Провидец

Глава 7

Дальнейший ход дела уже не зависел от сыскной полиции, но тем не менее допросы проходили в присутствии Купцова.

Обвиняемые по делу удушении князя Аренсберга Гурий Шишков и Петр Жданов, который, на поверку, оказался трижды судим за кражи со взломом, в преступлении не сознавались, и это обстоятельство причиняло большую досаду всем присутствовавшим властям. Многие явно выражали неудовольствие по поводу неспособности органов дознания добиться от преступников повинной. Прокурор, бесплодно пробившийся с обвиняемыми целых три часа, заявил, что ни ему, ни следователю ни один из преступников не сознается.

- Хотя для обвинения имеются уже веские улики, - сказал он в заключение, - но было бы весьма желательно, чтобы преступники сами рассказали подробности совершенного ими убийства, чтобы австрийский посол убедился, что арестованные действительно настоящие преступники, о чем посол торопится дать знать в Вену.

Учитывая все эти обстоятельства, Фёдор Михайлович решил применить недозволенный прием - так напугать преступника, чтобы он вынужден был сознаться. С этим намерением он и приступил к допросу, взяв меня ассистентом.

По характеру эти два преступника совершенно не походили друг на друга.

Гурий Шишков, крестьянин по происхождению, ничем не отличался от преступников такого типа из простолюдинов. Мужик по виду и по манерам, он был чрезвычайно угрюм и молчалив. Таких крайне тяжело спрашивать.

Товарищ его, Петр Жданов, напротив, шальной и словоохотчивый. Не единожды привлекался, стало быть, как никак положение свое знает. Он показался нам более развитым и более способным к решительному порыву, чем Шишков, если задеть его самолюбие, эту слабую струнку всех, даже самых закоренелых преступников. Однако, быть с ним надобно крайне осторожным в выражениях.

- Пётр, вы вот не сознаетесь в преступлении, хотя против вас налицо много веских улик, - так начал свой допрос Купцов, - Теперь скажите мне: неужели Вы, человек бывалый, до сих пор не отдали себе отчета и не уяснили себе, по какому случаю возле вас крутится столько высокопоставленных лиц?

- Мне почем знать, - отвечал тот, – Красив я может.

- Всё шутковать изволите, а между тем, собрались они тут, чтобы Вас, за убийство судить военным судом, с применением полевых военных законов. Знаете, чем это пахнет? - не спуская глаз со Жданова, с ударением сказал Купцов.

- Таких законов нет, чтобы за простое убийство судить военным судом, да я и не убивал, значит, меня не за что ни вешать, ни расстреливать! Так что не гони, господин начальник, - ответил Пётр.

- То есть как не за что? – картинно удивился Фёдор Михайлович, - Там сейчас Шишков соловьем распевается, мол Вы в дом заходили. Стало быть, и руки у Вас по локоть в крови.

- Пускай бы даже и заходил. Это совершенно не значит, что убивал.

- Кому до этого есть дело, когда бумага на руках? К тому же, это не простое убийство. Вы забываете, что князь Аренсберг состоял в России австрийским политическим послом, поэтому Австрия требует, подозревая политическую цель убийства, военного полевого суда для главного виновника преступления. А это, как вы сами знаете, равносильно смертной казни. У судей интерес скорее дело закрыть да отчитаться. Смотрите сами. Лично я не верю, что вы душегуб. Вор – несомненно. Убийца? Нет. Оттого, я вас хотел предупредить, чтобы вы спасали свою голову, покуда еще есть время. Справедливости жажду.

- Брешете вы все. Я ничего не могу сказать, отпустите меня спать, – потребовал Жданов.

- Как знаете, - сказал Купцов, поднимаясь со стула, - Шишков ваш, дуб дубом, однако, сразу смекнул во что вляпался. Теперича спасается всеми средствами. Прощайте.

На этом допрос закончился. Ощутимого результата он не дал, но я видел, что страх запал в его душу.

На следующий день, в шестом часу утра, я был разбужен дежурным чиновником, который сообщил что Жданов желает видеть Купцова, и мы вместе отправились в допросную комнату.

- Скажите, когда будет этот суд, чтобы успеть кое - что порешать, - проговорил Жданов, и по голосу его я сразу понял, что не для распоряжений ему это надо знать, а для того, чтобы выведать у Купцова подробности.

- Суд назначен на завтра, а сегодня идут приготовления на Императорской площади для исполнения казни. Вы знаете какие. На это уйдет целый день.

- Ну, так, значит, тут уж ничем не поможешь. Проклятье. Что же так быстро то? - с нескрываемым волнением проговорил Петруша.

Фёдор Михайлович поспешил успокоить его, сказав, дескать отдалить день суда и даже, может быть, изменить его на гражданский зависит от него самого.

- Как так? - с дрожью в голосе спросил тот.

- Всё просто. Сознайтесь, расскажите все подробно, и я немедленно дам знать, кому следует, о приостановке суда. А там, если откроется, что убийство князя произошло не с политической целью, а лишь ради ограбления, то дело пойдет в гражданский суд, и за ваше искреннее признание присяжные смягчат наказание, - закончил Купцов равнодушным тоном.

Эффект от такого заявления превзошел все ожидания: Жданов покраснел, потом побледнел.

- Надо обмозговать, - вдруг сказал он, - Нельзя ли водки или коньяку?

- Отчего же, выпейте, коли хотите подкрепиться, однако не теряйте времени, мне некогда, – ответил Купцов.

Я же велел подать коньяку.

- А вы остановите распоряжение о суде? - переспросил Жданов.

- Даю слово, - ответил Фёдор Михайлович.

Выпив, Жданов, как бы собравшись с духом, произнес:

- Всё расскажу. Виноваты мы действительно. Только не в убийстве.

Вот как обстояло дело.

Накануне преступления Шишков, служивший ранее у князя Аренсберга, зашел в дом, где жил князь, в дворницкую.

- Здравствуй, Гурьян, как можешь? - проговорил дворник, здороваясь с вошедшим.

- Князя бы увидать, - как-то неопределенно произнес Гурий, глядя в сторону.

- В это время он не бывает дома, заходи утром. А на что тебе князь? - спросил дворник.

- Расчетец бы надо получить, - ответил парень. - Ну, да другой раз зайду. Прощай, Петрович.

С этими словами пришедший отворил дверь дворницкой, не оборачиваясь, вышел со двора. У витрины фруктового магазина он начал оглядываться по сторонам, как бы поджидая кого-то. Ждать пришлось недолго. К нему подошел товарищ - это был Жданов, - и они вместе пошли по Знаменской.

- Ну, как?

- Все по-старому. Там же проживает и дома не обедает, - проговорил Гурий Шишков.

- Так завтра, как мы распланировали: на том же месте, где сегодня. Пойду, доложу Егору.

- Не замешкайтесь. Как к вечерне зазвонят, будьте тут, - проговорил тихим голосом Шишков.

Затем, не сказав более ни слова друг другу, они разошлись.

На другой день, под вечер, когда парадная дверь еще была отперта. Гурий пробрался в дом и спрятался наверху, под лестницей незанятой квартиры.

Князь, как мы знаем, ушел вечером из дома. Камердинер приготовил ему постель и тоже ушел с поваром, затворив парадную дверь на ключ и спрятав его в известном месте. В квартире князя воцарилась тишина.

Не прошло и часа, как на парадной лестнице послышался шорох. Гурий Шишков спустился по лестнице, отворил входную дверь в квартиру и, очутившись в передней, направился прямо к столику, из которого взял ключ. Крадучись, Гурий спустился вниз и отпер парадную дверь. Затем он снова вернулся наверх и стал ждать.

Около одиннадцати часов ночи парадная дверь слегка скрипнула, кто-то с улицы осторожно приоткрыл и тотчас закрыл ее, бесшумно повернув ключ в замке. Это были Жданов с Селивановым.

Дальше оба направились в квартиру князя и вошли в спальню. Шишков же, тихо выбрался на улицу, дабы в случае чего отвести на себя внимание.

Жданов чиркнул спичку, зажег свечку, взятую со столика, и направился из спальни в соседнюю с ней комнату, служившую для князя уборной. Селиванов шел за ним. В уборной, между громадным мраморным умывальником и трюмо, стоял на полу у стены солидных размеров железный сундук, прикрепленный к полу четырьмя цепями. Жданов нащупал кнопку, придавил ее пальцем, и пластинка с треском отскочила вверх, открыв замочную скважину.

- Занимайся, да по живее. Отрабатывай свой хлеб, - зашипел Селиванов.

У Петруши по спине побежали мурашки, и он с великим усердием стал колдовать отмычками над замком.

Однако, тот никак не хотел отворяться. Не видя от этого толку, Жданов плюнул.

- Нет, тут без ключей не отворишь. Строение шибко хитровыдуманное. Не осилю, братец, хоть убей.

- Не загадывай на ночь, – с угрозой сказал Селиванов, подняв Петрушу за грудки, - Где ключ?

- Шишков говорил, что князь их при себе носит, - еле живой ответил тот.

- Ладно, - смягчился Селиванов, - Всё равно на князя обида у меня имеется, - и страшно ухмыльнулся.

В четвертом часу утра на улице почти совсем прекратилось движение. Но вот издали послышался дребезжащий звук извозчичьей пролетки, остановившейся у подъезда.

Князь, расплатившись с извозчиком, не спеша вынул из кармана пальто большой ключ и отпер парадную дверь, затем, как всегда, запер дверь, оставив ключ в двери. Войдя в переднюю, он зажег свечку и вошел в спальню.

Подойдя к кровати, князь с усталым видом начал раздеваться. Выдвинув ящик у ночного столика, он положил туда бумажник, затем зажег вторую свечу и лег в постель, взяв со столика немецкую газету. Вскоре он положил ее обратно, задул свечи и повернулся на бок, лицом к стене. Прошло полчаса. Раздался легкий храп. Князь заснул.

Тогда у одного из окон тихо зашевелилась портьера, послышался легкий, еле уловимый шорох, после которого из-за портьеры показался Селиванов. Он сделал шаг вперед и отделился от окна. В это же время заколебалась портьера у второго окна, и из-за нее показался Петруша.

Послышалось вдруг падение чего-то тяжелого на кровать — это Селиванов бросился на полусонного князя, схватив за горло и навалившись всем телом. Тот, однако, с усилием высвободил свою руку и потянулся к сонетке, висевшей над изголовьем. Жданов уловил это движение и, хорошо сознавая, что звонок князя может разбудить кухонного мужика, схватил князя за руку, прижав к кровати. Селиванов же с силой повернул князя к ногам постели, откуда уже нельзя было достать сонетки. Князь стал хрипеть и вскоре совсем затих. Оба злоумышленника молча стояли около своей жертвы.

- Молодец, – хлопнул Селиванов Петрушу своей лапищей по плечу, – Теперь ты, братец, крепко влез. Или ты с нами до конца, или пойдешь к праотцам.

Отперев сундук ключом, Селиванов переложил содержимое в сумку, и они покинули квартиру, пока ещё дворники не приступили к своей работе.

Проходя мимо часовни, они благоговейно сняли шапки и перекрестились широким крестом. Селиванов, дабы утолить мучившую его жажду, напился святой воды из стоявшей чаши, а Жданов, преклонил перед иконой Спасителя колени.

Затем они расстались. При прощании Жданов получил от Селиванова золотые часы, несколько золотых иностранных монет и около сорока рублей денег, вынутых им из туго набитого бумажника покойного князя.

- Коли уж мы на чистоту, – сказал Купцов, - Зачем на полицейского чиновника напали?

- Чего не ведаю, того не ведаю, господин начальник, – ответил Жданов, – Мне было велено, я и сделал. Своя голова дороже.

На том допрос окончили. Поспела очередь Шишкова. Несмотря на неграмотность Гурия, с повинной Петруши на руках дознаться было много легче. Оттого церемониться с ним не стали. По итогу показания его совпадали со словами Жданова, что вполне всех удовлетворило.

Для того чтобы отправить австрийского посла обратно на свою вотчину и закрыть дело об убийстве князя фон Аренсберга, осталось самое малое - изловить Селиванова. Вся соль была лишь в том, что следствие понятие не имело как этого добиться. Было совершенно не ясно, как этому облезлому лису удавалось скрываться от глаз опытнейших агентов, будоража нервы уважаемых людей. Так бы продолжалось и дальше, ежели бы Жданов не припомнил один, как оказалось, весьма важный для следствия момент: Селиванов на каждую встречу являлся в новой ипостаси: вот он купец, вот старец, вот извозчик или забулдыга. А после одной из встреч, он скрылся в первом секторе третьего кольца.

Эта новость проливала свет на ход расследования, однако душевной радости полицейским чинам не прибавляла.

Дело в том, что первый сектор, за которым теперь надлежало вести наблюдение, целиком и полностью, принадлежит цыганской общине, что звалась Табором.

Табор был городом в городе и славился своими опиумными курильнями, игорными домами, борделем с экзотическими барышнями и черными рынками. Полицию мало волновало соблюдение законности в пределах первого сектора; порядок там устанавливала цыганская мафия. Точнее, она поддерживала некое его подобие, но лишь в той мере, что требовалась для нормального ведения дел, и не более того. Относительно безопасно было лишь на центральной улице Табора. Мало кто из гостей сворачивал в узкие проходы и дворы. Надобно ли напомнить, что полицейских чиновников здесь не жаловали. Стоит кому из них опрометчиво уйти с главной улицы, как тут же ему местные стараются причинить вред. Ежели кого из них удавалось задержать, местный барон вызволял их ещё до окончания дня. Пётр V, в бытность свою, пытался выдавить эту язву с тела Нового Петрограда, однако ничего из этой затеи не вышло: цыгане снова и снова возвращались, не давая жития никому. Оттого пришли к полюбовному соглашению: в чужой монастырь со своим уставом не лезть; цыгане себе на уме, остальные – себе.

Купцов распорядился с завтрашнего утра поставить по три агента на каждый мост, коих в секторе было два. Ещё трое, переодевшись попрошайками будут вести наблюдение на центральной улице Табора. Мне же, покамест, было поручено разобраться с каналами под городом.