Прививка от любви (СИ)

Глава 16

Альма укатила на свою конференцию — как и предсказывал её отец, такие мелочи, как полузажившая рана, её не остановили. Мы даже не увиделись перед её отъездом, и её прощальные слова передал мне Фредерик:

— И ещё она просила сказать тебе «спасибо» за Кристофера Таунсенда. Оказывается, он соавтор какой-то там научной работы, которую она очень высоко ценит.

— Это за Криса, что ли? А я даже не знала до сих пор его полного имени.

Фред хмыкнул. Мы сидели перед телевизором, показывавшим выпуск новостей. Одна из них меня заинтересовала: машину, в которой ехали отец и сын Седлачеки, сегодня обстреляли какие-то неизвестные. Никто не пострадал, но шум поднялся изрядный — такие влиятельные люди, и на тебе.

— Их и не хотели убивать, — я остановила кадр с машиной, где чётко были видны следы от попадания пуль. — Больше похоже на предупреждение. Последнее, китайское. Кстати, не знаешь, почему китайское?

Фред взял у меня пульт и выключил экран. В комнате стало тихо.

— Я до сих пор не спрашивал, почему ты дезертировала из Ордена, — сказал он.

— Я не хочу об этом говорить, — я отвела глаза.

— Я понимаю. И если ты сейчас не захочешь мне рассказать, я больше никогда об этом не спрошу, обещаю тебе. Но я хочу тебе помочь. А для этого мне нужно точно знать, что именно с тобой произошло.

— Каким образом — помочь? Помирить меня с Орденом? Это невозможно. А во всём остальном… Фред, я не думаю, что мне нужно в чём-то помогать. Я вполне довольна своей жизнью.

— А я вот думаю, что её можно сделать лучше. А что до невозможности примирения с Орденом… При определённых обстоятельствах возможно всё, что угодно. Трудность лишь в том, чтобы эти обстоятельства создать.

— Фред!..

— Что?

— Что ты задумал, интриган доморощенный?

— Ничего такого, что могло бы пойти тебе во вред.

— А тебе? И твоим родным?

— Тоже. Ты что же, думаешь, меня не заботит их судьба?

— Фред. Поклянись.

Мы пристально посмотрели в глаза друг другу.

— Клянусь, — сказал он наконец. — Риска будет не больше, чем в любой коммерческой сделке. Уж их-то на моём веку было предостаточно.

— Коммерческой? — фыркнула я. — Орден не продаётся, можешь мне поверить. Их даже угроза полного уничтожения не факт, что остановит. Нас специально отбирали и воспитывали именно так — чтобы идти до конца, чего бы нам это ни стоило.

— Но что-то всё-таки заставило тебя от них отречься. Или их от тебя?

Я молчала. Фред протянул руку и ласково провёл по моей спине.

— Эти шрамы от ожогов… Они не тогда появились?

— Нет… Хотя одно с другим связано, — неохотно признала я.

— Хотел бы я найти оставивших их тебе ублюдков и заставить их заплатить за то, что они с тобой сделали.

— Те ублюдки уже заплатили, — я вздохнула. Да, я могу сейчас отказаться говорить, встать и уйти. И он даже не обидится. Но после всего, что он для меня сделал… Имею ли я право отказать ему в такой малости? К тому же, если я не отвечу сейчас, Фредерик может попытаться разузнать самостоятельно. С него станется.

Но возвращаться в тот период, даже мысленно, было тяжело.

В тот день, когда меня вытащили из подвала, я рассказала Наставнику Яношу всё. Как влюбилась, как бегала на свидания, как предала Орден, разболтав о нём постороннему человеку и готовясь всё бросить по слову негодяя. Наставник выслушал меня молча, после чего сказал:

— Ну, что ж… Ты, конечно, совершила большую глупость, но ты уже достаточно за неё наказана. Думаю, мы можем предать эту историю забвению.

— Но как же…

— Все мы люди, все мы совершаем ошибки. Безупречных нет. Но ты извлекла из всего случившегося урок, ведь так?

Я неуверенно кивнула, всё ещё не зная, верить ли своим ушам.

— А потому я уверен, что могу поручиться за тебя. Единственный… даже не приказ, а просьба — не говори своим товарищам о том, что с тобой произошло. Будем считать, что ты пострадала во время операции. Слухи и косые взгляды нам не нужны.

Моя любовь к Наставнику в этот момент превратилась в обожание, почти что преклонение. Ведь я предательница, преступница — и меня простили! Я была готова к любому развитию событий, суду, переводу в обслуживающий персонал, даже к смерти… А мне сказали, что всё ещё верят в меня, что ни в чём не винят! И я была готова упасть руководству Ордена в ноги, лизать раскалённый металл, сунуться в любое пекло — лишь бы доказать, что я достойна этого доверия. Ну, а просьба… Я с готовностью пообещала молчать и действительно молчала как рыба, даже не потому, что меня об этом попросили. Мне было стыдно, мучительно стыдно признаться кому-либо, какой же я оказалась дурой. Радостно прыгнувшей всеми четырьмя лапами в ту самую ловушку, о которой нас предупреждали.

Так что весь следующий год я лезла из кожи вон, задавшись целью стать не просто хорошим Стрелком — лучшим. Ну, или хотя бы одной из лучших. Наставнику Яношу даже пришлось унимать моё рвение, напоминая, что Ордену не нужны истощившие себя Стрелки. Тренировки, задания, и ещё раз тренировки — моя жизнь состояла почти исключительно из них, да из тех обязанностей, которые несут повзрослевшие Стрелки: дежурства, присмотр за младшими, моя доля канцелярской работы… Башню я покидала только по необходимости, сознательно ограничив себя в перемещениях и даже не пытаясь общаться с кем-либо, кроме товарищей. Всё, что было вне нашей жизни — политика, спорт, светские новости — перестало меня интересовать. Читать беллетристику, слушать песни или смотреть кино тоже стало практически невозможно, потому что редко удавалось найти произведение совсем без любовной линии. А от одного только слова «любовь» меня передёргивало.

Оставалось только одно — вкалывать до седьмого пота, заглушая боль душевную усталостью и гордостью от своих достижений. И со временем мне начало казаться, что пережитое действительно отступает. Что я смогу его забыть, как кошмарный сон. Но лишь один неуместный вопрос наглядно показал мне, насколько тонка корка, покрывшая рану.

— Слушай, — спросила меня как-то Албена, ученица на два года моложе меня, ещё не прошедшая своего испытания и не получившая звания полноправного Стрелка, — а ты когда-нибудь… ну…

— Что?

— Влюблялась?

— Нет! — рявкнула я. Она моргнула и попятилась. Я перевела дыхание. Незачем срываться на этой дурочке, просто она застала меня врасплох.

— Албена, послушай. Стрелки не влюбляются. У нас нет времени на эту чушь. А если ты когда-нибудь позволишь, чтобы гормоны взяли верх над разумом, тебе в Стрелках не место! Иди гирю потягай или грушу побей, выпусти пар, а от чужих держись подальше. Поняла?

— Поняла, — кивнула она и ушла.

И всё же жизнь наладилась. Я немного отошла от угрюмости и даже некоторой мизантропии, в которую было впала, избегая даже подруг. Снова начала принимать участие в праздниках, вечеринках или просто болтать с другими Стрелками на ничего не значащие темы. Время действительно лучший лекарь, и я в конце концов даже сумела уговорить себя, что всё к лучшему. Да, урок был болезненным, но, как и сказал Наставник, я извлекла из него пользу и больше уже на эту удочку не попадусь. Никто не пострадал, кроме меня, а ведь всё могло бы обернуться куда хуже.

Всё рухнуло… нет, не в один миг. Для этого потребовалось несколько дней.

Началось всё с мелочи. Всё та же Албена увидела у меня энциклопедию по истории боевых искусств и попросила почитать. Я дала, она через некоторое время сказала, что прочла, и пообещала отдать после полудня. Но когда я пришла к её комнате, на стук мне никто не ответил. Решив, что не будет большой беды, если я зайду туда в отсутствии хозяйки, я толкнула незапертую дверь и перешагнула порог. Энциклопедия лежала на тумбочке рядом с кроватью. Я взяла её в руки, и тут заметила, что из-под подушки торчит уголок какого-то листка. Цветная глянцевая бумага подозрительно напоминала фотокарточку.

У нас не принято трогать чужие вещи. Уже и то, что я без разрешения вошла в чужую комнату, было на грани допустимого. Но в тот момент мне вспомнился вопрос Албены, не так давно заданный мне, вопрос об этой трижды проклятой любви. Я тогда не придала ему большого значения — я и сама, в конце концов, задавала старшим дурацкие вопросы. Но что если за её интересом пряталось нечто большее? Я протянула руку и выдернула листок из-под подушки.

Со снимка на меня смотрел Андор Густавссон.

Не знаю, сколько я простояла, тупо глядя на до боли знакомое лицо. В себя меня привёл какой-то звук, донёсшийся от двери. Я оглянулась. На пороге стояла Албена и смотрела на меня большими глазами.

— Кто это? — не узнавая своего голоса, спросила я.

— Ты не имела права её трогать! — ноздри Албены раздувались, а губы, наоборот, сжались и побелели.

— Кто. Это. Такой?

— Ну, модель одна, — с вызовом сказала она. — И что?

— Зачем тебе его фото?

— Затем. Отдай! — она попыталась выдернуть карточку у меня из руки.

— Я отнесу её Наставнику.

— Не смей её трогать! — взвизгнула девчонка. — Она моя!

По лицу было видно, что она готова начать настоящую драку за обладание этой карточкой, и я сочла за благо уступить. Всё равно я уже знала главное, и первое, что я сделала, выйдя из её комнаты, это пошла к Наставнику Яношу. Тот внимательно выслушал меня, задумчиво покивал и сказал:

— Спасибо. Мы примем меры, разумеется. А тебе лучше обо всём забыть. Сама понимаешь, дело деликатное, к Албене сейчас нужен особый подход. Ты уже сделала для неё всё, что могла, дальнейшее предоставь Наставникам.

Я и сама понимала, что объясняться с потерявшей голову девицей должны те, кто в таких делах опытнее меня, и потому с готовностью согласилась. И всё же я не могла заставить себя не присматриваться к девушке, выискивая в ней признаки той болезни, которой в своё время переболела сама. И находила. Этот просветлённо-отрешённый вид, эта постоянная задумчивость, когда, чем бы Албена ни занималась, видно было, что мысленно она находится в совсем другом месте, эта неожиданная постоянная забота о своей внешности… Нет, Стрелки, конечно, не неряхи, но краситься в повседневной жизни и вертеться перед зеркалом нам отнюдь не свойственно. Не так ли и я сама хотела выглядеть самой красивой и привлекательной, не так ли сама постоянно выпадала из реальности, увлечённая мыслями о Нём, единственном и неповторимом? Андору было мало одной жертвы, он снова крутился рядом с молодым Стрелком, выискивая возможность ударить в спину. Кто он такой, кем послан, на кого работает? Ну ничего, скоро с ним разберутся и выяснят всю подноготную. Албену наверняка придётся утешать, и как раз тут я могу быть полезна. Пожалуй, ей, как своей товарке по несчастью, я могла бы решиться рассказать, какой опасности она счастливо избежала.

Хорошо, что ей ещё нет семнадцати, и она не может свободно покидать Башню. Но недавно Албена на две недели уезжала в Урбис на соревнования, и, хотя была там не одна, видимо, эта сволочь как-то изыскала способ незаметно приблизиться к ней и вскружить ей голову. Проморгавшие всё на свете сопровождающие заслуживали выговора, но это тоже была не моя забота.

И не следи я за ней так пристально, я бы ничего не увидела. Но я в любую минуту ожидала взрыва, который может последовать от неразумного ребёнка — каковым она мне виделась с высоты моего опыта — когда откроется истинное лицо предмета её грёз, и я искренне хотела ей помочь, а потому старалась держаться поближе к ней. И только поэтому я заметила однажды, как поздно вечером, после отбоя для младших, она выскользнула из своей спальни, одетая в нарядное короткое платье, накрашенная и причёсанная, как огляделась — и тихо двинулась в сторону кухни и прочих подсобных помещений.

Проследив через щель в дверях общей комнаты, как она пересекает коридор и сбегает по лестнице, я так же тихо пошла за ней. Албена быстро миновала кухню, кладовые, спустилась в бойлерную и там, через маленькое незапертое окошко у самой земли, вылезла в закуток под стеной Башни, где оставляли мусор. Закуток отгораживала от улицы стена с колючей проволокой, но девушка влезла на мусорный бак, с него дотянулась до верха, отогнула явно заранее перерезанные концы проволок, как кошка вскарабкалась наверх и исчезла за гребнем. Камеры наблюдения её явно не пугали, судя по всему, она хорошо подготовилась, сумев либо отключить их, либо, что вероятнее, закольцевать запись. Что поделаешь, мы опасались проникновения извне, но не побегов изнутри.

Выждав несколько секунд, я перелезла через стену в том же месте и бегом добралась до угла, за которым скрылась беглянка. Осторожно выглянула, подождала, пока она снова свернёт, и снова догнала, не показываясь ей на глаза. Мы петляли по узким извилистым переулкам на задворках промышленного района, пару раз она оглянулась, но явно не слишком опасалась преследования. И в один прекрасный момент я, в очередной раз осторожно заглянув за угол, увидела, как она бросается на шею ожидавшему её мужчине.

Наобнимавшись и нацеловавшись, парочка отправилась в ближайший бар. Я последовала за ними и в баре села у стойки, по-прежнему стараясь не привлекать внимания, но, думаю, я могла бы устроить пляски с бубном — они были слишком заняты друг другом, чтобы замечать что-либо вокруг. Уж Албена-то точно. Великий боже, неужели у меня влюблённой был такой же идиотский вид? Пытка продолжалась около часа, а потом они наконец встали из-за столика. Я боялась, что Андор сейчас поволочёт её к себе, но нет — судя по тому, какую душераздирающую сцену они устроили на крыльце за прозрачной дверью, они прощались. Достаточно долго, чтобы я успела выскользнуть из бара через чёрный ход, обежать квартал и подойти к дверям как раз в тот момент, когда они всё-таки расстались. Албена быстро зашагала обратно к Башне, Андор некоторое время смотрел ей вслед, после чего двинулся в противоположную сторону. Я вышла на тротуар и преградила ему дорогу.

— Привет, дорогой. Узнал?

Он узнал, скорее всего — но сказать ничего не успел. Стрелки не ходят без оружия, и мой любимый седлачековский ПР-42 всегда был со мной. Чёрное дуло заглянуло в расширившиеся глаза, грохнул выстрел, и Андор повалился на мостовую, глядя в небо дырой в переносице. А спустя несколько мгновений послышался торопливый стук подошв, и в круг света от фонаря выскочила бледная, как привидение, Албена.

…Сказать, что Наставник Янош был в ярости, значило не сказать ничего. Стих небольшой переполох, когда я притащила в Башню брыкающуюся и царапающуюся Албену, прямо там, у бара, попытавшуюся меня сначала застрелить, а потом задушить, Наставница Регина увела на больничный этаж свою бьющуюся в истерике подопечную, немногочисленные свидетели разошлись, а я всё сидела в кабинете моего Наставника, молча слушая, как он вбивает гвоздь за гвоздём в гроб моей мечты о карьере лучшего Стрелка.

— Может, ты думаешь, что приказы старших — не для тебя? Или для тебя ничего не значат чувства твоих товарищей и наше единство? Ты считаешь, что лучше всех знаешь, как надлежит поступать в сложных ситуациях, и ты можешь никого не спрашивать и даже не ставить в известность? Я поставлю перед Советом вопрос о твоей компетенции и праве называться Стрелком. Ты подвела всех, и я не знаю, что тебе после этого можно доверить.

Я не пыталась возражать, понимая, что это бесполезно. Отчасти я была согласна — я действительно ввалилась во всю эту историю с грацией слона в посудной лавке, пошла на поводу у своих эмоций, не дав себе труда задуматься о последствиях. То есть поступила ничуть не умнее Албены. Зря я кичилась своей новообретённой разумностью, стоило кому-то задеть мою любимую мозоль, и всё благоразумие полетело к чертям. А Стрелок, способный сорваться с резьбы — плохой Стрелок: сам сдохнет — не жалко, но ведь и других подведёт. Может, Наставник и прав, не только отказавшись защищать меня перед Советом Башни, но и сам решив выступить обвинителем. И всё же, и всё же…

Почему никто не взялся присмотреть за Албеной, после того, как я предупредила о том, что с ней происходит? Почему никто не присматривал за Андором, если тот, судя по всему, ничуть не скрывался? Почему он вообще дожил до этого дня? За издержки профессии Стрелки не мстят, и что никто не спросил с него за последствия моей глупости, меня не удивляло и не возмущало. Но когда выяснилось, что я — не единственная его жертва, и что всё не случайность, почему Орден проявил такую беспечность? Из Албены решили сделать живца? Но зачем, если были пути гораздо проще, если взять самого Андора не представляло труда? И не слишком ли это — использовать одну из нас втёмную, к тому же ученицу, ещё даже звания Стрелка не заслужившую?

В общем, за следующий день, что я провела в своей комнате под домашним арестом, в ожидании решения моей участи, мои подозрения переросли в уверенность — что-то тут нечисто.

До самого вечера меня так никто и не навестил, кроме обслуги, проносившей еду — значит, Совет ещё не состоялся. К тому моменту, как объявили отбой, план был уже составлен. Я знала, что всё, что происходит в Ордене, фиксируется — Стрелки привыкли всё делать тщательно. Другое дело, что доступ к базам данных у новичков был невелик. Компьютерный взлом был, увы, не моим коньком: нас, конечно, учили управляться с компьютерами, но профессиональными программистами и хакерами становились лишь те, кто обнаруживал соответствующие склонности. А у меня никаких способностей, кроме меткости, за всё время обучения не нашли.

Но Стрелки не складывают все яйца в одну корзину. Был и ещё один архив — бумажный, находившийся в подвальных помещениях. Компьютерные базы данных уязвимы. Бумаги могут сгореть или истлеть. Но когда есть и то, и другое, шансы на то, что что-то да уцелеет при любых потрясениях, увеличиваются.

Мою дверь не заперли — всё же не настолько доверие ко мне было подорвано, иначе сидеть бы мне не в спальне, а в камере внизу. В коридорах и на лестницах было видеонаблюдение, и я постаралась поменьше светиться в кадре, но на случай, если дежурные всё же обратят на меня внимание, сделала вид, будто иду в один из тренировочных залов. И даже зашла туда и запустила один из тренажёров, а потом, пользуясь тем, что покрыть такое большое помещение маленькими камерами трудно, выскользнула обратно в тёмный коридор. Теперь всё решала удача и то, насколько пристально сидящие в пунктах наблюдения будут смотреть на экраны. Темнота не ослепляла камеры, но всё же делала изображение менее чётким, и если двигаться медленно и тихо, сливаясь со стенами, просматриваемые участки вполне можно проскользнуть незамеченным. Нас учили этому: у охранников, что долго сидят на одном месте и таращатся на одно и то же, глаза замыливаются. И если охранник не в курсе, что я вообще-то должна сидеть в своей комнате безвылазно, а что-то мне подсказывало, что огласки руководство постаралось избежать, то мой ночной выход особого внимания не привлечёт. Я же не ученица, что после отбоя обязана быть в своей постели, если я захотела потренироваться ночью, то это, конечно, странно, но я в своём праве. И если за мной не будут следить особо пристально…

Конечно, было бы лучше воспользоваться вентиляционными шахтами или техническими ходами, но Стрелки, отлично умеющие проникать в чужие крепости, учли ошибки своих жертв: пролезть в вентиляцию было невозможно, а технические ходы и шахты укреплены и нашпигованы камерами и датчиками куда плотнее, чем обычные коридоры. Нельзя сказать, что туда вообще нельзя попасть, но это требовало куда больше времени на подготовку, чем у меня было. Так что я положилась на удачу и на то, что меня обвиняют в глупости, но не в злом умысле, а значит, и особых мер принято не будет. И до архива я действительно добралась беспрепятственно. Там дверь была заперта, но у меня были навыки взлома, а наборы инструментов, как и оружие, нам разрешалось иметь свои и держать у себя. Слабого аварийного света оказалось достаточно для работы, замок лишь раз протестующе пискнул и уступил.

Длинные ряды стеллажей протянулись, докуда хватало глаз, и обилие папок на них было способно вогнать в оторопь. Но я уже знала, что буду искать. Личные дела, и в первую очередь своё собственное. Происшествие с Андором не могло в нём не отразиться. В дело Албены тоже можно заглянуть. Я достала маленький фонарик и пошла вдоль рядов, читая обозначения. Нужная секция, нужный стеллаж, промаркированный годами рождения Стрелков, вот и дела, расставленные по алфавиту. Я вытащила свою папку, раскрыла застёжки и села на пол, взяв фонарик в зубы, чтобы освободить обе руки. Часть бумаг, составляющих моё личное дело, я видела — от нас не скрывали, что их ведут. Моя биографическая справка, моё свидетельство о рождении, какие-то выписки, результаты тестов, характеристики от моих учителей… Я быстро перелистывала подшитые страницы. Так… Вот и мой отчёт об испытательном задании на руднике. А рядом…

Большой лист был озаглавлен «Приключение В-4». «Объект „Атлет“» было написано ниже, и дальше шёл перечень моих встреч с Андором. Даты, время, места — они не забыли ничего! Тот день, когда меня схватили, был назван «критическая точка». Потом шла ссылка на ещё какой-то документ, и последняя строчка со словом «результат». Рядом с этим словом стоял зелёный квадратик.

Я отшвырнула папку, вскочила и дрожащими руками выхватила со стеллажа ещё одну, первую попавшуюся. Так и есть — вот он, лист «Приключение В-2», только объект — не «Атлет», а «Куколка». И зелёный квадратик в конце. Я раскрыла ещё несколько дел, и везде видела одно и то же. Различались только цифры и буквы в обозначении «приключения», псевдонимы «объектов», да квадратики в конце — чаще всего зелёные, но попадались также синие и жёлтые. Последним я схватила дело Албены. Да, её «объектом», как и у меня, был Атлет, а вот квадратик… квадратик внизу был ярко-красного цвета.

Успели поставить.

Я отвернулась от стеллажа, чувствуя тяжкий стук крови в ушах. Несколько минут яростных поисков, и я всё-таки нашла его — стеллаж, на котором стояли папки с уже знакомыми названиями: «Атлет», «Куколка», «Поэт», «Пышка»… Я выхватила первую, скользнула взглядом по странице биографической справки. Андор Густавссон, двадцати девяти лет отроду, не имел никакого профессионального образования, зато успел поработать официантом, тренером в фитнесс-центре, актёром любительского театра, но последние лет семь постоянной профессии не имел. Содержали его женщины, и список имён выглядел впечатляюще. Завербован Орденом пять лет назад. На следующей странице был ещё один короткий список — одиннадцать имён юных девушек-Стрелков. И почти против каждого имени стояло слово «успешно». Лишь против одного был проставлен прочерк, и ещё одного — пометка «нейтр».

Моё имя было третьим от конца. «Успешно».

В голове словно что-то взорвалось. Я не помню, как выскочила из архива, как неслась по лестницам и коридорам, уже не думая о дежурных наблюдателях. Следующее моё воспоминание — дверь в комнату Наставника Яноша, которую я открываю пинком ноги. Иногда я спрашиваю себя: что случилось бы, если б Наставника не оказалось на месте? Если бы у меня было время взять себя в руки, остыть, подумать… Спрашиваю — и не нахожу ответа. Но, так или иначе, Наставник на свою беду был у себя. Несмотря на поздний час, он сидел за письменным столом, и немедленно подобрался, вскинув глаза на с треском распахнувшуюся дверь. В следующий миг на бумаги перед ним приземлилась распахнутая папка.

— ЧТО. ЭТО. ТАКОЕ?!

— Немедленно вернись в свою комнату, — Наставник внушительно поднялся, опершись о столешницу обеими руками.

— Я спрашиваю: что это такое?!!

— Возвращайся в комнату, это приказ!

— Нет, — чётко произнесла я, глядя ему в глаза. Я знала, что сейчас поднимаю бунт на корабле, но мне было всё равно. Я в один шаг пересекла разделявшее меня и стол расстояние и тоже оперлась на крышку, невольно скопировав позу Наставника. — Не раньше, чем вы объясните, что это значит.

— Ты не в том положении, чтобы требовать объяснений.

— Мне плевать, в каком я положении! Здесь написано, что этот человек работал на Орден. Это правда?!

— Ты забываешься! — Наставник Янош тоже повысил голос.

— А вы нас предаёте!

— Да что ты себе позволяешь, наглая девчонка?! Ты предала нас, когда отдалась похоти, как кошка, и сама распустила язык! Никто тебя за него не дёргал!

— А вы всё знали!

— Да, это было испытание, а ты как думала, дорогая моя? Что сможешь обмануть Орден? Это было испытание, и ты его не прошла.

— Не лгите! — прошипела я. — Здесь написано «успешно». У всех написано «успешно»… почти. Весь Орден из одних провалившихся?!

Наставник втянул воздух через расширившиеся ноздри. Секунду мы смотрели друг другу глаза в глаза, и если бы один из нас упал обессиленный, я бы ничуть не удивилась — такое напряжение повисло сейчас в воздухе.

— Так значит, вы это всё подстраиваете, да? — тихо, почти шёпотом, заговорила я. — Нанимаете… этих… позволяете им всё… а потом сдаёте нас врагам — и благородно спасаете? Всех нас? А мы-то вам верили…

Взгляд Наставника вдруг скользнул в сторону. На мгновение — но этого хватило, чтобы внутри меня прозвучал тревожный сигнал. Я скосила глаза туда же. На боковую стену, в которую был вбиты крючки для одежды. На одном из них висела кобура с пистолетом.

В следующий миг я едва успела отшатнуться, когда мне в голову полетело декоративное пресс-папье. Совсем увернуться не удалось, и он меня всё-таки достал — этого не хватило, чтобы меня оглушить, но я вскрикнула от боли. А Наставник метнулся к крючкам. Не знаю, хотел ли он убить меня, или просто вывести из строя, я не стала проверять. В спину ему полетел стоявший рядом со столом стул, заставивший Яноша потерять равновесие, я перемахнула через стол и сама кинулась к пистолету. И мне даже удалось сдёрнуть кобуру с крючка, когда Наставник схватил меня за ногу и опрокинул на пол лицом вниз. И тут же навалился сверху. Он был сильнее, но я ловчее и гибче, и подмять меня было не так-то просто. Мы возились на полу, я выворачивалась, он давил, одновременно пытаясь отнять пистолет, который всё равно в кобуре был бесполезен. В какой-то момент он смог взять мою шею в захват, но я надавила на болевую точку у него на руке, он зарычал, и хватка ослабла. Этой секунды мне хватило, чтобы обнажить оружие и снять его с предохранителя. Стальная рука опять сжала моё горло, я вскинула пистолет над своим плечом, он попытался перехватить моё запястье, но я успела нажать на спуск.

Грохнул выстрел, и мужчина на мне обмяк. Я скинула его с себя, перевернулась и села, опираясь на стену. Пуля вошла ему в голову над бровью и вышла из затылка, забрызгав пол веером крови. Я некоторое время смотрела на узор из тёмных капель, пытаясь отдышаться, а потом вцепилась зубами в запястье, чтобы не взвыть в голос.

Боже мой. Что я наделала.

Но биться в истерике не было ни времени, ни смысла. Миг, другой — и на меня снизошло спокойствие, подобное тому, которое я испытывала, сидя в засаде с винтовкой, в ожидании того единственного мига, когда нужно будет сделать выстрел. Мозг заработал как часы. Встать, привести себя в порядок. Обшарить письменный стол и комнату на предмет денег и ценностей, которые можно быстро продать. Уверенно, не бегом, вернуться к себе, забрать мои деньги, кое-какие вещи, документы — их придётся поменять, но чтоб купить первый билет в другой город, сгодятся. Завернуть в арсенал и забрать свою винтовку. В медпункт, чтобы избавиться от чипа. Кивнуть вахтёру на выходе так, словно ничего не случилось — я не первый Стрелок, что покидает Башню среди ночи во всеоружии. И, не медля ни секунды, оставить город — поездом, самолётом… Да хоть пешком.

Потому что самое позднее утром тело Наставника Яноша найдут. И на меня начнётся охота.