Председатель 5

Глава 9

Москва встретила меня пасмурным небом и сырым снегом, который падая на землю моментально превращался в лужи. Несмотря на то, что уже на носу декабрь, настоящая зима пока не пришла. Впрочем, после летней жары, даже наше типичное грязное межсезонье казалось неплохой погодой.

В этот раз я поехал один, твёрдо намереваясь сделать эту поездку исключительно деловой. Даже в гости к Дорониным решил не заворачивать.

Пусть дел в колхозе в холодное время года всегда поменьше чем летом, но всё равно почему-то задерживаться в белокаменной не хотелось.

Да и, честно сказать, предстоящая встреча заставляла меня нервничать.

Мне совершенно не нравилось то, что происходит вокруг меня и моего колхоза. И хоть я стал заметной личностью и даже обзавёлся некоторыми друзьями наверху, моё положение никак нельзя назвать по-настоящему устойчивым.

Будет обидно, если, несмотря на все мои успехи и планы, меня попросту сожрут при помощи грязных подковерных игр.

Так что я всерьёз рассчитывал на какие-то подсказки от Косыгина или хотя бы на то, что уж он-то мне не враг.

Поэтому, когда меня провели в его кабинет, я был максимально сосредоточен, зная, что мне нельзя пропустить ничего из будущей беседы.

— Добрый день, товарищ Филатов, — поприветствовал он меня с улыбкой и протянул ладонь для рукопожатия.

Я ответил ему тем же, и мы уселись за большой лакированный стол.

Комната была светлой, чистой и просторной. Без излишнего пафоса, свойственного кабинетам многих чиновников.

— Слушаю вас, — снова обратился он ко мне, — два года назад, в Ялте наша личная встреча привела к довольно интересным последствиям. Чем удивите на этот раз?

— Так вы помните? — удивился я.

Он кивнул.

— Вы из тех, кто умеет устраивать вокруг себя переполох, который трудно не заметить и не запомнить.

— Надеюсь, это не недостаток, — улыбнулся я.

— А это вы сами мне ответьте, — смерил меня серьёзным взглядом Алексей Николаевич, — если я правильно догадался, то разве не поэтому вы добивались встречи со мной?

— Пожалуй, именно поэтому, — согласился я и кратко озвучил своё беспокойство насчёт того, что всё выглядит так, будто меня и мой колхоз попросту топят и душат, а затем спросил, — как так, товарищ Косыгин? Разве это справедливо?

— Совсем не справедливо, — ответил он глубоко вздохнув, — полностью с вами согласен.

После чего он замолчал, и я снова спросил:

— И что мы можем с этим сделать?

— А ничего мы с этим делать не будем, — отчеканил Косыгин, — потому что моя должность называется председатель совета министров, а задачу по поводу твоего колхоза поставил лично Леонид Ильич.

Вот это новости. Я едва ли не присвистнул от удивления.

— Но почему?

— А ты этот вопрос задавай не мне, а товарищу Суслову, нашему главному идеологу, который на заседании политбюро посвятил минимум полчаса рассказывая о том, что у нас в Советскому Союзе завёлся самый настоящий кулак-мироед. Да-да, это про тебя, — на эмоциях он даже внезапно перешёл на «ты», — и более строгие меры не были приняты в отношении твоего колхоза только потому, что это беспредел. И нам с министром Мацкевичем пришлось долго и серьёзно его отстаивать и защищать, чтобы вы отделались так как отделались, а не оказались разгромлены целиком и полностью.

Чем больше Косыгин говорил, тем мрачнее я становился. Всё оказалось ещё хуже, чем я думал. И врагов, судя по всему у меня гораздо больше, чем я надеялся.

Ну, во всяком случае я не верю, что подобным бы стал заниматься Суслов Михаил Андреевич, а значит есть и другие.

Ну а его отношение стало для меня сюрпризом, но, если подумать, он ведь коммунист старой закалки и самых жёстких взглядов, да ещё и большой консерватор. Не так уж и удивительно, что моя деятельность ему встала поперёк горла.

Плохо ещё и то, что именно при Брежневе он оброс наибольшим влиянием, чем когда либо. Так что пока мне трудно с ходу придумать, что с этим делать.

Алексей Николаевич, тем временем, продолжал:

— И, поверь, есть много тех, кто с радостью Суслова тогда поддержал. Многим ты, Филатов, на мозолях потоптался своим успехом. Слишком быстро взлетел, слишком часто высовываешься. А у нас, знаешь, как часто бывает? Ты уж прости меня за прямоту, но если кто-то из общего чана с говном выпрыгивает, то достаточно таких найдётся, кто не плечо ему подставит, а за ноги обратно тащить будет. Вот примерно это сейчас и происходит с твоим колхозом.

Я понимал, что он прав, но с ответом пока не спешил. Всё это стоило как следует обдумать.

Вот поэтому мне никогда и не нравилась политика. В любое время, хоть в будущем, хоть в прошлом — это чёртово болото с ядовитыми гадами, которые, чаще всего, думают совсем не о том, как сделать лучше для страны и для людей в ней живущих.

И даже если туда приходит человек с благородными целями, то ему очень сложно удержаться на плаву и не превратиться со временем в одного из них, постепенно поступаясь своими принципами и заключая сделки с совестью.

Хотелось бы мне просто работать, так, чтобы не мешали. Но хуже всего то, что во всех этих гребаных интригах я совсем не силён. А теперь придётся как-то выкручиваться.

— И как мне поступить со всем этим прямо сейчас? — спросил я, надеясь, получить хоть какой-то совет, от человека, который явно в таких делах не одну собаку съел.

— Работайте, Филатов, работайте. А о разговоре этом лучше помалкивайте. Худшее, что вы сейчас можете сделать — это рвать на себе рубашку и размахивать шашкой, крича о справедливости. Нет, сейчас самое время вспомнить, что за два года ты умудрился сотворить практически чудо. Причём, не благодаря, а вопреки. Вот этого мы от тебя и ждём. Что ты эти чудеса поставишь на поток, превратишь в планово-ожидаемое чудо, — он на секунду замолчал, отпил воды из стоящего рядом стакана, а затем продолжил, — и вот если ты до следующего съезда партии останешься на плаву, вот тогда ситуацию можно будет менять. Потому что, если твой колхоз не утонет, тогда у нас появятся более весомые аргументы. Ведь ты же не думаешь, что в этом только товарищ Суслов замешан? Там ещё товарищи из внешторга тоже по твою душу ножики точат.

— А им то зачем? — не удержался от удивлённого возгласа я.

— А затем, буду с тобой откровенен, что там откаты от болгарских овощей и марокканских апельсинов, не то что получены, а уже и поделены те откаты, которые они получат через пять лет. А тут ты со своими теплицами. И это, извини меня, угроза. Зачем нужен импорт, если можно в Союзе всё выращивать? А, соответственно, большой кусок пирога мимо рта проходит.

Я видел, что эти слова Алексей Николаевич произносит с горечью и болью в глазах. Вот она ещё одна сторона большой политики. Все всё знают, но сделать с этим практически ничего не могут, даже если сильно захотят. То и дело приходится закрывать глаза на коррупцию, даже тем, чьему положению, казалось бы, ничего не угрожает.

— Только как же это неправильно, — грустно согласился с ним я, — и это в советской стране.

— Страна-то советская, но некоторые люди, хоть с виду и тоже советские, но чуть поскреби и там такая гниль внутри, что лучше её не трогать. Потому что вонь от этих гадов всю страну накроет, да на пять километров ввысь поднимется.

И это я тоже хорошо понимал. Сколько таких тварей во время перестройки раскрылось. Вчерашние коммунисты-политики, которые, вроде бы, яро поддерживали идеи партии, тут же начали от неё открещиваться, стоило ветру повернуть в другую сторону. Люди-флюгеры, которых интересует только, чтобы им самим было сытно и тепло, а ещё как очередную виллу за рубежом себе отстроить или яхту купить.

Но думать об этом сейчас не конструктивно. Если получится, то я эту гниль выведу или хотя бы заставлю забиться поглубже в норы. Главное устоять и не сломаться под давлением. Есть ведь и такие как я, кто упорно работает. И на этот раз именно мы победим. Иначе и быть не может. Ведь никто в этом времени не знает больше, чем знаю я.

Чем больше Максим Юрьевич занимался расследованием пожара, тем сильнее понимал, что что-то в этом деле не так. Словно чья-то невидимая рука оберегала семью Матиашвили, не давая участковому найти какую-либо улику, а пострадавший от пожара грузин, с явно поддельными документами, стремительно скончался, как и прогнозировал Фёдор Михайлович, забрав всё тайны с собой.

Коллега, по чьей наводке Попов и узнал о первой жертве пожара, не разделял стремлений к раскрытию сложного дела, точнее он перестал их разделять сразу же после того, как в воздухе повисла фамилия Матиашвили.

— Уже несколько месяцев прошло, а ты так ничего и не узнал, — покуривая сигарету говорил тот, — оставь ты эту затею, пожар потушили? Потушили! Точка. В некоторые дела лучше нос не совать. Себе дороже.

В тот день Попов поделился с ним небольшой зацепкой. Оказалось, что благодаря сарафанному радио ему удалось выйти на человека, предположительно знаdщего скончавшегося грузина. Родимое пятно, служившее действительно уникальной приметой, в очередной раз сыграло на руку.

Товарищ в несвойственной ему манере высмеял цепкую хватку коллеги и снова посоветовал заняться чем-то другим, более полезным, чем копаться в прошлом.

— Поверить не могу, что слышу это от тебя, — покосился в его сторону Попов.

— А кто ещё тебе скажет, что ты зря время теряешь? С годами я научился расставлять приоритеты и тебе советую. Сколько преступлений происходит прямо сейчас, в эту секунду, пока ты по другим деревням разъезжаешь, опрашивая людей. Не стоит оно того, не стоит.

— Ещё немного. Не могу я сдаться на полпути, — участковый отвёл взгляд в сторону и погрузился в раздумья.

На следующий день, когда он отправился допрашивать женщину, лично имевшую дело с погибшим грузином, та внезапно начала называть полностью противоположные приметы. Сначала она путалась в национальностях, затем назвала верный возраст, а после прибавила десять лет сверху, полностью перечеркнув свои предыдущие слова.

— А родимое пятно на шее? Мне сказали, что оно было похоже на это, — Максим Юрьевич протянул ей рисунок.

— Да… — нервничая кивнула та, — форма почти одинаковая, только его пятно шло выше, прямо к щеке.

Самый забавный момент произошёл, когда участковый попросил её назвать имя и фамилию человека, о котором шла речь.

— Ой, знаете, имя… я его забыла, необычное оно такое, а вот фамилия, подождите-ка… — она перебирала пальцами, пытаясь вспомнить фамилию. Её взгляд упал на стол, застеленный свежей газетой, и женщина неожиданно выкрикнула: — Маргарян! Точно, точно! Маргарян он!

Попов поднял бровь, услышав армянскую фамилию.

— А откуда вы узнали, что он грузин? — участковый нарочно задал глупый вопрос.

— Дык он сам рассказал мне, — пожала плечами женщина, — Всё повторял, какая у них семья большая в Грузии осталась, но, если память не подводит, сюда они перебрались только втроём.

— Втроём?

— Не знаю с кем! — тут же парировала она, — мы, на самом деле, не так часто общались. Извините, если не смогла вам помочь. Рассказала всё, что знала.

Так или иначе, Попов поблагодарил женщину за информацию. Когда пришла пора уходить, он медленно встал и сделал вид, что записывает пометки в блокноте, но на самом деле, в этот момент он изучал газету, на которую так смотрела женщина. Его глаза остановились на статье про армянского скрипача.

«Тер-Мергерян…» — мысленно зачитал он. Теперь понятно, откуда она взяла эту фамилию. Ума заменить две буквы хватило, но не учесть национальность.

Женщина явно лгала, и он прекрасно об этом знал, но просто так надавить на неё он не мог. Но что заставило её изменить показания? Он был уверен, что если бы допросил её вчера, то показания были бы другими.

Кто-то явно знал о его планах и именно этот «кто-то» вставил палки в колёса.

На ум приходили только два человека, и оба были коллегами Попова. Один помог выйти на эту женщину, а со вторым он разговаривал за день до допроса. Не стоит исключать влияние длинного языка. Шепнул одному, а тот второму, а там и дошло до кого надо. Причём это могли сделать как его коллеги, так и сама женщина.

Сев в машину, он громко хлопнул дверью и выругался вслух. Прошло несколько месяцев, а он так и не нашёл никаких улик или реальных доказательств, указывавших на причастность Матиашвили или кого-либо ещё к поджогу. Слова коллеги о том, что он попусту тратит время, теперь не казались глупостью.

По пути домой он вспомнил о недавних документах, касательно недвижимости Матиашвили. В «скромный» список входила трехкомнатная квартира в Москве, однушка в центре Калуги и дача под ней же. Понятное дело, что в текущей ситуации в квартиру участкового никто не пустит, но вот осмотреть дачу зимой, когда вокруг ни души, было самым простым вариантом. В этот момент он для себя решил, что осмотр дачи станет финальной точкой в этом деле. Если ничего не найдёт, то всё — конец.

Но что-то подсказывало, что с пустыми руками он оттуда не уйдёт.

Уже на следующий день, автомобиль участкового стоял возле дачи, принадлежащей Матиашвили. Он не стал медлить, тем-более, что со дня на день мог выпасть снег, а это значительно усложнило бы дорогу.

Сначала он осмотрел участок, но не заметил ничего необычного, кроме того, что дачей не особо то и занимались. Когда он закончил с осмотром участка, Попов двинулся к двери небольшого домика, стараясь заглядывать в каждое окно, вот только плотная тюль скрывала содержимое комнат.

Дверь же оказалась закрыта сразу на два замка, но это ничуть не смутило Попова, уж с замками разбираться он умел. Не зря же взял с собой целый набор инструментов для подобных дел.

Спустя двадцать минут, дверь наконец удалось открыть. Участковый проделал свою работу настолько идеально, что замки остались неповреждёнными, и их легко можно будет повесить обратно. Никто и не заметит. Он аккуратно положил их на крыльцо, а сам зашёл в дом.

Внутри всё оказалось довольно скромным и непримечательным. Первой комнатой была маленькая кухня, вмещающая деревянный сервант, плиту с газовым баллоном и стол. Максим Юрьевич открыл сервант и увидел целую гору консервов. Холодильника здесь не было, а питаться чем-то нужно. Вот хозяин и нашёл идеальный выход из ситуации.

Участковый взял несколько разных банок и взглянул на дату изготовления. Судя по каждой, консервам чуть больше шести месяцев. Свежие, а значит ещё этим летом здесь кто-то был. Он вспомнил плачевное состояние грядок, которыми уж явно давно никто не занимался и количество сорняков, безжизненно лежавших на холодной земле. Тот, кто здесь был, явно не огородом занимался. Но чем? Попов поставил консервы назад и продолжил поиски. Помимо кухни его ждали ещё две комнаты. В одной из них он заметил сетки со старым картофелем и, что самое главное — погреб. Но и здесь его ждало разочарование — погреб, на который участковый сделал ставку, оказался пустым. Тогда мужчина прошёл дальше, к последней комнате, являющейся крошечной спальней с одной кроватью, креслом и стареньким радиоприёмником. Участковый посмотрел на красный ковёр и заглянул под кровать — снова пусто. Под характерный скрип деревянного пола он решил вернуться к кухне и снова осмотреть весь дом.

Время шло, а Максим Юрьевич так и не нашёл ничего, что могло бы помочь с расследованием. Тогда он выглянул из окна и увидел железную лестницу.

В ту же секунду он почувствовал прилив сил и надежды. Выбежав на улицу, мужчина сломя голову поспешил подняться на чердак. Но даже здесь, в последнем месте, где могло быть хоть что-то, не оказалось ничего, кроме старых лохмотьев и различного мусора.

Ему не хотелось сдаваться, поэтому участковый провёл на участке ещё несколько часов, после чего, наконец, вернулся к крыльцу и взял в руки два замка, готовясь закрыть дверь.

Он тяжело вздохнул, бросил взгляд на свою машину и пустые соседские участки. Пора уезжать. Мужчина поднёс замок к двум проушинам и застыл.

«Ещё один раз обойду дом и поеду. Один раз…»

Положив два замка на крыльцо, он вновь вошёл в дом.

Кухня, погреб, заглянуть в каждый шкаф…

Он слонялся по дому, пока снова не оказался в спальне.

— Что же ты здесь делал? Явно не грядк копал! — шагая из угла в угол прошипел он.

Пол, словно издеваясь, скрипел и это выводило мужчину из себя. Особенно злило, что его подвело шестое чувство, на которое он никогда не жаловался. Профессиональная чуйка часто его выручала, и в этот раз именно она заставила его сорваться и поехать на эту забытую богом дачу. И зачем? Чтобы почувствовать себя полным дураком?

— Я не могу вернуться с пустыми руками! Как мне в глаза всем смотреть? — снова вслух возмущался он.

Шаг и скрип, шаг и скрип. Внезапно Максим Юрьевич остановился, прямо в центре крошечной комнаты. Он сделал шаг вперёд, затем вернулся назад, вслушиваясь в скрип. Именно здесь, на этом самом месте, пол странно поскрипывал.

Убрав с пола ковёр, участковый обнаружил ещё один погреб.