Проклятие Шалиона

Глава 29

Пока Кэсерил беседовал с рейной Сарой, Палли отправил Ферду вперёд, оповестить Зангр об их прибытии. В результате, когда путешественники въехали в ворота крепости, их уже встречали управляющий и толпа слуг. Управляющий поклонился, Кэсерил, слезая с коня при помощи грумов, нетерпеливо спросил:

— Рейна Исель и принц Бергон у себя?

— Нет, милорд. Они недавно отправились в храм на церемонию посвящения лорда ди Джеррина и принца Бергона.

Новая рейна, как и предполагалось, избрала генералом ордена Дочери ди Джеррина. Назначение же Бергона на пост генерала ордена Сына, с точки зрения Кэсерила, было блестящим шагом, передававшим управление основными войсками царственной чете. Кроме всего прочего, это убирало яблоко раздора со стола могущественных лордов. Идея назначить Бергона генералом Сына принадлежала Исель, они обсуждали её на совете перед отъездом из Тариона. Кэсерил подчеркнул, что сейчас не стоит лишать верного ди Джеррина поста, который он так страстно желал получить; кроме того, ди Джеррин уже немолод, и через некоторое время управление войсками ордена Дочери тоже будет передано Зангру.

— О! — вскричал Палли. — Так это сегодня? А церемония ещё не кончилась?

— Полагаю, нет, марч.

— Если я потороплюсь, возможно, успею к концу. Кэсерил, можно я оставлю тебя заботам этого милого господина? Милорд управляющий, присмотрите, чтобы он отдохнул. Он совсем не настолько оправился от последней раны, как будет пытаться вас убедить.

Палли развернул лошадь и весело отсалютовал Кэсерилу.

— Вернусь и обо всём тебе расскажу!

В сопровождении братьев ди Гьюра он поскакал обратно к воротам.

Грумы и слуги занялись багажом и лошадьми. Кэсерил, как ему показалось, с достоинством отказался опереться на руку управляющего — во всяком случае, пока они не дошли до лестницы — и направился к жилому зданию.

— Ваша комната по приказу рейны теперь в башне Иаса, — остановил его управляющий, — чтобы вы находились поближе к ней и принцу.

— О! — Он был рад это слышать. Кэсерил повернулся и зашагал к башне. На третьем этаже находилась резиденция Бергона и его ибранской свиты. Судя по всему, принц сознательно отказался от покоев Орико в качестве официальной спальни. Кэсерилу дали понять, что Бергон не ночует в своей комнате. Исель заняла покои Сары этажом выше. Комната Кэсерила оказалась рядом с покоями принца. Кто-то заботливо перенёс сюда все его вещи из старой спальни, а также разложил на кровати новую одежду для вечернего банкета. Кэсерил подождал, пока слуги принесут воду для умывания, затем выпроводил всех и послушно улёгся отдыхать.

Он выдержал десять минут и встал, проковылял по лестнице наверх осмотреть свой новый кабинет. Узнавший его слуга посторонился и пропустил его внутрь. В комнате, которую Сара отводила своему секретарю, теперь, как и ожидалось, всё было завалено бумагами Кэсерила: бухгалтерскими книгами и счетами по прежнему хозяйству Исель, к которым добавилось несметное количество новых. Что было неожиданностью, так это опрятный темноволосый мужчина лет тридцати в серой мантии Отца, сидевший за его новым столом. Он что-то выводил в одной из хозяйственных книг Кэсерила. Распечатанная корреспонденция лежала от него по левую руку, большая стопка написанных писем — по правую.

Он поднял глаза и вежливо, но прохладно спросил:

— Чем могу вам помочь, сэр?

— Я… извините, я не думал, что здесь кто-нибудь есть. Вы кто?

— Я — служитель Боннерет, личный секретарь рейны Исель.

Рот Кэсерила открылся, потом закрылся.

«Но это же я личный секретарь рейны Исель!»

— Временное назначение, да?

Брови Боннерета взлетели вверх.

— Я полагаю, постоянное.

— А как вы получили эту должность?

— Меня рекомендовал рейне старший настоятель Менденаль.

— Недавно?

— Прошу прощения?

— Вас назначили недавно?

— Две недели назад, сэр. — Боннерет с лёгким раздражением нахмурился. — О… у вас, видимо, есть преимущество передо мной?

«Увы, всё наоборот».

— Рейна… не сообщила мне, — выдавил Кэсерил.

Так он уволен, смещён со своей должности? С другой стороны, пока он медленно выздоравливал, не могла же Исель обходиться без секретаря, кто-то должен был делать эту работу. Да и почерк у Боннерета, как заметил Кэсерил, был замечательный. Морщина между бровями нового секретаря углубилась. Кэсерил добавил:

— Меня зовут Кэсерил.

С Боннерета в одни миг слетела вся суровость, сменившись благоговейной улыбкой, которая встревожила Кэсерила ещё больше. Он выронил перо, разбрызгав чернила, и вскочил на ноги.

— О милорд ди Кэсерил! Я польщён! — Он низко поклонился. — Что я могу сделать для вас, милорд? — Теперь в его вопросе звучали совсем другие интонации.

Такое обращение смущало Кэсерила сильнее, чем давешняя холодность. Он пробормотал несколько невнятных извинений за вторжение, сослался на усталость с дороги и спустился к себе.

Некоторое время он занимался перебиранием вещей и перекладыванием с места на место тех нескольких книг, которые у него были, приводя в порядок свою комнату. Затем послонялся из угла в угол и подошёл к окну, выходившему на город. Он широко распахнул створки окна и высунул голову, но ни один из священных воронов ни прилетел к нему на подоконник. Гнездились ли они ещё на крыше башни Фонсы после исчезновения проклятия и закрытия зверинца? Он посмотрел в сторону храма и решил при первой же возможности навестить Умегата. Затем в замешательстве сел. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку, потерянным.

Кэсерила била дрожь — отчасти от усталости. Его силы ещё не восстановились, и уставал он быстро. Заживавшая рана в животе болела после утренней скачки, хотя и не столь сильно, как тогда, когда его терзал Дондо. Кэсерил был восхитительно свободен от призраков, в нём больше не жил никакой заблудившийся дух — одного этого было достаточно, чтобы он чувствовал себя невероятно счастливым. Однако сегодня это не помогало. Он так спешил, горел нетерпением, и чем это закончилось? Всего лишь столь необходимым ему, по всеобщему мнению, отдыхом. Кэсерил чувствовал себя разочарованным.

Настроение окончательно упало. Может быть, для него уже не было места в этом новом Шалионе-Ибре. Исель, чтобы вести дела в её ставших огромными владениях, нужен более образованный, гибкий человек, а не потрёпанный жизнью и — да что скрывать! — странный бывший солдат со склонностью к поэзии. Что ещё хуже — будучи отстранённым от службы у Исель, он лишался ежедневного лицезрения Бетрис. Никто не придёт зажечь ему свечи для чтения, когда стемнеет, никто не заставит надеть тёплую немыслимую шапку, и не заметит, что ему нехорошо, и не приведёт этих ужасных врачей, и не будет молиться о его спасении, когда он путешествует далеко от дома…

Кэсерил услышал во дворе звуки, возвещавшие о возвращении Исель и Бергона с церемонии в храме. Ему следовало бы выбежать им навстречу.

«Нет. Я отдыхаю».

Он и сам почувствовал в этих словах раздражение, обиду и ослиное упрямство.

«Не будь дураком».

Но страшная усталость приковала его к креслу.

Прежде чем Кэсерилу удалось превозмочь нахлынувшую на него меланхолию, к нему в комнату ввалился Бергон, и пребывать в унынии стало просто физически невозможным.

На принце ещё были коричневые, оранжевые и жёлтые цвета генерала Священного ордена Сына и широкая, украшенная символами осени перевязь — всё это смотрелось на нём куда уместнее, чем на седом старом ди Джиронале. Если уж Бергон не в состоянии порадовать глаз бога, значит, его глаз невозможно порадовать вообще. Кэсерил встал, и Бергон порывисто обнял его, забрасывая вопросами о поездке, о здоровье, и тут же, не дожидаясь ответа, попытался рассказать ему десять разных историй одновременно, а потом рассмеялся сам над собой.

— Скоро у нас будет достаточно времени на разговоры, а сейчас я пришёл по поручению моей жены, рейны Шалиона. Только сначала скажи мне откровенно, лорд Кэс, — ты любишь Бетрис?

Кэсерил заморгал от неожиданности.

— Я… она… очень, принц.

— Отлично. То есть я знал это, но Исель настояла, чтобы я сначала спросил. А теперь ещё один вопрос — это очень важно. Ты не хочешь побриться?

— Я… что? — Рука Кэсерила потянулась к бороде. Она давно уже перестала быть колючей щетиной, как раньше. Отросла, сделалась густой и — как ему казалось — красивой, к тому же он регулярно её подравнивал. — Вы спрашиваете меня об этом с какой-то целью? Не то чтобы это было так важно… Ведь если что, и заново отрастить несложно…

— Но ведь ты не питаешь к ней болезненной привязанности или чего-нибудь в этом роде, не так ли?

— Болезненной? Нет. Просто после галер у меня долго дрожали руки, и я не брился, потому что боялся изрезаться в кровь, а брадобрей был мне не по карману. А потом привык.

— Отлично, — повторил Бергон и, выглянув за дверь, махнул рукой. — Заходите.

И в комнату вошли брадобрей и слуга с горячей водой. Брадобрей усадил Кэсерила в кресло и набросил на него простыню. Прежде чем Кэсерил успел вымолвить хоть слово, его щёки и подбородок оказались покрытыми густой мыльной пеной. Слуга держал тазик у груди жертвы, а брадобрей, мурлыча себе под нос, принялся орудовать лезвием. Кэсерил, скосив глаза к носу, наблюдал, как падают в оловянный тазик клочья мыльных серых и чёрных волос. Брадобрей несколько раз что-то недовольно пробурчал, но в конце концов удовлетворённо улыбнулся и великодушным жестом отпустил слугу.

— Ну вот, милорд, — завершающими штрихами его артистических усилий были несколько манипуляций с горячим полотенцем и обрызгивание щёк лавандовой настойкой.

Принц уронил монетку в ладонь брадобрея, после чего тот низко поклонился, попятился к выходу и исчез за дверью.

Из коридора донеслось хихиканье и громкий шёпот:

— Видишь, Исель! У него есть подбородок. Я же тебе говорила!

— Да, ты была права. И очень даже симпатичный.

С этими словами Исель вошла в комнату; она выпрямила спину, пытаясь выглядеть внушительной и как можно более царственной в своём изысканном наряде, в котором только что присутствовала на церемонии, но не выдержала и рассмеялась. Почти столь же элегантно и нарядно одетая Бетрис представляла собой одни сплошные ямочки на щеках. Глаза её сверкали, волосы были уложены в сложную причёску из множества чёрных завитушек, обрамлявших лицо и очень соблазнительно покачивавшихся на ходу. Кэсерил встал и низко поклонился. Исель прижала пальцы к губам.

— Пятеро богов, Кэсерил! Когда вас лишили этих серых зарослей, я вижу, что вы совсем не такой уж и старый!

— Совсем не старый! — строго поправила Бетрис.

Предмет их обсуждения невольно поднёс руку к непривычно голому и холодному подбородку. Никто не удосужился предложить ему зеркало, чтобы он сам увидел, что именно вызвало у женщин такой восторг.

— Всё готово, — таинственно сообщил Бергон.

Улыбающаяся Исель взяла за руку Бетрис, Бергон сжал руку Кэсерила. Рейна выпрямилась и объявила голосом, вполне уместным для торжественных речей в тронном зале:

— Моя наилюбимейшая и наивернейшая леди Бетрис ди Феррей обратилась ко мне с просьбой, которую я исполняю с величайшей радостью моего сердца. Лорд Кэсерил, поскольку в настоящее время у вас нет отца, Бергон и я, как ваши сеньоры, должны выступить от его имени. Леди Бетрис ди Феррей просила вашей руки. И поскольку нам доставляет крайнее удовольствие сознание того факта, что двое самых любимых наших слуг также любят друг друга — с нашего высочайшего благословения с этого мгновения вы обручены.

Бергон и Исель соединили руки Бетрис и Кэсерила и, радостно улыбаясь, отступили назад.

— Но… но… — от такого поворота событий Кэсерил начал заикаться, — но так же нельзя, Исель, Бергон… нельзя, это отвратительно — приносить эту девушку в жертву моим сединам, как награду! — однако руку Бетрис он не выпустил.

— От ваших седин мы только что избавились, — возразила Исель и оценивающе посмотрела на него. — Должна признаться, кардинальное улучшение.

— Кроме того, непохоже, чтобы девушка умирала от отвращения, — заметил Бергон.

Кэсерил никогда ещё не видел, чтобы ямочки на щеках Бетрис были так глубоки; её глаза счастливо блестели, полуприкрытые в притворной застенчивости густыми чёрными ресницами.

— Но… но…

— И вообще, — продолжала Исель, — это не её я приношу вам в жертву в награду за вашу верность. Я награждаю её вами за её верность. Вот так.

— О… О, хорошо, тогда другое дело… — Кэсерил прикрыл глаза, пытаясь прийти в себя и собраться с мыслями. — Но… ведь есть лучшие кандидатуры, более высокие лорды… богаче, моложе, красивее… достойнее…

— Да, но она просила себе не их, она просила вас. Какой странный вкус, не правда ли? — Глаза Бергона сияли.

— В Шалионе нет более достойного лорда, чем вы, — почти неслышно произнесла Бетрис и сильнее сжала его руку.

— Подождите. — Кэсерилу казалось, что он всё быстрее и быстрее скользит вниз по снежному склону. По тёплому, мягкому снегу. — Но у меня нет земли, нет денег. Как я буду содержать жену?

— Я собираюсь сделать должность канцлера оплачиваемой, — сказала Исель.

— Как Лис у себя в Ибре? Очень мудро, рейна; верность вашего первого слуги будет принадлежать вам, а не разрывать его на части между короной и семьёй, как в случае ди Джиронала. Кстати, кого вы собираетесь назначить на его место? У меня есть кое-какие идеи…

— Кэсерил! — Он услышал в её голосе знакомое негодование. — Конечно же, вас! Кого ещё я могу назначить, по вашему мнению? Тут и говорить не о чем! Это место должно быть вашим!

Кэсерил тяжело плюхнулся обратно в кресло, всё так же крепко держа руку Бетрис в своей.

— Прямо сейчас? — слабым голосом пробормотал он.

Исель взмахнула рукой.

— Нет, конечно, что вы! Сегодня вечером мы будем праздновать. Завтра.

— Если ты будешь в силах к тому моменту, — поспешно добавил Бергон.

— Это ответственнейший пост!

Желая всего лишь кусок хлеба, оказаться приглашённым на пир… Кэсерил решил, что из тех, кто опекал бы его, и тех, кто без задней мысли безжалостно принёс бы в жертву своим целям его спокойствие, он однозначно предпочёл бы последних.

«Канцлер ди Кэсерил. Милорд канцлер».

Он пошевелил губами, пробуя на вкус название своей новой должности, и улыбнулся.

— Мы публично объявим о вашем назначении сегодня после обеда, — сказала Исель, — так что оденьтесь соответственно, Кэсерил. Мы с Бергоном наденем на вас цепь канцлера перед всем двором. Бетрис, зайди ко мне, — её губы изогнулись в хитрой улыбке, — чуть попозже.

Она взяла Бергона под руку и вышла с ним из комнаты. Дверь захлопнулась.

Кэсерил обвил руками талию Бетрис и бережно, но отнюдь не застенчиво, привлёк к себе на колени. Она пискнула от неожиданности.

— Так, значит, губы? — пробормотал он, не сводя с них глаз, и поймал их своими.

Немного позже, прервавшись, чтобы отдышаться, она откинула голову и счастливо потёрла ладонью сначала свой подбородок, потом его.

— Теперь ты не щекочешь меня, когда целуешь!

Только поздним утром на следующий день Кэсерил смог наконец выбраться навестить Умегата в Доме Бастарда. Исполненный почтения служитель проводил его в покои на третьем этаже. Кэсерил постучал в дверь, ему открыл безъязыкий грум, Дарис. Новоиспечённый канцлер ничуть не удивился, увидев на Дарисе одежды дедиката ордена — белые и опрятные. Дарис потёр свой подбородок и, улыбаясь, указал на чисто выбритое лицо Кэсерила. Затем он провёл гостя через обставленную как гостиная комнату на маленький деревянный балкон, выходивший на храмовую площадь, увитый виноградными лозами и уставленный горшками с геранью.

Там за столом в прохладной тени сидел также облачённый в белое Умегат. Кэсерил вздрогнул, увидев перед ним бумагу, чернила и перо. Дарис, опережая просьбу Умегата, поспешно принёс ещё одно кресло, чтобы Кэсерил мог сесть напротив. Затем Дарис что-то промычал, помогая себе руками, и Умегат пояснил его жесты Кэсерилу. Тот ответил согласием на предложение выпить чаю, и бывший грум заторопился принести угощение.

— Что это? — Кэсерил с интересом показал на бумагу. — К вам вернулась способность писать?

Умегат поморщился.

— Куда там. Мне как будто снова пять лет. — Он поднял лист, показывая результат — коряво выведенные буквы. — Я запихиваю их в голову, а они с той же скоростью выпадают обратно. Рука забыла, как держать перо, хотя я могу играть на лютне… так же плохо, как и раньше. Врач утверждает, что улучшения налицо, и я склонен с ним согласиться — всё же теперь я умею гораздо больше, чем месяц назад. Слова расползаются по страницам, словно крабы, но частенько у меня что-то получается. — Он поднял глаза и отложил лист. — Но вы-то! Натворили дел в Тарионе? Менденаль сказал, что вас проткнули мечом.

— Да, насквозь, — подтвердил Кэсерил. — Зато вырезали из меня Дондо и демона, так что дело того стоило. А потом леди избавила меня от смертельной лихорадки.

— Тогда вы легко отделались.

— Да, чудеснейшим образом.

Умегат слегка подался вперёд, упёршись локтями в стол, и пристально посмотрел ему в лицо.

— Хм… Хм… Похоже, вы побывали в высоком обществе.

— К вам вернулось второе зрение? — вздрогнув, спросил Кэсерил.

— Нет. Просто этот взгляд… Он вполне узнаваем.

И в самом деле. У Умегата взгляд был такой же. Видимо, когда человека осеняли боги, это оставляло в его глазах какой-то загадочный след.

— Вы тоже видели своего бога.

В этом не было сомнений.

— Да, пару раз, — подтвердил Умегат.

— Как долго после этого приходят в себя?

— Я уже не помню. — Умегат задумчиво пощипал пальцами губу, изучающе глядя на Кэсерила. — Расскажите мне… если можете, что вы видели?

Вопрос был задан не только из научного интереса — Кэсерил заметил в серых глазах рокнарца бездонную тоску, голод по богу.

«Я тоже так выгляжу, когда говорю о ней? Неудивительно, что люди странно поглядывают на меня».

Кэсерил начал рассказ со своего стремительного отъезда из Кардегосса по поручению принцессы. Прежде чем он закончил, они успели выпить по чашке принесённого Дарисом чая и налить ещё по одной. Немой дедикат тоже с интересом слушал, пристроившись у дверей, — Кэсерил решил, что нет причины хранить это от него в тайне. Когда дело дошло до описания того мгновения, когда леди позволила Кэсерилу взглянуть на мир её глазами, он вновь почувствовал себя косноязычным и неспособным передать свои ощущения словами.

— Поэзия… это подвластно только поэзии, — сказал он. — Мне нужны слова, которые значат больше, чем значат, слова, обладающие не только шириной и высотой, но ещё и глубиной, и такими измерениями, названий которых я не знаю.

— Хм… — ответил Умегат, — как-то после моего первого… опыта я пытался пленить бога музыкой. Увы, у меня не было дара.

Кэсерил кивнул, затем неуверенно спросил:

— Может, я могу чем-нибудь помочь? Вам что-нибудь нужно? Вчера Исель назначила меня канцлером Шалиона, так что, думаю, у меня довольно большие возможности.

Умегат вскинул брови и, не вставая, поздравил Кэсерила лёгким поклоном.

— Отличное решение со стороны молодой рейны.

Кэсерил скривился.

— По правде говоря, мне до сих пор не даёт покоя мысль о сапогах мертвеца.

Умегат ухмыльнулся.

— Да уж, наследство ещё то. Что же касается нас, то храм довольно хорошо заботится о бывших святых и снабжает всем необходимым. Мне нравятся эти комнаты, этот город, весенний воздух, окружающие меня люди. Надеюсь, бог ещё дарует мне одно-два интересных дела, пока я жив. Желательно не связанных с животными. И с короной.

Кэсерил сочувственно кивнул.

— Полагаю, вы знали беднягу Орико как никто другой, кроме разве что Сары.

— Я виделся с ним ежедневно на протяжении шести лет, и он был откровенен со мной до самого конца. Надеюсь, я служил для него утешением.

Кэсерил заколебался:

— Я пришёл к выводу, что Орико был в некотором смысле героем.

— Да, я тоже об этом думал, — согласился Умегат и вздохнул. — Он был жертвой…

Дарис подошёл собрать со стола пустые чашки.

— Спасибо, Дарис, — сказал Умегат и похлопал его по руке. Дарис составил чашки и блюдца на поднос и удалился. Кэсерил с любопытством посмотрел ему вслед.

— Вы давно знакомы?

— Лет двадцать.

— Значит, он был не просто помощником в зверинце… — Кэсерил перешёл на шёпот. — Он уже тогда был таким?

— Нет… когда мы впервые встретились — ещё нет.

— Ох.

Умегат улыбнулся.

— Не нужно печалиться, лорд Кэсерил. Всё в порядке. То было вчера. А это — сегодня. Я спрошу у него позволения рассказать вам как-нибудь его историю.

— Я буду польщён подобным доверием.

— Всё хорошо, а если нет, то всё равно каждый день приближает нас к встрече с нашими богами.

— Я почувствовал это. Первые несколько дней… после того как я увидел богиню, мне было не по себе. Время и пространство — как и отношение к ним — каким-то образом изменились.

Раздался тихий стук в дверь. Дарис впустил в покои девушку-дедиката в белых одеждах и книгой в руке.

— А-а, — просветлел Умегат, — это моя чтица. Поклонитесь лорду канцлеру, дедикат, — и пояснил Кэсерилу: — Каждый день ко мне присылают провинившихся дедикатов, чтобы они читали мне в течение часа — наказание за лёгкие нарушения правил Дома. Ну, вы уже решили, какое правило нарушите завтра?

Девушка застенчиво улыбнулась.

— Ещё думаю, просвещённый Умегат.

— Если ваше воображение иссякнет, я покопаюсь в воспоминаниях юности — вдруг вспомню что-нибудь ещё.

Девушка показала Кэсерилу книгу.

— Я думала, что придётся читать нудную теологию, а мне велели принести вот эти истории.

Кэсерил с интересом посмотрел на книгу. Судя по марке печатника, издание было ибранское.

— Занимательная книга, — сказал Умегат. — Автор путешествует с группой паломников, которые по очереди рассказывают свои истории. Очень… э-э… поучительно.

— На самом деле, милорд, — прошептала девушка-дедикат, — некоторые из них совершенно непристойные.

— Я чувствую необходимость стряхнуть пыль с проповеди Ордолла, посвящённой урокам плоти. И пообещал дедикату походатайствовать перед Бастардом о снятии с неё епитимьи в качестве компенсации за её стыдливый румянец. Боюсь, она верит, что моё ходатайство будет успешным. — Умегат улыбался во весь рот.

— Я… гм… был бы крайне признателен, если б вы дали мне почитать эту книгу, когда закончите её изучение, — с надеждой в голосе произнёс Кэсерил.

— Я пришлю её вам, милорд.

Кэсерил попрощался и вышел. Он пересёк храмовую площадь и направился вверх по холму. Однако, не доходя до Зангра, он свернул к городскому дворцу провинкара Баосии. Здание, сложенное из больших серых камней, немного походило на дворец Джироналов, но отличалось чуть меньшим размером и отсутствием окон на первом этаже. Окна второго этажа были защищены железными решётками. Дворец снова был открыт — приехали хозяева, и у них гостили сейчас старая провинкара и леди Иста, прибывшие из Валенды. Гулкая пустота комнат заполнилась шумом и суматохой. Кэсерил представился, и его немедленно препроводили внутрь. Привратник провёл его в солнечную комнату на верхнем этаже в задней части дома. Там, на маленьком балконе с витыми железными перилами, выходившем на зелёный сад, он обнаружил вдовствующую рейну Исту. Она отпустила свою компаньонку и предложила Кэсерилу освободившееся кресло. Сегодня тусклые волосы Исты были аккуратно заплетены в косы и убраны наверх. Лицо её заметно посвежело, и даже платье, казалось, сидело на ней лучше обычного.

— Здесь очень мило, — заметил Кэсерил, устраиваясь в кресле.

— Да, мне тоже нравится эта комната. Я жила здесь ещё девочкой, когда мой отец брал нас с собой в столицу. Правда, это случалось нечасто. А больше всего мне нравится, что отсюда не видно Зангра. — Она посмотрела на раскинувшийся внизу пышный сад.

— Вы были вчера на ужине во дворце. — Вчера он успел только обменяться с ней формальными любезностями; Иста поздравила его с новым назначением и обручением и покинула Зангр очень рано. — Должен сказать, вы отлично выглядели. Исель была рада.

Она наклонила голову.

— Я там ела, чтобы доставить ей удовольствие, но спать там я не могу.

— Думаю, призраки по нему ещё бродят, но, к моему глубочайшему облегчению, я их больше не вижу.

— Я тоже не вижу, ни глазами, ни внутренним зрением, но чувствую их, как холод, исходящий от стен. А может, мою душу холодят воспоминания. — Она обхватила руками плечи, словно пытаясь согреться. — Зангр мне отвратителен.

— Теперь я понимаю несчастных призраков гораздо лучше, чем в те дни, когда они внушали мне страх, — нерешительно признался Кэсерил. — Тогда я думал, что их неприкаянность и постепенное разрушение вследствие отверженности богами — это проклятие, а теперь мне кажется, что это — милосердие. Когда боги забирают души в свой мир, те помнят себя… разум воспринимает прошлую жизнь всю сразу, одновременно, подобно тому как воспринимают мир боги, с почти ужасающей ясностью и чёткостью воспоминаний. Для некоторых… такой рай невыносим, едва ли не хуже ада. Поэтому боги даруют им забвение.

— Забвение. Теперь оно кажется мне настоящим раем. Думаю, я буду молиться, чтоб боги сделали меня призраком.

«Боюсь, в этой милости вам будет отказано».

Кэсерил откашлялся.

— Вы знаете, что проклятие с Исель, Бергона и всего Шалиона уже снято?

— Да, Исель рассказала мне об этом, но я и сама почувствовала, как оно отпустило меня. Мои фрейлины в этот миг помогали мне одеться к утренней молитве Дня Дочери. Не произошло ничего такого, что можно было бы увидеть или услышать, но с моего разума словно спала пелена тумана. Я не понимала, насколько глубоко была погружена в это чёрное облако, пока не освободилась от его тяжести. Мне тогда стало очень грустно, потому что я решила, что вы умерли.

— Я действительно умер, но леди вернула меня в мир. Точнее, в моё тело; мой друг Палли утверждает, что она при этом расположила мою душу вверх ногами. — На его лице мелькнула улыбка.

Иста отвела взгляд.

— Исчезновение проклятия обострило мою боль, но сделало её какой-то далёкой. Это очень странное чувство.

Кэсерил снова откашлялся.

— Леди Иста, вы были правы в отношении пророчества. Три смерти. Я ошибся, решив, что замужество спасёт Исель от проклятия. Кроме того, я боялся. Ваш способ казался мне очень жестоким. Но, несмотря ни на что, милостью леди он оказался правильным.

Она кивнула.

— Я бы сделала это сама, если бы могла. Но моя жертва не была бы принята. — В её голосе послышалась горечь.

— Нет, те давние события — ещё не причина принять вашу жертву, — запротестовал Кэсерил. — То есть они важны, безусловно, но не в данном случае. Вы смогли бы сделать это, используя только оболочку души, а не её содержание. Вам нужно было стать чашей, чтобы позволить наполнить себя. А вы — меч. Вы всегда были мечом. Как ваша мать и ваша дочь — сталь передаётся женщинам вашего рода от одной к другой. Я понял, почему раньше я никогда не замечал святых. Мир не разбивается об их волю, словно волны о скалы, и не обтекает их, рассечённый, как вода кораблём. Наоборот — они податливы и мягки, и это позволяет им тихо проплывать сквозь миры, подобно рыбам.

Она подняла брови то ли в знак согласия, то ли несогласия — Кэсерил не понял, — то ли вовсе с лёгкой насмешкой.

— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил он. — Сейчас вам значительно лучше.

Она пожала плечами.

— Моя мать слабеет. Думаю, нам пора поменяться местами — теперь моя очередь ухаживать за ней в замке Валенды, как раньше она ухаживала за мной. Я предпочла бы уехать куда-нибудь, где никогда не была раньше, и не хочу ни в Валенду, ни в Кардегосс. Хочу туда, где нет воспоминаний.

С этим Кэсерил спорить не мог. Он вспомнил Умегата, который не то чтобы был сильнее её духовно, но так привык нести потери и терпеть горе, что они превратились для него едва ли не в обыденность. У Исты ещё было впереди лет двадцать жизни, чтобы достичь подобного равновесия. Умегат в её возрасте, когда ему пришлось врачевать изуродованного пытками друга, должно быть, тоже отгораживался от мира, как она, плакал, и стенал, и впадал в отчаяние от молчаливого бездействия богов.

— Я хочу познакомить вас с моим другом Умегатом, — сказал он Исте. — Он был святым, призванным охранять Орико. Сейчас он бывший святой, как вы и я. Думаю… вам будет о чём поговорить.

Она только повела рукой, не вдохновлённая этим предложением, но и не отвергая его. Кэсерил решил обязательно устроить им встречу.

Пытаясь вернуться к более радостным темам, он стал расспрашивать о коронации Исель, ради которой Иста и гордая провинкара и приехали в Кардегосс. Кэсерил уже выслушал рассказы о ней от четырёх или пяти человек, но ему ещё не надоело узнавать подробности. Иста немного повеселела, радость за дочь осветила её лицо и заблестела в глазах. О смерти Тейдеса они по обоюдному молчаливому согласию не упоминали. Не стоило касаться свежих ран, ибо они ещё кровоточили. О потерянном мальчике можно поговорить и потом, когда пройдёт достаточно времени и раны заживут. Наконец Кэсерил поклонился и пожелал Исте хорошего дня. И тогда леди, вдруг встрепенувшись, поспешно наклонилась к нему и впервые коснулась его руки.

— Кэсерил, благословите меня перед уходом.

Он растерялся.

— Леди, я теперь не более святой, чем вы, и уж точно не бог, чтобы благословлять по собственному желанию…

Хотя… он ведь и принцессой не был, когда подписывал в Ибре договор от её имени.

«Леди Весны, если мне удалось послужить тебе, верни мне свой долг сейчас».

Он облизнул губы.

— Но я попробую.

Он наклонился к Исте и положил ладонь на её белый лоб. Он не знал, откуда взялись слова, которые полились из его уст словно сами собой:

— Это истинное пророчество, такое же истинное, какое получили когда-то вы. Когда души возродятся в сиянии, ваша не будет ни отвергнута, ни потеряна — она станет украшением божественных садов. Там будут цениться даже ваши грехи, а ваша боль станет священной.

Слова иссякли; он умолк и выпрямился. Его пробила дрожь.

«Это хорошо или плохо? Может, я глупец?»

Глаза Исты наполнились слезами. Руки на коленях оставались неподвижными. Неловко, как ребёнок, который только учится двигаться, она кивнула, принимая благословение. И сказала дрожащим голосом:

— Для человека, считающего себя дилетантом, у вас получается весьма неплохо.

Кэсерил кивнул в ответ, улыбнулся, попрощался и вышел. Оказавшись на улице, он повернул к холму и широким шагом стал подниматься по склону. Его дамы уже заждались.