Проклятие Матери гор

Глава 21 - 24

21

Не успели Грогар с Лунгой и глазом моргнуть, как Лилия выбежала наружу. Мужчины, переглянувшись, бросились следом с возгласами, выражавшими крайнее неудовольствие столь опрометчивыми действиями юного создания. Однако стоило им оказаться на воздухе, как они разом смолкли.

Яркий солнечный свет расцветил сочными красками ветхую деревню, что тонула в земле, как в пучине морской, и буйная растительность, и лес вокруг казались волнами, поглощающими не желавшую уступать утлую лодчонку.

Порой так неожиданно воспринимаются самые обычные вещи, вот и то, что предстало сейчас взору людей, вдруг показалось чудом.

Тут и тусклые, увядающие, а рядом – кричаще-желтые, ярко-красные, бордовые листья клена, дуба, вяза, будто сошедшие с холста художника; и грязно-коричневые, загадочно-темные стволы деревьев с ползущим по ним влажным мхом, незаметно, как-то скромно, окрашенным в тысячи оттенков серого и зеленого…

Мужчины не сразу услышали музыку – необычное чарующее пение, точно пела сама природа, и звуки эти отчасти объясняли то странное, но прекрасное состояние, в коем пребывали в тот момент измученные путники.

Чарующие – вот именно! – и нежнейшие звуки доносились отовсюду, создавая неповторимый волшебный эффект; голос, принадлежавший, может быть, юной деве, а может, и какому-нибудь сказочному существу, лился плавно и воздушно, переполняя душу восторгом и заставляя забыть все на свете.

– Как класиво! – умилительно произнесла Лилия, и ее слова прозвучали как звон колокола в абсолютной тишине.

Пение, словно некое хрупкое строение, дрогнуло. Испуганно замерло. Грогар встряхнул головой, прогоняя наваждение. Чары улетучились. Окружающая его действительность вновь предстала в своем обычном виде.

Заброшенная деревня, по-осеннему холодный ветер, тишина.

Пока Грогар стоял, размышляя над этими, на первый взгляд, незначительными вещами, как музыка и красота, что ни с того ни с сего так сильно овладели ими, пение возобновилось.

Но в нем молодой пытливый слух различил что-то, показавшееся поначалу рокотом ручья, бегущего по камням. Однако тревога, уже всецело завладевшая ярлом, заставила его прислушаться, насколько это возможно.

И вот…

Журчание воды превратилось в голос, шепчущий какие-то неразличимые уху заклятья, и в частое тяжелое топанье. Будто несколько рабов, подгоняемые злым сквернословящим шарманщиком, чей инструмент и исторгал столь прекрасное пение, торопливо толкали вперед большую неуклюжую тележку.

Отчасти так оно и было: с севера из густой чащи вышло – или даже выкатилось, выползло – нечто совершенно необычное, похожее не то на жуткого клоуна, не то на жабу. Пупырчатое, круглое, многорукое, многоногое, многоглазое, вокруг шеи – грязное спутанное жабо, на круглом животе разноцветные лохмотья, на ногах потешные башмаки с круто загнутыми носками. На голове вроде как волосы, а может, и крохотные колокольчики болотного цвета, и именно они – если хотите, волосы, – и издавали ту волшебную музыку. Рот существа, чудовищно большой, с толстенными мертвенно-синими губами, беспрерывно исторгал потоки препротивной слизи.

Лилия оглушительно завизжала и бросилась в дом, а за ней Грогар с Лунгой, кричавшим:

– Это зверь?! Это ведь зверь, да?!

Грогар с бешено бьющимся сердцем отчаянно озирался, поворачиваясь вместе со вцепившейся в него девочкой.

– Это зверь! – верещал Лунга. – Это зверь, это зверь, это зверь! Это ведь зверь, да?! Зверь, зверь! О боги, это и есть зверь! Мы погибли, о боги, мы погибли…

– Заткнись, придурок!

Грогар отстранил от себя зажмурившуюся девочку, наклонился к ней, взял за руку и сказал:

– Бежим.

Они выскочили через заднее окно, прямо в заросли колючих кустов, больно оцарапавшись при этом, и что есть силы припустили в спасительную тьму леса.

22

– Куда вы? – панически вопрошал Лунга, еле поспевая за своим господином, несущимся сквозь дремучий подлесок и державшим при этом в руках девочку, словно курицу. Ее волосы хлестали его по лицу. – Куда бежите, ваша светлость? Постойте!

Наконец Грогар остановился и опустил ребенка на землю. Солнце, пробиваясь сквозь поредевшие кроны, испещрило покрытую палой листвой землю причудливыми узорами.

– Не надо сходить с ума, – сказал он. – Давай думать. Это был Он? Ты имел в виду колдуна?

– Не знаю, не знаю!

– Успокойся. Что это ты так распсиховался?

– Хватит, ваша милость! Неужели вы не видите? Не понимаете? Я жить хочу! Мне надоело все это!

– Я понял, – спокойно ответил Грогар. – Меня обвиняешь, да? Я, мол, виноват? Впутал тебя в эту историю. Что ж, твое право. Если выкарабкаемся…

– Я уже слышал это! Только надо сначала выкарабкаться!

Лунга зло сплюнул и решительно двинулся вперед.

– Ты куда?

Лунга оглянулся.

– Выкараб… – тут Лунга нервно сглотнул. – Выкарабкиваться.

– Ну так давай подумаем, куда нам податься. В какую сторону, то есть.

Лунга опустил плечи и сник.

– Не знаю, – обреченно сказал он.

– Далеко мы не уйдем, – начал рассуждать Грогар, задумчиво потерев подбородок. – В деревне остались все наши вещи: копье, твой мешок, припасы. Спрячемся где-нибудь поблизости, дождемся ночи, заберем наши скудные пожитки, ибо без них нам просто не обойтись, и двинем к Вратам. А там, может быть…

Не договорив, что же, собственно, может быть там, Грогар повертел головой и решительно указал в сторону, где, по его мнению, должен был находиться север. Приободрив Лилию словами: «Выше нос, красавица», – он неторопливо направился в вышеозначенную сторону. Лунга, недовольно кряхтя, поплелся следом.

Весело светило солнышко, что благотворно повлияло на Лилию. Девочка быстро позабыла все страхи и не шла, а прыгала, чередуя прыжки с забегами вокруг Грогара. При этом она толкала лениво ругающегося ярла, кидала в него еловые шишки, смеялась и пряталась за деревьями – словом, ужасно безобразничала. В итоге терпению Грогара пришел конец, и он, отстегав расшалившегося ребенка хворостиной по мягкому месту, с самым строгим видом, какой только сумел на себя напустить, приказал ей тихо и смирно идти рядом. К его удивлению, Лилия снесла экзекуцию со стойкостью бывалого воина, а после, показав обидчику язык, вновь принялась баловаться.

Долго ли, коротко ли бродили они таким образом по лесу, да только довелось им очутиться на околице еще одного селения, весьма схожего с предыдущим.

– Должно быть, еще один охотничий поселок, – озадаченно буркнул Грогар, рассматривая знакомый пейзаж. – Их здесь несколько, наверное.

– Думаю, мы сделали круг и вернулись назад, – сказал Лунга.

– Не может быть.

– Смотрите, вон тот дом, где мы были, и кости там…

– Чудища!!! – что есть силы завопила Лилия.

Откуда-то из подворотни вынырнуло то самое жабообразное чудовище; остановилось неподалеку, замахало руками, вытаращило глаза, выпустило целый фунт слизи и во всю глотку проревело что-то вроде:

– Вот и вы… вот и вы… грядет… вот и вы… грядет… грядет… Какая милая… и вы… Молитесь… милая… молитесь… заберу… я заберу… заберу… милая… долго вас ждал… ждал… мое освобождение… ждал… девочка… освобождение… ее… девочка… девочка… от оков заклятия… заклятия… своим богам… девочка…

Всё это прозвучало очень быстро и невнятно, что вкупе с мелодичным звоном волос-колокольчиков произвело очень комичный эффект, однако Грогару было не смешно.

– Ах ты погань! – в сердцах воскликнул он и швырнул в «жабу» камень величиной с кулак. Камень угодил в лоснящееся пузо, покрытое разноцветным тряпьем.

Чудище насмешливо скосило свои многочисленные зенки на камень и захохотало.

– Ты… ты… ты… зачем… ты… рассмешил… ты… может… рассмешил… рассмешил… не … уйдешь…

Башка страшилища тряслась, как желе, а колокольчики визжали, словно кучка юных винчийских блудниц, застигнутых во время греха.

Грогар, схватив в охапку Лилию, таращившуюся на это гротескное чучело во все глаза, побежал прочь. Лунга, несмотря на усталость, о чем он не забывал время от времени упоминать, как будто упрекая в этом господина, и на этот раз проявил завидную прыть.

Грогар подумал, что надо изменить направление, и кинулся в обратную сторону, – туда, откуда они пришли.

Следом летел жуткий громыхающий, булькающий смех, смешивающийся с истеричными воплями странных колокольчиков. Чудовище будто хотело сказать «зря стараетесь, ребята».

Что-то подсказывало Грогару, что так оно и есть.

Самые худшие его опасения подтвердились – они снова и снова возвращались в злосчастную деревню, где их неизменно поджидало ревущее в какой-то дикой, сумасшедшей эйфории чудовище.

Мелькали деревья, ветви били по лицу, в кронах мельтешило не по-осеннему яркое солнце, пот заливал глаза, жаба тряслась, и ее жабо насквозь промокло от потоков стекающей по мерзкому телу слизи…

Грогар потерял счет времени. Он устал, в ушах стучало, голова кружилась, ноги подкашивались.

Он готов был сдаться.

– Черт подери! – закричал он и с ненавистью посмотрел на колдуна. – Черт подери! Зачем мы тебе? Сожрать нас хочешь? Ну так сожри! Сожри же!

– Не надо так, – откуда-то издалека послышался голос слуги. На плечо легла его рука. – Не надо…

В этот миг – точно кто-то опустил занавес – чудовище исчезло, испарилось.

Шумел ветер, раскачивая верхушки деревьев.

Грогар обессилено сел на землю.

– Что… что это было? – робко спросил Лунга, прижимая замершую девочку к себе.

– Не знаю. Сдается мне, это еще не все. Сдается мне, что мы обречены.

Лунга промолчал. Он стоял теребя в руках шляпу с самым мрачным видом из всех возможных.

– Боги с нами… Боги с кем угодно, но только не с нами. Ладно, заходим в дом. – Грогар кивнул на бывшее в незапамятную старину шультейковской резиденцией строение. – Отдыхаем. Нам нужно отдохнуть.

– Вы считаете, что в данной ситуации мы сможем… уснуть?

Грогар взглянул на Лунгу.

– Сможем. Видел бы ты себя.

23

Грогар никак не мог уснуть. Ему не давала покоя одна мысль: что дальше? Почему так тихо? Не может же быть, что на этом все. Что-то должно произойти, и в самом ближайшем будущем. Может, сегодня, сейчас… Отчего-то он сильно волновался за Лилию и все время с беспокойством, причину которого сам не понимал, поглядывал на нее. К вечеру, убаюканный тишиной, нарушаемой лишь мерным дыханием слуги и девочки да шумом леса, Грогар наконец-то погрузился в тревожный сон, граничащий с мучительной явью. В нем ярлу постоянно мерещились тутеха, протягивающая к нему свои костлявые руки, колдун, чье жабье рыло отчетливо напоминало печальный облик Дьярва Лёлинга, крадущиеся в сумерках гармы…

Он просыпался, вскакивал, пытался успокоиться, снова засыпал и видел беспорядочную прыгающую вереницу монстров, пока, наконец, сон окончательно не покинул его.

Грогар долго и неподвижно лежал, вперившись немигающими глазами в потолок.

Сколько историй с самого раннего детства он слышал о рыцарях, искателях приключений, бродягах, святых, которые неизменно доблестно и со всепобеждающей улыбкой на устах одолевали драконов, мантикор, оборотней, чернокнижников, тиранов, самодуров, орды гаратов и так далее.

В награду им доставались принцессы, и победители жили долго и счастливо.

Но в реальности все было не так просто, и теперь Грогар отлично понимал, почему постепенно превращавшийся в объект насмешек герой битвы при Эгыре Густав из Сольда, потерявший в том сражении глаз и приобретший немеркнущую (боги с ними, со злыми языками, не будем брать их в расчет) славу, так одинок. Ибо Густав тяжел характером, несдержан на язык, драчун, пьяница и мучается страшными головными болями вкупе с кровавыми кошмарами и вообще, по мнению одного столичного философа, склонен к самоуничтожению, а проще – к самоубийству.

А знаменитый Джотто из Кильтоно, прославившийся своим «Хождением за три моря»? Он первым отважился выйти за пределы Центрального моря в Великие Воды и доплыть до сказочных экзотических островов, названных им Оронегро. Он встретил там диких и кровожадных туземцев, у которых в обычае было поедание человеческой плоти. Сколько почестей по праву досталось отважному мореплавателю, претерпевшему в ходе того сумасбродного предприятия множество лишений и страданий! Поэты посвящали ему свои творения, самые красивые и желанные женщины мечтали выйти за него замуж, владыки всех стран Центроземья приглашали служить им.

И он сошел с ума, и вот уже десять лет обитает в родовом имении, опекаемый родными и близкими. Один знакомый Грогару лекарь, часто бывавший в доме Джотто по долгу службы, рассказывал много интересного о своем подопечном. Оказывается, бедняга, будучи по характеру весьма впечатлительным человеком, с детства мучился самыми разнообразными страхами. Например, он просто панически боялся деспотичную мать. Когда ему было года четыре (это по словам старых служанок, любивших почесать языком), он увидел, как одна парочка, укрывшись на сеновале, занимается любовью, и эта сцена так поразила его (должно быть, они громко стонали), что он запомнил это на всю жизнь и навсегда затаил в себе страх перед соитием.

Каким будет он сам, если останется жив? Утешься, говорил Грогар себе, через пару недель ты будешь в норме. Все-таки сколько таких, как Густав, старых вояк, выброшенных за ненадобностью, спились и сошли с ума? А Джотто – и с ним все ясно. Фобии, преследовавшие беднягу на всем его жизненном пути, переплетясь с ужасами, виденными в далеких краях, свели несчастного с ума. Не последнюю роль сыграли в этом и почести, ибо почести, по словам какого-то мудреца, способны погубить человека. Так оно и случилось.

Но Грогар не таков. Происхождение оградило его, по выражению одного пустого политикана, от обжигающего дыхания многочисленных войн, которые вело, ведет и будет вести наше славное королевство. Детство было счастливым и беззаботным. Он беспечен и богат, и он весельчак. Ему не привыкать к поклонению и любострастию, ведь он носит редчайший и древнейший титул ярла. Во всем Форнолде есть еще всего три рода, удостоенных такой чести. И он сумеет выгодно преподнести свои необычайные приключения высшему свету, он знает, под каким соусом подать сие блюдо.

Он – и тут Грогар наконец-то улыбнулся – завладеет королевской дочкой. Непременно завладеет.

Надо только…

Выкарабкаться.

24

Грогар, заметно воспряв духом, решил выйти подышать ночной прохладой и трезво поразмыслить, как быть дальше.

Раз вспомнив об Агнесс, он уже не мог остановиться. Он грезил о ней. Он вспоминал ее теплую, шелковистую белую кожу, ее запах – едва уловимый аромат духов и чего-то невесомого, обволакивающего, напоминавшего парное молоко, а может, и свежесть летнего утра, и шепот благословенных солнцем цветов, и жаркое, обжигающее дыхание юного тела.

Грогар унесся в мечты. Он уже ничего не видел перед собой. Ничего не слышал.

Жизнь прекрасна.

Как хочется растянуть мгновения счастья, поймать мечту и ощутить биение ее сердца. С другой стороны, если б такие моменты длились часами, жизнь потеряла бы смысл.

Грогар очнулся от грез, и сразу же его внимание привлекла чья-то тень, неясно, призрачно промелькнувшая слева. Он машинально двинулся туда, вглядываясь в тускло подсвеченную луной тьму, но не заметил ничего.

Пройдя несколько шагов, ярл остановился с мыслью: «Что я делаю?». И опять страх за девочку больно кольнул его. Подумав, Грогар решил возвратиться назад, но тут шевеление повторилось.

На еле заметной тропе, перерезавшей деревню пополам, показалась сутулая фигура человека, тащившего за собой не то мешок, не то…

Страшная догадка поразила Грогара, погасив всякую осторожность и рассудительность. Он побежал вдогонку, но быстро потерял призрака из виду.

«Что же я делаю? – ощущая, как в душе его нарастает страх, подумал он. – Надо возвращаться».

В его голове рождались мысли, будто нашептываемые кем-то извне.

«Все здесь чуждо человеку. Все окружающее обман. Надо держаться своих. Не упускать их из виду. Как же я мог бросить Лилию? Какой же я кретин! Назад, назад!»

Но он заблудился.

С обеих сторон словно вырастали бесконечные руины, и уродливые ветви ерника ползли по земле, цепляясь за ноги. То тут, то там мелькала горбатая фигура, тащившая за воротник тело. Грогар кричал, размахивал руками, совершенно потеряв разум, потом упал, пальцы судорожно вцепились в мерзлую землю.

Ему казалось, что Он смеется над ним.

С трудом поднявшись, Грогар, к своему великому облегчению, заметил знакомый дом и сломя голову помчался к нему, но, не долетев буквально пару шагов, неожиданно… словно получил удар по лицу.

Ярл рухнул на землю, перед глазами все поплыло, и, уже теряя сознание, он услышал истошный вопль Лунги.