На следующий день ко мне в кабинет пришла Елизавета. Признаюсь честно, я едва узнал её. Половина лица молодой девушки была залита зелёнкой, благо глаза не пострадали. Мне не нужно было задавать ей вопросы, чтобы понять, что произошло. Ответ очевиден. Более того, насколько я помню, Лиза никогда не носила головные уборы, а в этот раз её голова была прикрыта платком. От былой самоуверенности девушки не осталось и следа. Опустив голову, она подошла к стулу напротив меня и нерешительно, словно боясь чего-то, посмотрела в мои глаза, затем немного повернула голову вбок, желая скрыть громадное пятно зелёнки.
— Александр Александрович, я бы хотела уволиться и уехать из колхоза как можно быстрее, — она сразу же перешла к делу.
— Кто сделал это с вами?
— Не знаю, я видела их впервые, — дрожащим голосом ответа Лиза, — несколько женщин ворвались в мой дом посреди ночи, устроили погром на кухне, разбили всё, что только можно было, а меня… — на этом моменте по её щеке скатилась слеза и девушка едва сдержалась, чтобы не разрыдаться, — а меня изуродовали.
Я прекрасно понимал, что после того, как все колхозники узнают имя доносчика, для девушки настанут трудные времена. И это ещё мягко сказано. У меня возникали мысли об её увольнении, ещё тогда, в Калуге, однако она так яро вцепилась в должность, что я не стал противиться. Раз так хочет, пожалуйста. И вот результат её сумасбродного решения. Самым примечательным оказалось то, что девушка до сих пор уверена в своей правоте и всё понять не может, за что же с ней так поступают озлобленные колхозники.
Но моя должность обязывает быть равным ко всем работникам, даже к таким, как она, поэтому я проявил к ней сочувствие и напомнил, что в такой сложной ситуации она может рассчитывать на помощь участкового.
— Участковый? — с грустной улыбкой ответила Лиза, — Я пробовала, Александр Александрович. И ни раз. Но он такой же, как все. Не похоже, что Попов заинтересован в помощи. По крайней мере не для меня.
Я взялся за подготовку всех необходимых документов, в то время как Елизавета перебирала дрожащими пальцами.
— Знаете, я всё понять не могу, Елизавета, почему вы решили остаться? Я был удивлён, когда услышал это. Вы ведь умная девушка и должны были понять, к чему приведёт ваше решение, — она посмотрела на меня, но ничего не ответила, — вы ведь легко могли бы найти работу в городе, где вам и место, но нет, вы словно вцепились в наш колхоз.
— Какой же вы дурак, Александр, раз так ничего и не поняли, — резко бросила она, после чего отвернулась.
С женщинами порой бывает так тяжело…
Как только мы закончили со всеми формальностями, Елизавета попросила меня помочь ей добраться до вокзала. Я думал, девушке потребуется некоторое время, но как оказалось, она уже успела собрать свои вещи. В этой просьбе я отказать ей не мог. Пожалуй, я один из немногих, на кого она может рассчитывать после содеянного. Для такого дела я вызвал Андрея и поручил ему неприятное, судя по выражению лица, задание. Но стоило парню узнать, что Лиза больше не будет работать в колхозе, да и вряд ли когда-либо осмелится вернуться сюда, как он заметно приободрился. Уж в последний раз потерпеть её он готов.
— Знаете, Елизавета Михайловна, очень жаль, что всё так сложилось. Из вас мог бы получиться хороший специалист, — бросил ей вслед, перед тем, как девушка уселась в козлика, — что-ж, желаю вам удачи.
— И вам, Александр Александрович, и вам.
Дверь машины захлопнулась, и они поехали сначала в Красную зарю, за вещами девушки, а затем прямиком на вокзал.
Попов Максим Юрьевич ещё раз взглянул на заявление Елизаветы и отложил его в сторону. Всё же сейчас есть дела куда важнее, чем разбираться со спущенными колёсами велосипеда или пренебрежением со стороны продавщиц местных магазинов. Это всё мелочи на фоне поджога, особенно сейчас, когда его коллега подкинул довольно занятную зацепку в виде пострадавшего от огня мужчины. К сожалению, он оказался не единственной жертвой пожара, но самой первой. Остальных пострадавших доставили в больницу через день, два или даже три дня. Этот же отличился тем, что попал туда чуть ли не в момент, когда огонь только начал расходиться, так ещё и с ожогами третьей степени. Такое совпадение никак нельзя было оставить без внимания. Этот человек мог что-то видеть, слышать или даже сам быть причастным к поджогу. С такими мыслями он незамедлительно выехал в Калугу.
Но всё оказалось не так просто, как он думал.
Максим Юрьевич надеялся на разговор, желал узнать хоть что-то от пострадавшего, его устроила бы любая зацепка, однако Захаров Иван Евгеньевич, первая жертва пожара, оказался в настолько тяжёлом состоянии, что ему явно было не до разговоров, да и в палату к нему никто не пустил бы даже милиционера.
Участковый узнал через медсестёр о довольно плачевном состоянии Ивана, но, несмотря ни на что, целая бригада продолжала героически бороться за его жизнь. Он хотел поговорить с врачом, хирургом или хотя бы кем-то, кто может ответить на интересующие его вопросы, однако в этой просьбе ему отказали. Шанс на разговор появился только через четыре часа, во время смены бригад, когда Попову посчастливилось встретиться с уже знакомым хирургом.
— Фёдор Михайлович? Вы мне операцию делали полтора года назад, — он показал своё удостоверение.
— О, Максим Юрьевич! У вас очень запоминающиеся лицо, — уставшим голосом оторвался тот, — надеюсь на здоровье не жалуетесь.
— Нет, нет. Всё хорошо. Я здесь по работе, занимаюсь расследованием поджога и у меня к вам пара вопросов насчёт пациента. У вас найдётся минутка?
— Не здесь, — буркнул себе под нос хирург, — подождите меня на крыльце.
Участковый кивнул и отправился на улицу. Спустя примерно пятнадцать минут, Фёдор Михайлович наконец-то вышел из больницы.
— Твою ж… — с сигаретой в зубах выругался он, ища что-то в карманах.
— У меня в машине спички, — словно прочитал мысли участковый.
— Да, как раз кстати будет.
Они сели в автомобиль и разговорились. Максим Юрьевич поделился своими планами, касательно взятия у пациента показаний и возможной наводке на реальных виновников бедствия.
— Так вы поговорить с ним надеялись? Это вряд ли удастся, — прямо заявил мужчина.
— Хотите сказать, что он не жилец? — Попов приподнял бровь, ведь обычно хирург во что бы то ни стало старался сохранять оптимизм. Видимо ситуация и правда плачевная.
— Тут только чудо поможет, — мрачно заявил он, — мы вчера консилиум в составе четырёх хирургов и начальника медицинской части больницы провели, сошлись во мнении, что нужно срочно провести ампутацию обеих верхних конечностей, иначе никак, с интоксикацией бороться нужно было.
— Настолько сильный ожог? — поморщился участковый.
— Ты даже не представляешь! Ладно другие части тела, там всё не так запущенно, относительно верхних конечностей, конечно же. Кое-где пришлось кожу с его правого бедра пересадить, но вот руки уже не спасти. Они пострадали больше всего.
— Думаешь не выкарабкается?
— Не буду мучать тебя подробностями, но скажу так — уже неделя прошла, а его состояние не улучшается. В сознание если и приходит, то бредит постоянно и на своём что-то бормочет.
— На своём? — переспросил Попов.
— Да, медсестра предположила, что армянский это язык, но я как его увидел, так сразу понял — грузин.
— Подожди, мы точно об одном и том же пациенте? Меня Захаров интересует, — уточнил участковый.
— Да я о нём и говорю! У нас вся бригада глазам не верит. Это по документам он Захаров Иван Евгеньевич, а я как увидел, так сразу понял, что грузин перед мной. Вот прям самый настоящий! Уж сколько я их видел за свои годы!
Участковый поменялся в лице. Неужели грузин с поддельными документами? Да кто же он такой…
— Что насчёт родственников? Хоть кто-то объявлялся? — в ответ хирург лишь покачал головой, — А приметы? Есть в нём что-то особенное? Татуировки может или ещё чего?
— Нет, не заметил ничего подобного. Может и было что-то на руках, но знаешь, на них и места живого не осталось. А так, обычный грузин, тридцать шесть лет… — мужчина опустил глаза и задумался, — из примет только пятно родимое на шее, большое такое, необычное.
— Пятно? А можете нарисовать? — он тут же протянул хирургу тетрадь и ручку, в надежде, что эта примета сможет пролить свет на личность человека. По крайней мере опросить местных жителей стоит.
— Вот, — Фёдор Михайлович протянул рисунок, — примерно такое, от шеи и вниз идёт.
Максим Юрьевич взглянул на рисунок и замер. Он прекрасно знал грузина с похожим пятном на шее.
Матиашвили?
Но, к сожалению, у Попова не получилось в этот раз довести дело до конца и даже просто убедиться ещё раз в похожести родимого пятна, так как весь клан Матиашвили, имевший отношение к управлению автоколонной, неожиданно испарился. Так, что даже милицейское удостоверение не помогло выяснить куда.
Я не особенно переживал о том, что Лиза может снова захотеть как-то отомстить мне или моим колхозникам. К её несчастью, во всей округе не найдётся ни одного свидетеля готового встать на её защиту. Даже Фролов уехал очень далеко.
Если же она решит снова написать какие-то доносы, то мне трудно представить, чем ещё она бы могла навредить.
В том письме, что мы забрали у неё на рынке, она просила обратить внимание на то, как активно у нас в колхозе строятся новые здания. Но любая проверка не нашла бы к чему придраться. У нас с Кольцовым все договорённости официальные и по планам. Да и вообще у нас везде всё чисто, стоит отметить.
Конечно, это не помешало Стародубцеву и сотоварищам нас ограбить. Но, с тех пор прошло уже достаточно времени, чтобы возмущение успело схлынуть, а я успел лучше проанализировать ситуацию и придумать что с этим делать.
Конечно, первым делом, я попытался добиться встречи с Косыгиным, как мне и рекомендовал Кандренков. Но, увы, с этим придётся повременить, так как Алексей Николаевич прямо сейчас находится в ГДР и когда вернётся — неизвестно.
Была мысль посоветоваться с Глушковым, но к нему ехать без особого повода всё-таки далековато, а разговор всё же не телефонный.
В общем, я сосредоточился на делах колхозных, тут мы как раз готовились собирать очередную партию урожая в нашей первой теплице и готовили к посадкам ещё две.
Да, после того как со скважинами всё было готово, а упор на их бурение мы сделали в начале лета. Ближе к его концу же, наоборот, возобновились работы по постройке новых теплиц. Одну разбили прямо рядом со старой, другую же в бывшем Свете Коммунизма, как по привычке все продолжали называть ту область, несмотря на то, что оба наших колхоза теперь официально значились под одним названием.
К слову, появление там первой теплицы очень взбодрило местных колхозников. Теперь они видели, что мои обещания начинают сбываться.
А ещё, теперь, когда у нас появилось два новых объекта, я даже порадовался, что в своё время увёл молодых специалистов у трудовика, сейчас они очень пригодились, тем более, что успели многому научиться у Астафьевой, точнее теперь Ягодецкой. Было бы жаль, если бы такие толковые ребята там сидели и тухли, ожидая у моря погоды, ведь Глушков мне намекнул в одном из телефонных разговоров, когда мы обсуждали поставки ЭВМ в новые теплицы, что Трудовик свой компьютер ещё не скоро увидит. И понимал почему, ведь, по каким-то причинам, никаких проверок там ещё не было.
Когда мы обсуждали это с Любовью Алексеевной, она грустно пошутила, что, видимо, это потому что все инспектора и проверяющие заняты поездками к нам.
Но, к счастью, и последняя делегация уже убралась восвояси, правда, после того как выкупила у моих колхозников почти всю скотину.
Но теперь, когда моё тепличное хозяйство существенно расширилось, я смотрел в будущее с гораздо большим оптимизмом.
Даже первая теплица на самом деле давала нам большое преимущество, ведь ей по сути было всё равно, что на улице засуха. Вода у нас была, благодаря моим приготовлениям, а значит урожай никак не пострадал. Именно это, во многом, и помогло нам выполнить план.
Но теперь, я также рассчитывал восстановить подсобные хозяйства своим колхозникам с их помощью.
Главное, дождаться нового урожая, на этот раз, в целых трёх теплицах.
Я был твёрдо намерен вернуть доверие своих людей, потому что именно от этого зависит с какой готовностью и энтузиазмом они будут и дальше работать на благо своего колхоза.
К счастью, угроза принудительного превращения в совхоз пока отступила, хотя я и узнал, что угроза Стародубцева имела под собой определённые основания. Слухи о введении такой поправки действительно ходили и среди моих знакомых чиновников.
Это не могло не беспокоить, но также я слышал, что мнения на этот счёт у тех кто наверху разделились, так что какое-то время у нас должно быть, а там может и вовсе пронесёт. Во всяком случае, я планировал сделать всё от себя зависящее, чтобы этого не допустить. И с Косыгиным хотел поговорить в том числе и об этом.
Жаль, что, судя по всему, возвращаться в Москву он собирался ещё не скоро. Время шло, а я так и не получал никаких новостей на эту тему, хотя исправно интересовался.
Зато всё ближе были дни сбора первого урожая из новых теплиц. На фоне засухи свежие овощи были ценны, как никогда. Да и цветах я не забывал.
В общем, хотел я того или нет, но наше сотрудничество с Соколовым и Елисеевским гастрономом становилось всё плотнее и крепче.
Да, овощи были в цене. А вот цены на скот наоборот упали практически до минимума. Всё потому, что большинству регионов попросту нечем было кормить животных, так что большинство колхозов старались от них избавляться.
И как бы мне ни было жаль, что животноводство в союзе сейчас в таком бедственном положении, но я планировал этим воспользоваться, чтобы расширить как наше хозяйство, так и восстановить популяцию скотины у колхозников.
С последним, правда, придётся немного схитрить, если я не хочу, чтобы массовый выкуп нашей скотины повторился.
Самое простое было бы продать излишки продуктов и выписать колхозникам премии. Но, такое вряд ли останется незамеченным, ведь все денежные операции проходят через центральный банк. Я же собирался выдать премию менее очевидным способом, в виде собственно самой продукции, которую работники смогут сами сбыть, к примеру, на колхозных рынках.
Таким образом, у меня и бухгалтерия останется в полном порядке, и внимания к себе это сразу не привлечет. Тем более, что план мы сдадим, а с излишками, по всем правилам, всё ещё можем распоряжаться по собственному усмотрению.
Так что примерно в конце октября я приступил к воплощению своего плана в жизнь. Благо, мы заранее озаботились задокументировать какие убытки понёс каждый колхозник, и теперь я мог это компенсировать.
Надо ли говорить, что, когда я объявил об этом на собрании, то не все в это даже сначала поверили, но потом, когда осознали, что всё это правда, даже Фаддей не смог найти иных слов, кроме «спасибо».
И, глядя на этого расстроганного старика, который явно уже давно не ждал ничего хорошего от власть имущих, я понял, что сделал совершенно правильный выбор, вернув веру в справедливость многим людям.
Но, конечно, меня очень расстраивало, что я не могу решить подобные проблемы повсеместно. Страна в этом году получила тяжёлый удар.
Да и мне пришлось потратить целый год не на развитие и улучшение, а лишь на то, чтобы удержать старый уровень.
Но уж от следующего года я был намерен выжать всё возможное. Начиная от новой попытки добиться увеличения использования удобрений не только в своём колхозе, но и по всему союзу, а также активной пропаганды тепличного хозяйства (уж после засухи, это точно не должно остаться незамеченным и заканчивая активной войной против борщевика и его сторонников.
Тем более, что за это лето в исследованиях Васнецова наметился некоторых прогресс, хотя его ещё предстояло развивать в то время, как Вавилов и сотоварищи активно этому сопротивлялся.
И почему только некоторые люди не могут признавать свои ошибки? Тем более в текущей ситуации, когда сложно не заметить, что растение, при всех его возможных плюсах, явно ядовитое.
Заставить бы всех этих учёных мужей, в чью светлую голову пришла идея массово высаживать борщевик, активно собирать его на полях, лично столкнувшись с опасностью получить сильнейший ожог или отёк.
Посмотрел бы я на то, как они оправдывают свою биологическую катастрофу после подобного.
Но это потом, а сейчас я снова вплотную занялся попытками достучаться до Косыгина. Он, наконец, вернулся из ГДР, но, судя по всему, теперь был нарасхват. Так что добиться встречи всё ещё было очень трудно.
Однако, ближе к декабрю у меня это всё-таки получилось, и я поехал в Москву.