела ту, которая старшая? Ишь, глазищами зыркала… оборотит в жабу и все, с концами, — Баська представила себя жабою и содрогнулась.

Маланька, верно, тоже представила.

И тоже содрогнулась.

Сделала шажок к кровати.

— А ну как узнает кто?

— Кто?

— Ведьмы?

— И что? Нам велено озаботиться, вот мы и заботимся… и вообще, гляди, он, почитай, мертвый. А с мертвяком лежать, небось, позору нет.

Насчет этого, конечно, у Баськи имелись некоторые сомнения, все ж таки нянюшки твердили про мужиков в целом, но навряд ли, если подумать, от неживого мужика может девичьей чести урон случиться.

— Да и сама подумай, мы ж тут вдвойгу лежать будем! А стало быть…

…уговорить Маланьку все-таки получилось.

…Ежи успел.

Круг замкнулся за мгновенье до того, как в дверь ударили. И от удара этого она затряслась, выгнулась, но выдержала. В воцарившейся тишине слышно было, как тоненько всхлипывает Лилечка. Руки её обвили ногу Ежи. К другой прижалось трясущееся тельце.

…кота жаль.

Надо было с собой взять, да Ежи побоялся беспокоить его, только-только в доме обжившегося, нашедшего местечко на подоконнике.

…додумается ли кто в дом заглянуть?

…кухарка точно придет. Она каждое утро приходит. И женщина добрая, понимающая, не позволит животине сгинуть.

Ведьма опять же…

В дверь вновь ударили. А после постучали, этак, с издевательской вежливостью.

— Открывай, гость незваный, — донеслось с той стороны скрипучее.

— Извините, мне это не кажется хорошей идеей, — отозвался Ежи не столько потому, что нежити и вправду ответ нужен был, сколько пытаясь с собственным страхом справиться.

— Ишь ты… наглый какой, — то ли возмутилась, то ли восхитилась тварь. — Но ничего, на каждого хитрого мага своя управа найдется…

Дверь затрещала.

И рухнула.

— Глаза закрой, — посоветовал Ежи и сам бы закрыл, а то и вовсе забрался бы под одеяло, как в далеком детстве, когда это самое одеяло способно было укрыть от всех напастей.

То, что вошло в дом, еще сохранило человеческое обличье.

И…

Нет, не упырь.

Упыри бестолковы, они, поднятые чужою силой, движимые голодом, суетливы и беспокойны. А этот двигался медленно, позволяя себя разглядеть.

Луна, заглянувши в хижину по-над плечом мертвеца, высеребрила седые волосы его. Блеснули бельма глаз. И… и не беспокойник. Те скорее нематериальны, да и к людям посторонним обычно претензий не имеют. Их держит на земле неисполненная задача.

Этот…

— Что, мажик, узнать не можешь?

И не неклюд. Шерсти нет, да и… те все же живые люди, проклятые, преобразившиеся, но живые. Существо же было мертво и давно. Однако смерть, пожалуй, не сильно-то его изменила.

Оно оскалилось, показавши уродливые желтые зубы.

И сказало:

— Выходи бороться…

— Нет, — нашел дурака. Если Ежи что-то и понял, то продержаться ему надобно до рассвета. Правда, пусть летние ночи и коротки, но теперь этот самый рассвет казался чем-то невообразимо далеким.

— Выходи, — существо было невысоко.

И сутуловато.

Облачено в лохмотья, в которых угадывалась остатки простых порток и шелковой рубахи. На шее его висела витая золотая гривна, а в ней камушки поблескивали.

…не в ней ли дело?

Помнится, мастер Сцефантус, приглашенный в университет из Италии, рассказывал про зачарованные клады и стражей их.

Но… нет.

Стражи следят лишь за сохранностью сокровищ. А Ежи на клад не покушался. Если клад этот вовсе есть…

— Есть, есть… как не быть. Любишь золотишко? — тварь склонила голову набок.

А если так поглядеть, то и вправду человек. Жутковатый, грязный, но человек… кем она была?

— Верный вопрос, мажонок… ведьмаком. Слыхал?

— Это… невозможно!

— А то, конечно, невозможно, — захихикал мертвец. — Тебе-то оно понятнее, чего возможно, а чего нет…

…ведьмаков не существует.

Нет, бабка, помнится, рассказывала, что когда-то давно, настолько давно, что и не упомнишь, в миру встречались и ведьмаки. Только взяли и повывелись все…

Когда?

…в университете сам факт существования ведьмаков отрицался.

Ненаучно.

Нет подтверждений.

Фольклорный элемент и вымысел…

Меж тем фольклорный элемент и вымысел опустился на корточки, уставился белесыми глазами на круг. И почудилось, что задрожали, побледнели знаки, кровью выписанные.

…что еще она говорила?

У ведьм сила живая, от мира, а у ведьмаков тоже от мира, но мертвая?

— Выходи, — ведьмак потер пальцем краешек круга. — Или девку отдай.

— Нет!

— А что? На кой ляд она тебе сдалась? Или твоя? Но… нет, — ноздри раздулись. — Разная кровь… стало быть, просто девка… мой правнучек шалит? Еще тот ирод, но своя кровь. Свою кровь тронуть не могу.

Это нежить произнесла с немалым сожалением.

— А давай договоримся? — она подвинулась еще немного ближе, и Ежи осознал, что не является вот этот круг, вычерченный по всем правилам магической науки, хоть какою-то преградою. Что, пожелай мертвец, он с легкостью переступит и через внешний контур, и через внутренний. — Ты мне девку, а я тебе свободу?

Ежи покачал головой.

— Чего? Думаешь, обману? Нет, договор… честь по чести… мне и крови не нужно, наше слово само по себе нерушимо, — и вновь померещилась печаль в том. — Отпущу… и дам тебе слово, чтоб по болоту пройти… старый договор, но нежить тем и хороша, что, в отличие от людей, память крепко держит. Вернешься домой… а хочешь, и клад отдам? У меня изрядно чего есть…

Махнул рукой, и доски расползлись, раскрылся пол, выпуская грязноватый сундук, цепями перетянутый.

— Что ж ты своему правнучку не отдал?

— Ему неможно, — серьезно ответил ведьмак. — Гнилой он изнутри. Такому сколько ни дай, а все мало будет. А иные не приходили. Жаль.

Он хлопнул ладонью по крышке, и та откинулась.

Сундук был полон.

И не монетами. Ежи даже сперва не понял, что в нем, потому как представить было невозможно, что драконьи камни могут быть… это же редкость неимоверная. И добывают их, почитай, на самом краю мира. И… и стоят они столько, что…

…наставник как-то показал им амулет с драконьим камнем, крохотным, с лепесток ромашки, но способным вобрать невообразимое количество силы.

…говорят, что в царском венце целых пять камней, а потому венец этот — не просто символ высочайшей власти, но и сложнейший артефакт, который хранит силою своею, что государя-батюшку, что все Беловодье… про Беловодье, конечно, преувеличивали, но в способность сохранить государя Ежи верил.

А тут…

— Так что? — мертвец зачерпнул камни горстью, бросил под ноги, и те покатились, перебрались через границу круга, который тотчас замерцал, потому как камни пустые и силу потянули. — Меняемся? Ты мне девку, а я тебе клад. Богатым станешь. Известным станешь. А если голова не пуста, то и сильным… с ними-то силой проще…

— Нет, — Ежи поднял камешек и, покрутив в руках, — неограненый, тот больше напоминал кусок оплавленного стекла, в котором то появлялись, то гасли редкие искры. — Если хочешь… бери меня.

— Тебя?

Ежи кивнул.

— Дай слово, что выведешь девочку к людям. Куда-нибудь, в безопасное место. А я… я с тобой останусь. И клад останется. Я старше. Сильнее…

Можно, конечно, попробовать справиться… и надо бы… их ведь учили, что нежить уничтожать надобно. Только не учили, как. Что-то подсказывало, что огненный шар ведьмак проглотит.

— Выйдешь, стало быть? — уточнил ведьмак.

— Выйду.

— И сопротивляться не будешь?

— Не буду.

— Примешь все, как оно есть?

Лилечка тихонько заскулила, а Ежи погладил её и, присевши рядом, сказал:

— Так надо.

— Ишь… — ведьмак покачал головой, а после щелкнул пальцами и плач стих. Лилечка сползла на пол.

— Что ты…

— Пущай поспит, а то притомилася. Кривое деревце, болезное… моей крови, но девкам оно сложнее… выходи, маг.

И Ежи, сделав глубокий вдох, вышел из погасшего круга. Он очутился подле мертвеца, от которого ощутимо пахло болотом.

Подумал только, что Зверя не нужно было от ведьмы забирать. Нехорошо получилось… и как теперь с ним?

И с самой ведьмой.

Так и не купил подарка…

— Купишь, — пообещал ведьмак за мгновенье до того, как ледяные пальцы его сдавили горло. — Вот вернешься и купишь… ведьма — это правильно… нам с другими и неможно…

Воздух закончился.

И рот раскрылся сам собою, а ведьмак, дернувши Ежи на себя, приник губами к губам, выдыхая в него что-то донельзя колючее.

Ледяное.