Проклятие Шалиона

Глава 11

Дня через три, когда Кэсерил выходил из своей спальни, направляясь на завтрак, его догнал запыхавшийся паж и схватил за рукав.

— Милорд… Кэсерил! Управляющий замком… просит вас срочно прийти к нему во двор!

— В чём дело? Что стряслось? — подчинившись явной неотложности дела, Кэсерил быстро зашагал рядом с мальчиком.

— Сьер ди Санда. На него напали прошлой ночью. Разбойники. Его ограбили и ударили ножом!

Кэсерил зашагал быстрее.

— Как тяжело он ранен? Где он лежит?

— Он не ранен, милорд, он убит!

«О боги, нет!»

Кэсерил бросился вниз по лестнице, оставив пажа позади. Он выбежал в главный двор Зангра как раз в тот момент, когда мужчина в плаще полиции Кардегосса — должно быть, следователь — и ещё один, одетый как крестьянин, сняли с мула застывшее тело и уложили его на булыжники мостовой. Управляющий присел на корточки рядом с телом. Пара стражников взирали на них с расстояния нескольких шагов, не решаясь приблизиться, словно ножевое ранение могло быть заразным.

— Что произошло? — спросил Кэсерил.

Крестьянин посмотрел на его наряд и, стянув с головы шляпу, прижал её к груди.

— Я нашёл его сегодня утром у реки, сэр, когда привёл на водопой скотину. Река там поворачивает, и я частенько нахожу всякие вещи, которые выносит на берег течением. Вот на той неделе нашёл колесо от телеги. Я всегда всё осматриваю. Нет, покойники лежат там не часто, хвала Милосердной Матери. Не считая бедной леди, что утопилась два года назад. — Они со следователем обменялись кивками. — А этот — не-ет, этот на утопленника не похож.

Брюки на ди Санде были ещё мокрыми, но волосы уже высохли. Тунику с него сняли те, кто его нашёл, она была перекинута через спину мула. Речная вода смыла кровь с ран, и они казались просто тёмными разрезами на бледной коже: на спине, на животе, шее. Кэсерил насчитал около дюжины ран, глубоких и безжалостных. Управляющий указал на кусок шнура, привязанного к поясу ди Санды.

— Они срезали кошелёк. Спешили, наверное.

— Это было не простое ограбление, — сказал Кэсерил. — Вот эти два удара должны были уложить его на землю бездыханным. Не было нужды… но они хотели убить его наверняка и убедиться в этом.

Они или он? Определить невозможно, но ди Санда так легко бы не сдался. Значит, они.

— Полагаю, его меч они забрали.

Успел ли ди Санда вообще достать меч? Или его оглушили первым же ударом… человек, который шёл рядом и от которого он не ожидал подвоха?

— Забрали, а может, меч в реке утонул, — ответил крестьянин. — Кабы сталь его ко дну тянула, он бы так быстро до того берега не доплыл.

— На нём были кольца или драгоценности? — спросил следователь управляющего.

— Да, — кивнул тот, — были. И золотое кольцо в ухе.

Теперь их не было.

— Мне нужно подробное описание всех предметов, милорд, — заявил полицейский, и управляющий с пониманием кивнул.

— Вы знаете, где его нашли, — обратился Кэсерил к следователю. — А где на него напали, как вы думаете?

Тот покачал головой.

— Трудно сказать. Где-нибудь в нижних кварталах, наверное.

Низы Кардегосса — и с социальной, и с топографической точек зрения — теснились по обе стороны стены, которая тянулась между двумя рукавами реки.

— Существует около полудюжины мест, где можно сбросить тело прямо в реку с городской стены. Одни из них более пустынные, другие — менее. Когда его видели в последний раз?

— Я видел его за ужином. Он не собирался в город, — сказал Кэсерил. Он подумал, что и в самом Зангре существует пара местечек, откуда легко сбросить тело в реку… — У него сломаны кости?

— Нет, насколько мне кажется, сэр, — ответил следователь. И действительно, на бледном теле не было видно следов ударов о камни и явных переломов.

Допрос стражников показал, что ди Санда вышел из замка один, пешком, незадолго до полуночи. Кэсерил отбросил нереальный план обшарить каждый фут длинных коридоров и тёмных уголков огромного замка в поисках пятен крови. Позже, после обеда, следователь отыскал троих свидетелей, утверждавших, что видели секретаря принца пьющим в одиночестве вино в одной из таверн нижних кварталов; один свидетель клялся, что секретарь был совершенно пьян. Этого свидетеля Кэсерил с удовольствием допросил бы наедине, в каземате каменного туннеля, ведущего к реке, чьи стены так славно поглощают раздающиеся в нём крики. Возможно, тогда из него удалось бы добыть какие-то крупицы правды. Кэсерил никогда не видел ди Санду пьяным.

Кэсерилу выпало составить опись имущества и подготовить оставшиеся после ди Санды вещи для передачи его старшему брату, проживавшему где-то в провинциях Шалиона. Пока следователь обыскивал нижние кварталы — совершенно бессмысленное дело, Кэсерил был в этом уверен — в поисках предполагаемых разбойников, секретарь принцессы посвятил себя тщательной проверке всех бумаг ди Санды. Но что бы ни привело покойного в нижние кварталы, эту тайну он унёс с собой в могилу — среди бумаг не оказалось ни единого намёка на возможную причину посещения тех мест.

У ди Санда не было никаких близких родственников, которых можно было бы ожидать на похороны; церемонию прощания назначили на следующий день. Присутствовали принц, принцесса и их приближённые да несколько придворных, пришедших в надежде заслужить благосклонность брата и сестры рея. Церемония, проходившая в зале Сына в храме, была краткой. Кэсерилу стало ясно, каким одиноким человеком был ди Санда: не было даже друзей, которые, склонясь над изголовьем, говорили бы хвалебные речи. Кэсерил был единственным, кто произнёс слова прощания и сожаления; в рукаве он прятал спешно приготовленную и записанную утром на бумаге речь, которую смущение не позволило ему извлечь и прочитать.

Кэсерил отошёл от гроба и пристроился перед алтарём рядом с плакальщиками, давая дорогу служителям храмов со священными животными. Священники были одеты в цвета бога своего храма; они расположились вокруг гроба ди Санды на некотором удалении друг от друга. В сельских храмах для этого ритуала использовались те животные, что были под рукой. Как-то Кэсерилу довелось наблюдать церемонию прощания с дочерью бедняка, на которую прибыл всего один священник с корзинкой, где мяукали пять котят. Принадлежность каждого котёнка определённому богу была отмечена ленточкой соответствующего цвета. Рокнарцы в основном использовали рыбу — только в количестве четырёх, а не пяти штук. Настоятели Четырёх богов метили рыбин краской и читали выражение высшей воли по следам этой краски на воде. В общем, как бы там ни было, даже самый бедный человек после смерти не был обделён вниманием богов, решавших, к кому из них направится его покинувшая тело душа, и сообщавших об этом через священных животных.

У Кардегосса было достаточно средств для обеспечения своих храмов самыми красивыми и тщательно отобранными по цветам и внешнему виду животными. Служительница Дочери в синих одеяниях держала голубую сойку, вылупившуюся из яйца только этой весной. Представительница храма Матери — вся в зелёном — поглаживала сидевшую у неё на плече яркую зелёную птицу вроде той, что Кэсерил видел в птичнике Умегата. Священник из храма Сына в красно-оранжевой мантии привёл горделивого молодого лиса, чья ухоженная шерсть переливалась, как пламя, в сумрачном сводчатом зале. Рядом с одетым в серое священником храма Отца сидел толстый, исполненный невероятного достоинства старый волк. Кэсерил думал, что служительница Бастарда в её белом плаще прибудет с одним из священных чёрных воронов башни Фонсы, но вместо этого у неё оказались две сверкающие любопытными глазками белые крысы.

Настоятель храма Святого Семейства обратился к богам с просьбой послать знак, к кому перейдёт душа ди Санды, затем встал в изголовье гроба.

Священники отпустили своих животных. Посланная рукой хозяйки сойка описала круг и вернулась к ней на плечо, так же как и зелёная птица Матери. Лис, освобождённый от серебряной цепи, чихнул и потрусил к гробу. Он вспрыгнул наверх, свернулся клубком рядом с ди Сандой и, положив мордочку ему на грудь, прямо над сердцем, глубоко вздохнул.

Волк, явно очень опытный в подобных делах, даже не двинулся с места, не проявив ни малейшего интереса. Служительница Бастарда опустила своих крыс на каменный пол, но они тут же взобрались обратно и, пробежав по рукаву к её плечу, принялись тыкаться розовыми носиками ей в ухо и цепляться за волосы маленькими лапками, так что их пришлось осторожно отцеплять.

Ничего удивительного. Если человек не был при жизни посвящён иному богу, то души бездетных отходили Дочери или Сыну, а души родителей — Матери или Отцу. У ди Санды детей не было, а в юности он какое-то время служил военному ордену Сына, так что было совершенно естественно, что душа его призвана Сыном — даже если бы к моменту церемонии семье стало известно, что у покойного где-то растёт внебрачный ребёнок.

Бастард брал к себе души служивших его ордену людей, а также души, от которых отказались остальные боги. Бастард был последним убежищем для тех, кто совершал тяжкие грехи во время своей жизни на земле.

Подчиняясь выбору элегантного лиса Осени, служитель Сына подошёл к алтарю и вознёс молитву, призывающую благословение Сына на отошедшую душу ди Санды. Ряды плакальщиков и прочих присутствующих на церемонии проходили рядом с гробом и клали на алтарь Сына свои скромные дары. Кэсерил чуть не пронзил ладони ногтями, крепко сжав кулаки при виде притворной печали на лице Дондо ди Джиронала. Тейдес был растерян и молчалив, сожалея — как надеялся Кэсерил — обо всех обидных словах, которыми он осыпал сгоряча голову своего строгого, но верного секретаря и воспитателя; его даром был тяжёлый кошелёк с золотом.

Исель и Бетрис также были тихи и спокойны — и в этот момент, и потом. Они не обращали внимания на ходившие при дворе слухи и сплетни, связанные с убийством; девушки с завидным постоянством отказывались от приглашений выйти в город и искали малейшие предлоги, чтобы раз по пять-шесть за вечер заглянуть к Кэсерилу и проверить, всё ли у него в порядке и на месте ли он.

В Зангре шептались об этом таинственном ограблении ди Санды, требуя всё новых и новых, каждый раз более строгих и жестоких наказаний для столь опасных преступников и негодяев, как воры, разбойники и убийцы. Кэсерил молчал. Для него в смерти ди Санды не было ничего таинственного, кроме разве что возможности добыть достаточные и неоспоримые доказательства вины Джироналов. Он снова и снова прокручивал в уме разнообразные способы, но решение не приходило. Он не осмеливался начать открытое расследование, пока не будет ясен каждый шаг и его последствия — в противном случае с тем же успехом и с меньшими потерями он мог сам себе перерезать горло.

Тем не менее, решил он, всё равно какие-нибудь неудачливые разбойники будут ложно обвинены. Тогда он… что? Стало ли его слово менее весомым и достойным доверия с того момента, как его исполосованная плёткой спина мистическим образом была оправдана вороном Бастарда, а не признана следствием позорного наказания? Большинство придворных искренне поверили в достоверность волеизъявления высших сил, но не все. Несложно было увидеть, кто есть кто, поскольку некоторые кавалеры и дамы отстранялись от Кэсерила при его приближении и избегали его общества. Однако следователь Кардегосса не задержал никаких подозреваемых в нападении на ди Санду, и постепенно слухи, домыслы и перешёптывания о печальном инциденте прекратились. Так перестаёт кровоточить затянувшаяся и зарубцевавшаяся рана на теле и напоминает о себе впредь только болью при резких движениях.

К Тейдесу был приставлен новый секретарь, выбранный среди служителей канцелярии рея самим ди Джироналом-старшим. Это был узколицый парень, полностью подвластный руке канцлера; он никоим образом не пытался сблизиться с Кэсерилом. Дондо ди Джиронал публично вызвался развеять грусть принца с помощью самых восхитительных развлечений. Насколько восхитительных, Кэсерил мог судить по входившим и выходившим поздней ночью из покоев Тейдеса шлюхам и толпам пьяных приятелей. Однажды Тейдес, видимо, не в состоянии отличить одну дверь от другой, ввалился в комнату Кэсерила, где его вырвало прямо на пол квартой красного вина. Кэсерил провёл его, зелёного, шатавшегося и ничего не соображавшего, к слугам, чтобы те вымыли и уложили своего юного господина. Но самым тревожным, однако, был момент, когда как-то вечером Кэсерил увидел на пальце капитана охраны принца, прибывшего с ними из Баосии, кольцо со знакомым изумрудом. На пальце того самого капитана, который перед выездом из Валенды поклялся матери и бабушке мальчика, поклялся по всей форме — опустившись на одно колено — беречь, охранять брата и сестру ценой собственной жизни… Кэсерил схватил проходившего мимо капитана за запястье. Тот вздрогнул от неожиданности и остановился.

— Милое колечко, — наконец вымолвил Кэсерил.

Капитан освободил руку и нахмурился.

— Мне тоже так кажется.

— Надеюсь, вы не очень дорого заплатили за него. Думаю, изумруд фальшивый.

— Нет, он настоящий, милорд.

— На вашем месте я бы проверил его на подлинность у ювелира, ведь чего только не скажут и не сделают люди ради собственной выгоды!

Капитан прикрыл кольцо ладонью другой руки.

— Это хорошее кольцо.

— По сравнению с тем, что вам пришлось отдать за него, я бы сказал, что это мусор.

Губы капитана сжались. Он отшатнулся и зашагал прочь.

«Если это осада, — подумал Кэсерил, — то мы несём потери».

Погода стала холодной и дождливой, реки вздулись. Сезон Сына неуклонно приближался к концу. Одним промозглым сырым вечером после ужина, когда двор наслаждался игрой музыкантов, Орико наклонился к сестре и прошептал:

— Завтра в полдень приводи своих людей в тронный зал на посвящение ди Джиронала в провинкары. Оденься понаряднее — у меня будет несколько радостных для всего двора объявлений. А! Чуть не забыл — твой жемчуг. Лорд Дондо только вчера вечером жаловался мне, что ты не носишь его подарок.

— Не думаю, что он мне идёт, — ответила Исель. Она стрельнула глазами в сидевшего неподалёку Кэсерила, затем снова перевела взгляд на руки, сжимавшие складки платья.

— Ерунда! Как может девушке не идти жемчуг? — фыркнул рей и откинулся в кресле, чтобы поаплодировать только что сыгранной пьесе.

Исель молчала до тех пор, пока Кэсерил, провожая леди в их покои, уже не собрался пожелать им спокойной ночи и отправиться зевая к себе. Тогда она взорвалась:

— Я не ношу этот жемчуг, потому что он подарен мне вором! Я бы вернула его ордену Дочери, но держу пари, что этот дар оскорбил бы богиню. Этот жемчуг — грязный! Кэсерил, что мне с ним делать?

— Бастард — не слишком прихотливый бог. Передайте его настоятелю для больницы или для сиротского приюта, — предложил он.

— Это страшно раздосадует лорда Дондо. Но он не сможет даже выразить свой протест! Отличная мысль! Передайте жемчуг сиротам от моего имени. А что касается завтрашнего дня — я надену мою красную бархатную накидку поверх белого шёлкового платья. Это достаточно нарядно. И ещё драгоценности, что дала мне мама. Никто не осмелится высказаться против того, что на мне будут украшения моей матери!

Нан ди Врит задумчиво спросила:

— А что имел в виду ваш брат под «радостными объявлениями»? Вы не думаете, что он уже решил вопрос о вашей помолвке?

Исель остановилась, заморгала, но потом уверенно сказала:

— Нет, не может быть. Это дело долгих месяцев — сначала послы, потом письма, обмен подарками, сборы приданого… в конце концов, моё согласие! Должны написать мой портрет. И у меня будет портрет жениха, кем бы он ни был. Правдивый портрет, без всяких приукрашиваний, написанный художником, которого я выберу сама. Если мой принц толстый, косой, лысый губошлёп — так тому и быть, но я хочу честный портрет.

Бетрис поморщилась.

— Я очень надеюсь, что вам достанется красивый молодой лорд, когда придёт на то время.

Исель вздохнула:

— Это, конечно, было бы замечательно, но большинство великих лордов не таковы. Достаточно и того, чтобы он был здоров — не станем обременять богов молитвами о невозможном. Пусть будет здоров и пусть будет кинтарианцем.

— Очень разумно, — кивнул Кэсерил, приободрённый таким практическим и взвешенным подходом к жизни, который должен был значительно облегчить его жизнь в ближайшем будущем.

Бетрис неуютно поёжилась.

— В последнее время при дворе было слишком много рокнарских послов из всех пяти провинций.

Исель поджала губы.

— Хм…

— Среди высших лордов — приверженцев Пятибожия — выбор невелик, — задумчиво вставил Кэсерил.

— Рей Браджара снова овдовел, — в сомнении закусив губу, высказала своё предположение Нан ди Врит.

Исель отмела его:

— Нет, рею уже пятьдесят семь лет, да и у него есть взрослый женатый наследник. Зачем ему сын от меня, который будет дружественно настроен по отношению к своему дяде Орико — или к своему дяде Тейдесу, — но не будет править своей землёй?

— Есть ещё внук рея Браджара, — сказал Кэсерил.

— Ему всего семь! Мне придётся ждать ещё семь лет!

«Нет, — подумал Кэсерил, — это не годится».

— Да, сейчас слишком рано, а ждать — слишком долго. За семь лет может произойти что угодно. Люди умирают, государства воюют…

— Правда, — согласилась Нан ди Врит. — Ваш отец, рей Иас, помолвил вас, когда вам было два года, с одним рокнарским принцем, но бедный паренёк вскоре подхватил лихорадку и умер. Да. А то бы вас забрали в его провинцию два года назад.

Желая поддразнить, Бетрис сказала серьёзным голосом:

— Рей Ибры тоже вдовец.

Шокированная Исель округлила глаза:

— Но ему же вообще за семьдесят!

— Зато он не толстый. И тебе не придётся его долго терпеть.

— Ха! Он может прожить ещё двадцать лет просто из вредности. Полагаю, он вполне способен на это. Кроме того, его наследник тоже женат. Мне кажется, единственный из всех принцев, кто мне подходит по возрасту, — это его второй сын, а он не наследник.

— В любом случае в этом году вы не будете помолвлены с ибранцем, принцесса, — подвёл итог Кэсерил. — Старый Лис не в ладах с Орико из-за его поддержки Южной Ибры.

— Да, но… говорят, все верховные лорды Ибры — отличные военные моряки, — ни с того ни с сего вдруг добавила Исель.

— Ну а Орико какая с этого польза? — хмыкнула Нан ди Врит. — У Шалиона нет ни ярда прибрежных земель.

— Польза нашему берегу, — прошептала Исель, глядя куда-то вдаль.

— Когда мы владели Готоргетом и теми проходами, мы были готовы взять порт Виспинг. Теперь такая возможность упущена. Да… Скорее всего, принцесса, вас хотят выдать за какого-нибудь лорда Дартаки, так что давайте подналяжем на наш дартакан на следующей неделе, а?

Исель скорчила рожицу, но покорно вздохнула, соглашаясь. Кэсерил улыбнулся и, поклонившись, вышел. Если даже Исель не предназначалась правящему рею Дартаки, её могли выдать за одного из приграничных лордов. Кэсерил размышлял об этом, спускаясь по лестнице. К примеру, за кого-нибудь из тёплых северных провинций. Там, где расстояние и власть смогут защитить Исель от… проблем шалионского двора. И чем скорее, тем лучше.

«Для неё или для тебя?»

«Для нас обоих».

Из того, как Нан ди Врит прикрыла ладонями глаза и потом всплеснула руками, Кэсерил сделал вывод, что принцесса выглядит ослепительно в своих алых нарядах, с густыми янтарными волнами волос, ниспадавшими на спину почти до пояса. Так оно и оказалось. Поскольку ему вчера намекнули, что следует надеть, он был в шёлковой красной тунике, ранее принадлежавшей покойному провинкару, и в белой шерстяной накидке. Нан выбрала неброские чёрно-белые одежды, Бетрис была в своём любимом красном.

Они быстро шли под дождём по мокрым булыжникам внутреннего двора к огромной башне Иаса. Все вороны башни Фонсы спрятались под крышей, не желая мокнуть. Нет, не все — Кэсерил резко отклонился, когда одна глупая птица, у которой не хватало нескольких перьев в хвосте, ринулась к нему через моросящий туман с криком: «Кэс! Кэс!»

Стараясь защитить от грязных брызг свой белый плащ, он прогнал ворона. Тот с печальным криком развернулся и полетел обратно.

Обитый красным шёлком тронный зал Орико был залит светом укреплённых на стенах светильников, которые доблестно сражались с осенним сумраком; в зале уже ожидали две или три дюжины кавалеров и дам. На Орико были официальные одежды и корона, рейна Сара сегодня отсутствовала. Тейдеса усадили в низкое кресло по правую руку рея.

Принцесса и её свита, поцеловав правителю руку, заняли свои места: Исель — в кресле слева от пустующего трона рейны, остальные встали рядом.

Улыбающийся Орико начал с подарков. Он передал Тейдесу доходные статьи от ещё четырёх городов, чтобы пополнить его бюджет. За это младший брат выразил свою признательность ритуальным целованием рук и короткой благодарственной речью. Вчера вечером Дондо не взял на себя обеспечение принца развлечениями, так что сегодня Тейдес был менее зелёным и болезненным, чем обычно.

Затем Орико призвал к своему царственному колену канцлера. Как и было сообщено накануне, рей вручил ди Джироналу верительные грамоты и меч, получив в обмен присягу, что сделало старшего Джиронала провинкаром Илдара. Несколько младших лордов Илдара преклонили колена перед новым провинкаром и принесли ему клятву верности. Титул марча, включая все города и владения с их доходами, был передан лорду — ныне марчу — Дондо, что явилось некоторой неожиданностью.

Исель была удивлена, но явно довольна, когда её брат подарил ей в поддержку её бюджета доход от шести городов. Отнюдь не преждевременно — её бюджет до сих пор был значительно беднее, чем у Тейдеса. Она трогательно поблагодарила Орико, а Кэсерил тем временем погрузился в вычисления. Можно ли Исель теперь обзавестись собственной охраной вместо той горстки людей из Баосии, которую она делила с Тейдесом? И может ли Кэсерил сам выбрать охранников? Сможет ли принцесса переехать в собственный дом под охраной своих людей? Исель вернулась в своё кресло и расправила юбки. Настороженность её исчезла, она расслабилась и мягко улыбалась.

Орико откашлялся.

— Я счастлив перейти к наиболее радостному объявлению: самая яркая и… гм… желанная награда. Исель, встань. — Орико тоже встал и протянул руку сводной сестре; озадаченная, но улыбающаяся, она поднялась и снова подошла к нему.

— Марч ди Джиронал, подойдите, — продолжал Орико. Лорд Дондо в полном облачении священного генерала Дочери встал по другую сторону от рея. По рукам Кэсерила пробежали мурашки.

«Что задумал Орико?»

— Мой любезный и верный канцлер и провинкар ди Джиронал просил породнить его дом с моим, и после долгих раздумий я пришёл к радостному для моего сердца решению, — однако радостным он не выглядел. — Он просил руки моей сестры Исель для своего брата, нового марча ди Джиронала. Итак, я объявляю об их помолвке и благословляю их.

Он повернул полную руку Дондо ладонью вверх, положил поверх узкую тоненькую ручку Исель, сжал их вместе на уровне своей груди и отступил на шаг.

Лицо Исель побелело. Она стояла не шевелясь, уставившись на Дондо бессмысленным взглядом, словно не веря своим ушам. Тогда кровь зашумела, почти забурлила в голове Кэсерила, и он с трудом восстановил дыхание.

«Нет! Нет! Нет!»

— В качестве подарка в день помолвки, моя дорогая принцесса… думаю, я угадал, чем бы вам хотелось пополнить своё приданое, — проговорил Дондо и кивком подозвал пажа.

Исель, смерив его холодным взглядом, отвечала:

— Так вы угадали, что мне хотелось город на побережье с хорошим портом?

Дондо, отшатнувшись было, разразился хохотом и повернулся к пажу. Паж откинул крышку обитой кожей шкатулки, открыв взорам серебряную, украшенную жемчугом тиару. Дондо взял её в руки и поднял над головой, показывая всем присутствующим. В углу, где стояли его друзья, раздались аплодисменты. Пальцы Кэсерила сжали рукоятку меча. Если бы он вытащил и взмахнул им… то был бы повержен на землю, не успев ступить и шагу.

Когда Дондо поднял тиару и хотел водрузить её на голову Исель, та дёрнулась, как застенчивая пугливая лошадка.

— Орико…

— Эта помолвка — моя воля и желание, дорогая сестра, — ответил Орико непререкаемым тоном.

Дондо, не горя желанием догонять Исель с тиарой в руках, метнул на рея красноречивый взгляд.

Исель проглотила комок в горле. Было видно, что её мозг судорожно ищет выход из ситуации. Она не закричала от отвращения и не упала в обморок. Она стояла неподвижно, в полном сознании.

— Сир… Как сказал провинкар Лабрана, когда армия Золотого Генерала преодолела его стены… это полная неожиданность.

По толпе придворных пробежал неуверенный шепоток.

Её голос стал тише, и она прошептала сквозь зубы:

— Вы не сказали мне. Вы не спросили меня.

Орико ответил, тоже не разжимая зубов:

— Мы поговорим позже.

После короткой паузы она приняла ответ со сдержанным кивком.

Дондо завершил возложение тиары, затем поклонился и поцеловал руку невесты. С его стороны было мудро не потребовать ответного поцелуя — по лицу Исель было видно, что она скорее всего укусила бы своего жениха. Придворный священник Орико, в цветах Брата, выступил вперёд и призвал благословение всех богов на помолвленных.

Орико провозгласил:

— Через три дня мы вновь соберёмся здесь, чтобы засвидетельствовать брачные клятвы и отпраздновать свадьбу. Благодарю вас всех.

— Три дня! Три дня! — воскликнула Исель, её голос впервые за всё время сорвался. — Вы хотели сказать — три года, сир?

— Три дня, — отрезал Орико, — подготовься.

И подозвав слуг, он собрался покинуть зал. Большинство придворных вышли вслед за ди Джироналами, поздравляя обоих. Несколько наиболее любопытных остались, прислушиваясь к разговору брата и сестры.

— Три дня! Да за это время мы не успеем даже послать курьера в Баосию, чтобы получить ответ от мамы и бабушки!

— Твоя мать слишком больна, чтобы приехать, а бабушка должна остаться в Валенде, чтобы присматривать за ней.

— Но я не… — Тут Исель обнаружила, что обращается к широкой спине рея, поскольку Орико, спешно развернувшись, выходил из тронного зала.

Она выскочила за ним в следующую комнату, за ней последовали леди Бетрис, Нан и Кэсерил.

— Но, Орико, я не хочу замуж за Дондо ди Джиронала!

— Леди твоего ранга выходит замуж не по собственному желанию, а исходя из интересов своего Дома, — жёстко ответил ей брат, когда она забежала вперёд и преградила ему путь.

— Это действительно так? Тогда объясни, какие выгоды получит Дом Шалиона, если ты отдашь меня — швырнёшь меня — младшему сыну младшего лорда? Мой муж должен привести меня к трону своего владения!

— Это привяжет ди Джироналов ко мне и к Тейдесу.

— Скажи лучше — это привяжет нас к ним! Странно односторонние преимущества, как мне кажется.

— Ты не хотела замуж за рокнарского принца — я не отдал тебя, хотя не было недостатка в предложениях. Только нынешней осенью я отклонил два. Подумай об этом и будь благодарна, дорогая сестра.

Кэсерил не понял, просил Орико или угрожал.

Рей продолжал:

— Ты не хотела покидать Шалион. Очень хорошо — ты останешься в Шалионе. Ты хотела выйти за единоверца — я предложил тебе лорда, почитающего Пятибожие, истинного кинтарианца, более того — священного генерала ордена! А если бы, — голос его начал звучать раздражённо, — если бы я отдал тебя каким-либо нашим сильным соседям, они могли бы использовать тебя, чтобы претендовать на часть приграничных земель. Таким образом, выдавая тебя за ди Джиронала, я пекусь о мирном будущем Шалиона.

— Лорду Дондо сорок лет! Он продажный, наглый вор! Растратчик! Развратник! Орико, ты не можешь так поступить со мной! — Её голос перешёл на крик.

— Я не собираюсь тебя слушать, — сказал Орико и зажал уши руками. — Три дня. Приди в себя и займись своим гардеробом.

Рей бежал от сестры, словно она была рушащейся, пылающей башней.

— Я не стану тебя слушать.

Так он и сделал. Четыре раза в этот день Исель пыталась встретиться с братом, прорываясь к нему в покои. Четыре раза его охрана не пропускала её. В итоге Орико выехал из Зангра и удалился в охотничий домик в глубине дубовых рощ — открытое проявление трусости. Кэсерилу оставалось только надеяться, что крыша в домике протечёт и прольёт ледяной дождь на его царственную голову.

Кэсерил плохо спал в эту ночь. Поднявшись по лестнице на следующее утро, он увидел трёх издёрганных женщин. Похоже, они совсем не ложились.

Исель — с тёмными кругами под глазами — втащила его за рукав в гостиную и, усадив на подоконник, шёпотом спросила:

— Кэсерил, вы можете добыть четырёх лошадей? Или трёх? Или двух? Или хотя бы одну? Я всю ночь думала об этом. Единственный выход — бежать.

Он вздохнул.

— Я тоже думал всю ночь. Сначала я кое-что проверил. Я попытался покинуть Зангр вечером, но двое гвардейцев рея последовали за мной. Чтобы защитить меня, как они сказали. Я мог бы убить или подкупить одного, но двух — вряд ли.

— Мы можем выехать как будто на охоту, — настаивала Исель.

— В дождь? — Кэсерил махнул рукой на потоки лившейся с неба воды, сквозь пелену которой не было видно даже реки внизу. — Да и если нам даже позволят выехать, то наверняка пошлют с нами целый вооружённый эскорт.

— А если мы оторвёмся от них с самого начала?..

— Допустим, нам это удастся — что дальше? Если — вернее, когда! — они нагонят нас на дороге, то для начала сбросят меня с лошади и отрежут голову, оставив тело лисам и воронам. А потом отвезут вас назад. И если даже по причуде богов нас не схватят, куда мы можем двинуться?

— К границе. К любой границе.

— Браджар и Южная Ибра тут же отправят нас обратно, чтобы угодить Орико. И пять провинций Рокнара, и Лис Ибры возьмут вас в заложники. Дартака… поди доберись до неё через половину Шалиона и всю Южную Ибру. Боюсь, не получится, принцесса.

— Что же мне делать? — В её юном голоске зазвучало отчаяние.

— Никто не может быть выдан замуж насильно. Обе стороны должны дать свободное согласие перед лицом богов. Если у вас хватит смелости просто сказать «нет», то дальше дело не двинется. Достаточно ли её у вас?

Её губы сжались:

— Конечно, да. Но что потом? По-моему, вы не всё продумали ночью. Полагаете, лорд Дондо так просто и сдастся и на том всё и кончится?

Он покачал головой.

— Если они прибегнут к силе — брак будет считаться недействительным, и все это знают. Держитесь за эту мысль.

В её глазах застыли горе и безнадёжность.

— Вы не понимаете.

Так продолжалось до полудня, а потом в покои принцессы прибыл Дондо собственной персоной, чтобы добиться хотя бы подобия согласия на брак. Двери в гостиную оставались открытыми, но стоявшие возле них вооружённые охранники Дондо удерживали Кэсерила снаружи, а Бетрис и Нан ди Врит — внутри. Кэсерил не разобрал и трети того, о чём громким яростным шёпотом спорили толстый придворный и янтарноволосая девушка, но в конце концов Дондо удалился с выражением жестокой удовлетворённости на лице, а Исель впилась пальцами в подоконник, почти задыхаясь от бешенства и ужаса. Затем она прижалась к Бетрис и выдавила:

— Он сказал… если я не соглашусь, то он всё равно возьмёт меня. Я сказала, что Орико не позволит ему изнасиловать свою сестру. А он спросил: «Почему нет? Он же позволил нам насиловать его жену…» Когда рейна Сара так и не забеременела, а Орико оказался неспособен зачать бастарда, несмотря на всё то множество леди, девушек и шлюх, что они ему приводили, Джироналы склонили его к согласию допустить их в спальню рейны. Дондо сказал, что он и его брат занимались этим каждую ночь в течение года — оба одновременно или по очереди, пока она не пригрозила покончить с собой. Он сказал, что будет танцевать на мне до тех пор, пока в моём животе не завяжется плод, а если я попробую своевольничать, то он покажет, каким суровым мужем может быть.

Она моргнула полными слёз глазами, взглянув на Кэсерила, и стиснула зубы, чтобы не разрыдаться.

— Он сказал, что живот у меня будет огромным, потому что я маленького роста. Как думаете, Кэсерил, сколько смелости мне понадобится для простого «нет»? И что будет, когда из этой смелости ничего не выйдет? Совсем, совсем ничего?!

«Я думал, что единственное место, где из смелости ничего не выходит, — это рокнарские галеры. Я был неправ».

Он тяжело вздохнул:

— Не знаю, принцесса.

Измученная и отчаявшаяся, Исель объявила пост и принялась молиться. Нан и Бетрис помогли установить в её покоях переносной алтарь и собрали все символы леди Весны, чтобы украсить его. Кэсерил, неотступно сопровождаемый двумя гвардейцами, спустился в Кардегосс и нашёл цветочницу, торговавшую искусственно выращенными фиалками — ведь был совсем не сезон для этих цветов. Вернувшись, он поставил их в вазочку на алтаре. Он почувствовал себя таким глупым и никчёмным, когда принцесса, благодаря, уронила слезинку на его руку. Отказываясь от еды и питья, она лежала, распростершись на полу, посылая богам глубочайшую мольбу — совсем как рейна Иста, когда Кэсерил впервые увидел её в зале предков замка провинкары. Сам Кэсерил часами бродил по Зангру, пытаясь придумать хоть что-нибудь, но в голову шли только ужасные, жуткие мысли.

Позднее тем же вечером леди Бетрис вызвала его в приёмную рядом с кабинетом и сказала:

— Я придумала! Кэсерил, научите меня, как убить человека ножом.

— Что?

— Охранники Дондо слишком хорошо знают вас, чтобы не подпускать близко, но я буду рядом с Исель утром в день её свадьбы, как свидетельница клятв. От меня никто не ожидает ничего подобного. Я спрячу нож за корсаж. Когда Дондо приблизится и наклонится, чтобы поцеловать ей руку, я успею ударить его два-три раза, пока меня остановят. Но я не знаю, куда нужно бить, чтобы попасть наверняка. Понимаю, что в шею, но куда именно? — Она достала из складок юбки огромный кинжал и протянула Кэсерилу. — Покажите мне. Мы потренируемся, пока у меня не начнёт получаться ловко и быстро.

— О боги! Леди Бетрис! Оставьте этот безумный план! Они тут же скрутят вас — а потом повесят!

— Важно лишь то, что сначала я убью Дондо. Потом я с радостью пойду на виселицу. Я поклялась охранять Исель ценой моей жизни. Вот так. — Её карие глаза горели на бледном лице.

— Нет, — твёрдо ответил Кэсерил, отобрав нож. Интересно, где она его добыла? — Это не женское дело.

— Я бы сказала, что это дело того, у кого есть шанс его осуществить. У меня шансов больше. Научите меня!

— Нет, погодите… подождите немного. Я… я попробую что-нибудь предпринять, может быть, что-то и получится.

— Вы можете убить Дондо? Исель молится леди о смерти, своей или Дондо, не важно — лишь бы кто-то из них умер до свадьбы. Но мне важно, кто именно умрёт. Это должен быть Дондо.

— Полностью согласен. Подождите, леди Бетрис. Просто подождите немного. Посмотрим, что я могу сделать.

«Если боги не ответят на ваши молитвы, леди Исель, я попробую сделать это за них».

День накануне свадьбы Кэсерил провёл, выслеживая Дондо в коридорах Зангра, словно кабана в каменном лесу, но ему так и не удалось приблизиться к нему на достаточное расстояние. Во второй половине дня Дондо вернулся во дворец Джироналов в городе, в который — ни через стены, ни через ворота — Кэсерил проникнуть не смог. После второй неудачной попытки пробраться во двор головорезы ди Джиронала вышвырнули его на улицу, сильно избив. Пока один держал настырного секретаря, остальные наносили удары по голове, груди, животу, и в Зангр Кэсерил возвращался, шатаясь как пьяный и опираясь рукой на стены. Гвардейцы рея, от которых ему удалось улизнуть на улицах Кардегосса, отыскали его как раз вовремя, чтобы полюбоваться на сцену избиения и проследить за тем, как он ковыляет обратно. Они ни во что не вмешивались, видимо, подчиняясь приказу.

В приступе внезапного вдохновения Кэсерил направился к тайному подземному ходу, соединявшему Зангр и дворец Джироналов, ранее принадлежавший лорду ди Льютесу. Одни говорили, что Иас и ди Льютес пользовались им ежедневно для проведения совещаний, другие — что еженощно, для любовных свиданий. Как выяснилось, туннель теперь был столь же тайным, как и главная улица Кардегосса. С обоих концов стояла стража, двери были заперты. Попытки подкупить стражников навлекли на голову Кэсерила проклятия и ругань, а также угрозу ещё одного избиения.

«Ну и убийца же из меня», — горько подумал он, добравшись до своей комнаты и со стоном рухнув на кровать. В голове словно стучал молот, всё тело болело. Какое-то время Кэсерил лежал, не в силах пошевелиться, затем, собравшись с духом, встал и зажёг свечи. Ему следовало бы подняться наверх и повидать своих подопечных, но он боялся, что не выдержит их слёз. А также того, что последует за его признанием в своей неудаче, — новых просьб Бетрис. Ведь если он не смог сам убить Дондо, какое право он имеет отказывать ей в её шансе?

«Я бы с радостью отправился к праотцам, лишь бы не допустить завтрашнего кошмара…»

«Ты действительно так думаешь?»

Он выпрямился. Ему вдруг показалось, что последнюю фразу произнёс не он. Язык слегка шевелился за губами — как бывало обычно, когда Кэсерил бормотал что-то себе под нос. «Да».

Он кинулся к изножью кровати и, упав на колени, резким движением откинул крышку сундука. Почти зарывшись в аккуратно сложенные, пахнувшие отпугивающими моль травами одежды, он вытащил доставшиеся ему от покойного торговца шерстью плащ и мантию. Развернув тёплую коричневую ткань, он достал книжку с зашифрованными записями, которые так до конца и не разобрал, поскольку срочная необходимость в этом отпала после бегства судьи Вриза. Отдавать записи в храм было уже как-то неловко — потребовались бы объяснения задержки. Кэсерил судорожно открыл книжку и зажёг ещё свечей.

«Осталось мало времени».

Он не разобрал около трети дневника.

«Забудь ты обо всех этих неудачных опытах! Переходи-ка сразу к последним страницам, чего ждать?»

Отчаяние, владевшее торговцем, сквозило даже через плохо зашифрованный дартакан и обретало формы ясного и простого решения. Вот он — ответ! Отвергнув все свои предыдущие измышления и странные эксперименты, он в конце концов обратился не к магии, а к обычной молитве. Крыса и ворон — только чтобы донести мольбы богу, свечи — чтобы осветить их путь, травы — чтобы укрепить собственное сердце. Он отказался от своей воли, полностью положившись на волю высших сил.

«Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне!»

Это были последние занесённые в книгу слова.

«У меня получится», — изумлённо подумал Кэсерил.

А если нет… тогда придёт черёд Бетрис и её ножа.

«Я не проиграю эту игру. Я потерпел поражение практически во всём, за что только брался в жизни. Я не могу проиграть смерть».

Спрятав книгу под подушку и заперев за собой дверь, Кэсерил отправился на поиски пажа.

Он выбрал сонного мальчика, ожидавшего в коридоре окончания ужина в банкетном зале Орико, где отсутствие Исель породило множество разговоров — и не только шёпотом, поскольку первые люди государства тоже отсутствовали: Орико продолжал скрываться в лесу, а Джироналы устроили пирушку у себя во дворце.

Кэсерил выудил из кошелька золотой и поднёс его к лицу, улыбаясь через образовавшийся между большим и указательным пальцами кружок.

— Эй, мальчик, хочешь заработать реал?

В Зангре пажи быстро делались смышлёными; реал — достаточно крупная сумма, чтобы можно было купить на неё некоторые интимные услуги у тех, кто ими торгует. Но и достаточно настораживающая для тех, кто не рискует играть в подобные игры.

— Что я должен сделать, милорд?

— Поймай мне крысу.

— Крысу, милорд? Зачем?

Ах да. Зачем.

«Да затем, что она потребуется мне в обряде смертельной магии против второго по могуществу лорда Шалиона, конечно!»

Нет, не годится.

Кэсерил опёрся плечами о стену и доверительно улыбнулся.

— Когда я был в крепости Готоргет во время её осады три года назад — ты знаешь, что я был её комендантом?.. так вот, пока наш бравый генерал не продал её, мы научились есть крыс. Маленькие вкусные зверюшки, если, конечно, сумеешь наловить достаточно много. И я очень скучаю по вкусу хорошо поджаренного на свече бёдрышка. Поймай мне большую жирную крысу и получишь ещё один реал. — Кэсерил уронил монету в руку пажа и облизнулся, представляя, каким безумцем должен сейчас выглядеть. Паж слегка попятился. — Ты знаешь, где моя комната?

— Да, милорд.

— Принеси её туда. В мешке. И чем скорее, тем лучше — я голоден. — Кэсерил развернулся и удалился, смеясь. Не притворяясь, а действительно смеясь. Странное, дикое веселье переполняло его сердце, пока он не поднялся к себе и не сел обдумывать свои дальнейшие действия — свою тёмную молитву, своё самоубийство.

Была ночь, ночью вороны не прилетят к его окну, сколько бы прихваченного с собой хлеба он им ни накрошил. Он повертел хлеб в руках. Вороны гнездились под крышей башни Фонсы. Если они не полетят к нему — он сам полезет к ним. Вскарабкается по крышам. Поскальзываясь в темноте? А потом обратно в комнату с трепыхающимся свёртком под мышкой?

Нет. Под мышкой он понесёт крысу в мешке. Если ему суждено будет умереть там, под полуразрушенной крышей, то проделывать обратный путь уже не придётся. Да и смертельная магия ведь уже однажды сработала там, не так ли? Она удалась деду Исель. Вдруг дух Фонсы протянет руку помощи и грешному солдату его внучки? Башня посвящена Бастарду и его животным, а ночь — особое время для этого бога, особенно дождливая полночь. Тело Кэсерила никто не найдёт и не похоронит. На его останках будут пировать вороны, поминая своего сородича, — достойная цена за жизнь бедняги. Животные невинны, даже жадные вороны; эта невинность делает их всех немного святыми.

Расторопный паж с шевелящимся мешком в руках обернулся значительно быстрее, чем смел надеяться Кэсерил. Он проверил содержимое — толстая, сердито шипевшая крыса весила почти полтора фунта — и заплатил ещё один реал. Паж спрятал монету в карман и зашагал прочь, оглядываясь через плечо. Кэсерил затянул мешок и прижал его к себе.

Переодевшись в одежды торговца (на удачу), он задумался, что надеть на ноги: туфли, сапоги — или идти босиком? Что будет надёжнее на мокрой скользкой крыше? Босиком, решил он. Однако обулся ещё для одного, последнего похода.

— Бетрис! — громким шёпотом позвал он из своего кабинета. — Леди Бетрис! Я знаю, что уже поздно, но не могли бы вы выйти ко мне на минутку?

Она была полностью одета, всё такая же бледная и измученная. Бетрис позволила ему стиснуть свои руки и на мгновение прижалась пылающим лбом к его груди. Тёплый аромат её волос на секунду вернул Кэсерила в Валенду, в храм, где они стояли рядом в толпе на праздновании Дня Дочери. Единственным, что не изменилось в ней с того счастливого дня, была её верность.

— Как принцесса? — спросил Кэсерил.

Она подняла взгляд. Вокруг тускло горели свечи.

— Она без устали молится Дочери. Не ела и не пила со вчерашнего дня. Я не знаю, куда смотрят боги и почему они оставили нас.

— Мне не удалось убить Дондо. Я не смог даже приблизиться к нему.

— Я так и поняла, в противном случае мы бы что-нибудь услышали.

— У меня есть ещё одна идея. Если ничего не получится… я вернусь утром, и мы посмотрим, что можно придумать с вашим ножом. Я просто хотел сказать… если утром я не вернусь, не беспокойтесь обо мне, не ищите — со мной всё в порядке.

— Но вы же не бросаете нас? — Её руки сжались вокруг его запястий.

— Нет, ни за что.

Она моргнула.

— Я не понимаю.

— Всё в порядке. Берегите Исель. И никогда не доверяйте канцлеру ди Джироналу. Никогда.

— Могли бы и не говорить мне этого.

— Да, ещё. Мой друг Палли — марч ди Паллиар — знает правду о том, как я был предан после Готоргета и попал на галеры. Как я стал врагом Дондо… это сейчас не важно, но Исель должна знать, что его старший брат собственноручно вычеркнул меня из списка освобождаемых, приговорив к рабству и смерти. Здесь нет сомнений. Я видел список, написанный им лично — его почерк мне хорошо знаком.

Бетрис прошипела сквозь стиснутые зубы:

— И ничего нельзя сделать?

— Похоже, нет. Если бы удалось это доказать, большинство лордов Шалиона отказались бы воевать под его знамёнами. Возможно, этого было бы достаточно для его падения. А возможно, и нет. Это порох, который должен быть в арсенале Исель. Когда-нибудь она сможет взорвать его. — Он сверху вниз смотрел на обращённое к нему лицо Бетрис — белизна кожи, коралл губ и глубокие, чёрные, как ночь, глаза, огромные в полумраке комнаты. Кэсерил неловко наклонился и поцеловал её.

Дыхание девушки прервалось, затем она, вздрогнув, рассмеялась и прижала ладонь к губам.

— Ой, простите, ваша борода щекочется.

— Я… это вы простите меня. Палли будет для вас самым лучшим мужем, если, конечно, он нравится вам. Он очень честный и порядочный человек. Как и вы. Передайте ему мои слова.

— Кэсерил, что вы…

В этот момент раздался голос Нан ди Врит:

— Бетрис, где вы? Идите сюда, пожалуйста.

Он должен был уйти, уйти раз и навсегда, забрав с собой все свои сожаления. Кэсерил поцеловал ладони Бетрис и выскользнул за дверь.

Ночное путешествие по крышам Зангра — с жилого корпуса к башне Фонсы — было столь головокружительным и опасным, как и предполагал Кэсерил. Дождь лил не переставая. Луна просвечивала сквозь тучи, но её тусклый свет помогал мало. Крыша была холодной и скользила под босыми замёрзшими ногами. Самым трудным оказался шестифутовый прыжок на крышу круглой башни. К счастью, прыгать пришлось под удобным углом — иначе всё закончилось бы банальным самоубийством при падении на булыжники двора, где-то там, далеко внизу.

Мешок дёргался в руках, дыхание со свистом вырывалось изо рта. Кэсерила била дрожь после прыжка, он наклонился, упёршись ладонями в крышу, и представил себе, как кусочек черепицы случайно срывается вниз, привлекая внимание стражи к башне…

Затем он стал медленно продвигаться дальше, пока не добрался до разверзшейся в крыше дыры. Усевшись на краю, Кэсерил свесил ноги, но не почувствовал никакой опоры. Он решил дождаться момента, когда луна выйдет из-за туч. Есть ли там пол? Или осталось всего несколько балок? Вороны сонно переговаривались в темноте.

Ждать пришлось около десяти минут, в течение которых он стучал зубами от холода, пытаясь трясущимися руками разжечь вытащенную из кармана свечу. Несколько раз обжёгшись, он наконец запалил маленький огонёк.

Внизу оказались балки и сохранившийся местами пол. После пожара стены отчасти укрепили — наверное, чтобы камни не обрушились кому-нибудь на голову. Кэсерил задержал дыхание и спрыгнул на твёрдый островок прямо под ним. Закрепив свечку, он разжёг от неё ещё одну, затем вынул хлеб и остро отточенный нож Бетрис. Добыть ворона. Да… Там, в его спальне, это казалось так просто. Воронов даже не было видно в пляшущих тенях.

От шума крыльев над головой, когда ворон уселся на балку, у него едва не остановилось сердце. Вздрогнув, он протянул кусок хлеба. Птица выхватила хлеб и улетела. Кэсерил выругался, сделал несколько глубоких вдохов и сосредоточился. Хлеб. Нож. Свечи. Шевелящийся холщовый мешок. Человек на коленях. Со спокойствием в сердце? Вряд ли.

«Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне».

Ворон — или его близнец — вернулся.

— Кэс! Кэс! — негромко прокаркал он, однако от стен отразилось на удивление сильное эхо.

— Да, — выдохнул Кэсерил. — Всё верно.

Он вытащил крысу из мешка, прижал лезвие к её горлу и прошептал:

— Беги к своему господину с моей молитвой.

Резко и быстро он выпустил из неё кровь; тёмная горячая жидкость побежала в ладонь. Кэсерил положил трупик у колена и протянул руку своему ворону, тот уселся на неё и принялся пить крысиную кровь. Маленький чёрный птичий язык испугал Кэсерила, он вздрогнул и чуть не упустил ворона. Прижав птицу к себе, Кэсерил наклонился и поцеловал её в голову.

— Прости меня. Моя нужда очень велика. Может, Бастард накормит тебя хлебом богов и ты будешь сидеть у него на плече. Лети к своему господину с моей молитвой. — Коротким движением он свернул ворону шею. Птица дёрнулась и затихла; он положил её у другого колена.

— Лорд Бастард, бог правосудия, когда правосудие терпит поражение, бог равновесия, бог всего, что приходит не в своё время, бог моей нужды. За ди Санда. За Исель. За всех, кто её любит, — за леди Бетрис, рейну Исту, старую провинкару. За шрамы на моей спине. За правду против лжи. Прими мою молитву. — Он не имел представления, были ли это правильные слова, да и существовали ли какие-нибудь правильные слова. Дыхание стало прерывистым, наверное, он кричал. Да, точно, он кричал. Потом он словно со стороны увидел себя склонившимся над принесёнными в жертву животными. В животе родилась ужасная, непереносимая боль, сжигавшая внутренности. Ох… Он не знал, что это так больно…

«Всё лучше, чем сдохнуть на галере с браджарскими стрелами в заднице».

Напоследок он вежливо добавил (как молился в детстве, отправляясь спать):

— Мы благодарим тебя, Бог несвоевременного, за твоё благословение.

«Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне».

Ох…

Пламя свечей вспыхнуло и погасло. Темнота стала ещё чернее, и всё исчезло.