Прощай, творение

Глава 8

Ритуал готов к полуночи. К тому времени, как Артем, наконец, все понимает, никуда ему уже не хочется, зато Ливия полна энтузиазма. Она говорит:

- Я очень горжусь тем, что нашла этот ритуал. У него ассирийские корни, я вызнала его у старого колдуна из Ирака. Возможно, я последняя, кто знает этот ритуал.

- У тебя дурной характер. Зачем ты скрываешь такие полезные вещи? - спрашивает Артем.

Ливия вздергивает нос, потом берет листок и перечитывает инкантации, которые Артем записывал, чтобы выучить.

- Все правильно, - говорит она. - А ритуал этот вряд ли пойдет в широкое употребление. Он требует использования солей из мочи быка.

- Что?

- Бык - священное животное ассирийцев, они не видели в этом ничего странного. Ты готов?

- Я готов, - отвечает Артем, снова ощущая в себе радость от предстоящего путешествия. Лицо у него при этом, наверняка, скорее по-детски нетерпеливое, чем выражающее готовность и ответственность.

Ливия встает, кружится по комнате, и ее легкое серое платье вздымается вверх, открывая колени. Ливии при всей ее печали свойственна иногда совершенно девичья игривость.

- Стоп, - говорит она. - Забыла, там же холодно.

Артем приносит из прихожей свою куртку и ботинки, пальто и сапоги Ливии. Они одеваются, и Артем спрашивает:

- Готова?

Ливия кутается в пальто в своей обычной мерзлявой манере. А потом, совершенно неожиданно, опять начинает кружиться. Артему приходит ассоциация с танцующими дервишами. Когда Ливия щелкает пальцами, Артем берет листок с русской транскрипцией ассирийских слов, начинает распевать инкантации, как Ливия учила его. Он должен знать заклинание наизусть, оттого подготовка заняла так много времени. Если Артем ошибется, читая по памяти, предупредила Ливия, ничего не получится. Придется получать Шенген, заказывать билеты, ехать на поезде. По крайней мере, она так Артема пугала.

Ливия кружится вокруг, совершенно ничего не видя, и Артем удивляется, как она еще не врезалась в какую-нибудь из многочисленных стопок книг.

Она открывает увесистый пакет с желтоватой солью, загадочное происхождение которой Артем предпочел бы не выяснять, но уже поздно. Соль Ливия просыпает по ходу движения, так что вокруг них образуется круг, включающий и Артема. Постепенно круг становится спиралью. Соль уже кажется не дурно пахнущей и желтоватой, ее золотые искры оседают на полу, и Артем невольно любуется. Круг превращается в спираль, в которую они с Ливией заключены, и чем сильнее эта спираль закручивается, тем ударнее становятся заклинания, которые читает Артем. Движение неожиданно резонирует со словами, ощущение получается удивительное. А потом Ливия, заканчивая спираль в месте, где Артем стоит, и в момент, когда Артем говорит последнее из слов, хватает его за руку рукой, в которой сжимает экономно отмеренную щепотку соли.

И Артема будто прошивает статическим электричеством, все внутри на секунду замирает, а снаружи наоборот - кружится, как кружилась Ливия. Краски смешиваются, линии смазываются, и мир вокруг становится неопределенным, лишенным всех конкретных черт. Невидимый художник будто стирает московскую квартиру и рисует вместо нее фантасмагорический лес. Вместо книг и голых стен, Артем видит дерево, увешанное плодами человеческих черепов. Их раскрытые рты демонстрируют алые огоньки, так непохожие на Пламя Артема, не чувствующиеся, как огонь, хотя и выглядящие как он.

- Ого, - говорит Артем. - Это настоящие? Ничего себе!

Страх мешается у Артема с восторгом, он подходит ближе, касается одного из золотых листьев и чувствует биение. В жилках листика пульсирует кровь. Артем отшатывается, натыкается на Ливию. Ливия смотрит на дерево со смесью ностальгии и чего-то неясного, совершенно непохожего на ее обычные эмоции.

- Что это? - спрашивает Артем.

- То, с чего мы начали строить наш дом.

Они идут еще некоторое время, и вскоре Артем видит впереди средневековый замок, разбитый временем, но все еще по-своему красивый.

- Странно, - говорит Артем. - Что вы начали строить ваш дом не во-о-н там.

Артем указывает на замок, а Ливия мотает головой, говорит:

- Надеюсь, что я научу тебя хотя бы сходить за умного однажды. Прежде чем сама эта земля позволила бы нам построить здесь наш дом, мы должны были принести ей жертвы.

И тогда до Артема доходит, он сглатывает, потом спрашивает шепотом:

- То есть, эти черепа...

Ливия пожимает плечами, но в движении у нее появляется что-то болезненное. Она тянет его за руку, ведет через прекрасную поляну, которую ласкает лунный свет. Но перед глазами у Артема стоит только дерево с человеческими черепами вместо плодов.

- Да, эти черепа - жертвы, которые мы приносили этой земле прежде, чем начать строить дом. Каждый год, пока ветви его не стали плодоносить.

- А вы выбрали случайное дерево?

- Нет, мы вырастили это. Оно магическое, специально для жертвований. Чтобы вырастить его, Раду пришлось отсечь себе член, - рассказывает Ливия, голос у нее рассеянный, но вполне спокойный.

- Что?!

- Не переживай, он способен отращивать себе органы.

- Что?!

- Я же говорила, он странный.

Некоторое время они молчат, потом Артем спрашивает, что за огоньки горят в черепах и почему они такие алые. Ливия отвечает, что это разозленные души, запертые внутри. Артем решает, что информации ему пока что хватит. И что стоит научиться не получать, задавая вопросы, сенсационные откровения. Но следующий вопрос не удерживается у него на языке:

- А это кто?

- Местные коровы. Не удивлюсь, если они за шестьсот лет никуда отсюда не уходили. Хорошенькие, правда?

Коровы, местами похожие на насекомых, что-то жуют. Проходя мимо одной из них, Артем видит клок серой шерсти, торчащий из ее рта. Не удержавшись, Артем протягивает руку к корове, гладит по голове, старается почесать за ухом, но хитиновый слой оказывается слишком толстым. Наощупь странная корова похожа на майского жука.

- А они летают?

- Во время гона, - отвечает Ливия.

Артем видит мост, перекинутый через провал в земле, он похож на шов, связывающий замок и поляну. На мосту стоит женщина. Она немного качается, а оттого напоминает призрака. Впрочем, как только они подходят ближе, Артем понимает - женщина качается, потому что она на высоченных каблуках и в небольшом подпитии. У нее длинные, спадающие мягкими волнами рыжие волосы, молочно-белая кожа и медовые веснушки. Она действительно красивая, но ее красота очень и очень земная, простая, лишенная чего бы то ни было царственного и загадочного. Как только они подходят ближе, Ливия протягивает к женщине руку, говорит тихонько:

- Айслинн!

Ливия говорит даже тише, чем всегда, но ее эмоции, обычно чуть-чуть, почти незаметно, отзывающиеся внутри Артема, едва не оглушают его сейчас. Артем чувствует восторженную радость воссоединения с семьей. Что-то лишь отдаленно похожее он чувствовал, будучи совсем маленьким, когда мама возвращалась из командировок.

- Милая, - говорит Айслинн нежно, потом подается вперед, едва не падая на каблуках, обнимает Ливию, а Артема обдает запахом резких, сладких духов. В ее английском слышится резкий ирландский акцент.

- Ты пьяная? - спрашивает Ливия.

- Совсем чуть-чуть, - говорит Айслинн, и по ее голосу не скажешь, что она вообще пила. - Я подумала, что ты скоро появишься, и надо бы тебя встретить. Ты не представляешь себе, сестричка, как я скучала.

- Представляю, - говорит Ливия тихо. Она берет Айслинн за руку, и Артем моментально чувствует желание пойти вперед, в замок или назад, к коровам, лишь бы оставить их в такой важный момент. Но уже через секунду Айслинн смотрит на Артема. Нежная, спокойная улыбка делает ее лицо утонченнее и очень ее красит.

- Здравствуй, мой хороший. Как тебя зовут?

- Артем, - говорит он. - Артем Соломатин. Хотя не уверен, что колдуны представляются с фамилией.

Будто бы со стороны Артем слышит свой ужасный русский акцент, достойный фильмов вроде "Красная жара", и замолкает. Айслинн протягивает руку и треплет его по волосам.

Он спешно добавляет:

- Но мое слово не Медведь! И не Балалайка! И даже не Империя! И не Родина! И не Водка! И не Коммунизм!

- Артем, - говорит Ливия. - Помолчи.

Но Айслинн смеется, и лицо у нее становится еще красивее, будто бы светлее.

- Прекрати тиранить его, он смешной, - говорит Айслинн. - А что у тебя за Слово?

- Пламя, - говорит Артем, протягивает ей открытую ладонь, будто хочет пригласить на танец и демонстрирует огонек, не больше огонька свечи, зато переливающийся разными цветами - синим, зеленым, розовым. Чтобы изменить цвет пламени, Артему даже не нужно напрягаться, он только вспоминает, в случае какой химической реакции пламя приобретает другой оттенок.

- Пламя, - повторяет Айслинн завороженно, и в ее голосе слышится восхищение. - Видимо, ядерное, да?

Артем смеется, а Ливия только фыркает:

- Так и знала, что вы поладите.

- А ты уже знаешь, с кем я не полажу? - спрашивает Артем.

- Догадываюсь, - говорит Ливия, будто бы что-то припоминая, а потом обращается к Айслинн. - Пойдем, сестра? Человек, с которым никто не может поладить уже здесь?

- Гуннар-то? Разумеется!

Айслинн подхватывает Ливию под руку, и Артем оказывается чуть позади. Он эхом чувствует радость Ливии и свой собственный восторг от встречи с другой, незнакомой ведьмой. Которой он, надо же, даже понравился. Кажется.

Артем смотрит в небо, усыпанное звездами, улыбается Большой Медведице, останавливаясь на пару секунд, и снова спешит за Ливией и Айслинн. От замка, который Ливия и ее семья когда-то построили, мало что осталось. Лестница, ведущая из зала, потерявшего былую торжественность, на второй этаж - наполовину разрушена, камни валяются тут и там, некоторые из них поросли мхом. Все запустело, заброшенно.

Когда Ливия видит это, выражение лица у нее меняется, становится печальным, как и всегда. Она вздыхает. Артема отвлекает от созерцания местной разрухи шум. В другом конце зала, у входа в подвал, который вполне сохранился, дерутся двое мужчин. Рассмотреть их сложно, но зато с некоторой долей вероятности Артем может сказать, что один из них ругается на русском, по крайней мере, отдельные слова, чудовищно искаженные акцентом, Артем уловить способен.

Глаза Ливии не теряют томительно-печального выражения, а голос - свойственного ей флегматизма.

- Надо же, - говорит Ливия. - Есть все-таки в мире вечные ценности.

Не сказать, чтобы драка выглядела смертельной, но и безобидной ее тоже не назовешь.

- Как думаешь, стоит их разнять? - спрашивает Айслинн спокойно.

- Думаю, они тоже соскучились друг по другу, и стоит дать им время пообщаться, - задумчиво отвечает Ливия. - Посмотри, Артем, это твои дяди. Дядя Раду тот, который сейчас выдавит глаз дяде Гуннару, а дядя Гуннар тот, который выбил зубы дяде Раду.

- О, - говорит Артем. - А в вашем жутком колдовском замке нет, как в "Меге", комнаты для детей с такими цветными мягкими шариками?

- Есть, - говорит Айслинн. - Я тебя провожу.

- А я пока, пожалуй, попытаюсь отвлечь их своим появлением, - говорит Ливия.

Артем с Айслинн спускаются в подвал, и она даже позволяет придержать себя под руку.

- Я очень рада тебя увидеть, - говорит она. - Ты хороший, талантливый мальчик. Я не сомневалась, что Ливия сделает правильный выбор, когда решится завести ученика.

- А у вас тоже есть ученик?

Губы у Айслинн чуть кривятся, она говорит:

- Есть.

И Артем решает больше не спрашивать ее об этом. Не то, чтобы он считает, что Айслинн сделала неправильный выбор, но, судя по выражению ее лица, так считает она.

Они спускаются в темноту, стены узкие и, проходя вниз, Артем чувствует холод камня, почти невесомо касающийся его кожи.

- Страшновато здесь, - говорит Артем.

- Немножко. Раньше здесь были лаборатории и библиотека. Конечно, не слишком приятная атмосфера для чтения, но мы хотели защитить книги в случае пожара, если замок будут осаждать. Зал ты уже видел, наверху комнаты слуг и обслуживания. И только совсем высоко, в башне, были наши комнаты.

- У вас были настоящие слуги? - говорит Артем с восторгом. Его-то слугой был только Антон и только неделю, когда проспорил косарь и не хотел отдавать.

- Были, - говорит Айслинн. - Это была наша крепость, мы были здесь господами. Впрочем, часто слуги не могли выдержать того, что видели. Время было другое, магия людей пугала, а не пленяла, как тебя.

- Откуда вы знаете, что...

- Это видно. Впрочем, означает только то, что ты хороший ученик.

Айслинн открывает одну из дверей. Темнота в комнате царит полная до тех пор, пока Артем не видит девочку даже младше него. Тогда в мгновение ока, факелы на стенах загораются, освещая комнату, бывшую, может быть, когда-то библиотекой.

- Габи, - говорит Айслинн. - В этом нет нужды, он может действительно их зажечь.

- Хорошо, - отвечает она. - А то я думала добывать огонь трением.

Габи говорит на английском с каким-то незнакомым Артему восточноевропейским акцентом. Она обращается к нему, улыбаясь, показывая зубки:

- Привет. Зажжешь факелы?

- Но они же горят! - говорит Артем, а потом вдруг больно спотыкается непонятно обо что. Посмотрев на ногу, принявшую на себя болезненный удар, Артем не обнаруживает рядом ничего, да и пол кажется гладким, мраморным.

- На самом деле нет, это моя иллюзия. И если я неправильно представила комнату, ты можешь удариться обо что-нибудь. В конце концов, я слишком давно здесь не была, чтобы помнить все наизусть.

В ту же секунду, когда девочка говорит это, помещение снова проваливается в темноту, быстро, без шипения гаснущего огня и исчезающего света. Все происходит в один момент, будто комната никогда и не была освещена.

- Я уже, - говорит Артем. - Ударился.

- Извини.

Артем некоторое время грызет ноготь на большом пальце, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.

- Эй, - слышно звонкий девичий голос. - Кто выключил свет? Габи, верни!

- Сейчас будет настоящий, сестрица.

Рассмотрев в темноте факелы, Артем щелчком зажигает их все, и все они вспыхивают разными цветами, как огонек на руке, который он показывал Айслинн. Теперь оставленная, лишенная книг библиотека похожа скорее на Средневековую дискотеку.

Только без выпивки и без танцев. Словом, с одной лишь цветомузыкой. Лишенной, собственно, музыкального компонента. Артем улыбается своим мыслям и, наконец, может хотя бы приблизительно рассмотреть тех, кто здесь находится. Но для начала смотрит себе под ноги, немного растерявшись от смущения. Пол оказывается не мраморный, а мозаичный. По крайней мере, здесь Габи допустила ошибку.

- Невероятно, - говорит изможденный, худой юноша. - Как ты это сделал? Химические соли? Хлорид натрия - желтый, нитрат бария - зеленый, сульфат меди - синий, хлорат калия и серы - розовый.

- Ого, - говорит Артем. - В точку. Откуда ты знаешь?

- Я химик. То есть, я Франц. Но химик в первую очередь.

Английский у него потрясающий, так что даже и не скажешь, откуда он. Франц - болезненного вида парень в очках, с темными синяками под глазами и чахоточной бледностью, заметной даже в неровном свете огня.

Артем тут же проникается к нему симпатией от неожиданного комплимента и его беззащитного вида.

- Я ничего не поняла, - говорит Габи. Она перекидывает косы через плечо, вскидывает голову, рассматривая огонь. У нее милый курносый нос, которым она шмыгает перед тем, как добавить:

- Но мне пришла идея, что магия, это симулякр. У тебя ведь нет хлорида натрия и всех прочих хлоридов. Знак, лишенный означаемого.

- Бодрийяр, - говорит Артем.

- Именно! - радостно пищит Габи. - Ты просто чудо какое-то, удовлетворяешь все наши научные интересы. Иди-ка сюда.

Она тянет его на скамейку между ней и второй девушкой, светловолосой и тоненькой. Глаза у девушки блестят жутковато, синеватый свет одного из факелов придает ее радужке мертвенно-прозрачный вид.

Девушка облизывает тонкие губы, задумавшись о чем-то, а потом выдает, будто бы совершенно не к Артему обращаясь:

- Путь синтеза аденозинтрифосфорной кислоты, - почти напевает она.

- Но я уже закончил школу! - говорит Артем, а Габи добавляет мягко:

- Он не на экзамене, Кристания.

Кристания смотрит на него внимательным, ничего не выражающим взглядом, а потом протягивает руку.

- Ну ладно. Привет! - голос у нее в отличие от мимики нервный, звучащий, как натянутая слишком сильно струна.

В ней есть что-то жутковатое, не только в повадках или бесцветных глазах, но и в чем-то еще, что Артем не может облечь в слова, только уловить.

Артем пожимает ее холодную руку, пожимает руку Франца, намного более теплую, а Габи просто хватает его за палец, как маленький зверек. Ощущение у Артема очень странное, будто бы он действительно вдруг впервые увидел своих двоюродных родственников. С одной стороны он их еще совсем не знает, а с другой ясно чувствует что-то вроде близости с ними, не обусловленной совершенно ничем. Габи дергает его за плечо, показывает рукой на одну из скамеек позади.

- Там - Калеб, ученик Айслинн. Но он не очень приветливый.

Калеб сидит тихо, так что Артем даже не замечал его, пока Габи не показала. Он выглядит намного старше остальных и даже постарше Айслинн. У него надменное лицо и аккуратная стрижка. Выглядит, как типичный житель белого пригорода в Америке, думает Артем. Калеб ловит его взгляд, глаза у него оказываются очень приятными, вызывающими доверие, как у врача или священника.

- А вы чьи? - спрашивает Артем. - Я вот ученик Ливии.

Калеб хмыкает позади:

- Довольно предсказуемо.

Габи показывает рукой жест, означающий что-то вроде "бла-бла-бла", кивает на Калеба, потом говорит, как ни в чем не бывало:

- Я и Кристания - ученицы Раду.

Кристания чуть откидывается назад с неестественной, почти неправильной ловкостью. Артем, по крайней мере, точно бы свалился.

- У нас, - говорит Кристания. - Лучший учитель.

- Я - ученик Гуннара, - говорит Франц. - У меня не лучший учитель. Я даже и не претендую. Ты видел их? Они там о чем-то важном говорят.

- Не совсем, - говорит Артем задумчиво, невольно копируя интонации Ливии. - Конкретно ваши Учителя там дерутся.

Кристания и Габи переглядываются, пожимают плечами с совершенно будничным видом. Зато Франц почти вскрикивает с совсем не ассоциирующимся с ним пылом:

- Что?! Гуннар дерется?

- Да, и ругается. Я, правда, не очень понял, на каком языке, но думаю, что ругается.

- На шведском, - машинально говорит Франц, а потом добавляет. - Я должен на это посмотреть!

У него странная манера все время сцеплять руки в замок и оглаживать большим пальцем указательный. Габи любит цокать языком, а Кристания накручивает на палец прядь волос. Надо же, думает Артем, мои родственники состоят из забавных мелочей.

Ему ужасно интересно, сколько им лет, но спросить Артем не решается.

- Тогда пойдем, посмотрим, - говорит Габи.

- Не уверен, что это будет прилично.

- Да скажем, что надоело здесь сидеть, - пожимает плечами Артем. - Делов-то.

- Ты не знаешь Гуннара.

- Ну, нам же не по пять лет, чтобы нас оставили тут и наказали никуда отсюда не уходить, - говорит Артем, чувствуя себя подстрекателем маленькой революции у Франца внутри.

- Это правда, - тянет Габи. - С другой стороны, наверное, не без причины мы здесь сидим. Или без причины. Все очень относительно.

- Господи, - говорит Кристания. - Да надоело уже, пойдем, посмотрим.

Они снова идут по коридору, и на этот раз Артем шествует во главе процессии. На ладони у него пылает огонь, пылает ярко и высоко. Артем чувствует себя, как какой-нибудь Данко, освещающий людям путь своим пламенным сердцем. Пафос момента немного сбивает Габи, тыкая его под ребра.

- Ну, быстрее же! Они там помирятся и пожмут друг другу руки, пока ты тут наслаждаешься прогулкой.

- А где Калеб?

- Остался на месте. Я думаю, он принципиально не поддерживает любое движло, - говорит Габи. Сленговое слово у нее звучит одновременно естественно, ведь она выглядит как подросток и странно, потому что произносит она его с некоторой неловкостью. Наверное, она куда старше Артема.

Когда они поднимаются, в зале уже мирно и тихо. Гуннар и Раду стоят по разным углам, подавая реплики оттуда. Айслинн одним движением пальца поднимает в воздух булыжники, нагромождая их, чтобы заделать провал в лестнице.

- Мальчишки, - говорит Ливия медленно. - Разве не чудесно будет снова увидеть свои комнаты?

- Не разговаривай со мной, как с умственно-отсталым. И тем более не разговаривай со мной, как с Раду, - говорит Гуннар. Он натягивает кожаные перчатки, костяшки пальцев у него сбиты. Артем оборачивается на Франца и видит, как тот старательно трет глаза, сняв очки. Видимо, не слишком уверовав в увиденное, он пытается привести зрение в порядок.

- Я разговариваю с вами так, как вы того заслуживаете, - говорит Ливия печально. - Напомните мне, сколько вам лет?

- По крайней мере, - говорит Кристания. - Никто не умер.

- Да, не хотелось бы. Деррида писал, что чувство долга по отношению к умершим несет в себе страх их будущего возвращения.

- Ну почему, - говорит Артем. - Ты не говоришь на русском? Я имею в виду, мы могли бы так прекрасно проводить время в бесполезных гуманитарных...

Артем вздрагивает, когда кто-то кладет руку ему на плечо. Раду, который оказался рядом по-звериному незаметно, улыбается ему. Несмотря на то, что он довольно тощий, рука у него тяжелая и, несмотря на то, что глаза у него довольно добрые, улыбка у него хищная. И все зубы - на месте, хотя минут десять назад пары штук у него точно не хватало.

- Скузи, баэц, - говорит он, а потом продолжает на русском, с самым чудовищным молдавским акцентом, который Артем слышал. - Зато я говорю на русском, и ты всегда можешь пообщаться со мной, если тебе не хватает шума родных березок, ударного русского "р" или острых ощущений.

- С-спасибо, - говорит Артем. Габи прижимает руку к губам, стараясь не засмеяться.

- Тебя устраивает мой русский? - спрашивает Раду. Артем кивает.

Да, думает Артем, вполне неплохо для человека, обреченного работать на стройке.

Он ловит взгляд Гуннара и неожиданно Гуннар улыбается ему уголком губ, будто прочитал его мысли. Франц за спиной у Артема судорожно кашляет.

- День откровений, - говорит он.

И Артем вдруг ощущает очень ясно присутствие здесь, в этом холодном, Богом и людьми забытом месте, его кабала, его семьи. Мало что друг о друге знающие колдуны с разных концов света, которые, тем не менее, ощущаются Артему как родные.

Чувство очень странное, никогда прежде Артем не испытывал ничего подобного. Ему кажется, будто он даже может увидеть ниточки, связывающие их друг с другом. Все происходящее совсем не похоже на семейное застолье перед Новым Годом, и все же в мучительно пустынном зале среди почти незнакомых людей, Артему вдруг становится до невозможности уютно и правильно. Именно в этот момент, когда ему хочется, чтобы они ждали Шаула еще хотя бы пару часов, когда даже несмотря на ноющий в желудке голод и зябкость, Артем ощущает себя единым целым с этими древними, жуткими колдунами, он видит золотую искру, рассыпающуюся на сотню таких же.

Ливия, Айслинн, Раду и Гуннар тут же падают на колени, склоняют головы. То же самое делают и Кристания с Габи. Артем и Франц переглядываются, пожимают плечами, встретив полное взаимопонимание по поводу сложившейся ситуации, и тоже опускаются на колени.

Шаул, охваченный золотым сиянием, стоит в центре зала. Он все еще не телесен, похож на игру света, невероятной, сказочной красоты. Его лицо закрыто платком, глаза внимательны и теплы.

- Господин, - говорит Ливия, и все остальные шепчут, повторяя за ней. Франц и Артем снова переглядываются. Ладно, думает Артем, по крайней мере, он не то чтобы был совсем не в теме, есть Калеб, который вообще не пришел. А Артем Шаула между прочим уже видел хотя бы.

- Приветствую вас, - говорит Шаул. Его мягкий голос будто бы обволакивает Артема. И он ловит себя на мысли: как можно бояться кого-то настолько прекрасного?

- У вас было много сотен лет для того, чтобы насладиться этой землей.

- Спасибо, господин, мы благодарны за это, - говорит Ливия.

И снова ее братья и сестра повторяют шепотом то, что уже было сказано. Артему кажется, что это какой-то ритуал.

- Теперь настало время для вас отдать долг, который вы клялись отдать.

Взгляд Шаула блуждает, касаясь всех и не останавливаясь ни на ком.

- Вы принесли клятву, - говорит Шаул. - Она нерушима.

- Нерушима, - говорит Ливия, и шепот ее родных вторит ей.

Сияние будто бы распространяется из-под ног Шаула, искры рассыпаются по полу, и когда Артем касается одной из них, он чувствует тепло солнца, впервые касающегося земли с лаской матери к младенцу.

Артем видит, как степенно, по-царски стоит на коленях Ливия. Ее прямая осанка и ясный, тоже очень прямой взгляд действительно выдают в ней императорскую кровь. И, несмотря на униженное положение, сама Ливия униженной не кажется.

Гуннар вроде бы держится так же резко, смотрит прямо и по его породистому, красивому лицу ничего нельзя прочесть, будь он смертельно унижен или преклонил колени с солдатской покорностью. Зато руки его в перчатках конвульсивно сжаты, и это единственное, что выдает его злость.

Раду практически лежит на полу, вытянувшись не то раболепно, не то издевательски. Выражения его лица совершенно не видно. Айслинн стоит на коленях, склонив голову низко-низко, на Шаула она не смотрит. А вот Шаул на нее смотрит, он говорит мягко:

- Где продолжение тебя самой, Айслинн?

И именно в этот момент Калеб, только что поднявшийся, говорит:

- Простите.

Голос у него завороженный, едва ли не экстатический. Артем не видит его лица, но готов поспорить, что на губах у Калеба играет благоговейная улыбка.

Ну и досталось ему, небось, со злорадством думает Артем, от Айслинн за опоздание.

- Теперь все вы здесь. Заключившие этот договор, и Рожденные в нем, а оттого так же должные мне.

- Ты позволишь нам узнать, чего ты желаешь от нас? - спрашивает Ливия, и остальные снова по неведомой Артему причине повторяют за ней.

- Да, - отвечает Шаул. Он улыбается, и от его улыбки будто внутри у Артема разливается тепло, и он едва не падает, обессиленный, на пол.

- Для начала, - продолжает он. - Я хотел бы, чтобы вы поднялись наверх. Туда, где жил ваш Учитель. У меня есть для вас подарок.

Никогда прежде Артем не представлял, что спокойная, меланхоличная Ливия может вскочить на ноги так резко. Когда встает с колен Ливия, то же самое делают остальные. Шаул снова растворяется в солнечном золоте и исчезает.

Когда они поднимаются по лестнице, один за другим, Артем оборачивается на Франца. Франц в это время как раз балансирует на одном из булыжников, набросанных в провал лестницы. Артем кидает на Франца недоуменный взгляд, Франц поправляет очки, потом пожимает плечами и едва не сваливается вниз. Кристания удерживает его, возводит глаза к потолку.

Ощущения странные, как будто Артем попал в полицию по совершенно дурацкой причине за дело, которого даже не совершал. За компанию.

Они поднимаются по лестнице долго-долго. Ступень за ступенью Артем преодолевает механически. Думает он только о Ливии, о том, как она, наверное, волнуется.

В конце концов, не выдержав, он мысленно обращается к ней:

- Ты в порядке?

И Ливия не отвечает ему. Она идет впереди всех, поэтому Артем ее едва видит. Неожиданно Артему приходит сравнение с траурной процессией. Будто бы здесь собираются хоронить кого-то, кого Артем никогда и не видел. А потому не может испытать того же, что чувствуют остальные и ощущает себя посторонним. Габи должна обязательно сказать что-нибудь о Камю. Но Габи впереди него идет, склонив голову, как и ее Раду. Кажется, она лучше понимает, что происходит, чем Артем и другие ученики.

В конце концов, чертову кучу ступеней и три предотвращенных Кристанией падения Франца спустя, они выходят в жилой коридор. От ковров и гобеленов остались только куски истлевшей ткани. Глаза Артема уже привыкли к темноте, он видит даже трещины в камне под ногами. Никто не просит его осветить путь, те, кто ведут их, знают дорогу наизусть.

В конце концов, они входят в большую, бывшую прежде даже роскошной комнату, теперь запустелую и оставленную. Комната пуста не оттого, что пропало и сгнило все, что там было, а оттого, что почти все из нее забрали. Будто кто-то обстоятельно собирался, чтобы уехать навсегда. Тлением комната, находящаяся высоко и недосягаемая для влажности, в отличие от подвала, совсем не тронута. Здесь никакого огня не нужно, сквозь окно свободно льется лунный свет и от высоты сама луна кажется такой близкой.

В центре комнаты стоит что-то вроде хрустального гроба из сказки, а в нем лежит вовсе не прекрасная принцесса. В нем лежит седой, статный старик с резкими, красивыми даже в его возрасте чертами. На нем черная мантия, напоминающая о средневековых волшебниках. Артем думает, надо же, какая точная была метафора с похоронами того, кого он совсем не знал.

А вот кто-то очень любил. Артем видит, как Ливия прижимает руку ко рту, Айслинн издает слабый стон, а Раду и Гуннар оба, одновременно бросаются к гробу.

- Учитель! - говорит Раду срывающимся голосом.

- Тьери, - почти выкрикивает Гуннар.

Надо же думает Артем, это его волшебный дед. Он когда-то спас Ливию. Тысячу лет назад этот статный, красивый старик спас маленькую девочку, ставшую женщиной, которая дала Артему магию. Тьери открывает серые, спокойные глаза, и Артем очень хорошо себе представляет, почему Ливия пошла за ним. Стоит ему отвести взгляд от Тьери, как он видит Айслинн, зажавшую рот рукой, мотающую головой, будто пытаясь отогнать видение. И Ливию, Ливию улыбающуюся отчаянно, невероятно и широко. Улыбка, наконец, делает ее лицо настоящим, не похожим на чей-то рисунок, а человеческим и живым.

- Господи, - шепчет Гуннар, а Артем видит, что глаза у Раду влажные от слез, как у мальчишки. Но уже через секунду Тьери улыбается. И вдруг Раду тянется схватить его за горло, Артем видит звериные когти вместо его длинных ногтей. Гуннар перехватывает его руку, сильно и быстро.

- Не стоит, - говорит Тьери. Мягкие, чуточку насмешливые интонации совсем не идут его голосу, будто они позаимствованы. - Не надо забывать, я владею не только твоей жизнью, но и жизнями твоих учениц.

Артем, в который уже раз оборачивается на Франца, и они обмениваются понимающими непонимающими взглядами. Тьери поднимается из гроба с ловкостью молодого мужчины, так же не подходящей старику, как и его манера говорить.

- Шаул, - шепчет Ливия, улыбка снова спадает с ее лица. - Пожалуйста. Вовсе не обязательно мучать нас так.

- Моя милая Ливия, - говорит Шаул. В голосе его больше нет света и сладости, только глумливое обаяние. - Ты можешь ненавидеть меня сколь угодно сильно, но не надо думать, что мне чужда идея эффективного менеджмента. Конечно, жизни вас и ваших учеников напрямую зависят от меня. Я могу отобрать их, когда пожелаю. Но иногда смерть недостаточная мотивация, потому как она отрицательная, а не положительная. Я демонстрирую вам ваш приз. Я восстановил для вас тело вашего отца и Учителя. Было довольно сложно найти его, тут уж вы мне поверьте. Уверен, вы захотите вернуть его, а не оставить в мое личное пользование. Начнем с предложения, которое я делаю вам по своей невероятной душевной щедрости. Я оставлю вам жизнь вечную. Вы сможете продолжить существовать, это раз. И я верну тело и душу вашего Учителя, воскрешу его для вас. В первый раз вы обратились ко мне, чтобы я дал ему жизнь. Было бы несправедливо, заканчивая нашу сделку, оставить вас без него.

С тех пор, как Шаул вселился в тело Тьери, уважения и благоговения у всех сильно поубивалось. Может быть, дело в ощущении, которое распространялось от него, пока он был в своем истинном виде.

- А теперь проходите и рассаживайтесь, дети, я расскажу вам одну чудесную сказку. Разговор будет долгий, не советовал бы вам стоять, а то у вас устанут ноги, и вы будете хуже воспринимать мои слова.

- У меня уже устала голова от того, что ты говоришь, - кривится Раду, а Гуннар молча, не меняясь в лице, бьет его локтем по ребрам. Артем садится между Габи и Францем. Они устраиваются на кровати, не тронутой влагой и тлением, даже пылью не припорошенной. Артем представляет, как Шаул убирался здесь в теле Тьери и едва не смеется, но вовремя останавливает себя, уставившись в потолок. Кристания садится рядом с Габи, а Калеб чуть в стороне. Он внимательно смотрит на Шаула, и в глазах у него совсем другое выражение, нежели у остальных.

У него намного меньше непонимания. Неужели, Айслинн рассказала ему все, чего даже Ливия Артему не говорила?

Учителя их остаются стоять. Шаул расхаживает перед ними, как генерал на смотре.

- Итак, дорогие мои бессердечные колдуны. Вы прекрасно знаете, в чем заключается моя основная проблема. Я могу присутствовать в мире, прикасаться к нему...

Шаул подается вперед, касается щеки Ливии, она отворачивается.

- Только лишь в телах праведников. И, вот ужас, как только я начинаю делать что либо неподобающее праведнику, меня выкидывает из его тела. Так что, увы, мне и ах. Но именно для этого я завел вас. Однажды мне в голову пришла одна чудесная, потрясающая идея. Пусть я не могу заполучить тела бессердечных, заметьте какая чудесная игра слов, чудовищных, безжалостных колдунов, я найду самых ужасных из таковых и заполучу их души.

- Где-то здесь потерялся смысл разговора, - говорит Раду.

Шаул достает из кармана мантии нож, прижимает его к своему горлу.

- Не заставляй меня угрожать тебе. Вернее, себе. Я бы не хотел лишать вас возможности получить приз сверх продолжения ваших жалких жизней.

Раду замолкает, даже слышно, как у него зубы клацают. Шаул подкидывает нож, ловит его и засовывает обратно в карман.

Артем все не может понять, как быстро и легко из ангела Шаул мог превратиться в балаганное глумливое чудовище, в пародию на монстра.

- И я заполучил их, - удовлетворенно заканчивает Шаул, смотря на Раду. - И они здесь. Они и даже их щенки. А теперь пристегните ремни, мои дорогие, потому что здесь мы достигаем точки максимального пафоса моего клишированного злодейского плана и оказываемся в сфере действия и логики второсортного фантастического боевика.

Артем видит, как Гуннар вскидывает бровь, видимо, выражая этим крайнюю степень то ли нетерпения, то ли негодования.

- Мне совершенно не нравится, - говорит Шаул. - Что с миром сделали эти люди. Посмотрите на них: ведя друг с другом глупые, мелочные войны, они уничтожают все вокруг. Они загрязняют землю ради бумажек и кусков металла не стоящих ничего. Они убивают скот, когда им невыгодно его продать. Они сжигают поля и осушают водоемы. Они убивают мир, а вместе с ним и себя. Я смотрел на это столетиями. Вам кажется, что это началось недавно. Нет, люди оскверняли творение с тех пор, как лишились своей чистоты, возвели первые свои страны. Господу, если он есть, стоило бы утопить их, как котят, снова. Да и дьяволу, если он есть, стоило бы сжечь их дотла.

Артем удивляется, что Шаул не говорит о Боге и о дьяволе с какой-либо определенностью. Он ожидал, что, будучи древним духом, Шаул знает, по крайней мере, существует ли Бог.

- Эдем начнется здесь, в этом лесу. Вы сможете гордиться. Я верну людей к тому, что они потеряли.

- Интересно, - спрашивает Гуннар. - Как же?

- Вот, Гуннар, ты задаешь вопрос, подводящий нас к самому главному, - улыбается Шаул. - Чтобы спасти мир, мне нужно уничтожить их цивилизацию. Я не враждебен ко всем людям в целом, пусть те из них, кто выживут, следуют за миром в новый Эдем. Вы сможете властвовать над ними, если захотите. Великий Год заканчивается, и мир вступит в следующий уже без человечества. Но для того, чтобы завершить Великий Год, мне нужны Великие Грешники. Вы будете разрушать человеческий мир вместе со мной, чтобы получить мир вечный. Представьте себе, - Шаул смотрит на Гуннара. - Никаких государств, никаких правительств, никаких угроз для таких, как вы.

Шаул переводит взгляд на Раду:

- Жизнь будет всюду! Неведомые прежде звери будут населять планету. Твои творения смогут не бояться человечества. А ты сможешь давать людям исцеление и брать от них тех, кто тебе нравится, как языческий бог. Разве не прекрасно? Первобытная чистота!

Он подмигивает Айслинн, говорит:

- А, кроме того, вы получите своего Учителя, который так дорог вам. Наконец-то, он оценит ваши труды по его спасению. Наконец-то, вы воссоединитесь с ним. Или хотя бы скажете то, чего так и не сказали когда-то.

На Ливию Шаул смотрит молча, улыбается ей вдруг ужасно нежно. Некоторое время спустя, он продолжает:

- Впрочем, убежу я вас или нет, вы сделаете это для меня или умрете вместе с вашими учениками и Учителем. Тем не менее, я уверен, помощь мне не составит для вас труда. Я не зря выбрал именно вас, мои Великие Грешники.

Артему кажется, что все это сюрреалистический сон. Мозг его не может обхватить такое огромное понятие как цивилизация. Цивилизация есть почти везде, мир населен людьми, все они разные и все они проживают свои упорядоченные, так или иначе, жизни. Как это вообще можно уничтожить?

- Раду, - говорит Шаул. - Ты - моя Чума, мой Мор, мой всадник на белом коне, сеющий эпидемии.

- Если быть точной, - говорит Ливия. - То первый всадник зовется Завоевание. И вышел он победоносный, чтобы победить...

- Тогда я могу идти домой? - спрашивает Раду. - Завоевания вовсе не по моей части, если речь не идет о женщинах...

- Меня не интересуют корни вашего фольклора, - пожимает плечами Шаул. - Неужели непонятно, что эта калька с иудео-христианского мифа здесь исключительно для красоты? Так что слушай свое задание, Раду.

Голос Шаула вдруг лишь чуть-чуть, отзвуком, напоминает тот полный сладости и света, которым он говорит, когда не имеет тела:

- Твой господин и господин жизни твоей приказывает тебе - распространи болезни на земле, чтобы умирали от них.

Артем снова смотрит на остальных. У Франца, как и у него самого наверняка, вид такой, будто он фильм смотрит. Габи просто перестала улыбаться, но лицо ее смотрится от этого ужасно мрачно, Кристания слушает с отстраненным интересом, ее прозрачный взгляд устремлен к потолку, а вот Калеб улыбается такой счастливой улыбкой, какую Артем и представить бы на нем не смог, если бы не увидел.

- Гуннар, - говорит Шаул. - Ты будешь моим всадником на пламенном коне, принеси им Войну. Пусть убивают друг друга.

Когда Шаул обращается к Ливии, Артем чувствует дрожь. Будто впервые все коснулось именно их.

- Ты, Ливия, мой Голод. Пусть им не будет пищи, чтобы насытиться.

Ливия склоняет голову и кивает, но упрямый изгиб ее губ выдает злость и страх.

- И, наконец, ты, Айслинн. Для тебя у меня особое дело. Ты - мой четвертый всадник. Принеси им Смерть.

Шаул некоторое время осматривает их с какой-то странной гордостью, как смотрят на породистых собак.

- Пусть продолжение ваших душ примет с вами все или уйдет, - говорит он, кивнув на Артема и остальных учеников. - Наказание, как и награда, в любом случае будет распространяться и на них.

Шаул замолкает, а потом снова переключается, говорит голосом веселым и глумливым:

- Итак, у вас есть месяц, чтобы посеять семена. Месяц до начала Великого Года. Не говорю, что уничтожить мир возможно за это время, но мне нужно, чтобы вы начали. Дальше все будет раскручиваться само собой.

Артем некоторое время молча смотрит на Шаула, а потом неожиданно для себя спрашивает:

- Вы серьезно?

- Абсолютно, - говорит Шаул и подмигивает ему. - А теперь я прилягу отдохнуть, а вы отправитесь поработать.

Шаул быстрым, не по-стариковски ловким движением забирается в хрустальный гроб, складывает руки на груди, оставаясь в пародийной позе покойника, и закрывает глаза.

- Теперь вам все известно, взвесьте все "за" и "против". Только помните, у меня куда больше времени, чем у вас.