Проклятие Матери гор

Глава 37 - 39

37

Они вышли из замка – жалкого подобия ночного видения, – миновали лабиринт. Грогар, чувствуя изрядную слабость, выломал себе палку, намереваясь опереться на нее.

– Ну, как сталый дед! – не преминула пошутить над ним Лилия.

В какой-то момент Грогар ощутил на спине чей-то взгляд. Он обернулся и увидел женщину – молодую прекрасную женщину с длинными каштановыми волосами, одетую в белое, светящееся, точно само солнце, платье. Она смотрела ему в глаза, и Грогар прочитал в них интерес и еще что-то… он никак не мог понять.

Через несколько секунд женщина чуть стыдливо опустила очи, медленно развернулась и пошла прочь, и пока она шла, тело ее, роскошные волосы, платье – все превращалось в вихрящуюся серебристую пыль, что с жадностью подхватывал ветер и уносил ввысь.

– А кто это была? – поинтересовалась Лилия. – Ты слысысь, а, Логал?

– Я слышу, не дергай меня за рукав.

– Ну, кто это была такая?

– Не знаю. Может, Матерь Гор.

– О, ты лассказесь мне эту сказку?

– Обязательно. Обязательно расскажу.

38

– Я так и думал, что тебя прибьют, – говорил Грогар, обгладывая жареную заячью ногу. – И точно – прибили!

Грогар сидел в темной избе, пропахшей потом, навозом, сеном и дымом, в компании своего слуги и еще трех человек.

Изба эта именовалась приказом, и в ней отцы деревни, расположенной в полумиле от Северных Врат, время от времени устраивали так называемый «круг» – собрание, на котором обсуждались проблемы, события и тому подобные вещи. Внутри приказа имелась каменная печка и большой топчан, устланный шкурами; стены были изукрашены резными дощечками, изображавшими богов Пантеона – их звали закоптёлышами. Закоптёлышей поставили на крохотные полочки, с которых свисали белые домотканые полотенца, вышитые замысловатым орнаментом. Кроме того, в подполе хранилось «священное пиво», а если честно (ярл уже успел испробовать сей напиток) – перебродившая сцежка из каких-то трав, грибов и бог знает чего еще. Препротивная штука.

Излишне напоминать, что путь до деревни дался Лунге с большим трудом. Вывихнутая конечность с каждым шагом все больше болела; утром следующего дня боль сделалась невыносимой, нога страшно распухла, и Лунга потерял сознание.

Очнулся он в этой самой деревне – оказалось, что его подобрали так называемые «старатели» из числа жителей деревни, – о них речь пойдет ниже.

Деревня сия, называвшаяся отчего-то Копотней, образовалась лет сто назад на склонах двух поросших лесом гор, и первыми ее обитателями стали жильцы, слуги и прочий люд из Круга Смерти, или Цурке. Со временем Копотня разрослась и превратилась в пристанище самого разношерстного народа: здесь можно было найти и горцев-монтанов, и охотников, и путешественников… Ученых, искателей приключений, беглых каторжников и так далее. Особое место занимали старатели – люди, промышлявшие вылазками в логово колдуна в надежде чем-нибудь поживиться. На этот счет у них существовала целая наука, основанная на многолетнем опыте, – когда можно отправляться на промысел в проклятые земли, а когда нельзя.

К моменту, когда Лунга попал в Копотню, там постоянно проживало около ста человек и еще три сотни – временно; они, как правило, приезжали на сезон, который сейчас уже кончался.

Итак, добросердечные поселяне, посчитав Лунгу за «дикаря» (так назывались старатели, самовольно влезавшие в долину и не имевшие никаких контактов с жителями Копотни), отнесли его к местному знахарю. Знахарь вправил вывих, подлечил Лунгу, который, едва почувствовав себя лучше, поспешил исполнить повеление своего господина. Проблем не возникло – Грогара хорошо знали и были о нем высокого мнения, а в его щедрости ничуть не сомневались. Лунгу удивило то, что никто не изумился истории, им рассказанной – видно, здешний народ привык ко всему.

Именно так – ко всему.

– Итак, – сказал Грогар, вытирая руки о полотенце, – что случилось?

Лунга, под глазом которого пышным цветком расцвел здоровенный синяк, покосился на троицу, сидевшую напротив, и угрюмо сказал:

– Пускай они сами расскажут. Все равно вы, ваша милость, будете меня… надо мной… А! Не хочу даже и говорить.

– Так-так. Я все понял. Ты решил заделаться миссионером. Пролить свет истинной веры в темные головы здешних обывателей. Я угадал? А, любезнейшие?

Один из троицы, шультейк Копотни по имени Яков, важный толстяк в помятой плисовой шляпе, в засаленном кожаном камзоле и с курительной трубкой в руках (она, кстати, до рта практически не доходила, вследствие чего быстро тухла и Якову приходилось то и дело ее раскуривать), сказал:

– Э-э… вы почти угадали, сударь. В общем, как бы поделикатней… Гендрик, – обратился он к морщинистому сухопарому старику с всклокоченными бровями и налитыми кровью глазами на небритой физиономии, – может, скажешь, то бишь, расскажешь… про Йенса-то. Что он там учудил… ты ведь его дед, как-никак.

Гендрик грохнул кулаком по столу и сказал неприятным трескучим голосом, адресуясь к Лунге:

– Ты! Что гнёшься? Святоша нашелся! Развлекался парень, а ты? В жопе, что ль, засвербило у тя при виде титек?

– Что ты, Гендрик! – усовестил его Яков. – Не надо так. Лучше я скажу, а то… как бы… Значит так, благородный сударь, у нас здеся, в избе, в самой избе-то, молодежь любит… того…

– Потрахаться, – подсказал Грогар.

– Э-э… да. Ну и тогда…

– Они втроем насиловали бедную девушку! – крикнул, вскочив, Лунга. – Безбожники! Насиловали прямо на этом столе! Я пытался вразумить их…

– Прямо на этом столе и втроем? – проговорил, вытаращив глаза, Грогар. – В… как там у вас это зданьице называется? Закон? Декларация?..

– Приказ, – подсказал третий старик, глава старателей – невозмутимый, прямой как палка; руки сложены на груди, в одном ухе серебряное кольцо – одним словом, монтан. И имя у него было соответствующее – Умхаг Хосса, что в переводе значило Великий Коршун.

– Приказ, – повторил Грогар. – В приказе?

– В приказе, – невинно подтвердил Яков. – А что тут такого?

– Мне нравится ваш подход, любезнейший. Действительно, а что здесь такого?

Шультейк робко улыбнулся и часто заморгал, видимо, силясь понять, шутит господин ярл или нет.

– К слову. Не найдется ли у вас… м-м-м… девушки… попригожей? Чтобы кровь с молоком! А лучше двух!

Шультейк улыбнулся шире.

– А то я устал, видите ли. И пойла вашего налейте – как оно у вас называется? Священное пиво? Ха, шутники.

Шультейк продолжал улыбаться.

– Ну все. Можете идти.

Троица чинно поднялась и двинулась к выходу.

– Одну минуту! – сказал Грогар. – Гендрик, голубчик, ты слышишь меня? Мы ж не поставили точку в истории с моим слугой. Передай своему Йенсу и всем остальным, что, если с головы моего слуги упадет хоть волос, Рийго обезглавит его самого. Понял?

Гендрик хотел, наверное, ответить Грогару в том же духе, но Великий Коршун бесцеремонно вытолкнул Йенсова деда из избы и ответил за него:

– Он все понял, хозяин. – И, чуть помедлив, добавил: – Но слуга ваш… прославился на всю деревню.

– Эх, приятель. Таков уж он. Ничего с ним не поделаешь.

Лунга проводил старейшин Копотни высокомерным взглядом.

– Только не начинай, – предупредил его Грогар.

– Если б вы видели…

– Дурак ты, Лунга. Пойди лучше проследи за Лилией. Как она там, накормили ее или нет? Завтра, дадут боги, выезжаем. Когда за Рийго послали? Три дня назад? Может, встретим его по дороге…

39

Оставшись один, Грогар предался размышлениям вслух, что, наверное, со стороны выглядело немного странно.

– И все-таки я счастливчик! – сказал он, с отвращением потягивая «священную» пакость и вспоминая последние часы, проведенные в Круге Смерти.

Ассоль исчезла, оставив после себя страшную усталость. Грогар сделал несколько шагов и понял… что не дойдет.

– Что с тобой, Логал? – поинтересовалась Лилия. – Почему ты сел на семлю?

– Не могу, – ответил он. – Я устал, красавица. Не могу идти.

– И что зе делать? – заплакав, спросила девочка.

– Не знаю…

Она так и сидела около него, лежавшего в пыли на обочине дороги согнувшись и сжимая кулаки, вперив взгляд в одну точку…

Грогар очнулся от крика Лилии. С трудом поднявшись, он обнаружил четырех всадников в кожаных куртках, в сапогах с отворотами, с мушкетами за спиной и топорами за поясом. С ними была оседланная лошадь.

Во главе их ехал величавый бронзоволикий старик – Умхаг Хосса.

– Вставай, – сказал он, с любопытством разглядывая его и прижавшуюся к нему девочку. – Мы за тобой.

– Кто вы?

– Друзья. Лунга сказал, где искать тебя. Рад, что вы оба живы, даже удивлен, что вы, судя по вашему виду, так легко отделались. Виряй, помоги ему. В седле усидишь?

– Усижу.

Один из всадников спешился и помог Грогару забраться на коня, а потом посадил к нему Лилию.

– На, держи. – Хосса кинул ярлу сверток и фляжку. – Выпей и подкрепись.

В обратный путь тронулись немедленно; спасители Грогара и Лилии оказались крайне немногословными и невозмутимыми ребятами. Они часто останавливались на привал, во время которого тихо и коротко переговаривались, при этом внимательно глядя по сторонам.

Грогар в крайне ослабленном состоянии все привалы спал так крепко, что его с трудом поднимали; он клевал носом даже верхом на лошади, что причиняло большие неудобства Лилии. Хосса, заметив это, посадил ее к себе, невзирая на протесты и брыкания; впрочем девочка быстро к нему привыкла и даже, в свойственной ей манере, приставала с расспросами, но старик упорно молчал, напуская на себя строгий вид, хотя тень улыбки предательски выдавала его. Он заговорил с ребенком только после того, как поздним вечером они благополучно миновали Северные Врата; да и остальные его спутники заметно приободрились.

– Чтоб я еще раз без Рийго сунулся в какую-либо авантюру… – подвел итог своим раздумьям Грогар. – С другой стороны, кого я обманываю? Самого себя?

Тут раздался стук в дверь.

– Да-да! – крикнул Грогар, думая, что явился Яков с обещанными девицами. Однако это оказался здоровенный бритоголовый детина в кожаном жилете поверх просторной белой рубахи с широким воротом, под которой виднелась волосатая грудь. Он шумно протопал к столу и с размаху поставил на него трехлитровую бутыль, доверху наполненную мутной жидкостью.

– Привет! – грохнул он. – Меня звать Йенсом, мать твою!

– Ого! – произнес Грогар в ответ. – Что ж, привет! С чем пожаловал?

– Бить не буду, не бойся! – улыбнувшись во весь рот, сказал Йенс, заметив, как напрягся ярл.

– Так это ты отделал моего слугу?

– Я и есть.

– О! – только и успел сказать Грогар, потому что в этот момент дверь распахнулась и в избу влетел Гендрик, а за ним и шультейк Яков.

– Не дури, Гендрик! – сопел Яков. – Ну-ка, уймись! Не хватало еще!..

– Эй, ты! – заорал Гендрик внуку. – А ну вон отседова!

– Заткнись, деда! – небрежно бросил Йенс, даже не обернувшись.

– Как ты со мной разговариваешь, щенок?! – завопил Гендрик, грозно сдвинув брови – это получалось у него весьма выразительно. Позади него в отчаянии заламывал руки Яков.

– Ежели не уйдешь – прибью, – спокойно ответствовал на это внук, придвинувшись поближе к Грогару и бесцеремонно возложив ручищу ему на плечо.

Но настырный Гендрик не успокоился и, схватив внука за ворот, оттащил от Грогара. Яков бросился разнимать их, однако его старания привели к тому, что все трое повалились на пол. Йенс, падая, задел стол, и вся снедь, вместе с бутылью, с грохотом рассыпалась по устланному свежей соломой полу.

Грогар, небрежно ковыряя тростинкой в зубах, с насмешкой наблюдал за ними.

Йенс, как самый молодой, вскочил, взял обоих стариков за шиворот и как котят вышвырнул их вон из приказа. Но и тут Гендрик не успокоился и с завидной для его возраста прытью снова набросился на внука, но, наткнувшись на могучую грудь, остановился, глядя на него снизу вверх.

– Я что сказал?! – проревел Йенс.

– Ты не понимаешь! – пропищал дед. – Он же ярл! Ежели ты причинишь ему вред, то яво люди сожгут всю Копотню! Иль ты о судьбе Тёрок не слыхал?

– Уймитесь, оба! – верещал Яков.

– Я хочу поговорить! – громовым голосом заорал Йенс, перепугав этим, кажется, всю деревню. – У меня проблема, и я хотел всего лишь испросить совета у господина Грогара! А вы чего ко мне привязались? С ума, что ль, посходили?

Оба старика застыли с открытыми ртами.

– Ну, чего вылупились? Пошли вон!

– Да от греха… – промямлил Яков. – Как бы чего…

– Идите-идите, любезнейшие, – сказал Грогар, отодвигаясь от Йенса, вознамерившегося крепко, по-мужицки, обнять его. – Ты убрал бы лапы свои, приятель, а то я, знаешь ли, предпочитаю миловаться с девушками.

– Ага, – ответил Йенс. – Понял. Так. Э-э… Ты знаешь, что натворил твой слуга?

– Знаю. Он прочел вам проповедь о губительной природе греха и объявил, что разврат, по словам Брейха Благочестивого, открывает врата в ад…

– Он заморочил голову моей невесте!

– А вот это уже интересно.

– Агнешка видеть меня не хочет! И все бегает к нему… как его… Лунге! Она считает его святым и без конца молится всяким там… Она совсем спятила! Да я уж тыщу раз пожалел, что треснул ему по морде! Не надо было его трогать, авось Агнешка и не обратила б на него внимания.

Йенс умолк и немного погодя чуть не плача докончил:

– Она ведь сказала, что не выйдет за меня замуж! И это после побратания!

– После… чего?

– Побратания!

– А что такое побратание?

– Ну… во время побратания жаних, значит, э-э-э… выставляет свою невесту напоказ.

– Не понял. Напоказ? Голую, что ли?

– Да. И дружки мои, значит, могут попробовать ее.

– Попробовать?

– Попробовать. Оценить. Как она – хороша али нет, крепка ли тазом, ну и… Друзья завсегда скажут, стоит ли жаниться на ней. А что, у вас нет такого?

– Нет, этого прекрасного обычая у нас нет.

– Хе-хе-хе. А у нас есть.

– Завидую вам, приятель. Побратание! Изумительно!

– Что же делать-то мне? Я ведь ее… того… люблю.

– А побратание-то как прошло?

– В целом хорошо, пока этот гаденыш не вмешался. Простите, Лунга то есть.

– Хм… даже не знаю, чем тебе помочь. Скажу, пожалуй, вот что. Ты, конечно, с дружками побратался на славу – обычай ведь, и все такое… Но, видно, ей это пришлось не по вкусу, иначе она не заблажила бы. Уж ты поверь моему богатому опыту.

Видя, что парень не до конца вник в сказанное, Грогар добавил:

– Она хотела подарить себя тебе одному, а ты вместо этого… сколько вас было?

– Я и еще двое…

– Вот-вот. Ты, как распоследний идиот, наградил ее тремя немытыми херами. Эх ты! Надо же понимать, что женщина – это не дыра, куда можно сплавлять свое семя. Женщина… Ах, женщина! Это же поэзия! Да что тебе говорить, разве ты поймешь…

– Значит, промашка вышла с побратанием-то?

– Значит, вышла. Ты не замечал – куда уж тебе, – но она, может, тихонько плакала и, может, даже просила тебя: «Не надо, не надо»… А ты со своим побратанием как медведь в огород!

Йенс заметно приуныл.

– Слушай меня, Йенсик. Иди-ка ты к ней и попроси у нее прощенья. И постарайся отнестись к ней, как к человеку. Понял?

– Понял! – немного просветлел Йенс.

– Покумекай башкой! Башка-то у тебя не для того, чтоб об стенку биться и туда кушать. Нежнее будь. Скажи ей, что она у тебя одна и ты никому ее не отдашь, даже лапать никому не позволишь. А насчет Лунги не беспокойся – завтра мы уедем. Все, иди и позови Якова.

Яков не замедлил явиться.

– Ну? Где же услада моя?

– Чего?

– Я спрашиваю, будут ли девицы?

– А-а! Да вот они – эй, Марьяна, Тирлея! Подите-ка сюды!

В избу вошли две пухленькие и весьма пригожие девушки – они скромно улыбались и теребили платье. Грогар довольно потер руки и сказал:

– Свободен, Яков. Ну-ка, идите ко мне, красавицы мои! Сейчас добрый дядя вас приголубит!