Провидец

Глава 13

Новый Петроград был объят паникой. Весть о том, что появилась какая-то страшная шайка злодеев, обезглавливающих обывателей, моментально облетела столицу.

Стоустая молва преувеличивала, как это всегда бывает, число жертв, и горожане в ужасе кричали:

- Не выходите из домов! Сидите дома! По ночам бродят ужасные люди - звери! Они нуждаются в теплой человеческой крови. Отрезав голову, они выбирают из тела всю кровь для каких - то особенных целей.

Высшим начальством Фёдору Михайловичу было вежливо, но категорически поставлено на вид, что он обязан как можно скорее раскрыть эти неслыханные злодеяния.

Осмотр трупов и местностей, где они были найдены, не дал никаких положительных и интересных результатов.

Районы эти были глухими, кишащими отбросами столичного населения, а трупы - совершенно голые. Опознать личности убитых, являлось делом далеко не легким.

На ноги было поставлено все: внезапные осмотры всех подозрительных притонов, ночлежек, целая рать опытных сыщиков - агентов дневала и ночевала в разных местах.

Прошло семь ужасных дней. Каждый день неукоснительно в сыскное отделение доставлялось по одной свежеотрезанной мертвой голове. Как, и каким таинственно - чудесным образом ухитрялись страшные злодеи посылать Купцову «в дар гостинец» оставалось нераскрытой тайной.

Теперь Новый Петроград уже не волновался, а прямо замер от ужаса: «Последние времена настали! Близко пришествие Антихриста! Скоро будет светопреставление!»

Я никогда не видал Фёдора Михайловича в таком состоянии духа, как в эти проклятые дни.

- Ваше высокородие, десятая голова прибыла! - трясясь от ужаса, доложили ему. Купцов даже бровью не повел.

- Тело обнаружено?

- Так точно, Ваше высокородие! – отчеканил дежурный.

- Стало быть, голубчик, дело остается только за нашими головами? – поглядел на меня статский советник.

- Выходит на то, Фёдор Михайлович, – ответил я, поднимаясь со стула, – С Вашего дозволения, отправляюсь на осмотр.

Стоял на редкость чудный осенний день. От сыскного отделения до Сергиевского парка, в котором нашли труп, было сравнительно недалеко - около двух верст с чем-то. Головорезы совершенно распоясались, потеряли страх, совершив страшное и дерзкое злодеяние под самым носом стражей закона.

Там, в парке, было тихо, безлюдно. Лучи солнца прорывались сквозь золотую листву и играли яркими бликами на кронах деревьев. Отовсюду несся неумолчный хор птиц. Природа в царственном великолепии справляла свой прекрасный пир. И на этом дивном фоне лежало темной, страшной массой нечто. И это нечто было убиенным человеком. Безголовый труп его почти наполовину завален хворостом, опавшими листьями, мелкими древесными сучьями и иным лесным мусором. Очевидно, убийца или убийцы желали наскоро похоронить несчастную жертву от взоров людей. Однако, для чего это было сделано, оставалось тайной.

Когда весь этот мусор сбросили с покойного, глазам властей предстала тяжелая, страшная картина: на спине лежал высокого роста, судя по рукам, средних лет человек, одетый чисто, прилично, по – мещански: добротные высокие сапоги, брюки, суконный пиджак, жилет да серое пальто. Грудь, руки, даже ноги - все было залито запекшейся кровью. Все невольно попятились от трупа: впечатление, которое он производил, было более чем тяжелое.

Даже привыкший к очередному тягостному зрелищу тощий доктор не выдержал. Да и как можно к подобному привыкнуть? Его передернуло, и он отрывисто пробормотал:

- Экие звери... Что они с людьми - то делают!

- Да, доктор, есть люди, для которых нет не только ничего святого, но и ничего страшного, - ответил я, тщательно осматривая труп. - Есть люди хуже самых хищных зверей, ибо звери кровь проливают чаще из-за голода, а люди из-за страсти к крови. Однажды, мне один преступник цинично сказал, – продолжил я, поднимаясь с корточек, - что для него самое приятное ощущение в жизни - это когда он втыкает нож в тело жертвы и когда из раны на него фонтаном брызгает кровь... Представляете? Мне кажется, что подобные субъекты, безусловно, ненормальные люди, ибо подобная страсть - состояние патологического психоза.

В ходе внешнего осмотра, кроме отсутствия головы, на теле не было обнаружено никаких иных следов насилия.

- Без сомнения, - дал свои заключения доктор, - этого человека убили без борьбы, без самообороны с его стороны. Если бы он боролся, защищался, дело не обошлось бы без ссадин, синяков, иных наружных повреждений. На него, по - видимому, напали врасплох. Смерть должна была последовать почти моментально. Негодяи нанесли страшный удар ножом и одним движением срезали голову...

- Думаете ли Вы, Ваше благородие, что убийц было несколько? – спросил меня, доселе молчавший, пристав, со звучной фамилией Ручейков.

- Без сомнения, их было несколько. Смотрите, как смята здесь трава, – ответил я.

- Кроме того, господа, - добавил доктор, снимая медицинские перчатки, - судя по наружности, убитый должен был обладать большой физической силой. Вряд ли на него рискнул бы напасть один человек.

Это все, что дало нам первоначальное следствие на месте варварского убийства. Дальнейшее расследование, которое проводилось энергично и тщательно, увы, дало чрезвычайно мало благоприятных данных, пролило не много света на это кровавое дело, несмотря на все усилия и старания сыскной полиции.

Прежде всего, конечно, были предприняты меры к установлению личности убитого. С этой целью были произведены опросы по ближайшим домам: все ли проживающие в них обитатели налицо, не замечено ли исчезновение кого-либо. Благодаря такому мероприятию было обнаружено, что дня четыре тому назад, из одного из домов по Забалканскому переулку, что на втором кольце, из квартиры зажиточной мещанки, сдававшей комнаты внаймы, неизвестно куда скрылся жилец - отставной унтер - офицер Шахворостов, который по описанию был схож с найденным трупом. Выходит, убийства совершались не каждый день, а с запасом. Оттого, видимо, тело и было спрятано.

Личность убитого, таким образом, была установлена. Теперь предстояла самая главная и трудная задача: напасть на след убийцы или убийц.

Стали, где только возможно, наводить справки о зарезанном Шахворостове. Все розыски в этом направлении дали только следующие сведения: отставной унтер-офицер Шахворостов, холостой, жил один. На постоянном месте последнее время не служил, но занимался разными делами. Среди этих дел были частью подряды, частью комиссионерство. Слыл человеком порядочным, жизнь вел аккуратную, трезвую и степенную.

- Кто чаще бывал у покойного? – допытывал я у квартирной хозяйки.

- А мало ли кто к нему ходил, милок? - отвечала она. - Покойничек, царство ему небесное, был человек замкнутый, скрытный. Ни о чем лишнем разговаривать не любил. Я никого из его знакомых и не знаю - то...

Как мы ни бились, дальнейшее следствие не подвигалось ни на шаг. Я испробовал все способы: отдал предписания агентам перебывать во всех «веселых домах», во всех трактирах, словом, везде, куда любят отправляться убийцы прокучивать трофеи своих преступных побед, внимательно ко всему прислушиваться и приглядываться; распорядился о тщательном розыске всех, кто мог бы оказаться так или иначе знающим убитого.

Тяжелые дни проходили за днями, не принося с собой буквально ничего нового и важного для расследования кровавых убийств. Головорезы словно в воду канули. Никакие меры не приводили к их розыску. Ни малейших следов, ровно, как и в остальных девяти случаях.

Признавшись в своём бессилии, я доложил о ходе дела Купцову. Тот же, крепко всё обдумав, предложил следующий ход: столичное население будет широко оповещено, что все желающие могут в течение целого дня являться в покойницкую Самойловской больницы для опознания трупов.

- Как же это поможет делу, Фёдор Михайлович? – задал я резонный вопрос.

- Узнаете, голубчик, узнаете, – загадочно отвечал статский советник.

***

Мы приехали туда с Купцовым утром, через день. Мрачной, унылой громадой высится Самойловская больница. Прохожие с каким-то страхом и тоской поглядывают на неё, истово крестятся перед больничным образом. Простолюдины всегда недолюбливали больниц. Да и известная часть общества относится не с большой симпатией к сим почтенным учреждениям.

Но среди всех больниц Самойловская пользовалась особо печальной популярностью. Говорили про постоянное переполнение ее; про грубость низшего служебного персонала; про то, что там к больным относятся, как к колодам. Хотя кое в чем эти слухи были преувеличены, но, в общем, здесь была большая доля истины.

Душно в больничных коридорах. Тяжелый запах, особый, специфический больничный запах, состоящей из смеси йодоформа, карболки и всевозможных лекарств, залезает в рот, щекочет гортань.

Палаты, эти печальные комнаты, где плачет, стонет, охает, кричит людское физическое страдание, кажутся особенно страшными. С ужасом прислушиваются к этим словам соседи или соседки по койкам.

То обстоятельство, что тут вот, около них, рядом, страшная костлявая смерть веет своим крылом, наполняет их душу леденящим трепетом.

Они, ведь, тоже больные и кандидаты в Царствие Небесное. Скоро смерть подойдет и к их изголовью и заглянет в их истомленные глаза своими загадочными черными впадинами. И когда ужас, предсмертная тоска властно охватят все их существо, им также грубо и невозмутимо крикнут: «Умирай скорей, но не кричи! Чего кричишь?». В полутьме, окутывающей палату, слышен хрип, ужасный предсмертный хрип. Он, то усиливается, то замирает, переходя в бульканье... Сиделка уже дежурит. Вот забились ноги под одеялом, вот, судорожно хватая воздух, протянулись руки... вот последний вздох - и все стихает. Через несколько секунд раздаются грубые, грузные шаги по коридору. Все ближе, ближе к палате. Показываются сторожа, отвратительные типы больничных сторожей: угрюмые, озлобленные, пьяницы из пьяниц. Они что-то несут. Это носилки для переноски мертвецов.

Мрачное шествие направляется лабиринтом больничных коридоров, ходов и переходов во двор. Этот двор огромной больницы наполнен строениями: тут и отдельные бараки, и службы, и ... мертвецкая. Вот оно, это последнее убежище больничных «гостей».

По прибытию сюда Купцов тут же распорядился, чтобы у входа в мертвецкую были поставлены сторожа, которые впускали бы посетителей не более одного человека сразу.

Когда мы первый раз вошли в эту обитель смерти, я невольно вздрогнул, и чувство неприятного холода пронизало все мое существо. Тяжелый, отвратительный запах мертвечины, вернее, смрадное зловоние разлагающихся тел ударяло в лицо. Казалось, этот страшный запах залезает всюду: и в рот, и в нос, и в уши, и в глаза.

- Бр-р! - с отвращением вырвалось у статского советника - Не особенно приятное помещение. И если принять еще во внимание, что нам придется пробыть здесь несколько часов, а то и весь день.

- Как? - в ужасе вымолвил я, - Здесь? В этом аду? Но для чего, Ваше высокородие? Что мы будем тут делать?

- Смотреть и наблюдать, - невозмутимо ответил он, - Видите ли, голубчик, несколько раз в моей практике приходилось убеждаться, что какая-то таинственная, непреодолимая сила влечет убийц поглядеть на свои жертвы. Будем уповать на это.

- Вот оно что, – понял я наконец. - И где же мы будем наблюдать? Откуда?

- А вот из этих гробов мы устроим великолепное прикрытие, откуда нам будет все видно и слышно.

Купцов закурил папиросу и стал отчаянно ею дымить. Я же не отнимал от лица платка, надушенного сильными духами, с ароматом сирени.Однако, эти меры с трудом заглушали до ужаса резкий трупный запах.

Пока Купцов сооружал нечто вроде высокой баррикады из гробов, я, совершенно не каясь, с содроганием глядел на покатые столы мертвецкой. Это было страшное зрелище. Рядом, близко друг к другу, лежало десять голых трупов без голов. Все это были сильные, здоровые тела мужчин, страшно обезображенные предсмертными страданиями. Так, у одного трупа были скорчены руки и ноги чуть не в дугу, у другого - пятки были прижаты почти к спине. Рядом же лежали десять отрезанных голов. Эти головы были еще ужаснее трупов. Точно головы безумного царя Ииуйи, в которые он играл, как в бирюльки. У большинства глаза были закрыты, но у некоторых открыты, и в них застыло выражение смертельного ужаса и смертельных мук. Была у этих смертей такая особенность, что обезглавлены они были одним способом: сначала нож втыкался острием в сонную артерию, а затем сильным и ловким движением производился дьявольский «кружный пояс», благодаря которому голова отделялась от туловища.

Тусклый, хмурый свет из высокого оконца покойницкой падал на эту страшную груду мертвых тел.

- Ну, Николай Александрович, пора. Пожалуйте сюда, голубчик, - пригласил меня Купцов.

Я был безмерно был рад спрятаться даже за такое мрачное «прикрытие», лишь бы только не видеть этого зрелища.

По условному знаку в мертвецкую стали по одному впускать посетителей. Кого тут только не было, в этой пестрой, непрерывно тянущейся ленте публики. Это был живой, крайне разнообразный калейдоскоп столичных типов. Начиная от нищенки и кончая расфранченными барыньками, любительницами, очевидно, сильных ощущений; начиная от последних простолюдинов и кончая денди в блестящих цилиндрах.

Они входили и почти все без исключения в ужасе отшатывались назад, особенно в первый момент. «Господи!», - в страхе шептали ветхие старушки, творя молитвы и крестя себя дрожащей рукой.

Были и такие посетители обоего пола, которые с громким криком страха сию же секунду вылетали обратно, даже хорошенько еще ничего не разглядев.

С двумя дамами сделалось дурно: с одной - истерика, с другой - обморок. Их обеих подхватил и вывел сторож.

- И чего, дуры, лезут? - недовольно ворчал Фёдор Михайлович.

Следом в мертвецкую вошел какой-то хмурый, понурый мещанин. Он истово перекрестился и только собрался начать лицезрение этой леденящей душу картины, как вдруг я, наступив на край гробовой крышки, потерял равновесие и грянулся вместе с ней на пол. Крик ужаса огласил покойницкую. Мещанин с перекошенным от ужаса лицом вылетел, как пуля, крича не своим голосом:

- Спасите! Спасите, Христа ради! Покойники летят, покойники!

Я быстро, еле удерживаясь от хохота, вскочил и пристроился, как и прежде.

- Это черт знает что такое, Николай Александрович! - начал Купцов шепотом строго распекать меня, хотя я отлично видел, что губы его трясутся от сдерживаемого смеха, - Эдак ты нам все дело можешь испортить...

Продолжать шепот было невозможно оттого, что в это царство ужаса вошла новая посетительница.

Меня несколько удивило то обстоятельство, что, войдя, она не перекрестилась, как делали это все, а без тени страха и какого - либо смущения решительно подошла к трупам и головам.

Она стояла к нам вполоборота, так что мне был виден профиль ее лица. Этот профиль был поразительно красив, как красива была и вся её роскошная фигура с высокой грудью. Среднего роста, одета она была в щегольской драповый полудипломат, в белом шелковом платке на голове.

Барышня несколько секунд простояла молча, не сводя взора с трупов, потом вдруг быстрым движением схватила одну из голов и приставила к обезглавленному туловищу. Следом, через несколько секунд она так же быстро сдернула мертвую голову и, положив ее на прежнее место, пошла к выходу.

Лишь только успела она перешагнуть порог, как Купцов быстрее молнии выскочил из своей мрачной засады, бросился к двери и закрыл ее на задвижку.

- Скорее, Николай Александрович, помогите мне расставить гробы на их прежнее место.

Я стал помогать ему.

- Ну, а теперь быстро в путь!

Он высоко поднял воротник полушубка, так что лицо его не стало видно, и, отдернув задвижку, вышел из покойницкой.

Купцов быстро шел больничным двором, направляясь к воротам. Я еле поспевал за ним. Впереди мелькал белый платок.

- Чуть-чуть потише, - шепнул он мне.

Когда платок скрылся в воротах, мы опять прибавили шагу и вскоре вышли на тротуар Третьего Проспекта.

Тут на углу больничного здания, стояла наша женщина рядом с высоким, дюжим парнем в кожаной куртке и высокой барашковой шапке. Они о чем - то оживленно и тихо говорили.

Когда мы поравнялись с ними, женщина пристально и долго поглядела на нас.

Потом, быстро подозвав ехавшего извозчика, они скоро скрылись из наших глаз.

- Ну, и мы отправимся восвояси, - спокойно проговорил Фёдор Михайлович.

***

Уже под вечер, наскоро отужинав, стояли мы обряженные в ужасные отребья. Купцов протянул мне серебряный портсигар.

- Эту вещь ты будешь продавать в «Хрустальном дворце», если понадобится.

- Где? - удивился я.

- Увидишь, - лаконично бросил он.

И вскоре действительно я увидел этот «великолепный» дворец.

В одном из флигелей большого дома в Тарасовом переулке третьего кольца, внизу в подвальном этаже висела крохотная грязная вывеска – «Закусочная».

Когда мы подошли к скользким ступеням, ведущим в это логовище, нам преградил дорогу какой - то негодяй с лицом настоящего каторжника.

- Как Богу молитесь, чучела? — сиплым голосом прорычал он, подозрительно впиваясь в нас щелками своих узких, заплывших от пьянства глаз.

- По Фоме да отвертке - куме! - быстро ответил Купцов.

- А - а... - довольным тоном прорычал негодяй, - Много охулили?

- Кисет с табаком.

Купцов быстро спустился в подвал, а я за ним. Когда мы вошли во внутрь этого диковинного логовища, я невольно попятился назад: таким отвратительным зловонием ударило в лицо.

Несмотря на то, что тут было очень много народа, холод стоял страшный. Несмотря на раннюю осень, снег искрился в углах этого воровского подвала. Только бесконечно меткий и злой юмор воров и мошенников мог придумать для этой страшной дыры такое название - «Хрустальный дворец».

В первой конуре виднелось нечто вроде стойки с какой - то омерзительной снедью. Во второй комнате, очень большой, занимающей все пространство подвального помещения, шла целая эпическая комедия из жизни преступного Петрограда. Столов и стульев практически не было. Посередине стояла высокая бочка, опрокинутая вверх дном. Около нее стоял седой старик в продранной лисьей шубе с типичным лицом скопца. Вокруг него полукругом теснилась толпа столичной сволочи, то и дело разражаясь громовым пьяным хохотом.

- Кто еще найдет, что продать? Принимаю все, кроме девичьего целомудрия, как вещи, ровно ничего не стоящей... для меня, по крайней мере, почтенные дамы и кавалеры! - высоким, пискливо - бабьим голосом выкликал скупщик краденого.

Сиплым хохотом заливалась воровская братия «Хрустального дворца».

- А штаны примешь? - спросил кто-то.

- А в чем же к столбу пойдешь, миленький, когда кнутом стегать тебя будут? Что же тогда ты спустишь?

Новый взрыв хохота прокатился по подвалу.

Однако, были и такие, которые с хмурым лицом подходили и бросали на дно бочки серебряные, золотые и иные ценные вещи.

Высохшая рука страшного скопца быстро, цепко, с какой - то особой жадностью хватала вещь.

- Две канарейки, миленький...

- Обалдел, старый мерин? - злобно сверкал глазами продающий, - За такую вещь и две канарейки?!

- Как хочешь, - апатично пожал плечами скопец.

Я не спускал глаз с лица Купцова и видел, что он словно кого - то высматривает. Вдруг, еле заметная усмешка тронула концы его губ. Проследив за его взором, я увидел высокого парня в кожаной куртке и барашковой шапке. «Ну здравствуй ...» - мелькает у меня в голове.

Когда мы выходили из страшного подвала, тот уже стоял около дверей и о чем - то тихо шептался с чернобородым золоторотцем.

- Так, стало, сегодня придешь туда?

- Приду...

- Запомни: «Расста…»

В эту секунду он заметил нас и сразу смолк. Более ничего разнюхать сегодня уже не удалось.

Несмотря на все мои доводы и рвения оберегать Купцова денно и нощно, он настоятельно просил не волноваться. Мы горячо распрощались и двинулись каждый в свою сторону.