Против тьмы

Глава 24 СКЕПТИЦИЗМ РИЧАРДА ИТОНА

Без четверти шесть де Ришло вернулся в Кардиналз-Фолли, и Ричард, встретив его в холле, сообщил ему о визите Мокаты.

— Я ничуть не удивлен, — мрачно заметил герцог. — Время работает против него, и, видимо, он находится в отчаянном положении, если рискнул прийти сюда днем. Угрожал ли он вернуться?

— Да, — ответил Ричард и подробно рассказал о попытке сатаниста загипнотизировать Мэри Лу и о своей беседе с ним. Герцог внимательно выслушал Ричарда, и его и без того изможденное лицо еще больше омрачилось. Глядя на де Ришло, Ричард впервые, пожалуй, понял, что герцог почти в два раза старше его. На плечи де Ришло легла, казалось, невидимая ноша, сгорбившая его и омрачившая его чело. Ричард был настолько поражен его видом, что спросил вполне серьезно:

— Вы и в самом деле считаете, что сегодня ночью он может устроить какую-нибудь дьявольщину?

Де Ришло кивнул.

— Я уверен, Ричард, и очень обеспокоен этим. Сегодня мне не повезло. Я не застал своего старого знакомого, отца Брэндона, к которому я ездил. Он многое знает о том ужасном «ином мире», с проявлениями которого мы столкнулись, и наверняка помог бы нам, но молодой священник, замещающий его, не доверил мне гостию и не захотел приехать сюда. Гостия — единственная надежная защита против тех сил, которые Моката может использовать против нас.

— Ну, мы как-нибудь и сами справимся, — улыбнулся Ричард, пытаясь приободриться.

— Конечно, — в голосе де Ришло появилась нотка прежней решимости. — Поскольку церковь не может помочь нам, остается рассчитывать на мои знания и надеяться на помощь Господа. У меня, к счастью, есть с собой все необходимое, но я попрошу вас послать в деревенскую кузницу и взять там пять лошадиных подков. И запомните — все подковы должны быть абсолютно новыми, это очень важно.

Когда Ричард услышал эту, на его взгляд, детски-наивную просьбу, к нему вернулся былой скептицизм, но со свойственным ему тактом, он сдержался и немедленно согласился отправить кого-нибудь за подковами. Тут он вспомнил о Рэксе, и рассказал герцогу о звонке Танит и о том, что их друг отправился к ней в гостиницу.

Лицо де Ришло внезапно осунулось.

— Я считал, что у Рэкса больше здравого смысла, — огорченно покачал головой он. — Надо немедленно позвонить туда.

Ричард связался с мистером Уилксом, но тот мало чем помог ему. Он сообщил, что леди появилась около трех, а вскоре к ней присоединился молодой американец. Затем они пошли в сад и с тех пор их никто не видел.

Де Ришло сердито пожал плечами.

— Глупый мальчишка! Я думал, что он уже достаточно насмотрелся, чтобы понимать, насколько опасно находиться рядом с этой юной особой. Сто к одному, что она марионетка Мокаты. Я могу лишь молиться, чтобы он вернулся до наступления темноты. А где сейчас Саймон?

— Он с Мэри Лу. Думаю, они наверху, в детской, — укладывают Флер спать.

— Хорошо. Пойдемте наверх. Флер может очень помочь нам в защите Саймона сегодня ночью.

— Флер!? — изумленно воскликнул Ричард.

Герцог кивнул.

— В подобных обстоятельствах девичья молитва чрезвычайно действенна. Ребенок в возрасте Флер уже способен молиться и, будучи по натуре безгрешен, являет собой тот идеал чистоты, к которому должен стремиться всякий человек. Вспомните слова Спасителя: «Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». Так вы не возражаете?

— Нисколько, — сразу согласился Ричард. — Если она помолится за Саймона, это не принесет ей никакого вреда.

Наверху, в детской, герцог несколько минут торопливо шептался с Мэри Лу.

— Конечно, — сказала она. — Если только это поможет. Я попрошу няню оставить нас на полчаса.

Затем де Ришло подошел к Флер и улыбнулся ей.

— Мама слушает по вечерам, как ты молишься? — нежно спросил он.

— О, да, — ответила она. — И все вы можете послушать меня.

Он опять улыбнулся.

— А ты слышала, как она молится?

Флер на мгновение задумалась.

— Нет, — тряхнула она своей темной головкой и серьезно взглянула на герцога своими большими голубыми глазами. — Я сплю, когда мама молится.

Он легонько кивнул.

— Что ж, сегодня вечером мы помолимся все вместе.

— О-о-о, — заворковала Флер, — как интересно. Как будто мы играем в новую игру, да?

— Это не игра, радость моя, — вмешалась Мэри Лу, — мы все будем читать очень серьезные молитвы.

— Да, это очень серьезно. Мы встанем на колени вокруг дяди Саймона, и ты будешь крепко держать его правую руку своей левой. Но сначала ты прочитай свои обычные молитвы, а затем я прочитаю одну молитву за всех нас.

Они склонили головы и прикрыли глаза. Первые слова «Отце наш» Флер проговорила робко и запинаясь, затем последовала нерешительная пауза, Мэри Лу прошептала подсказку, и окончание молитвы девочка выпалила на едином дыхании. Следующие короткие молитвы — за маму и папу, дядю Саймона, дядю Серые Глаза и нянюшку были произнесены со значительно большим чувством.

— Теперь, — прошептал де Ришло, — я попрошу повторять за мной каждое слово. — Низким, четким голосом он прочитал молитву Богу Отцу, умоляя Его простить Его рабам их грехи и укрепить их силы, чтобы противостоять соблазнам, защитить их от всякого зла, скрывающегося во тьме, и даровать им особую милость увидеть свет завтрашнего утра.

После того, как молитвы были прочитаны, а Флер — расцелована и уложена в постель, взрослые спустились вниз в уютную гостиную Мэри Лу. Беспокоясь о судьбе Рэкса, де Ришло еще раз позвонил в «Гордый Павлин», но ему не удалось узнать ничего нового. В слегка подавленном настроении он уселся в кресло, и Ричард, прерывая становящееся напряженным молчание, наконец спросил:

— Что мы должны сделать сейчас?

— Нам надо пораньше поужинать, — объявил де Ришло, — и еда должна быть легкой. Затем мне хотелось бы, чтобы вы запретили слугам входить в это крыло дома до наступления утра. Если хотите, скажите им, что я собираюсь всю ночь вести эксперименты с телевизионной аппаратурой, и ни при каких обстоятельствах они не должны мешать нам, закрывать или открывать двери.

— Может быть… э-э… нам следует отключить и телефон, — рискнул Саймон. — Что если он начнет звонить?

— Да, если Ричард позволит, я сам сделаю это.

— Пожалуйста, если хотите, а я займусь слугами, — мирно согласился Ричард. — Но что вы называете легким ужином?

— Немного рыбы или яиц с овощами и фрукты — ровно столько, чтобы поддержать наши силы, но никакого мяса, и, конечно же, вина.

— Неплохой ужин, сказал бы я, — фыркнул Ричард. — Я надеюсь, вы не собираетесь заставить нас побрить головы и надеть власяницы? Я голоден, как волк, и, получив вашу телеграмму, мы сегодня уже пропустили ленч.

— Мне очень жаль, Ричард, — терпеливо улыбнулся герцог. — Но наше положение крайне серьезно, и, боюсь, вы еще не поняли как следует, всей его серьезности. Я уверен, если бы вы видели то, что мне и Рэксу довелось увидеть прошлой ночью, вам бы и в голову не пришло возражать против всех этих мелких неудобств.

— Честно говоря, — признался Ричард, — мне трудно поверить, что все мы не спятили. Целый день мы толкуем о каких-то ведьмах и колдунах, как будто они действительно существуют в наше время.

— Но вы сами видели сегодня Мокату.

— Я видел неприятного одутловатого нахала, но я не могу представить себе, что он обладает тем могуществом, которое вы приписываете ему.

— О, Ричард! — вмешалась Мэри Лу. — Серые Глаза прав. Этот человек ужасен. А утверждать, что в наше время никто не верит в ведьм и колдунов — абсурд. Всем известно, что они были всегда и есть сейчас.

— Э-э?! — удивленно взглянул Ричард на свою жену. — Ты уже успела заразиться этой чушью? Я никогда раньше не слышал, чтобы ты рассуждала подобным образом.

— Конечно, нет, — несколько резко ответила она, — потому что такие разговоры не приносят счастья. Но я могу многое рассказать о сибирских ведьмах — о том, что я видела собственными глазами.

— Расскажите, Мэри Лу, — попросил герцог. Он чувствовал, что в такой ситуации скептицизм любого из них недопустим. Если Ричард не поверит в реальность угрожающей им опасности, он может снисходительно отнестись к принимаемым мерам предосторожности и совершить какую-нибудь оплошность. Он знал, насколько высоко Ричард ценил здравый смысл и рассудительность своей жены. Пусть лучше она попробует убедить его.

— В Романовке, в хижине за околицей, жила ведьма, — начала Мэри Лу. — Это была одинокая старуха, и все, даже красногвардейцы, хваставшиеся, что ликвидируют Бога и дьявола, боялись проходить мимо ее дома ночью. В России такие, как она, есть почти в каждой деревне. Ее называли знахарка, — она излечивала многие болезни, а однажды, на моих глазах, почти моментально остановила кровь, хлеставшую из глубокой раны. Деревенские девушки приходили к ней с просьбами погадать им, и, когда средства позволяли, покупали у нее чары или фильтры, чтобы заставить молодых парней, которые им нравились, полюбить себя. Однако все ее очень боялись. Все знали, что она может погубить урожай или наслать чуму на скот тех, кто ей не по душе. Ходили слухи, что, если ей хорошо заплатить, она способна наслать неизлечимую болезнь.

— Если это правда, удивляюсь, почему ее не линчевали, — тихо заметил Ричард.

— Так оно в конце концов и случилось. Но сами жители деревни не осмелились сделать это. Как-то раз крестьянин, которого она заразила вшами, пожаловался местному комиссару, и тот нагрянул к ней с отрядом в двадцать человек. Все обитатели деревни, в том числе и я, любопытная маленькая девочка, собрались посмотреть, что будет. Красногвардейцы вытащили старуху из дома, и с пристрастием допросили. Обнаружив свидетельства того, что она и в самом деле ведьма, комиссар расстрелял ее возле хижины, в которой она обитала.

— Но как это удалось доказать? — скептично спросил Ричард.

— Как? Нашли отметины, разумеется.

— Какие еще отметины?

— Они раздели ее и обнаружили сосок под левой рукой, а это верный знак.

Де Ришло кивнул.

— Да, из этого соска ведьмы кормят своего помощника. Кто это был — кот?

Мэри Лу покачала головой.

— Нет — огромная толстая жаба, которую она держала в небольшой клетке.

— Ну и ну! — запротестовал Ричард. — Просто фантастика. Расстрелять бедную старуху только за то, что у нее имелось некоторое уродство.

— Не только за это, — заверила его Мэри Лу. — У нее на бедре нашли отметину дьявола. Это было ужасно, но, надо сказать, весьма убедительно.

— Отметина дьявола!? — неожиданно вмешался Саймон. — Я никогда не слышал об этом.

— Считается, что то место на теле человека, которого дьявол или его представитель касается в момент сатанинского крещения, навсегда остается нечувствительным к боли, — ответил ему герцог. — Раньше такое место разыскивали, втыкая в тело подозреваемого булавки, поскольку внешне оно ничем не отличается от других участков кожи.

Мэри Лу кивнула.

— Верно. Старухе завязали глаза и начали легонько колоть булавкой. Всякий раз она, естественно, вскрикивала, но когда деревенский староста уколол ее в левое бедро, она никак не отреагировала на это. Он еще пару раз вогнал булавку чуть ли не по самую головку, однако она ничего не почувствовала, даже того, что ее касались. Тогда все поняли, что она и в самом деле ведьма.

— Что ж, тебя это, возможно, убедило, — медленно произнес Ричард, — но мне все равно кажется варварством.

— Ну хорошо, — в упор взглянула на него Мэри Лу. — Ты мало знаешь об этих вещах, Ричард, но в России люди ближе к природе и воспринимают сверхъестественные явления и одержимость дьяволом как реальности обыденной жизни. Всего лишь за год до того, как ты привез меня в Англию, в пятидесяти милях от деревни, где я тогда жила, поймали волка-оборотня.

Ричард подошел к дивану, на котором она сидела, и легонько похлопал ее по руке.

— Дорогая, в самом деле, не хочешь ли ты заставить меня поверить в то, что человек может превращаться в зверя, выскакивать в полночь из постели и отправляться на охоту, затем возвращаться утром и, как обычно, идти на работу?

— Именно, — серьезно кивнула Мэри Лу. — Волки, как ты знаешь, почти всегда охотятся стаями, а тут одинокий и невероятно хитрый волк многие месяцы не давал покоя целой округе. Он убивал овец и собак, загрыз двух маленьких детей. Затем он убил старуху. Ее нашли с перекушенным горлом, но, как выяснилось, она была изнасилована; это заставило предположить, что загрызший ее волк — оборотень. Наконец он напал на дровосека, и тот ранил его топором в плечо. На другой день неожиданно умер деревенский дурачок, и когда его тело стали готовить к погребению, оказалось, что он умер от потери крови, и на его плече, в том самом месте, куда дровосек ударил волка, зияла огромная рана. Больше в той деревне не загрызали ни овец, ни людей. Поэтому всем стало совершенно ясно, что именно он был волком-оборотнем.

Ричард секунду задумчиво смотрел на нее.

— Конечно, человек мог совершить все это и не меняя своего обличия, — сказал он. — Если укушенный бешеной собакой человек заболевает водобоязнью, он лает, воет, скрежещет зубами и ведет себя, как настоящий пес. Более того, больной действительно верит в это. Ликантропия, которой, похоже, страдал бедняга, может быть заболеванием такого же рода.

Мэри Лу пожала плечами и встала.

— Что ж, раз ты не веришь мне, я умываю руки. Я исчерпала все свои аргументы и пойду лучше распоряжусь насчет ужина.

Когда за ней закрылась дверь, герцог спокойно проговорил:

— Это возможное объяснение, Ричард, но в судебных архивах любой страны имеется масса свидетельств, что подобные случаи действительно время от времени происходят. Облик, принимаемый оборотнями, конечно, разный. В Греции это, как правило, кабаны, в Африке — гиены и леопарды, в Китае — лисы, в Индии — тигры, а в Египте — шакалы. Но даже в доброй старой Англии, в Суррее, я могу познакомить вас со своим другом, который давно занимается лечебной практикой среди сельских жителей и который может поклясться, что старики-фермеры твердо верят в способность некоторых людей превращаться в зайцев, особенно в определенные лунные фазы.

— Но если вы в самом деле верите в подобную фантастику, — немного мрачно улыбнулся Ричард, — тогда вы, возможно сумеете найти разумное объяснение.

— Несомненно, — ответил де Ришло. Он поднялся из кресла и вновь принялся, расхаживая взад и вперед по лежавшему перед камином мягкому персидскому ковру, излагать эзотерическое учение, с которым познакомил Рэкса две ночи назад.

Саймон и Ричард молча выслушали повествование об извечной, скрытой от человеческих глаз борьбе между силами света и тьмы. Затем Ричард, впервые за этот вечер, с неподдельным интересом воскликнул:

— Я уверен, что вы проповедуете манихейскую ересь. Именно манихеи верили в два начала: свет и тьму и в три момента: прошлое, настоящее и будущее. Они учили, что в прошлом свет и тьма существовали раздельно; затем тьма вторглась в свет и смешалась с ним, сотворив настоящее, и весь этот мир, где добру сопутствует зло. Они также считали, что эстетизм способствует освобождению света, заключенного в человеческом теле, а в отдаленном будущем свет и тьма вновь будут отделены друг от друга.

Худое лицо де Ришло осветила улыбка.

— Совершенно верно, друг мой. Фундамент этого учения, конечно, куда более древний и восходит, самое раннее, к доегипетским временам, и перс Мани всего лишь был первым, кто разгласил ревностно хранимую тайну всему миру.

— Одно время оно серьезно соперничало с христианством.

— Да, — включился в разговор Саймон, — и выжило, несмотря на ужасные преследования со стороны христиан. Мани был распят на кресте через двести с небольшим лет после Христа, запретив последователям обращать людей в свою веру. Однако учение все же тайно распространялось. Ему следовали альбигойцы в двенадцатом веке в Южной Франции. Затем, когда их уничтожили, оно перекинулось в Богемию и пышно расцвело там в тринадцатом веке, почти через тысячу лет после смерти Мани. Некоторые секты исповедовали его вплоть до сороковых годов прошлого века, и даже в наши дни многие считают его единственной истинной религией.

— Да, я могу это понять, — согласился Ричард. — Но одно дело — рассуждать о попытках великих философов, основателей брахманизма, буддизма и таоизма преодолеть рамки религии личного божества и слиться с праной, светом и вечным потоком жизни, а совершенно другое — заставить себя поверить в вервольфов и ведьм.

— Это всего лишь примеры проявления сверхъестественного зла, — возразил де Ришло. — Аналогично появление стигмат на теле исключительно набожных людей можно рассматривать как свидетельство сверхъестественного добра. Выдающиеся хирурги, исследовавшие стигматы, неоднократно подтверждали их подлинность. А ведь стигматы — это не что иное как изменение плоти святых, стремящихся достигнуть высшей формы бытия — Господа Иисуса Христа. Что же удивительного в том, что низменные натуры с помощью сил тьмы изменяют свою человеческую оболочку на звериную? Кстати, такое изменение всегда носит лишь временный характер, — после смерти оборотни всегда принимают человеческий облик. То, что вы называете сумасшествием, является лишь разновидностью бесовской одержимости, которой страдают эти несчастные люди. Никто, знакомый с достаточным количеством литературы по этому вопросу, не может поставить под сомнение многочисленные случаи подобных перевоплощений.

— Возможно, — неохотно согласился Ричард. — Но, я уверен, подавляющее большинство этих свидетельств — многовековой давности, и к ним наверняка примешалось немалое количество всякого рода суеверий и небылиц. В дебрях Сибири или в джунглях Индии вера в такие легенды вполне может побудить к действиям какое-нибудь несчастное создание. Но вы не сможете привести ни одного примера, случившегося в наше время в цивилизованной стране и документально подтвержденного.

— Неужели? — мрачно рассмеялся де Ришло. — А не помните ли вы случай, произошедший в Уттенхейме около Страсбурга? Фермеры жаловались на одинокого волка, в течение многих недель досаждавшего им. Местный егерь сумел выследить зверя. Волк атаковал егеря, и тот одним выстрелом убил его. Однако там, где должен был лежать звериный труп, охотник, к своему ужасу, обнаружил мертвое тело местного юноши. Беднягу обвинили в убийстве, но он поклялся всеми святыми, что стрелял в волка, и все окрестное население свидетельствовало в пользу обвиняемого, заявляя, что погибший неоднократно хвастался своей способностью превращаться в зверя.

— Это история XV или XVI века? — с легкой иронией спросил Ричард.

— Вовсе нет. Она произошла в ноябре 1925 года.