Проклятие Матери гор

Глава 14 - 16

14

Он умирал.

Он уже не замечал, что в него летят камни, не слышал страшных проклятий, не чувствовал кровоточащих ран. Затуманившийся взор урывками улавливал множество мелькавших перед ним ног – босых, в сандалиях, в сапогах. Пыль вихрем крутилась вокруг его слабеющего тела. Знойное солнце нещадно палило.

– Нет, нет, – хрипел он. – Неужели… неужели вы настолько слепы… настолько глупы? Настолько трусливы, глухи, равнодушны? Опомнитесь…

И он умер. Рабы отнесли его тело за город и бросили в яму – туда, куда бросали собак, котов, рабов, нищих. Завтра «безмолвные» сожгут их всех.

Его имя патриарх предал проклятию, велел стереть из всех летописей, книгу, что он написал, – сжечь, а любого, кто осмелится прочитать ее, – вешать.

А спустя месяц в город пришла Черная Смерть, и собрала она обильную жатву, и первым умер патриарх – всё, как и предсказал он.

Гогош, Великий Безумец.

Вот так живописно, можно даже сказать, живо начал своё повествование Лунга.

Остаток ночи, к счастью, миновал без приключений. Путники прошли немало – господин ученый остался доволен, – успели насобирать множество ягод, а еще яблок: одинокое дерево, попавшееся им уже на самом рассвете, оказалось как нельзя кстати.

Только вот новое убежище, по всеобщему мнению, оставляло желать лучшего: всего-навсего пещера. Вход сюда вел узкий, но, кажется, недостаточно. Пещера, конечно, находилась довольно высоко – они и сами забрались в нее с превеликим трудом, но как-то страшно было все-таки. Грогар, воспользовавшись ножом из мешка Лунги, соорудил копьё и натаскал камней.

– Будем держать оборону, – весело сказал он. – С другой стороны, если затаимся здесь, точно мыши, может, он нас и не заметит.

Все от души пожелали, чтобы так и случилось.

Лунга тем временем горел желанием рассказать дальше о Гогоше.

– Гогош, – с глубокомысленным видом рёк он, – является личностью таинственной. Признаюсь, я долгое время изучал его биографию, стараясь выяснить причины его безумств и заблуждений, так что…

Лунга умолк и, обиженно взглянув на своего господина, слушавшего его в пол-уха (Грогар гораздо больше внимания уделял уже засыпавшей Лилии), словно бы нехотя продолжил:

– …так что могу похвастать отличным знанием сего предмета. Гогош родился в семье уважаемых людей: отец был богословом, одним из толкователей святых писаний Семерых Великих Магов. Об этом свидетельствует Патр Трематулийский, являющийся, как известно, современником Гогоша, а также крупнейшим и весьма авторитетным…

– Дружочек мой ненаглядный, – перебил его Грогар. – Я вот, если честно, не в настроении. Так что смотри – если, черт возьми, будешь витийствовать, клянусь этими самыми твоими Семерыми Великими Магами, получишь по лбу! Убери-ка всяких своих Патлов и прочих. Да не вздумай ерепениться, я, видишь ли, устал и хочу насладиться тихим покойным деньком – и историйкой, что меня успокоит и убаюкает. Понял?

Лунга насупился.

– Хорошо, – буркнул он. – Итак, Гогош рос богобоязненным, подолгу изучал все… эмм… перипетии и хитросплетения нашей веры. Вникал в каждое слово, старался максимально… максимально серьезно изучить весь Пантеон.

– М-да-а, – усмехнулся Грогар. – Что правда, то правда. Это дело непростое. Скажу вам откровенно, даже сам первосвященник не знает всех богов. Да что там говорить, он и свое-то имя с трудом припоминает, ха-ха-ха!

– Ну, знаете! – начал Лунга, но Грогар поспешил извиниться:

– Ладно-ладно, пошутил. Пошутил. Элдрик, конечно, старикашка неплохой, великий муж, просвещенный ум… Но ты, дорогой мой, лучше, определенно лучше! Ты такой фанатик, что тебя впору в зверинце выставлять, как некую диковинку! Ну, во всяком случае, уж на священном престоле ты бы точно смотрелся гораздо уместнее... Ну всё, всё, шутка это, шутка! Продолжай.

И Лунга, стиснув зубы, возобновил свое повествование.

– Действительно, как это ни прискорбно, Гогош несколько… увлекся. Изучив все догмы, пункты и допущения религии Святых Отцов, несчастный в своем извечном стремлении познать все тайны бытия углубился в изучение демонологии, эсхатологии, мифов и сказаний, так или иначе связанных с темой зла и погибели рода человеческого. В те древние времена царства, бывшие предтечами нашего, жили под строгим надзором правителей и церкви. В творчестве царил догматизм, вольнодумство каралось лютой смертью. Не избежать бы этой участи и Гогошу (высокий сан отца, чин семейства и прочее тут никак не помогли бы), если б он в одночасье не исчез. Вскоре по миру стали распространятся мерзкие книжонки весьма сомнительного содержания, прокатилась волна убийств и насилия. Впервые со времен Эпохи Богов человечество познало вкус греха…

– Не забывайся. Ближе к делу.

– Хорошо. Выяснилось, что Гогош все это время жил неизвестно где (споры о его доподлинном местонахождении идут до сих пор). Он создал свое учение, окружил себя последователями и стал распространять ересь, суть коей сводилась к предсказанию ужаснейшего конца мира. Он утверждал, что вера Святых Отцов есть зло и дурь. Что вокруг нас враждебный нам мир духов, жаждущих нашей крови. Спасения нет, единственный способ – влиться в мир духов через собственную добровольную смерть, после чего у нас есть шанс стать ими – то бишь монстрами.

– Боги, какой кошмар. Вот к чему приводит фанатизм.

Исследователь древностей между тем внимательно слушал и часто кивал со странноватой улыбкой на устах, словно пытался все получше запомнить.

– Затем Гогош начал странствовать. – Лунга сделал вид, что не услышал замечания господина. – Но недолго – вскоре его схватили и предали справедливой смерти, хотя это далось властям непросто: у Гогоша было воинство, преданное ему до крайности. По преданиям, целый год велись кровопролитные бои, прежде чем Гогош был казнен, а вернее, затоптан разъяренной толпой. Казалось бы, все закончилось хорошо. Но ересь Гогоша так пропитала нашу грешную землю, что до сих пор где-то втайне переписываются его труды, множатся бесовские идеи. Гогош – Отец Зла, так его величают последователи. «Абгрунд, или Бездна» – главная книга злодея. В ней содержатся подробнейшие описания многих тысяч жутких чудовищ и главного демона, царя Тьмы – Безглазого, Бездны, Крови Человечества – названий много. Также Гогош описал свое путешествие в преисподнюю, встречу с Безглазым и как тот отнял его душу, заменив ее тьмой, и повелел Гогошу донести до людей его слово. Я ее не читал, и слава богу, ибо, как утверждают, любой, кто прочтет ее, сходит с ума, но знаю, что появление так называемой дочери Безглазого предсказано с точностью до деталей. Думаю, что Колдун, то бишь этот ваш Виктор Хорн, уважаемый господин Лёлинг, нашел «Абгрунд», который, надо думать, он маскировал под томиком сказок, и спустя три тысячи лет вдохнет в себя истину Мрака, и откроет дверь, ведущую в ту сторону – именно это предсказание завершает книгу.

– Если это правда, – сказал Грогар то ли всерьез, то ли в шутку, – то плохи наши дела. А что по этому поводу говорят попы?

– Они не обращают на гогошидов никакого внимания, – подал голос Лёлинг.

– Это правда, что была чума и патриарх умер? Словом, все произошло именно так, как и предсказывал перед смертью Гогош?

– Правда.

Грогар задумался.

– Мне бы хотелось подвести кое-какие итоги, дорогие мои друзья, если позволите, – начал он. – Хотя о чем это я? Конечно, позволите. Итак, стечением обстоятельств мы попали в пренеприятнейшую передрягу. Кучка культистов – совершенно ненормальных, с моей точки зрения, – закинула нас в эту... хм, дыру. В Круг Смерти, как поэтично обозвали сию местность в народе. Выбраться отсюда нельзя, только через ворота, но до них еще надо дойти, что не так просто, ибо чудища, страшилища и так далее – это мы выяснили. Следуя доброму совету многоуважаемого и многознающего господина Лёлинга, мы вынуждены передвигаться по ночам. Все мы слышали вой зверя – наверное, и правда не стоит искушать судьбу днем. Тем более что с нами ребенок.

Грогар взглянул на девочку, и во взгляде его скользнул страх – страх родителя за свое дитя… или нет? Лунга счел, что ему померещилось.

– Думаю, все с этим согласны, – продолжил Грогар. – Но что же дальше? Вы, дорогие мои, как бы сказать… э-э… ну, образно выражаясь, вы, господин Лёлинг, и ты, верный мой слуга, вплели в нашу историю много лишнего, на мой взгляд.

– Вы полагаете? – спросил Лёлинг, грустно усмехнувшись. – Позвольте спросить: например?

– Например? Да вот хотя бы эта ваша сказка про… как ее? Силлу? Окаменевший мальчик и все такое… Дескать, это Матерь Гор сошла с небес или же пришла из ада – уж не знаю, я что-то не совсем понял. А еще Матерь Гор – это та смердящая говном ведьма у входа в ущелье. О нет! На самом деле это мать колдуна! Дикарь с края света, то есть какой-то немытый шаман, окурив вас дурман-травой, сказал, что всё, пора, как говаривает драгоценный мой Рийго, сухари сушить. Вот оно, оказывается, что! Наши злоключения – это ведь не что иное, как происки этой ведьмы и ее прислужника-колдуна! Ведь есть же «Абгрунд»! И предсказание Гарро! Все сходится – как же мы сразу-то не поняли! Книга сказок колдуна – это же «Абгрунд»! Ну точно! И Лунга, мой несчастный слуга, готов удариться в религиозный экстаз!

– К чему это ваше ёрничание? – хмуро спросил Лёлинг.

– А вы не поняли? Серьезно? Лунга-то – он фанатик, перед ним помашешь любым псевдопредсказанием якобы от святого, и чтоб обязательно о конце света… Но вы-то? Ученый. Исследователь. С какой, позвольте спросить, целью вы морочите нам голову? Как все эти ваши сказки помогут нам? Вы хотите запугать нас? Лишить нас возможности трезво оценивать ситуацию, в которой мы оказались? Зачем?

– А… вы знаете? – неожиданно бодро сказал Лёлинг. – Может, и ничего? Не кажется ли вам, друзья, что, находясь в бедственном положении, мы всего лишь стараемся по-своему интерпретировать, подбить, так сказать, под себя события, кои не имеют никакого отношения к реальному положению вещей?

– Любезнейший, не уходите от ответа.

– Я не знаю, что сказать. Честно говоря, я… я боюсь. Не знаю, зачем я все это вам рассказал. Решил поделиться всем, что знаю, что может нам пригодиться. Я – ученый. И пытался найти приемлемое объяснение происходящему с нами. Не очень успешно, как оказалось...

– В вашем рассказе много странностей. Вот, например, вам никогда не хотелось узнать, о чем говорили шультейк Як с той женщиной? Разгадать тайну, а? Почему вы не вернулись в то село? Или вот, сказка о Силле, назовем ее так. Это… как бы… метафора, что ли?

– Да, признаю́сь, – нахмурился Лёлинг. – Я не был на севере, нет никакого шамана, и нет никакого окаменевшего мальчика. Это все легенды, предания в моей литературной обработке. Я… пишу… немного. Вот и все.

– А о встрече с Гарро что скажете?

Лёлинг виновато взглянул на Лунгу. Лунга насупился.

– Не хочу расстраивать Лунгу, но… Но я действительно встречался с отшельником, о котором говорят, что он и есть Гарро.

– Но он не делал никаких предсказаний, верно? – закончил за него Грогар. Забавно было видеть, как менялось выражение лица Лунги – от разочарования к надежде, потом к сомнению.

– Нет конечно, не делал. Это предсказание из каких-то древних свитков в королевской библиотеке. Я собираю такие вещи, опять-таки, для собственных сочинений. Простите меня, уважаемый господин Лунга, но, видя, с каким небывалым интересом вы меня слушали, я не захотел вас расстраивать… На самом деле Гарро – если это действительно он и есть – совершенно, как бы сказать…

– Невменяем? – не без злорадства подсказал Грогар.

– Да. Кажется, я чересчур увлекаюсь своими литературными опусами. Смешиваю реальность с вымыслом… Может, я схожу с ума?

Лунга заплакал.

– Да ладно тебе! – не без раздражения воскликнул Грогар. – Еще слез твоих не хватало!

– Извините, – всхлипывая, сказал Лунга. – Я сейчас приду в себя.

– А посему Лунга плачет? – спросила Лилия. – Вы его обижаете?

– Нет, что ты, принцесса моя, – ответил Грогар. – Ни в коем случае. Это он…

– Кушать хочет?

– О да! Лунга проголодался. Так ведь, дорогой мой?

– Покушай свои травки, – ласково, как может только маленькая девочка, сказала Лилия.

Грогар рассмеялся.

– Вот-вот! Откушай «съедобных» травок, что ты с таким усердием собирал.

Лунга с достоинством выпрямился.

– Спасибо, я не голоден. Я… заплакал, потому что… потому что вспомнил грустную историю.

– Расскажи.

– Нет, Лилия. Она очень грустная.

– Осень-осень?

– Невероятно просто грустная, принцесса моя, – ответил за него Грогар. – Поверь, Лунга умеет нагнать тоски.

– Но мне скусно.

– Ты поспи, милая.

– Не хочу спать. Пусть Лунга рассказет мне грустную историю.

– Не капризничай! Историю тебе расскажет наш любезный ученый, только позже. Он, как оказалось, мастак по этой части. А пока дай мне с ним поговорить.

Девочка обиженно отвернулась, и Грогар продолжил донимать Лёлинга.

– Скажите мне, любезнейший. Вот вы с Лунгой утверждаете, что предсказания Гогоша – суть истинная правда.

– Да, так и есть. То, что случилось после смерти Гогоша, описано во множестве хроник.

– И что?

– Простите?

– Сколько эпидемий случалось за все время существования человечества? – сказав это, Грогар нахмурился, словно вспомнив о чем-то. – Эпидемии были, я уверен, и до казни Великого Безумца. Да что удивительного! То были Темные века! Люди жили, будто свиньи…

– Вы преувеличиваете. Как свиньи они не жили. Но насчет эпидемий… Пожалуй, в ваших словах есть рациональное зерно. Полагаю, сам факт случившегося мора еще ничего не доказывает. Должен признать – вы на удивление рассудительны, господин ярл.

– Не только слуга мой балуется учеными книжками. – Грогар с достоинством поклонился ученому. – Ну а что насчет колдуна? Как вы его назвали? Виктор Хорн.

– Вот тут вы меня не одолеете. Все, что я рассказал вам о колдуне, – правда. В смысле, это все, что я знаю. Источники могут и врать, но от себя я ничего не прибавил.

– Допустим, – задумчиво сказал Грогар, – культисты, в чьи лапы так коварно бросило нас провидение, по-своему, извращенно, поклоняются колдуну и Матери Гор. Вы жили среди них и не зря нам рассказали о ведьме. Но ведь надо быть совершенно безумными, чтобы поднять руку на лицо, состоящее в кровном родстве с королем! На представителя древнейшей во всем Форнолде фамилии! Я ведь назвался им! Они что, не понимают, что моя гвардия, мой несравненный Рийго повесит их, не моргнув и глазом!

Лёлинг усмехнулся.

– А каковы шансы, что в этой глухомани окажется родственник короля? Представитель древнейшей во всем Форнолде фамилии?

– Ха, вы правы. К сожалению. Откуда этим немытым мужланам знать, что я – это я? Увы, вы правы. Но вот что меня интересует. Один из мужиков болтал о каком-то беконе и персте, что живет на дереве. Как думаете, о чем он говорил?

– Как знать? О какой-то жертве вроде нас. Может, о каком-нибудь отшельнике из здешних лесов.

Грогар с сомнением покачал головой.

– Может быть, может быть...

15

Вскоре все легли отдыхать, набираться сил; старик Лёлинг вызвался постоять на часах. Он пристроился у входа в пещеру, сжался как-то, скособочился…

Грогару стало его отчаянно жалко, беднягу. Что-то сильно сдал он за прошедшие сутки. «Сидеть бы тебе у себя в университете в блаженном неведении относительно всей этой ерунды, над которой мы еще посмеемся… Может быть».

Рядом мирно спала Лилия, обняв его руку. «Такая горячая», – подумал он. Пухлое личико, губки надула, щека, прижатая к плечу, вспотела. Она похожа чем-то…

И тут Грогар вспомнил сестру, младшую, умершую от черной оспы два года назад. И вспомнил только ее – восьмилетнюю Марту, хотя болезнь унесла жизни и их родителей.

«Ты не должен туда ехать! – кричала Миранда. – Там смерть! Это проклятое место! Ты же умрешь!»

«Пустяки, – отвечал он. – Мне не смерть страшна. Я страшусь больше не увидеть их. Отпустить их, не попрощавшись…»

«Ох, ну какой же ты дурак». – Миранда устало махнула рукой. Она знала его очень хорошо. Порой любая глупость, попросту блажь, звучала в его устах как приговор самому себе. Тут уж с ним было не совладать. Но вместе с тем ему всегда чертовски везло. Чертовски.

И он приехал туда, в Мрамк, где родился, где жили его отец, мать и… Марта. Столичный франт, вырядившийся, как петух, приехал в царство смерти и застал сестренку на последнем издыхании. Он даже не поинтересовался, что с мамой, с отцом, – они к тому моменту уже умерли.

Да и не у кого было спросить. Все выжившие ушли.

Замок был пуст, заброшен, и только в детской, в сумраке, в тоске, бесконечно одиноко лежала Марта. Он, будто маленький мальчик, робко, боязливо подошел к ее ложу.

Взглянул на нее и… малодушно вскрикнул, отшатнулся. Она выглядела страшно. Все лицо было сплошь усеяно засохшими гнойниками, рот приоткрыт, обнажая редкие черные зубы, роскошные когда-то волосы частью выпали, частью свалялись в паклю, из глаз текли кровавые слезы.

Грогар заплакал. Он схватил ее руку – и безрассудно поцеловал в губы. Он звал ее. Звал, уже отчаявшись.

И она ответила.

– Грогар, – еле слышно прошептала она, открыв залитые кровью глаза.

– Что? Что, милая?

– Живи.

– Не умирай… Не умирай, прошу тебя. Не умирай!

– Живи…

Ее рука выскользнула из судорожно сжимавших ее пальцев и мертво свесилась с края одра.

«Живи…»

И он жил. Болезнь, уничтожившая все поместье, каким-то чудом не зацепила его. Он вернулся и в первый раз в жизни увидел, как холодная, надменная, где-то даже жестокая Миранда плачет.

«Ах, чтоб меня, – подумал Грогар, ощущая подступающий к горлу ком. – Что я так раскис-то? Ну что, что я так раскис?»

Грогар боялся вспоминать ту сцену, он старался вычеркнуть ее из жизни и никогда, даже в самом диком пьяном угаре, в компании друзей, недругов, прижимаясь к обнаженной груди очередной нимфетки, не затрагивал этой темы.

Ее не было. Марты не было, не было оспы, смерти, заброшенного и преданного забвению родового гнезда, – ничего этого не было, ибо это причиняло невыносимую боль.

Как, оказывается, это трудно – снять маску и стать самим собой. Признаться себе, что ты вовсе не рубаха-парень, не весельчак, не балагур, купающийся в роскоши, сходящий с ума от безделья…

Ах, этот славный парень!

Плут и развратник!

А вы, оказывается, изрядный озорник!

Каков шельмец!

Ну не надо, люди же смотрят…

С вами не соскучишься, дорогой ярл!

Неужто за каждым человеком скрывается нечто подобное? У каждого где-то далеко внутри есть свой мир, нечто интимное, сокровенное. И на самом деле мы все просто играем роли.

Грогар не мог поверить в это. Кто он? Кто он на самом деле? Весельчак или… искусный актер, старательно играющий свою роль и привыкший прятать свою израненную душу?

Лилия пошевелилась во сне и придвинулась к нему поближе. Грогар посмотрел на нее и снова вспомнил Марту.

«Да что же это такое?! Одумайся! Кто она тебе? Всего лишь крестьянка, девчонка без роду и племени. На что она тебе? На что?!»

И, вопреки своим же мыслям, Грогар нежно обнял ее. Будто кто-то шепнул ему: дурак, может, бог, судьба – что там еще? – дает тебе то лекарство, в котором ты так нуждался все это время! Береги ее, плут! Эх, ты, израненная душа…

16

Грогар проснулся с крайне неприятным чувством. Он злился на себя за слабость. Он стал старательно припоминать все свои попойки, жаркие ночи, идиотские выходки, которых во всяком приличном обществе постыдились бы.

«И тогда мы с виконтом Харальдом и Аделаидой, пьяной, как мужичка, вышли из кареты совершенно голые, – мучительно выводил он про себя, надеясь, что это оживит его хоть немного. – У всех ста пятидесяти человек отвисла челюсть. Отвисла челюсть… Отвисла… челюсть. О боги, что же это такое!»

Воспоминание, от которого его всегда бросало в краску, сейчас показалось ему чем-то вроде кукольного представления на рынке, даваемого немолодым, изможденным и потрепанным субъектом. Тоска. Ничем не избыть хандру, овладевшую им. «Что ж, неплохо иной раз и погрустить. Для разнообразия, черт возьми».

И тут Грогар наконец осознал, как сильно у него болит голова. Тупая изматывающая боль – такое ощущение, будто кто-то перемешивал в голове мозги, точно кашу в котелке.

Он потер виски. Лёг. Попытался заснуть. Боль не стихла. Проснулась Лилия, измученно поднялась – волосы растрепались, глазки заспаны. Взглянула на Грогара и… расплакалась.

– Ты что это? – удивился Грогар.

– Голова болит. Сильно.

– Голова… болит?

Господин Дьярв резко обернулся.

– Что ты сказала? – возбужденно спросил он, приблизив вплотную своё осунувшееся, с темными кругами под глазами лицо к девочке. Она в страхе отшатнулась от него.

– Она сказала, что у нее болит голова, только и всего, – ответил за нее Грогар, прижимая ребенка к себе. – А что?

– У меня тоже… – испуганно заморгал старик.

– Что тоже? Тоже голова болит? Представьте, и у меня она болит. И еще как.

Старик вскочил как ошпаренный и закричал:

– Нам надо немедля уходить! – …чем напугал не только Лилию, но и спавшего – или делавшего вид – Лунгу. По кислой мине слуги Грогар понял, что и он… и он страдает от этой напасти.

– Ну ты и… хитрец, – ухмыльнулся Грогар. – Держишь ухо востро? Все слышал? Что, и у тебя?

– Да, – хмуро бросил он. – Болит.

– Странно, – произнес Грогар и спросил, обратившись к ученому: – В чем, собственно, дело? А, дражайший мой друг? Объясните нам.

– Уходить надо…

– Так ведь ночь нескоро.

– И тем не менее. Все дело, господин Грогар, в магическом кольце. Оно не привязано к одному месту, понимаете? Завеса волнуется, перемещается. Она как веревка, слабо натянутая меж двух столбов – колышется туда-сюда, но известных пределов не покидает. Наша головная боль говорит только об одном – мы в пределах магического кольца. Промедление подобно смерти – мы должны покинуть пещеру сейчас же, иначе… – Лёлинг горестно вздохнул. – Иначе мы сойдем с ума.

И им пришлось покинуть свой дневной приют так поспешно, как только могли, ибо боль усиливалась, а бедняжку Лилию стошнило, после чего она едва не лишилась чувств.

Скатившись чуть ли не кубарем по склону горы в низину (о звере никто и не вспомнил) и очутившись на небольшой поляне, окруженной лесом, запыхавшиеся путники почувствовали облегчение. Лилия, выбравшись из заплечного мешка-кафтана, даже запрыгала от радости.

– Это называется из огня да в полымя, – сказал Грогар, облегченно повалившись на холодную, уже слегка тронутую желтизной траву. По небу, гонимые влажным прохладным осенним ветром, беспокойно проплывали темные облака.

– Да, наверное, – глухо отозвался ученый.

– И что дальше? Куда пойдем?

– Не знаю. Дайте подумать.

– Мой господин. Посмотрите-ка.

Все посмотрели туда, куда показывал Лунга. Со стороны гор шел, шатаясь, словно пьяный, человек. И походил он на мертвеца, на живого… мертвеца. И дело было не в истлевших лохмотьях, едва прикрывших почерневшее тело. Дело было в его облике: восковое лицо напоминало маску – кошмарную, неподвижную маску; глаза полнились неестественной пустотой. И в то же время, несмотря на всю свою неподвижность, лицо… непрерывно двигалось: оно дергалось, губы быстро-быстро что-то шептали.

Оно словно было соткано из тысяч крохотных кусочков.

– Безумец, – прошептал Лёлинг. – Это безумец, потерянный. Один из тех, кто побывал в магическом кольце.

– Ага, – сказал Грогар. – И теперь он идет к нам. Зачем?

– Он безумен, господин Грогар. Он просто… бродит.

Мертвец – не мертвец (может, недомертвец?) подошел вплотную к насторожившимся путникам. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он, несмотря на свой призрачный вид, имел тонкие правильные черты, что, несомненно, выдавало в нем юношу? благородного происхождения.

Странным, невидящим (но не слепым!) взором обведя представших перед ним людей, недомертвец возобновил своё ненадолго прерванное бормотанье.

– Сыны Адотра и Химены! Внемлите, внемлите же моленью Ардамена! Хладные очи их пророчат… пророчат… и он придет, он – глас из бездны! Придет… – речь «Ардамена» была неразборчива, он большей частью глухо напевал, и четкие фразы вылетали из его рта с неожиданной страстью – для человека, скорее почившего, нежели пребывающего в этом мире.

– Он что, стихи читает? – спросил Грогар Лёлинга в крайнем изумлении. Лилия испуганно хихикнула. Ярл опомнился и направил копье в грудь «Ардамена».

– Вроде так… – ответил за него Лунга, ибо ученый застыл как камень.

– Иди отсюда, бедолага, – крикнул, словно глухому, Грогар. – Ты слышишь? Уходи!

– …измена… нет мне спасенья… Бреду, отчаявшись, в саду греха… срывая дремлющей рукой плоды успокоенья…

– Уходим, – скомандовал Грогар. – Кто его знает, что он еще выкинет? Это ж надо – труп, декламирующий стихи! Умрешь!

Они начали медленно, пятясь, отходить в сторону леса. Ардамен продолжал идти за ними, дергаясь, будто кукла на ниточках.

– Уходи! Пошел вон! – Грогар внезапно разозлился и ударил мертвого поэта кулаком по виску – тот, смешно раскинув руки и продолжая при этом свой патетический монолог, неуклюже плюхнулся на землю.

– …и дивные цветы, что распускаются у ног, всем волшебством весенних красок тревожа сердце; и пенье птиц, и рокот водопада… – Ардамен лежал на спине, глядел широко распахнутыми глазами на хмурое небо и воодушевленно – как может быть воодушевлена кукла, – читал стихи. Грогар, занесший над ним копье, замер. Ему вдруг стало жаль его – безвестного поэта-недомертвеца. В его сухом дребезжащем голосе ему почудилась…

Молодость, тоска, неразделенная любовь.

– …и дивные цветы…

Потухшие глаза когда-то пылали страстью…

– …и пенье птиц…

«О боги…»

– Пусть идет, – проговорил Грогар, опуская копье и отворачиваясь. – Он не причинит нам вреда.

На какой-то – кратчайший – миг он увидел в парне… себя.